Маленькая, вытянутая вдоль шоссе деревня оказалась пустой. Автоматчики обошли все дома. Ни местных жителей, ни войск не нашли. Зайдя в крайний дом, в свете карманного фонаря Бочаров увидел сваленный у окна обеденный стол, разбросанные вещи и битую посуду на полу. Это покинутое жилье остро напомнило о родном доме. Казалось, это его родные - отец, мать, Алла, Костик, Ленька - бросили все и ушли, сами не зная куда. От этих мыслей стало больно и обидно за самого себя. Целый день провел он в бою, а что сделал полезного? Конечно, его обязанность изучать опыт боев, только значит ли это, что он должен быть сторонним наблюдателем, вроде туриста, и ни во что не вмешиваться?
"Нет! - сам для себя решил Бочаров. - Я должен сделать все, чтобы помочь командирам, бойцам лучше выполнить свои задачи. И сам должен воевать, как все воюют".
На поднятом столе в свете двух фонариков Бочаров и Чернояров долго рассматривали старательно вычерченную схему местности и оборонительных сооружений. "Двугорбая высота", как называлась она на схеме, господствуя над окружающей местностью, состояла из двух высоток и седловины, где пролегало шоссе. Северная, поросшая кустарником высотка заканчивалась глубоким и длинным оврагом, уходящим в рощу, севернее высоты. От южной высотки к югу тянулись три таких же глубоких и широких оврага, сползавших к хилому с заболоченной поймой ручью. Только с запада, оттуда, где наступал противник, высота была совершенно открыта.
Судя по схеме, на этой высоте была подготовлена "классическая" очаговая оборона на один стрелковый батальон. По северной и южной высоткам, по седловине, перекрывая шоссе, отдельными пятнами были разбросаны полукруглые, с выступающими вперед ячейками для стрелков так называемые "испанские" окопы. Каждый такой окоп, отстоящий один от другого на пятьдесят-сто метров, имел извилистый ход сообщения, уходящий назад. Ходы сообщения от трех окопов сходились вместе. Это был стрелковый взвод. Затем от сошедшихся вместе трех ходов сообщения тянулся один общий ход, и он, в свою очередь, соединялся с двумя такими же ходами сообщения. Это была стрелковая рота. Так же, как отделения во взводах и взводы в ротах, в батальоне все роты соединялись в один ход сообщения. Между окопами отделений и ходами сообщения темнели позиции для пулеметов, противотанковых ружей, минометов, пушек. Несколько в стороне от соединения трех ходов сообщения были оборудованы командные и наблюдательные пункты батальона, рот и взводов.
Глядя на эту схему, Бочаров с удивлением думал, как раньше - полгода, год, два года назад - не замечал он и не замечали другие всей порочности такой системы обороны и как эта рожденная и вымученная в кабинетах система не была отвергнута и даже прижилась на полях учений в довоенное время. Первые же оборонительные бои внесли серьезные поправки в эту схему. Боевая жизнь заставила, кроме этих тройчатых ходов сообщения, строить множество ложных ходов сообщения, чтобы ввести противника в заблуждение.
Прошел целый год войны, а приверженцы старого продолжали упорно отстаивать эту нежизненную систему. Давно уже в войсках эти подковообразные стрелковые окопы соединяли ходами сообщения, и получалась настоящая траншея, но приверженцы старого не признавали и не желали признавать ни траншей, ни других изменений и поправок, которые внесли войска в старую систему обороны, по существу перечеркнув ее и заложив основы новой, так называемой "траншейной" системы обороны. И вот теперь, в начале второго года войны, какой-то дотошливый "академик", понапрасну затратив огромный труд людей, возродил мертвое.
- Как думаете обороняться? - спросил Бочаров Черноярова.
- Занять высоту и драться до последней капли крови! - с пафосом ответил Чернояров.
- Послушайте, Михаил Михайлович, а не кажется ли вам, что мы слишком много кричим: "Драться до последней капли крови! Умрем, но не отойдем!" А сами полстраны врагу отдали.
- Как это слишком много кричим? - недоуменно спросил Чернояров.
- Да так, по поводу и больше без повода. У нас многие еще понимают войну как только героизм, мужество, отвагу. Занять рубеж и стоять насмерть! Рвануться в атаку и смять противника! Все это верно, правильно. Но война теперешняя это не войны прошлого. Вы давно в армии. Вспомните, что было лет пять-семь тому назад, я не говорю о первой мировой и гражданской войнах. Как изменилось техническое оснащение армии! Боевая техника стала важнейшим фактором вооруженной борьбы. Танки, авиация, артиллерия, мощное скорострельное стрелковое оружие в корне изменили характер и войны и боевых действий. Сейчас побеждает не только тот, кто смел и отважен - эти качества необходимы в любой войне, - но главным образом тот, кто умеет лучше противника использовать боевую технику. Поэтому деятельность командира в бою - это не только героизм и отвага, это умственная, творческая деятельность, основанная на твердом знании военной науки, на правильном использовании вооружения и всей боевой техники. Сейчас командовать войсками - это значит думать, думать и еще раз думать, творчески решать свои задачи.
Чернояров напряженно слушал Бочарова и с тревогой ждал, когда полковник скажет, что он, Чернояров, командовать батальоном не умеет, что он должен уйти, освободить место для более опытных и умных командиров.
Но Бочаров смолк, торопливо закурил папиросу и успокоенно сказал:
- Давайте попробуем разобраться, что предстоит вашему батальону.
- Защищать высоту от сильного и опытного противника, - с готовностью ответил Чернояров.
- Совершенно правильно, - как преподаватель в классе, подтвердил Бочаров. - А что самое сильное у противника?
- Танки, авиация, артиллерия.
- Значит, его боевая техника.
- Конечно! С пехотой я справлюсь, сколько он ни бросит. А вот танки…
- Так вот взгляните теперь на эту схему. Разбросан ваш батальон по отделениям, и эти отделения друг от друга оторваны.
- Да ну ее к черту, эту оборону! - взмахнув рукой, выкрикнул Чернояров. - Я новую построю и совсем не такую.
- А время? - охладил его пыл Бочаров. - Самое позднее завтра к вечеру противник подойдет к высоте.
- Да! Время, - задумчиво потер широкий лоб Чернояров, - вот если бы недельку, ну хотя бы дня три. Так что же делать, товарищ полковник? - растерянно спросил он, и на его самоуверенном лице впервые появилось недовольство самим собой. Это мелькнувшее выражение тут же исчезло, и Чернояров, стукнув кулаком по столу, вновь став самоуверенным и решительным, выкрикнул: - Все равно мы удержим эту высоту!
- Это, конечно, главное, - согласился Бочаров, - но чтобы добиться этого, нужно подумать.
- И придумаем, - с вызовом ответил Чернояров, - такое придумаем, печенки у них перевернутся! К черту старую оборону! Пусть немцы думают, что мы сидим в этих окопах и пусть долбят по ним хоть миллионами снарядов. Мы даже поможем думать так. Выделю несколько стрелков, два-три ручных пулемета, и пусть они бегают из окопа в окоп и как можно отчаяннее стреляют. А своих людей я расположу совсем в других местах.
Радуясь, что его мысли дошли до Черноярова и что этот самоуверенный командир начал не просто рубить сплеча, а думать, Бочаров слушал и отдельными репликами вел его мысли в нужном направлении.
- Разрешите, товарищ полковник? - вошел один из автоматчиков. - Тут товарища майора спрашивают.
- Давай его сюда, кто там? - увидев утвердительный кивок Бочарова, сказал Чернояров.
Автоматчик пропустил в дом коренастого, плечистого политрука в заляпанном грязью довоенном плаще и надвинутой на глаза полевой фуражке.
- Агитатор полка старший политрук Лесовых, - увидев незнакомого полковника, представился он.
- Что, опять митинговать приехал? - еще не поздоровавшись, с иронией спросил Чернояров.
- Не приехал, а пришел, - так же с вызовом ответил Лесовых, - и не митинговать, а работать.
- Знаю я вашу работу, - пренебрежительно отмахнулся Чернояров, - ходите только да в тетрадочку записываете: "Проведено столько-то собраний, столько-то бесед". А тут сейчас не до бесед, не до собраний. Каждая секунда на учете.
- Я и не собираюсь собрания проводить, - присаживаясь к столу, невозмутимо ответил Лесовых, - кто вам сказал?
- Сам знаю, - буркнул Чернояров, явно недоброжелательно настроенный к Лесовых.
- Видите ли, товарищ майор, - взглянув на Бочарова по-девичьи нежными, так не соответствующими его резким чертам лица голубыми глазами, сказал Лесовых. - Такие встречи не редкость для меня. Я привык. Но всегда говорил и сейчас скажу: работаю я не для вашего удовольствия или неудовольствия. И первый батальон - это не ваша вотчина, а часть полка, где, как вам известно, я агитатором, то есть партийно-политическим работником, числюсь и в некоторой степени несу ответственность и за ваш батальон.
- А я еще раз повторяю, - вспылил Чернояров, - людей отрывать от работы не позволю. Жалуйтесь на меня куда угодно, хоть в Главпур. Для меня сейчас важнее всего оборону подготовить и противника остановить. Вот затихнет, тогда митингуйте, сколько понравится.
- В этом я с вами вполне согласен, - ответил Лесовых, - сейчас дорога каждая секунда, и я пришел помочь вам в организации партийно-политической работы, помочь сберечь ваши секунды и как можно лучше подготовить людей к бою и в бою помочь и вам и вашим подчиненным. Это моя обязанность агитатора полка и коммуниста.
- Ну ладно, вас все равно не переговоришь. Короче: что вам нужно?
- Два условия: первое - контакт в работе, второе - одного или двух грамотных бойцов.
- В отношении первого так: что нужно - спрашивайте, но поменьше мешайте. А о втором - интересно, зачем вам бойцы?
- На месте, у вас в батальоне, буду выпускать листовки - "молнии" о подвигах ваших подчиненных, о боевых задачах и сразу же рассылать их по окопам с надписью "Прочти и передай товарищу!". Это очень важно в бою.
- Знаю, на себе испытал, - перебил Чернояров, - и не двух, а трех писарей дам. Надеюсь, все?
За окнами послышался нарастающий гул танковых моторов. Чернояров вскочил, как для доклада начальству одернул гимнастерку, лихо надвинул фуражку и, улыбаясь, радостно и весело выкрикнул:
- Идут! Вот они, танкисты наши, идут!
* * *
Медленно наступал серенький, скованный низко плывшими водянистыми облаками рассвет. По отлогим скатам, по седловине, по вершине Двугорбой высоты рассыпались стрелки, пулеметчики, артиллеристы, саперы, танкисты, связисты. Черными брызгами взлетала из-под лопат земля, то в одном, то в другом месте вспыхивали и тут же гасли приглушенные разговоры, изредка раздавалась отрывистая команда, и опять только стук лопат, шорох земли, учащенное дыхание множества людей.
Общий ход напряженной работы возбуждал и радовал Бочарова. Он обходил одну позицию за другой, шутил с солдатами, изредка давал указания, но по всему чувствовал, что указания излишни и, охваченные вдохновенным порывом, люди делают сейчас то, на что раньше потребовалось бы вдесятеро больше времени.
Бойцы из пополнения резко отличались от тех, кто вчера участвовал в бою. Совсем новое, забрызганное грязью обмундирование, ярко-зеленые, еще не помятые и не облупленные каски, а самое главное - торжественные, почти праздничные лица с затаенной тревогой и волнением, сдержанные разговоры и приглушенный смех с первого взгляда выдавали людей, которые в ожидании близкого боя нервничают, но всеми силами хотят казаться невозмутимо-спокойными. И, наоборот, те, кто пережил вчерашний бой, в грязном, порванном обмундировании, измученные и усталые, поев и выпив водки, держались ухарски-небрежно, всем своим видом показывая новичкам, что они познали самое важное в жизни и теперь нет для них ничего страшного и невозможного.
И только одно общее объединяло и тех и других - это жадное стремление поскорее врыться в землю, укрыться от вражеского наблюдения и огня. Никто бойцов не подгонял, не покрикивал, а они упорно долбили черную землю, собирали ветки и траву для маскировки свежих окопов, разравнивали брустверы и делали бойницы, создавая, где удавалось, легкие накаты над убежищами и укрытиями.
Проходя мимо старого, заросшего травой окопа в кустах, Бочаров увидел две растянутые на кольях плащ-палатки и под ними плотную фигуру старшего политрука Лесовых в окружении трех сержантов, видимо писарей. Все четверо что-то сосредоточенно писали, кто на куске фанеры, кто на маленькой доске, кто прямо на коленях, подложив полевую сумку.
- Ваш штаб? - поравнявшись с Лесовых, спросил Бочаров.
- Нет, скорее редакция центральной газеты, - посмеиваясь, ответил старший политрук, - третью листовку размножаем.
Он взял листок величиной в ученическую тетрадь, вылез из-под плащ-палатки и подошел к Бочарову.
- Вот она, наша работа!
"Прочти и передай товарищу!" - прочитал Бочаров в левом верхнем углу, а в правом углу чуть ниже первой строчки цветным карандашом было старательно выписано: "Смерть немецким оккупантам!" Еще ниже, посредине листа крупные красные буквы: "Смело бей фашистские танки!" - и далее шел короткий, но энергичный и хлесткий текст, где описывались уязвимые места фашистских танков и наиболее выгодные способы борьбы с танками.
- Скажите, - прочитав и похвалив листовку, спросил Бочаров, - почему у вас такие, я бы сказал, острые отношения с Чернояровым?
- Видите ли, товарищ полковник, - тихо заговорил Лесовых, отведя Бочарова подальше от сержантов, - мне кажется, что мы с ним по-разному смотрим и на жизнь и на войну. Чернояров, ничего не скажешь, боевой командир, смелый, решительный и не глупый. Но, мне думается, есть у него одна червоточинка. Это чрезмерное самолюбие и пренебрежение к людям. Собственное "я" для него выше всего. Вы только послушайте: "Мой батальон, мои люди, я сказал"", - и все в таком духе.
- Да, сложная эта проблема - самолюбие человека, - согласился Бочаров.
- Очень сложная и опасная. Особенно у нас в армии, власть у командира огромная, и чуть что - самолюбие станет самодурством.
* * *
К девяти часам утра стрелковые роты закончили отрывать одиночные окопы. Впереди, где проходила линия фронта, стояла нерушимая тишина. Чернояров то и дело звонил в штаб полка, и оттуда неизменно отвечали, что противник молчит и, видимо, готовится к наступлению. Ожидание наступления противника усилилось еще и тем, что из дивизии поступил приказ все тылы отвести за реку, и по шоссе через высоту потянулась унылая вереница груженых и пустых повозок.
Бочаров и Чернояров в четвертый раз обходили оборону батальона, проверяя, требуя закончить недоделанное.
Подходя к пушечной батарее, они услышали отчетливый, звонкий голос, читавший выпущенную Лесовых листовку, и остановились.
"Оставшись один на один против четырех вражеских танков, наводчик Панин не струсил, а смело вступил с ними в единоборство. Первым снарядом он заклинил башню головного танка, а вторым поджег его. Перенеся огонь, с трех снарядов он зажег и второй танк. Через минуту с разбитой гусеницей свалился набок и третий танк. Четвертый фашистский танк пытался удрать, но герой-артиллерист ефрейтор Николай Николаевич Панин дважды выстрелил ему вдогонку и превратил его в груду обгорелого металла. Командование представило товарища Панина к присвоению звания Героя Советского Союза!
Товарищи артиллеристы! В ваших руках могучая советская техника. Фашисты дрожат перед ее мощью. Смело вступайте в борьбу с фашистскими танками! Бейте их в борта, в ходовую часть, в башню! Будьте достойны вашего однополчанина ефрейтора Панина!"
Чтец смолк, молчали и артиллеристы.
- Это какой же Панин? - несмело спросил кто-то.
- Что ты, не знаешь? Кадровый парень, вместе призывались. Беленький такой, с сорокапятки из второго батальона.
- Смотри-ка, сам маленький, а четыре махины в гроб загнал.
- Ты, Костя, тоже невелик росточком, может, и ты пятачок сегодня жахнешь?
- А что думаешь? И жахну! Аж кости у них затрещат. Пусть только подойдут на прямой выстрел.
- На прямой выстрел!.. Панин-то их вон на сто метров допустил! А потом рубанул.
- Это не всегда на сто метров выгодно.
И артиллеристы заспорили, из какого положения, как и куда лучше бить фашистские танки.
- Пойдемте, - прошептал Чернояров, - не будем мешать.
- А здорово действуют на людей эти листовки, - сказал Бочаров, желая проверить отношение Черноярова к Лесовых.
- Очень здорово, - без тени пренебрежения ответил Чернояров, - надо Лесовых еще пару писарей выделить.
Далеко впереди, где проходила линия фронта, глухо загудело, и этот гул тревожным эхом прокатился по размокшим полям.
- Началось! - воскликнул Чернояров и вприпрыжку побежал на свой командный пункт.
Бочаров окинул взглядом Двугорбую высоту, бледно синеющую на севере рощу, шоссе с вереницей повозок и мысленно представил, что будет здесь через два, ну, самое большее через четыре-пять часов. Он вышел вперед, где саперы заканчивали расстановку мин, и, придирчиво осматривая высоту, пытался издали найти свежие окопы и не нашел их. Только среди, казалось, нетронутой зелени темными пятнами выделялись старые, ранее подготовленные, но сейчас никем не занятые окопы.
Бочаров прошел перед всей высотой и вернулся на командный пункт. Чернояров снова беспрерывно звонил в штаб полка и, поговорив, каждый раз неизменно сообщал:
- Держатся наши, немцы жмут, а наши держатся.
- К нам зенитчики едут, - вбежав на наблюдательный пункт, радостно выкрикнул Привезенцев. - Вот майор прибыл, - пропустил он вперед высокого майора лет двадцати пяти.
- Начальник штаба зенитно-артиллерийского полка. - представился зенитчик. - Нашему полку приказано прикрыть Двугорбую высоту. Разрешите согласовать места огневых позиций.
- Где ваш полк? - спросил Чернояров.
- Прикрывал войска на переднем крае, а сейчас переходит сюда, на высоту.
Разговор прервал телефонный звонок.
- Вот и началось, - положив трубку, сказал Чернояров, - прорвались немцы. Разрезали полк. К нам движется более тридцати танков. Располагайтесь на обратных скатах высоты, - обернулся он к зенитчику, - и самое главное - будьте готовы к борьбе с танками.
По шоссе уже вскачь неслись оставшиеся повозки. Отчаянно нахлестывая лошадей, ездовые тревожно смотрели назад, видимо зная, что фашистские танки прорвались и вот-вот выскочат на эту дорогу. Обгоняя и прижимая к кюветам повозки, на полной скорости колонной пронеслись автомобили с зенитными пушками на прицепах. За ними проехало еще несколько автомобилей, и дорога опустела. Бой впереди словно раскололся на две части: одна часть ушла к югу, продолжая гудеть несмолкающей канонадой, другая отклонилась на север, где лопались отдельные взрывы и отчаянно строчили пулеметы. Только на шоссе и прилегающей к нему равнине было тихо и пусто. Это безмолвие и пустота для людей на Двугорбой высоте были страшнее боя. Многим казалось, что враг не будет наступать прямо на высоту, а сторонами обойдет ее, отрежет от всех, окружит и уничтожит.