Одесса осаждена. Обвод обороны прижат своими крыльями к морю. Нет никакой отдушины для связи с фронтом по сухопутью. В Одессе отчаянно смело сражаются знаменитая 25-я Чапаевская дивизия, возглавляемая известным полководцем генералом Иваном Ефимовичем Петровым, прославленные своей дерзновенной смелостью Первый и Третий морские полки, сформированные из корабельных составов, вынужденных сойти на берег. "Черная смерть", "Черные дьяволы" - как прозвали матросов враги - дерутся отчаянно храбро и умело. Вспоминается матросский лозунг, провозглашенный после жестокой расправы гитлеровцев с ранеными, взятыми в плен: "Матросы в плен не сдаются, в плен не берут".
Соболев совершил переход из Севастополя в Одессу на вспомогательном крейсере и сразу же попал в боевое крещение. Безоблачное сентябрьское небо и ранний южный рассвет застали крейсер в районе действия неприятельской дальнобойной артиллерии. Ведя непрерывный артиллерийский огонь, успешно маневрируя, крейсер прорвался к пирсам и стал разгружать привезенных красноармейцев, оружие, боеприпасы. Соболев с присущим ему бойцовским темпераментом, казалось, дышал атмосферой боя. Его не пугали близкие разрывы снарядов, водяные смерчи, вскипавшие вокруг корабля. Он стоял все время на мостике, не прятался под броневую защиту, работал на своем посту, улучая минуту, чтобы вносить в записную книжку свои наблюдения.
В Одессе он не оставлял без внимания ни одной мелочи. Это отличало его. Он старался большую часть времени быть с рядовыми бойцами, в редких случаях бывал в штабе, и, пожалуй, только для того, чтобы передать очередную корреспонденцию. Именно в Одессе зародился его знаменитый цикл рассказов "Морская душа". Название это подразумевало не просто морскую тельняшку, символ морской души. Оно было гораздо шире и значительнее. Писатель раскрыл именно морскую душу людей - беззаветных патриотов, внешне простых, незаметных, но внутренне эпически благородных в своем непреклонном мужестве.
Соболев пишет: "Шутливое и ласкательное это прозвище краснофлотской тельняшки, давно бытовавшее на флоте, приобрело в Великой Отечественной войне новый смысл, глубокий и героический".
А дальше он четко, весомо, художественно цельно разъясняет, что именно означает этот "новый смысл, глубокий и героический".
Нельзя удержаться, чтобы не процитировать определение морской души, данное самим писателем: "Морская душа - это решительность, находчивость, упрямая отвага и неколебимая стойкость. Это веселая удаль, презрение к смерти, давняя матросская ярость, лютая ненависть к врагу. Морская душа - это нелицемерная боевая дружба, готовность поддержать в бою товарища, спасти раненого, грудью защитить командира и комиссара.
Морская душа - это высокое самолюбие людей, стремящихся везде быть первыми и лучшими. Это удивительное обаяние веселого, уверенного в себе и удачливого человека, немножко любующегося собой, немножко пристрастного к эффектности, к блеску, к красному словцу. Ничего плохого в этом "немножко" нет. В этой приподнятости, в слегка нарочитом блеске - одна причина, хорошая и простая: гордость за свою ленточку, за имя своего корабля, гордость за слово "краснофлотец", овеянное славой легендарных подвигов матросов гражданской войны.
Морская душа - это огромная любовь к жизни. Трус не любит жизни: он только боится ее потерять. Трус не борется за свою жизнь: он только охраняет ее. Трус всегда пассивен - именно отсутствие действия и губит его жалкую, никому не нужную жизнь. Отважный, наоборот, любит жизнь страстно и действенно. Он борется за нее со всем мужеством, стойкостью и выдумкой человека, который отлично понимает, что лучший способ остаться в бою живым - это быть смелее, хитрее и быстрее врага.
Морская душа - это стремление к победе. Сила моряков неудержима, настойчива, целеустремленна. Поэтому-то враг и зовет моряков на суше "черной тучей", "черными дьяволами".
Если они идут в атаку, то с тем, чтобы опрокинуть врага во что бы то ни стало.
Если они в обороне, они держатся до последнего, изумляя врага немыслимой, непонятной ему стойкостью.
И когда моряки гибнут в бою, они гибнут так, что врагу становится страшно: моряк захватывает с собой в смерть столько врагов, сколько он видит перед собой.
В ней - в отважной, мужественной и гордой морской душе - один из источников победы".
Матрос, у которого молодое лицо горело яростным восторгом атаки, безудержно смело вливается в первые ряды атакующих, с наганом в руке убивает нескольких фашистов, овладевает пулеметом и гибнет. Фамилия его неизвестна. Он "Федя с наганом", и его "сине-белые полоски тельняшки" рассказали, что он моряк.
Очень короткая новелла, но вся она пронизана экспрессией, ясным видением обстановки, мужеством.
Такие новеллы, как "Последний доклад", "На старых стенах", "Привычное дело", "и миномет бил", и другие показывают подвиг без всяких прикрас, показывают подвиг как привычное и нужное дело, когда у бойца чувство страха начисто отступает перед чувством долга. Вспомните: рулевой Щербаха, уже смертельно раненный, стоял у штурвала и вывел катер из огня; семьдесят четыре моряка под убийственным огнем противника держали старый форт, чтобы все корабли успели уйти из бухты; неизвестный моряк заменил раненого командира танка, и пошел танк "утюжить" врага; неравный бой вели три разведчика - Колесник, Абражук и Хастян - и использовали неприятельский миномет, хотя одному оторвало ногу, второму руку, и третий, "неразличимо перемазанный кровью и землей", довольно весело сказал подоспевшим товарищам: "Эх, расстроили нашу компанию… Ну, становись к миномету желающие… Тут полный ящик, бей по левой траншее, а я вперед пойду!"
Действительно, сила морской души - это стремление к победе!
"Морская душа" фактически начата была писателем еще в сороковом году на фронте во время боев с белофиннами. К этому времени относятся рассказ "Крошка" - теплый, лирико-героический, посвященный серому битюгу Крошке и его "флагманскому конюху" штурманскому электрику Савкину, и рассказ о Новом годе на подводной лодке Щ-000 ("Своевременно или несколько позже"), рассказ о переходе подо льдом подводной лодки, который мог драматически окончиться, но завершился благополучно ("Грузинские сказки"), замечательный по настроению и точный по фактуре рассказ "Топовый узел". В этом последнем рассказе прослеживается судьба портового буксира полуледокольного типа и его бессменного капитана Григория Прохорыча. Буксир "Мощный", переименованный в КП-16 в начале кампании, добросовестно и неутомимо служил флоту, перевозя на корабли людей, оружие, продовольствие, снаряды, пока в одной из операций не попал на ледяное поле, которое неумолимо, по воле течения, несло его к батареям врага. Григорий Прохорыч, видя, что КП-16 может попасть в плен, приказывает открыть кингстоны и затопить корабль, а сам выбирается на лед, где его настигает шрапнельная пуля. Он пал, пережив свой корабль на две с половиной минуты…
С осени сорок первого года Соболев в Одессе. Писатель находится непосредственно в частях, обороняющих город. Он остается верен себе, и самые первые его впечатления и записи относятся прежде всего к морякам.
Но вот он попадает в Первый морской полк к прославленному командиру его - полковнику Осипову. Два батальона захватили посадку близ колхоза Ильичевка. Писатель видит, как целая дивизия врага не может сдвинуть ни на шаг эти батальоны. Полковник Осипов пробирается к своим бойцам и вдохновляет их. Вражеские атаки застывают у окопов моряков грудами трупов, наваленных друг на друга. Две недели одна за другой накатываются волны атакующих и разбиваются о твердость и мужество краснофлотцев.
И писатель в своих фронтовых записках "Черная туча" пишет: "Как будто вставали из боевых своих братских могил матросы, дравшиеся и в степи, и в лесу, и на конях, и на бронепоездах - везде, куда посылали их революционный народ и партия; как будто воскресло орлиное племя матросов революции: тот же дух, то же боевое упорство, натиск и смелость, то же презрение к смерти, веселость в бою и ненависть к врагам".
Перу писателя принадлежат правдивые рассказы о разведчиках-моряках, о летчиках, о девушках-медсестрах, о знаменитой разведчице Тане, о подвиге матроса Колобанова в прифронтовом лесу и о многих других. И зачастую в этих рассказах возникает рефрен о тельняшке, являющейся как бы символом морской души.
Повесть "Зеленый луч" помечена автором "1943–1933". Чем объяснить, что повесть писалась так долго? На это можно ответить, исходя лишь из личных предположений.
Писатель начал набрасывать эту повесть еще в начале сорок третьего года в Геленджике. Посвящена она морякам сторожевых катеров - этих сравнительно небольших юрких суденышек, сыгравших большую роль во время боевых действий на Черноморском театре. База сторожевиков была невдалеке от Новороссийска, на Тонком мысу, в Геленджикской бухте. Являлась прифронтовой.
Новороссийск в то время частично был занят противником. Командовал дивизионом известный военный моряк Николай Иванович Сипягин, с которым Соболев был близок и с которым мне тесно пришлось подружиться несколько позже - за два месяца до штурма Новороссийска. Но Сипягина нельзя считать прообразом главного героя повести "Зеленый луч" - командира катера 0944 лейтенанта Решетникова, хотя отдельные сипягинские черты в нем и присутствуют.
Если вспомнить предысторию Алексея Решетникова, его детство, заочную влюбленность в море, приезд старшего брата Николая - курсанта Военно-морского училища имени Фрунзе, - их шлюпочные походы на озере и, наконец, юношескую клятву в вельботе, шедшем под военно-морским флагом, его желание непременно попасть в морское училище, то, несомненно, истоки всего этого были в детстве самого Соболева. Фамилию Решетников писатель дал герою в честь своего учителя - ссыльного студента Александра Сергеевича Решетникова.
Вполне естественно и то, что писатель изменил обстановку, перенес действие из родного Иркутска на Алтай, в животноводческий совхоз, то есть в места, близко изученные Соболевым в бытность его в Казахстане.
Первый вариант повести, очевидно, не удовлетворил писателя. История с пришедшим на корабль новым командиром, вместо погибшего, хмурое присматривание команды ко всему новому и признание этого нового после того, как командир совершил что-то необычное, было уже в литературе о моряках.
И здесь мне хочется рассказать об истории с зеленым лучом. О том, что, по-моему, заразило писателя, заставило его подчинить начатый и скомпонованный материал новой глубокой мысли. Уже после войны, году в пятидесятом, мы встретили с Соболевым писателя Евгения Юнгу (Михейкина). Юнга был настоящим морячиной, давно получившим звание капитана первого ранга, человеком, еще до войны обошедшим на торговых судах много стран, в том числе и тропических. Вот Юнга-то вдохновенно, с жаром и рассказал о зеленом луче, о моряках, которые на тропиках видели зеленый луч и придавали ему особое, загадочно-символическое значение.
Леонид Сергеевич услышал про зеленый луч и прямо-таки преобразился. Он нашел ту романтическую идею, которой жил, которую искал и обязательно должен был найти, ибо она отвечала его творческой сущности.
И вот появилась его повесть. Юнга разыскал меня, показал заглавие, смущенно улыбнулся и сказал: "Вот что значит истинный писатель. Увидел зеленый луч и создал повесть".
Соболев, конечно, не просто описал зеленый луч. О нем говорят, его стараются увидеть, упоминание о нем встречается несколько раз в тексте. И все же суть не в рассказе о зеленом луче, а в детальном описаний взаимоотношений членов команды катера, введение читателя во внутренний мир молодого командира Решетникова и боцмана Хазова, служебные и просто человеческие связи Решетникова с командованием, с командиром дивизиона Владыкиным, майором Лунниковым, в котором узнается Цезарь Кунников, хотя действия Лунникова сужены и дело не доведено до возглавленной Кунниковым десантной операции на знаменитую Малую землю. Лунников возглавляет группу разведчиков, выполняющих важное государственное задание. Мы расстаемся с ним на берегу бухты Непонятной, в Крыму, куда он был доставлен на шлюпке-шестерке, спущенной с подошедшего к месту высадки катера 0944.
Последние страницы повести посвящены возвращению шестерки с боцманом Хазовым и матросом Артюшиным, сложными перипетиями на их обратном пути, закончившимися притоплением шлюпки и достижением вплавь борта катера, поджидавшего их и светившего им зеленым лучом сигнального фонаря-ратьера.
"Выключить зеленый луч!" - так заканчивается эта замечательная, психологически тонко выверенная повесть, ставшая одним из значительных произведений советской литературы.
Соболев и в "Капитальном ремонте" и в последующих своих произведениях пишет о флоте, о людях флота, столь хорошо знакомых ему. Будучи обычно непосредственным участником описываемых им событий, он, как говорится, плавает в материале, как рыба в воде. Его невозможно упрекнуть в незнании деталей, ни в чем не проглядывает ни тени поверхностной скорописи.
"Я пишу о том, что знаю хорошо, что испытал на своей шкуре", - частенько говорил Соболев. И в этих словах была истинная правда.
Двенадцать лет Леонид Сергеевич Соболев был председателем правления Союза писателей РСФСР. Работал неутомимо, с присущим ему творческим горением. К нему тянулись и зрелые писатели, видя в нем доброго друга, сотоварища по творческому труду, и еще не окрепшая молодежь, знавшая, что в нем всегда найдет мудрого советчика, учителя. Литераторы нашей многонациональной страны находили в нем своего верного радетеля. Свою работу в Союзе писателей он вел всегда с подъемом, весело, любил острую шутку. Никому не давал вешать нос. Он буквально носился по стране, бывал во многих местах, по его инициативе устраивались на местах писательские пленумы и конференции. Мне пришлось работать с ним плечо к плечу все это время и воочию видеть его энтузиазм, деловитость, общедоступность.
"Я должен быть приближен к ним, а не они ко мне. Ведь сила-то в массах, товарищи. Люди требуют неусыпного внимания, отзывчивости, крепкого плеча и обнадеживающего голоса" - таковы были его слова, и они никогда не расходились с делом.
"…Глаза его по-прежнему неотрывно следили за уходящим солнцем. Затаив дыхание он подстерегал тот миг, когда верхний край его окончательно уйдет в воду и оттуда, быть может, вырвется тот удивительный луч, который окрашивает небо и море в чистейший зеленый цвет, более яркий, чем зелень весенней травы или изумруда, и который появляется так редко, что моряки сложили легенду, будто лишь очень счастливому человеку удается поймать то кратчайшее мгновение, когда вспыхивает над морем знаменитый зеленый луч, ослепительный, как само счастье, и памятный на всю жизнь, как оно" - так говорит писатель о молодом Решетникове, выполнявшем важное задание Родины.
Да, жизнь Леонида Соболева воспринимается нами тоже как заветный луч, вспыхнувший и не погасший, луч, несущий удовлетворение и счастье каждому, кто соприкасается с талантливым творчеством этого выдающегося писателя нашего времени.
Аркадий Первенцев
Александр Серафимович
ЖЕЛЕЗНЫЙ ПОТОК
Роман
I
В неоглядно-знойных облаках пыли, задыхаясь, потонули станичные сады, улицы, хаты, плетни, и лишь остро выглядывают верхушки пирамидальных тополей.
Отовсюду многоголосо несется говор, гул, собачий лай, лошадиное ржанье, лязг железа, детский плач, густая матерная брань, бабьи переклики, охриплые забубенные песни под пьяную гармонику. Как будто громадный невиданный улей, потерявший матку, разноголосо-растерянно гудит нестройным больным гудом.
Эта безграничная горячая муть поглотила и степь до самых ветряков на кургане, - и там несмолкаемо тысячеголосое царство.
Только пенисто-клокочущую реку холодной горной воды, что кипуче несется за станицей, не в силах покрыть удушливые облака. Вдали за рекой синеющими громадами загораживают полнеба горы.
Удивленно плавают в сверкающем зное, прислушиваясь, рыжие степные разбойники-коршуны, поворачивая кривые носы, и ничего не могут разобрать - не было еще такого.
Не то это ярмарка. Но отчего же нигде ни палаток, ни торговцев, ни наваленных товаров?
Не то - табор переселенцев. Но откуда же тут орудия, зарядные ящики, двуколки, составленные винтовки?
Не то - армия. Но почему же со всех сторон плачут дети; на винтовках сохнут пеленки; к орудиям подвешены люльки; молодайки кормят грудью; вместе с артиллерийскими лошадьми жуют сено коровы, и загорелые бабы, девки подвешивают котелки с пшеном и салом над пахуче дымящимися кизяками?
Смутно, неясно, запыленно, нестройно; перепутано гамом, шумом, невероятной разноголосицей.
В станице - только казачки, старухи, дети. Казаков ни одного, как провалились. Казачки поглядывают в хатах в оконца на Содом и Гоморру, разлившиеся по широким, закутанным облаками пыли улицам и переулкам:
- Щоб вам повылазило!
II
Выделяясь из коровьего мычания, горластого петушиного крика, людского говора, разносятся то обветренные, хриплые, то крепкие степные звонкие голоса:
- Товарищи, на митинг!..
- На собрание!..
- Гей, собирайся, ребята!..
- До громады!
- До витряков!
Вместе с медленно остывающим солнцем медленно садится горячая пыль, и во всю громадную вышину открываются пирамидальные тополя.
Сколько глаз хватает, проступили сады, белеют хаты, и все улицы и все переулки от края до края заставлены повозками, арбами, двуколками, лошадьми, коровами, - и в садах и за садами, до самых ветряков, что на степном кургане растопыривают во все стороны длинные перепончатые пальцы.
А вокруг ветряков с возрастающим гомоном все шире растекается людское море, неохватимо теряясь пятнами бронзовых лиц. Седобородые старики, бабы с измученными лицами, веселые глаза дивчат; ребятишки шныряют между ногами; собаки, торопливо дыша, дергают высунутыми языками, - и все это тонет в громадной, все заливающей массе солдат. Лохмато-воинственные папахи, измызганные фуражки, войлочные горские шляпы с обвисшими краями. В рваных гимнастерках, в вылинявших ситцевых рубахах, в черкесках, а иные до пояса голые, и по бронзово-мускулистому телу накрест пулеметные ленты. Нестройно, как попало, глядят во все стороны над головами темно-вороненые штыки. Потемнелые от старости ветряки с удивлением смотрят: никогда не было такого.
На кургане возле ветряков собрались полковники, батальонные, ротные, начальники штаба. Кто же эти полковники, батальонные, ротные? Есть дослужившиеся до офицера солдаты царской армии, есть парикмахеры, бондари, столяры, матросы, рыбаки из городов и станиц. Все это начальники маленьких красных отрядов, которые они организовали на своей улице, в своей станице, в своем хуторе, в своем поселке. Есть и кадровые офицеры, примкнувшие к революции.
Командир полка Воробьев, с аршинными усами, косая сажень, взобрался на заскрипевший под ним поворотный брус с колесом на конце, и его голос зычно прозвучал толпе:
- Товарищи!
Какой же он крохотный, этот голос, перед тысячами бронзовых лиц, перед тысячами устремленных глаз! Около столпился весь остальной командный состав.
- Товарищи!..
- Пошел к черту!..
- Долой!..
- К бисовой матери!
- Ня ннадо…