- Возле матери ему все-таки лучше, - ответил Николай. - Он тоже всех вас помнит и просил вам кланяться и поздравить с Новым годом.
- Пока он жил в Ставке, - подхватил черноглазый, черноусый толстяк - сербский полковник Лондкиевич, - каждый из нас видел в нем своих сыновей, и на душе становилось теплее.
- Мне он тоже доставлял много радости и скрашивал мою жизнь здесь, - с искренней печалью сказал Николай и некоторое время задумчиво смотрел вверх на массивные люстры. Он думал сейчас совсем о другом - что завтрак скоро кончится, все традиционно перейдут в курительную комнату, и там ему не избежать разговора о положении дел на войне. Особенно не любил он такие разговоры с генералом Вильямсом, называл его про себя лисой с бульдожьей хваткой…
- Как здоровье императрицы? - подобострастно спросил де Лягиш.
- Благодарю вас… Она здорова, очень устает… - ответил Николай и добавил с улыбкой - Быть женой русского императора нелегкая должность.
- О да, о да! - закивали все.
- Мне кажется, ваше величество, вы не должны ей позволять так расходовать свои силы, - сочувственно сказал Вильяме.
Николай строго взглянул на англичанина. Это что, намек? Последнее время он со всех сторон слышит эти проклятые намеки, что его жена занимается не своими делами.
Вильямс понял свою ошибку и поспешно добавил:
- Шутка сказать, воспитывать пятерых детей!
Но его уточнение ничего не разъяснило. Наоборот, получилось, будто англичанин подчеркивает, что удел императрицы - заботы материнские.
Николай молча направился в курительную комнату.
Гости разговаривали о погоде, о прелестях русской зимы. Вильяме сосал свою сигару, но при этом то и дело посматривал на царя, явно поджидая момент подойти к нему со своими вопросами. Николай это видел, и, когда разговаривавший с ним француз отошел от него, а Вильямс быстро к нему направился, он громко объявил:
- Господа, я приглашаю вас сегодня вечером на молебен в нашей церкви, так что сегодня мы еще увидимся. - Николай выразительно посмотрел на часы и быстро вышел из курительной.
Проходя в кабинет, бросил на ходу адъютанту:
- Ко мне никого…
Он любил свой кабинет в Ставке - светлую комнату со стенами, обитыми небесно-синими штофными обоями. Мебели немного - стол, угловой диванчик, два кресла и стул. Все привезено из Царского Села - так пожелала жена, сказала - пусть эти вещи напоминают тебе о доме, о нас… Стол особый - он украшен, как сказали ему, неповторимой резьбой, выполненной северными корабелами два века назад. Он распорядился не ставить стол к стене, чтобы резьба была видна со всех сторон. Стоящий в углу диванчик будит в нем приятные воспоминания - в царскосельком дворце он стоял в спальне жены, и они любили сиживать на нем, чувствуя волнующую близость друг друга… Но здесь он садился на него очень редко - как сядет, так сразу становилось ему одиноко и тоскливо…
Сейчас, усевшись за свой резной стол, он открыл папку.
Сверху лежало письмо от матери. Не читая, он положил его в стол. Опять, наверное, сплетни - пересуды об Алисе. Все точно сговорились терзать его. Что плохого она всем им сделала? Что плохого в том, что они любят друг друга и во всем хотят помочь друг другу, ведь оба они самим богом помазаны на престол? Она умная, все понимающая женщина, безмерно любит Россию и хочет ей только добра. Наконец, она единственный человек, которому он верит до конца и может доверить самые сокровенные мысли, зная, что они встретят понимание и поддержку. Они все хотят отнять ее у него. Дело дошло до мерзкой клеветы, ее имя треплют в грязных петербургских подворотнях, будто речь идет не о царице, а о какой-нибудь прачке. И здесь та же цель - разрушить их счастливое согласие. Для этого придумываются и отвратительные истории про нее и Друга. Все они прекрасно понимают, что Григорий являет собой божью и народную мудрость. Именно это и пугает всех мерзавцев, кому не дорог трон, не дорога Россия. О, как была права жена, когда еще давно просила его проявить решительность, ударить кулаком по столу, напомнить всем, что он самодержец российский! Да, так он и сделает, и будет безжалостен к этой своре бездомных собак, пусть только кончится проклятая война.
Николай с болью сердца думает о том, как тяжело царице переносить все это одной там, в царскосельском дворце, окруженной неверными, лживыми людьми. Он обязан сделать все, чтобы она не чувствовала себя одинокой.
Николай отодвинул от себя папку, достал из стола лист бумаги с короной и вензелем…
"Моя возлюбленная!
От всего сердца благодарю тебя за твое милое письмо… - писал он четким, чуть наклонным почерком. - Самое горячее спасибо за всю твою любовь и ласки за эти шесть дней, что мы провели вместе. Если б только ты знала, как это поддерживает меня и как вознаграждает меня за мою работу, ответственность, тревоги и пр.!.. Право, не знаю, как бы я выдержал все это, если бы богу не было угодно дать мне тебя в жены и друзья… Вчера после того, как мы расстались, я принимал толстого Хвостова - в течение полутора часов. Мы хорошо и основательно потолковали. После чаю я взял эту книгу - "Девушка-миллионер"- и много читал. Чрезвычайно интересно и успокаивает мозг… Я спал плохо или, вернее, очень мало, потому что не могу заснуть, ноги у меня так мерзли, что я наконец залез с головой под простыни и таким образом согрел край постели - в конце концов это помогло!.. Прибыв сюда нынче утром, я застал такую же холодную погоду, как дома, - 10 град. Теперь холод меньше, нет ветра, масса снегу. После длинного доклада - обычный завтрак со всеми иностранцами… Благослови бог тебя, моя душка, и дорогих детей! Навеки, мое дорогое Солнышко, твой старый муженек Ники…" Приказав адъютанту отправить письмо, Николай почувствовал облегчение - вроде потолковал с женой, утешил ее своей любовью. Он взял со стола недочитанный роман "Девушка-миллионер" и направился в спальню, предвкушая удовольствие узнать, как развиваются дальше любовные приключения симпатичной героини этого английского бульварного романа…
Когда царь, улегшись на кушетке, с упоением читал роман о веселых приключениях авантюристки, английский генерал Вильямс и его французский коллега де Лягиш прогуливались по снежной дороге возле дома, где они жили. Разговаривали неторопливо. Подолгу молчали, прислушиваясь, как морозно скрипел снег у них под ногами.
- Что он привез из царскосельской спальни… что? - спросил Вильямс, придерживая рукой поднятый меховой воротник шинели.
- От разговора с вами он явно уклонился, - заметил Лягиш, потирая рукой стывшее ухо.
- Она должна была призвать его к решительности, - развивал свою мысль англичанин.
- Что-то незаметно, - сказал француз, пытаясь закрыть уши коротким воротником. - Удивительно его непостоянство в мыслях. Я помню, как год назад он сказал мне, что Дума - это не больше как клапан, с помощью которого он будет искусно выпускать пар из котла. А перед этой поездкой на фронт он уже сказал мне, что Дума - это навязанное России проклятье.
Молчание. Скрипит снег. Где-то далеко-далеко вскрикнул паровоз. У одинокой сосны они повернули обратно.
- А что, собственно, Дума? - остановился Лягиш. - Там в резких речах, которые его пугают, выражается желание, чтобы Россия воевала лучше. Этого, надеюсь, хочет и он, хотим и мы.
- Под обстрелом Думы находится он, верховный главнокомандующий, а это опасно. - Генерал Вильямс, чуть пройдя вперед, тоже остановился и смотрел, как медленно падал снег. - Быокенен был прав - взяв на себя войну, царь связал себя по рукам и ногам, не учел, что главное раздражение страны от хода войны.
- А по-моему, наоборот, - возразил Лягиш, зябко постукивая ногой о ногу. - Это как раз дает ему право, исходя из интересов войны, решительно навести порядок в Петрограде.
- Но где ему взять решительность? - наклонился к французу Вильяме- Помните, с какой гордостью он однажды рассказывал, как крестьянин назвал его "наш добрый и тихий царь-государь"?
Лягиш промолчал, и они пошли дальше. Слушали скрип снега под ногами… Вильяме шагал выпрямившись, твердо ставя ноги. Лягишу было холодно в его обычно короткой шинели и легком картузе, он частил шаги, подергивал плечами, закрывая рукой то одно ухо, то другое.
У них нелегкое положение и слишком велика ответственность, ибо они знают, что поставлено их странами на карту этой войны. Генералу Вильямсу, когда он уезжал в Россию, военный министр Китченер сказал, что в этой войне решается, будем ли мы иметь право продолжать петь "Правь, Британия!" или мы должны будем забыть наш гимн… Для Франции сильная Германия - угроза непосредственная и смертельная, без устранения которой немыслимо будущее государства. Так что у Вильямса и Лягиша в их работе при Главной Ставке задача была одна, и они действовали дружно, помогали друг другу и даже обменивались информацией. И сейчас у них одна общая тревога - они установили, что на военные усилия России, на ее решимость вести активную войну все большее давление оказывает нечто для них необъяснимое, но очень опасное - положение в стране и Петрограде. Однако полного представления о катастрофическом положении страны они не имели и думали, что всесильный русский монарх способен навести порядок, ему бы только решительности побольше. По-видимому, так думали и в Лондоне и в Париже и требовали от своих агентов узнать позицию царя… Не так-то легко это сделать - вот сейчас он вернулся в Ставку, побывав и в армии, и в Царском Селе. С чем он вернулся? От разговора с Вильямсом, даже мимолетного, он явно уклонился. А Лягишу он рассказал такое… невозможно поверить.
Вильяме повернулся к шагавшему рядом французскому коллеге:
- Так что он вам все-таки сказал?
Под седыми, аккуратно подстриженными, побелевшими от инея усами маркиза шевельнулась улыбка:
- Не поверили? Сам потрясен. Но факт. Он сказал мне буквально следующее: "Единственное приятное воспоминание о днях, проведенных в Царском Селе, это три вороны, которых я застрелил в дворцовом парке…"
- Невероятно! - Вильяме остановился, смотрел прямо перед собой в снежную мглу.
- Между тем факт, - топчась на месте, продолжал Лягиш. - Действительно же Россия - это особая страна, здесь все не так, как представляется европейцу.
- Самое страшное, что он со своими воронами может оказаться в таких обстоятельствах, когда единственным спасением для него станет только сепаратный мир с Германией. Вы думали об этом? - спросил Вильяме, продолжая смотреть вперед.
- Вы считаете реальностью существование в Петрограде пронемецкой партии? - перестав топтаться, спросил Лягиш. Он подумал в эту минуту, что еще сегодня сообщит в Париж об опасении английского коллеги.
- Партии вряд ли, - ответил Вильяме и пошел дальше. - Но круг влиятельных лиц, пуповиной связанных с Германией, есть, и они не спят. И наконец, в Петрограде и возле царского дворца есть просто немецкие агенты. Не могут не быть. И для них создавшаяся сейчас обстановка максимально благоприятна.
Они молча еще раз дошли до одинокой сосны, где их следы на снегу поворачивали обратно, и Вильяме снова остановился.
- Интересно, устроит ли он после молебна традиционный русский новогодний ужин? Позовет ли нас?
- Как любит он говорить: "Все в руках божьих", - рассмеялся француз. Ему было что сообщить сегодня своему правительству…
Когда царь собирался идти в церковь, Фридерикс спросил у него, на сколько персон накрывать ужин.
- На двух, - ответил Николай.
- Кто будет иметь честь быть приглашенным? - поинтересовался министр двора.
- Вы, Владимир Борисович, только вы…
РАЗМЫШЛЕНИЯ
За что Россию обрекли потерять миллионы своих людей на полях неправедных сражений первой мировой войны?
Официальная хроника возникновения и развязывания войны выглядела очень просто и даже благородно. 28 июня 1914 года в городе Сараеве сербский террорист с символической фамилией Принцип убил наследника австрийского престола Франца Фердинанда и его жену. Потрясенная страшным горем, Австро-Венгерская империя 23 июля предъявила Сербии резкий ультиматум. Он был отклонен, и через пять дней австро-венгерские войска двинулись в Сербию, Россия, верная славянскому братству, поднимается на помощь сербам и 30 июля объявляет всеобщую мобилизацию. В ответ Германия, верная своим обязательствам перед Австро-Венгрией, 1 августа объявляет войну России и спустя два дня - Франции, которая становится союзницей России. 4 августа Англия объявляет войну Германии. Позже и тоже блюдя верность своим обязательствам, в войну включаются Япония, Турция, Италия… Кажется, все логично, ясно и даже благородно.
И получается, что все началось с выстрелов в Сараеве. В русском журнальчике "XX век" были напечатаны стихи:
От случая возник пожар всесветный… А если б дрогнула рука убийцы, Мы б не узнали ужасов войны.
Ну что ж, это не первый случай, когда слепая поэзия пыталась спрятать за шелковым покрывалом грязное скотство действительности.
Подлинные причины возникновения войны были так же далеки от стреляющего Принципа, как далек город Сараево от Лондона, Парижа, Берлина, Вашингтона и Петербурга, где эта война и была "сделана". Все это уже описано в сотнях книг, и человечество не сегодня узнало, кто, почему и как организовал эту кровавую войну. В этих книгах в зависимости от того, кто, как и во имя чего писал, была или заведомая ложь, или полуправда, или, наконец, правда. Но над всем написанным сияет ленинская правда об этой войне. Владимир Ильич Ленин в первые же месяцы войны сказал о ней единственную на века беспощадную правду. Читаем!
"Европейская война, которую в течение десятилетий подготовляли правительства и буржуазные партии всех стран, разразилась. Рост вооружений, крайнее обострение борьбы за рынки в эпоху новейшей, империалистической, стадии развития капитализма передовых стран, династические интересы наиболее отсталых, восточно-европейских монархий неизбежно должны были привести и привели к этой войне. Захват земель и покорение чужих наций, разорение конкурирующей нации, грабеж ее богатств, отвлечение внимания трудящихся масс от внутренних политических кризисов России, Германии, Англии и других стран, разъединение и националистическое одурачение рабочих и истребление их авангарда в целях ослабления революционного движения пролетариата - таково единственное действительное содержание, значение и смысл современной войны".
В одном абзаце все об этой войне. Абсолютно все! И мы понимаем, что выстрелы в Сараеве - это совсем не тот "случай", от которого "вспыхнул пожар всесветный". И мы знаем, что, "если б дрогнула рука убийцы", война все равно началась бы. И мы видим всю ложь призыва к русскому солдату: "В бой за веру, за царя и отечество".
В эту кровавую войну Россия была введена силой могущественной и весьма реальной. Русский капитализм почувствовал свою силу, дающую ему право занять свое место на мировой арене. Россия просто не могла миновать этого кровопролития, и это не зависело от того, кто сидел на троне - Николай Второй или какой другой отпрыск романовского рода.
Военных союзников России ее завоевательские претензии не пугали. Мир рынков, который они собрались разделить, был велик, а неисчислимые людские ресурсы России союзников обнадеживали - активность России в войне спасет жизни солдат Англии и Франции. Дело дошло до того, что у этих союзников России был в ходу подсчет: сколько стоит солдат цивилизованной Европы и сколько - темной мужицкой России, и выходило, что российский стоил в три раза дешевле…
Война началась, и в первые же ее дни, желая показать миру свое военное могущество и чтобы помочь Франции, терпевшей поражение от немцев на Марне и под Парижем, Россия начинает второпях подготовленное наступление в Восточной Пруссии. "Кратчайшим путем - к Берлину", - возвестил русский главнокомандующий великий князь Николай Николаевич. Одновременно он отдает приказ наступать в Галиции. Немцы перебрасывают силы с Западного фронта на Восточный. Франция выручена из беды, но русские войска, неся колоссальные потери, вынуждены отступать из Пруссии. Так в эти первые же недели войны для России определилась стратегия ее военных действий. Сказать точнее, определилось почти полное отсутствие далеко нацеленной и точно рассчитанной стратегии. В конце 1915 года начальник штаба Главной Ставки генерал Алексеев, получая от царя очередное повеление ускорить начало наступления для облегчения положения Франции, сказал с горечью: "Мы столько потеряли, ваше величество, спасая других, что невольно хочется спросить: будет ли кто-нибудь спасать нас?.."
Война давалась России тяжело. Обилие военачальников, отлично знающих парадные ритуалы, при резкой недостаче знающих, как воевать, постоянно сказывалось на ходе сражений. И за это Россия платила кровью. Не хватало пушек и снарядов к ним. Винтовок и тех не хватало - в начале войны их закупали на золото за границей. От всего этого каждый шаг вперед давался слишком дорогой ценой. Потери росли от сражения к сражению. Все глубже оседало народное горе. Росло недоумение - почему все идет так плохо? И все большее число россиян задавали вопрос: за что гибнут наши люди?
На этот вопрос говорили правду, единственную правду только большевики. Эта война, говорили они, продолжение все той же антинародной политики государства капиталистов и помещиков, и поэтому отношение к этой войне может быть только одно - превращать ее в войну гражданскую, в войну против самодержавия, против власти капиталистов и помещиков.
Но трудно, очень трудно было пробиться к народу голосу большевистской правды. Война прервала революционный подъем. Против загнанных в подполье большевиков велась борьба ожесточенная, на полное уничтожение. Достаточно сказать, что за годы войны их Петроградский комитет подвергался разгрому более тридцати раз. Были закрыты все печатные издания большевиков. Но буквально в первые же дни войны в России стали распространяться антивоенные листовки. Ленин, на которого царская охранка охотилась с особой яростью и тщанием, вынужден в это время находиться за границей, но и оттуда он через газету "Социал-демократ", через приезжавших к нему работников партии руководит деятельностью большевиков, помогая разобраться в сложнейшей обстановке и познать единственную правду о войне.
Очень трудно было пробиться к народу ленинской правде, но этим занималась партия честных и самоотверженных, которая знала, верила, что каждое слово этой правды, достигшее хотя бы одного человека, отзовется, получит новую жизнь, множась в сознании и сердцах других…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Мысль принять во дворце рабочих царю подала, как это ни странно, царица. По ее письмам и дневнику можно увидеть, как пришла она к этой мысли… Прочитала бюллетень департамента полиции за 1915 год и раздосадовалась: ну что же это такое, в самом деле? На каждой странице про рабочие беспорядки по всей Руси… и еще это противное, совсем не русское слово "пролетариат"- фи!
Своей досадой она поделилась с министром двора, престарелым Фридериксом. Весь в золотом шитье старик качнулся на слабых ногах, вроде бы поклонился царице:
- Ваше величество, что же тут сказать? Жиды мутят… И еще - стало больно много образованных… - У Фридерикса уже давно на все семь бед один ответ.
Александра Федоровна даже осерчала на старика:
- Ну что вы, право, твердите все одно и то же? Рабочий-то люд русский и вовсе не образованный, чего ему мутиться?