- Влево по ориентиру два, прицел шесть, целик ноль, - командовал сержант, а Коновалов все строчил и строчил, не отрываясь от пулемета.
- Стой, угомонили! - расслабленно сказал сержант и устало прилег на пулеметную площадку.
Начался новый налет немецкой артиллерии, снова вокруг дзота бушевал и свирепствовал огонь и грохот.
- Рассчитаться с нами решили, - прижимаясь к стене, сказал Коновалов.
Один снаряд взорвался на бруствере прямо у входа в дзот, и Круглова горячей волной воздуха отбросило к стене. Подумав, что он уже убит, Круглов медленно осел на землю.
- Паша, - с флягой в руках склонился над ним Ивакин, - глотни, глотни водички. Сразу полегчает.
Круглов омертвелыми губами нащупал холодное горлышко фляги и жадно потянул подслащенную воду.
Пока Круглов приходил в себя, а Ивакин хлопотал над ним, немцы начали новую атаку, и пулемет бил теперь все более частыми и длинными очередями.
- Круглов, быстро за патронами! - крикнул сержант и, увидев, как подносчик метнулся к выходу, добавил: - Карабин, карабин возьми!
По извилистым, запутанным ходам сообщения, пригибаясь и падая при каждом взрыве, Круглов добрался до патронного пункта. Ничего не отвечая на расспросы снаряжавших ленты назойливых ездовых, нагрузился коробками и пополз назад.
У самого входа в дзот он остановился от удивления и невольно попятился назад. Прикрывавшая дзот земляная насыпь взрывами нескольких снарядов была разметана, и голые бревна, как на развеянной ветром соломенной крыше, сиротливо желтели в тусклых лучах солнца. Но пулемет по-прежнему бил очередями, а сержант, Коновалов и Ивакин были живы и невредимы.
Расставив коробки, Круглов присел на землю и закурил. Все тело разламывала нестерпимая усталость, и перед глазами мелькали оранжевые круги. От непрерывного грохота, треска и воя ломило в ушах. Все его мысли в этот момент сосредоточились только на самом себе, на своей жизни, которая, как он считал, вот-вот кончится. От этого с новой силой вспыхнула злость на других людей и жалость к самому себе. Эти чувства еще более усилились, когда в полуразрушенный дзот вошел командир роты, весело поздоровался со всеми и похвалил за хорошие действия.
- Товарищ старший лейтенант, разрешите покинуть дзот и перейти на новую позицию? - спросил сержант. - Пристрелялись они, житья не дают, вот-вот разнесут в щепки.
"Жди, так и разрешит он тебе", - раздраженно подумал Круглов.
- Да, да. Переходите, и поскорее, - ответил Бондарь, - только за себя оставьте Коновалова, а сами идите в первый взвод и принимайте второй расчет. Там один подносчик патронов остался, все остальные погибли.
"Вот там люди погибли, а ему все равно, - думал Круглов, - целых три человека на тот свет отправились, а он посмеивается. Он-то, известно, выживет, ему что, а я?"
От этих мыслей ему до слез стало жаль себя, и он, передвигая обессилевшее тело, сам не помня как, вслед за Коноваловым и Ивакиным тащил, казалось, непомерно тяжелые коробки.
Едва установили пулемет на новой позиции и открыли огонь, как слева и впереди, там, где темнели остатки растерзанного дзота, послышалась частая стрельба, рев танковых моторов и по лощине назад группами и в одиночку побежали наши.
- Немцы прорвались, ленту! - крикнул Коновалов, но открыть огня не успел. Прямо перед пулеметом взорвалось несколько мин, застелив все едким дымом. Коновалов тяжело осел, выпустив рукоятки пулемета.
- Санитара, скорее санитара! - что есть силы закричал Ивакин и сам взялся за пулемет.
Подскочившие санитары унесли Коновалова, а Ивакин без остановки стрелял и стрелял по бежавшим зеленошинельным фигурам.
- Пашка, бери пулемет, - прохрипел Ивакин, сползая на дно окопа, - бей их. Меня в плечо левое, в грудь, кажется…
Круглов потянулся к рукояткам, но, увидев метрах в ста от пулемета бежавших в полный рост немцев, весь задрожал, холодея и покрываясь испариной.
- Бей, чего медлишь, - хрипел Ивакин.
Круглов слезящимися глазами очумело глядел на страшных от близости немцев и, онемев, чувствуя только свое разморенное тело, уперся ногами в землю, подпрыгнул и, подняв руки, побежал им навстречу.
- А-а! Гадина! - скрипя зубами, простонал Ивакин. - Предатель!..
Превозмогая боль, он привстал, дотянулся рукой до спускового рычага и нажал его. Пулемет затрясло, но он удержал его, приподнялся выше, пытаясь найти Круглова и ударить и по нему и по немцам. Но силы уже оставили его. Последним напряжением воли Ивакин вытащил гранату из сумки, зубами отогнул и вытащил чеку…
* * *
Когда Бочаров и Панченко пришли на командный пункт первого батальона, Чернояров находился в том решительном, возбужденном состоянии, которое охватывало его в самые горячие, ответственные моменты боя. Огромный, без фуражки, с взлохмаченными мокрыми волосами и красным от напряжения лицом, он то хватал бинокль, осматривай свои и так хорошо видимые позиции, то вдруг звонил в полк и требовал добавить артиллерийского огня, то приказывав что-нибудь Привезенцеву, связным, стоявшим рядом с ним командирам артиллерийской батареи и своей минометной роты.
- Это не Лужко, - сказал Панченко Бочарову, - у этого все кипит, горит, ничего не сорвется.
Вначале и Бочарову понравилась неугомонность Черноярова, но чем больше присматривался он и оценивал результаты его действий, тем яснее видел, что бившая через край энергия Черноярова не приносит почти никаких результатов. Накричав по телефону на командира третьей роты за медленное выдвижение взводов, через минуту Чернояров сам убеждался, что взводы вышли и вышли как раз вовремя. Решив усилить свой правый фланг, он посылал связного с приказанием переместить туда пулеметы, но пока связной бежал к пулеметчикам, положение менялось, и пулеметы нужно было перебрасывать не на правый, а на левый фланг. И особенно не понравилось Бочарову нервозность окружающих Черноярова людей. Все они, даже Привезенцев, который мельком поздоровался с Бочаровым, с трепетом смотрели на Черноярова и от этого часто не понимали того, что он говорил им.
- Скажите, - когда была отбита очередная атака противника, спросил Бочаров Черноярова, - зачем вы все время дергаете командиров подразделений?
- Как дергаю? - с нескрываемым удивлением спросил Чернояров.
- Почти каждую минуту отдаете им все новые и новые приказания.
- А как же иначе? Воевать-то нужно.
- Конечно, воевать нужно. Только это не значит все время теребить своих подчиненных и о каждом пустяке напоминать и приказывать.
- Эх, товарищ полковник, - огорченно вздохнул Чернояров, - если им не напомнить, то они просидят в окопах и ничего не сделают. Это такой народ, глаз с них не спускай и в руках держи.
- Конечно, и контроль и управление терять нельзя, - сказал Бочаров, - но излишняя опека нервирует людей, да и вы понапрасну тратите и время и силы.
- Да, да! Мешать командиру в бою - страшное дело, - поддержал Панченко, - ты, наверное, Михаил Михайлович, по себе это чувствуешь. Ну, что будет, если мы тебе из полка каждую минуту звонить будем? Замотаешься и главное упустишь.
- Ну, ясно, - согласился Чернояров, - когда сверху без конца надоедают, никакой работы не получится. Только ведь у меня-то бой.
- А командиры рот разве не ведут боя? - не отступал Бочаров. - Им тоже время нужно, у них тоже подчиненные есть.
Чернояров стоял смущенный, растерянный, раз за разом жадно затягиваясь дымом папиросы. Крупное лицо его побагровело, на толстой шее выступили жилы, в выражении глаз было что-то детски беспомощное, умоляющее.
- Понимаете, товарищ полковник, - заговорил он, и по его голосу Бочаров почувствовал, что он переживает сейчас и за свои действия и за то, что противнику удалось вклиниться в его оборону на правом фланге, - навалились тут на меня черт их знает сколько. Наступают-то на батальон не меньше двух полков и до сорока танков. А у меня несколько пушчонок, минометы да стрелковое оружие. Ну что тут сделаешь! Вот и мечешься и гоняешь всех.
Наступившее на несколько минут затишье на фронте вновь нарушилось гулом немецкой артиллерии. Вся ее сила была направлена теперь на пологий холм и лощину между батальонами Лужко и Черноярова.
- Танки стягивают к лощине! - вскрикнул Чернояров. - А эти наши саперы проклятые ничего в лощине не поставили. Просил, умолял хоть сотню мин поставить. Нет! Твердят свое: противник там не пойдет! А он и рванет…
- Андрей Николаевич, вы здесь останетесь? - спросил Панченко. - Я пойду на полковой НП. Сейчас саперов выбросим. И резерв свой подготовим. Слабоват он только, всего одна рота, но рота боевая.
Пока немцы обрабатывали огнем артиллерии лощину и холм, Чернояров успел перебросить на правый фланг два взвода третьей стрелковой роты, шесть станковых пулеметов и все пушки. Туда же он приказал сосредоточить огонь артиллерии и минометов.
Новая атака немцев началась одновременно с земли и с воздуха. Вся их артиллерия с холма и лощины перенесла огонь в стороны, по центру и флангам батальонов Лужко и Черноярова. С запада, от Курска и Белгорода, показались большие стаи немецких бомбардировщиков.
- Как на параде, - с отчаянием сказал Чернояров, - а наших за весь день ни одного…
- Кажется, и наши идут, - проговорил черный от пыли, с воспаленными глазами Привезенцев.
Высоко в небе, ныряя за облака, летели три пары советских "ястребков". Но они еще были далеко от бомбардировщиков, как навстречу им с разных направлений понеслись "мессершмитты". Их было так много, что Бочаров, досчитав до тридцати, сбился со счета. Фашистские бомбардировщики, растекаясь по задымленному небу, выстроились в три огромных круга, и в это же время к лощине и холму на флангах батальонов Лужко и Черноярова, набирая скорость, двинулись немецкие танки. Когда передние танки подходили к нашим окопам, бомбардировщики среднего круга с воем один за другим устремились вниз на черные от сплошных воронок холм и лощину. Две другие такие же огромные карусели бомбардировщиков справа и слева кружили над соседними полками.
Там, где ныряли к земле и взмывали ввысь немецкие бомбардировщики, в сплошном иссиня-черном дыму ревели танковые моторы, беспрерывно ахали взрывы, шквалом полыхала стрельба. Что происходило там, определить было нельзя, и поэтому нельзя было ничем помочь тем, кто отражал вражескую атаку.
Чернояров и Бочаров смотрели туда, не обращая внимания на близкие взрывы снарядов и мин. Когда дым немного рассеялся, они увидели, что противник своей цели достиг. По всей лощине и прилегающему к ней холму, на пространстве более километра шириной и до двух километров в глубину, выбрасывая языки пламени, ползли немецкие танки, за ними лежали и перебегали пехотинцы, выдвигались пушки и пулеметы.
Остатки второй роты с двумя станковыми пулеметами и одной пушкой отскочили в сторону и окапывались в бурьянах на изгибе лощины. По краю лощины растянулся один взвод третьей роты, а два закреплялись в окопах позади него. На противоположной стороне вклинения противника, на вершине холма, виднелись стрелки и пулеметчики Лужко.
Немецкие танки и пехота продолжали рваться вперед и в стороны, расширяя и углубляя коридор в нашей обороне. Из глубины и с флангов по этому коридору непрерывно били наши артиллерия и минометы. То ли силен был наш огонь, то ли немцы выдохлись и приводили свои войска в порядок, - коридор почти не расширялся, а лишь углубился еще метров на триста.
- Приказано контратаковать, - переговорив по телефону, сказал Чернояров. - Лужко со своей стороны одной ротой, по ложбине контратакует резервная рота полка, а я должен третьей ротой ударить отсюда. Полку придали танковый батальон и три пушечные батареи. Я получаю батарею и целую танковую роту, - радостно закончил он и крикнул Привезенцеву: - Иди встречай танки! Они в деревне. Выводи их кустами вон в те бурьяны.
Бочаров смотрел туда, где командир полка решил контратаковать противника, и сразу же понял, что тот решил ударом с трех сторон срезать вбитый в нашу оборону клин противника и затем выбить его танки и пехоту за передний край нарушенной обороны. Теоретически такое решение было правильным и целесообразным, но, когда Бочаров, хорошо видя весь район вклинения, попытался подсчитать вражеские силы и сопоставить их с нашими, у него сложилось совсем другое мнение. В коридоре, пробитом в нашей обороне, Бочаров насчитал более шестидесяти немецких танков и по расположению групп пехоты определил, что там не менее двух, а может, и трех фашистских пехотных полков. К тому же из тылов противника все время шли и танки, и пехота, и артиллерия, и даже обозы. Видимо, этот прорыв был осуществлен целой вражеской дивизией, усиленной танками и артиллерией. Против таких сил удар трех малочисленных стрелковых рот, десятка танков и нескольких артиллерийских батарей и минометных рот, по существу, был булавочным уколом. Оценивая обстановку, Бочаров отчетливо видел всю безрассудность предпринимаемой контратаки. Он вспомнил разговор с генералом Велигуровым, его идею постоянных атак в любых условиях и подумал, что Велигуров не одинок, что у него много сторонников и что эта предпринимаемая контратака - результат действия его единомышленников. Тогда в разговоре с Велигуровым в этой идее Бочаров видел только теорию, а теперь он осознавал всю ее пагубность. Зачем контратаковать в таких условиях? Не лучше ли эти три стрелковые роты, десяток танков и несколько батарей закопать в землю и встретить противника мощным огнем? Ведь каждый стрелок в обороне один может бороться против трех-четырех наступающих пехотинцев, а танки и пушки из засад, из укрытий спокойно и без потерь расстреляют полсотни и более вражеских танков.
Бочаров хотел было вмешаться и отменить контратаку, но за лощиной, где располагался наблюдательный пункт командира полка, взметнулись вверх три красные ракеты, и впереди, где лежала третья рота, вскочил, махнув зажатым в правой руке пистолетом, высокий командир и, как на учении, ускоренным шагом пошел вперед. За ним поднялось еще несколько человек, но командир вдруг пошатнулся и, словно стремясь куда-то, упал лицом к противнику. Вслед за ним попадали и те, кто встал позже. Остальные люди роты, видимо прижатые вражеским огнем к земле, продолжали лежать.
- Командир роты! - выкрикнул Чернояров. - И какой черт его первым понес! Теперь все пропало, роту не поднимешь…
- Я подниму, - с натуженным хрипом проговорил Привезенцев и, вырвав у стоявшего рядом связного карабин, побежал к третьей роте.
- Молодец! Этот поднимет, - воскликнул Чернояров, - и танки сейчас догонят роту.
Но танки, едва выйдя из кустарника, попали под шквальный огонь фашистской артиллерии, один загорелся, расстилая по земле черный дым, а остальные, отходя дальше друг от друга, поползли назад.
Привезенцев подбежал к роте, махая карабином и свободной рукой, на мгновение остановился и что-то закричал, глядя то вправо, то влево. В разных местах, где лежала третья рота, поднялись несколько стрелков, неуверенно побежали вперед и тут же попадали. Со стороны противника несся сплошной ливень огня. Артиллерия и минометы и той и другой стороны били с предельным напряжением. Незаметно наплывшая туча закрыла клонившееся к закату солнце, и скоро по земле захлестал крупный, ядреный дождь.
Глава десятая
Бой, то замирая, то вновь оживляясь, постепенно стих. Дождь все усиливался, заливая избитую, изрытую воронками землю.
Но и в это дождливое, внешне спокойное время продолжалась невидимая упорная борьба. В штабах уточнялись данные обстановки, подсчитывались потери, изучалось положение и состояние противника и своих войск, разрабатывались планы дальнейших боевых действий. Так же как и другие бойцы, измученные, голодные, промокшие связисты, пользуясь затишьем, торопились поскорее восстановить порванные провода, заменить разбитые и искалеченные аппараты, поглубже закопать в землю радиостанции и агрегаты связи. Из тылов к фронту по раскисшим дорогам пробивались повозки, автомобили, тягачи с боеприпасами, с горючим, с продовольствием. По этим же дорогам, утопая в грязи, двигались резервы, пополнения, свежие войска.
Чернояров и Бочаров, укрываясь плащ-палаткой, сидели в окопе и грызли твердые как камень черные сухари. Рядом под другой плащ-палаткой о чем-то переругивался с телефонистами Привезенцев.
Черноярова вызвал командир полка. Бочаров прислонился к стенке окопа, сидел не шевелясь, наслаждаясь тишиной. В его памяти мелькали события минувшего дня, еще не совсем ясные и отчетливые, как смутны и расплывчаты бывают впечатления человека, в один день испытавшего множество различных впечатлений. Из всего пережитого особенно запомнились Бочарову неудачная контратака третьей роты и смерть ее бесстрашного командира.
"Нет, нет, - думал Бочаров, - Лужко прав. В этой войне дело командира не геройствовать, а думать и умно управлять людьми".
- Задачу новую получил, - возбужденно заговорил вернувшийся Чернояров, - задача ой-ё-ёй! Приказано вывести батальон из боя и оборонять шоссе в восьми километрах отсюда. Пополнение дают. Сто семьдесят человек. И средств надавали батальону - никогда столько не имел! Девять танков, саперная рота, пять тысяч противотанковых мин, две пушечные батареи, гаубичный дивизион и минометная батарея. А свою оборону сдаем второму и третьему батальонам. Ох, и задача! - Шумно вздохнув, продолжал Чернояров: - Это не задача, а просто занять высоту и умереть на ней! А ты смотри тут, - собираясь выехать в новый район обороны, наставлял он Привезенцева, - чтоб все в порядке было, чтоб людей в роты дать ровно столько, сколько я сказал, никаких друзей и знакомых. И не задерживаться. Сменил роту, и сразу же шагом марш. И чтоб ничего не забыть. И боеприпасов никому ни одного патрона! Комдив обещал на высоту доставить, но одно - обещать, а другое - доставить…
Бочаров, Чернояров и два солдата-автоматчика с трудом уместились в крохотном автомобиле Бочарова. Шофер осторожно вел машину, чудом различая в кромешной тьме залитую водой дорогу.
- Включи-ка фары, - пробасил Чернояров, - а то мы и к обеду не приедем.
Но и сильные фары, забиваемые частым косым дождем, освещали только узкую полосу дороги. Навстречу, как призраки, тянулись повозки с боеприпасами. От измученных лошадей валил густой пар. Заляпанные и мокрые ездовые недовольно щурились от света, стегая выбившихся из сил лошадей.
- Вот и высота, - сказал Чернояров, когда машина, преодолевая подъем, натуженно загудела мотором, - проедем в деревню, тут сразу за высотой, осмотрим и начнем работать, на высоте все равно ни черта не видно.