В книгу вошли ранее издававшиеся повести Павла Васильева: "Ребров", "От прямого и обратного", "Выбор", "Весной, после снега", "Пятый рот". Статья о творчестве Павла Васильева написана Сергеем Ворониным.
Содержание:
РЕБРОВ 1
ОТ ПРЯМОГО И ОБРАТНОГО 8
ВЫБОР 25
Часть первая 25
Часть вторая 37
Часть третья 49
ВЕСНОЙ, ПОСЛЕ СНЕГА 58
ПЯТЫЙ РОТ 65
КНИГИ ПАВЛА ВАСИЛЬЕВА 75
Примечания 76
Повести
РЕБРОВ
Иван сидел на земле и смотрел на угасавший костер.
Тихо было в лесу. Только коровы жевали, вздыхали грустно, да вскрикивала незнакомая птица. Тихо. Как будто и не было ни войны, ни фронта, который, как говорили, где-то совсем рядом.
Сладко похрапывая, спал напарник Ивана Афанасий. Иногда ворочался, хрустел валежником, затем притихал и снова начинал сопеть.
Ивану было грустно. Может быть, темнота так действовала на него, ночь, а может быть, эти гаснувшие угли.
Он вспоминал деревню, дом. Жену Наталью, девчонок, всех четырех. Они остались там… И что теперь с ними, живы ли? И как она одна с четырьмя-то, не шутки… Дуреха ведь…
Иван был костляв и высок. В детстве его помял бык, поломал ребра, выколол глаз, задавил до полусмерти. Вся деревня попрощалась с Иваном, бабы повыли над ним. А Иван выжил.
С той поры Иван был кособок, ходил, припадая на правую ногу и нескладно размахивая длинными руками.
Кто-то назвал его Ребровым, да так это прозвище и осталось за Иваном.
Характером Иван был резок, любил выпить. В праздники, с утра торжественный и приодетый, ходил по деревне, чинно поздравлял всех, а к вечеру не выдерживала душа - напивался, начинал буянить, ломал заборы, матерился и рвал на себе рубаху.
- Ходи, Ребринка! Гуля-я-й!
Выгонял из дома Наталью и ребятишек.
- Анцибла! - страшно и непонятно кричала ему Наталья. - Анцибла одноглазая!
И тогда приходил его брат, Василий, мужик солидный и молчаливый. Иван, сирота от рождения, называл его батей.
Василий только качал головой, кряхтел и грозил Ивану:
- Я тебе!
Ребров тыкался ему в грудь мокрой бороденкой, обнимал и горько, навзрыд плакал.
- Батька! Прости меня, батька! Трудна-а-а мне, батька! Ты ж один только знаешь, как мне трудно. Переломанный я весь, уродованный! Но я - Ребринка, все выживу!
- Непутевый ты, Ванька, - говорил Василий и гладил его по костлявой спине.
- Непутевый! - выл Иван. - А за что так меня, батька? За что жизнь меня так? Других ласкает, а мне все в морду да в морду. За что так? Я ее спрашиваю - за что? Не отвечает!
Василий вел Ивана к колодцу, умывал и укладывал спать. Иван засыпал сразу же, но и во сне всхлипывал, морщился и скрипел зубами.
Озорничая, приходили к нему мальчишки, звали: "Дядя Ваня, пойдем плясать!" Иван не отвечал. А если говорили: "Пойдем водку пить", Иван, не открывая глаз, тужился, пытался подняться, да не мог.
- Ну и Ребров! - удивлялись мужики. - Все ему нипочем! В коллективизацию подкулачниками два раза до кровохарканья был забит. Потом, как сторожем работал, прострелил его Минька Салин навылет. А он - хоть бы хны! Вот живуч, ребрастый!
Когда началась война и мужики один за другим пошли на фронт, всех провожал Ребров. Сам он был "списан подчистую". Тогда впервые загрустил Иван. Пил на проводах, как никогда в жизни, и плакал. Но скоро пришлось и ему уходить. Как-то председатель колхоза позвал к себе Ивана и сказал, не глядя в лицо:
- Справляйся, Иван, да двигай. Придется гнать скот на восток.
Утром по туману вместе с напарником Афанасием ушел Иван из деревни.
Прощаясь, завыла Наталья горько, по-деревенски, по-бабьи, на всю округу:
- Охти, родименький, на кого ж ты меня покидаешь? Ох, лихо мне!
- Перестань! - прикрикнул на нее Иван. - Что вопишь-то!
- Ох, Ванюшка, может, в последний раз вижу!
- Ни хрена со мной не будет! За коровьим хвостом в тыл иду, а ты вопишь! Вон девок береги…
А где теперь тыл? Два дня, как на большаке приостановилось движение. У станции Дно стреляли. Иван согнал стадо с дороги в лес, пережидал, пока что-нибудь да выяснится. По нескольку раз в день ходил в ближнюю деревню узнавать, что делается на дороге. Слушал радио и рысцой бежал обратно, боялся на одного Афанасия оставить стадо, - тот был ленив и беспечен. Ему все равно!
Несколько дней назад в большой деревне на перекрестке прямо на стадо выскочил из-за поворота танк. Перепуганные коровы, давя одна другую, рванулись в сторону, свалили забор и понеслись по огороду, топча грядки. Из соседней избы выбежал маленький чернявый мужичонка, вырвал кол из забора и наотмашь хрястнул одной из коров по спине.
- Ты что делаешь? - крикнул Иван и поймал мужичка за грудки.
- Пусти!
- Ты животную портишь!
Иван изловчился и дал мужику разок между глаз; но тут прибежала мужикова родня, и, по правде сказать, крепко наломали Ивану. Но стадо в порядке!
Эх, мать честная! Только палец вот вывихнули да ухо треснуло. Один вцепился да зачем-то все крутил, собака. А так ничего, терпимо!
Афанасий, конечно, спрятался, тому обошлось…
К утру Иван задремал.
Приснилось ему произошедшее много лет назад. Сидит он у колхозного амбара с ружьем на коленях. Ночь осенняя. Ветер раскачивает деревья, шуршит соломой. И вдруг - бах! - чем-то тяжелым по голове… Видит Иван - Минька Салин. Известный в районе вор, подкулачник.
"Эх, живодерье отродье! Не выйдет! Ух!"
Рванулся всем телом, вскочил на ноги. Бах!.. Из его же ружья…
Иван проснулся и, приподнявшись, прислушался. Был выстрел или не было? Только приснилось? Коровы зашевелились, тревожно смотрели все в сторону, Афанасий тоже поднялся.
Рассветало. По лесу еще было сумеречно, а небо над головой синело, как вода в полевом колодце.
- Вроде стрельнули? - спросил Иван.
- Стрельнули. Где-то близко.
Иван обошел стадо, осмотрел.
- Ты тут приготовь чего поесть, а я в деревню сбегаю, проведаю, - сказал Афанасию.
- Ладно.
- Да гляди тут…
- А и уйдет которая, так что. Другие по полстада растеряли.
- То другие. А то - мы.
- Своя шкура дороже. Вон кругом стреляют. А ты прешь, как ошалелый.
- Ты, Афанасий, давно по сопатке не получал. Тебе скучно, наверно, стало. Да и я давно не веселился.
- Ладно. Иди уж! Начальник нашелся!
Отряхивая с веток росу, напрямик через ольшаник, по травостою, Иван круто зашагал к деревне. Трюх, трюх… На большаке ревели машины. "Может, подвезут", - подумал Иван, торопясь.
Он уже совсем близко подбежал к дороге, взглянул и остолбенел.
- Никак немцы? Мать честная!
Он увидел солдат в незнакомой форме, сидящих на машинах. Они! И, пригнувшись, Иван бросился от дороги.
Позади что-то крикнули и почти одновременно выстрелили. Он упал. Земля брызнула справа и слева. Сорвало кепку.
- Эх, была не была! - Иван вскочил и рухнул под ольховый куст. Из-под него - в другой. Дальше, дальше.
Пули цокали рядом, срубали листья и ветки. А он бежал.
Он бежал, когда уже перестали стрелять, бежал до тех пор, пока не перехватило дыхание. Лег на сырой болотный мох, прижался к нему лицом, приник. От мха пахло плесенью. Пахло грибами. По-обычному, по-лесному. Как всегда.
- Да что ж это, а? Как зайца гнали! Стреляли! У меня дома! - недоуменно сказал Иван. - Да что ж это вы, сволочи! Как зайца! Ах ты мать честная!
Чуть не заплакал от обиды и злости Ребров. Полежав, поматюгавшись, он поднялся и пошел. Отыскал рощу, где ночевали накануне, собрал стадо, звал Афанасия. Но так и не дозвался. Убег Афанасий.
- Ну что ж, один пойду! - сказал Иван. - Проберусь, а ты драпай, сукин сын. Я не побегу.
С наступлением темноты Иван поднял стадо.
Он спешил. Шел всю ночь и весь следующий день. Обходил стороной попадавшиеся на пути деревеньки. Несколько раз пересекал шоссейные дороги. А потом вступил в настоящий дремучий лес. Трава здесь не росла, под заплесневелыми ветками елок было сумеречно. Вода и болотная грязь чавкали под ногами. И казалось, этому лесу не будет конца. И день шли, и два, и три. Все та же темень и трущобная глушь. Ни зверя не видно, ни птицы. Хотя бы дятел стукнул!
Голодные коровы истекли телом, останавливались, задирали головы и хрипло, протяжно мычали, роняя тягучую слюну, ложились, не слушались Ивана. И сам он устал, едва волочил опухшие в ступнях ноги. Потемнел, оброс рыжей, как прошлогодняя хвоя, бородой. Хлеба у Ивана не было, питался он молоком да лесной кислицей и от этого приболел.
"Вот и сам я вроде коровы стал. Весь лес лепешками закидал, и в пузе протоколы пишут, - думал Иван. - Ну, ничего, Ребров, со свистунком-то шибче бегать будешь. Двигай, двигай!"
В ночь совсем плохо стало Ивану. Тошнило. Все тело покрылось холодным потом. Кружилась голова.
Иван никак не мог согреться, пристроиться поудобнее где-нибудь, все было сырым и скользким. Перед рассветом уснул. Когда проснулся, был настоящий день. Лучи солнца, как белые длинные палки, навылет проткнули хвою. Иван вскочил, поняв, что проспал. Стадо ушло.
- Ах ты господи мой! - ужаснулся Иван. И, придерживая спадающие, ставшие широкими штаны, он почти побежал по следу.
Но как ни спешил, ни старался Иван, собрал он только часть стада. Самых отощавших коров. А позже увидел еще одну.
Сначала он услышал долгий и тягостный вздох, болезненный и гулкий. А потом слабое, тоскливое мычание. Забежав за ельник, Иван увидел рухнувшую в трясину корову. Она уже почти по хребет погрузилась в грязь и лежала, вытянув длинную шею. Мошкара тучей вилась над нею. Увидев Ивана, корова дрогнула, пытаясь подняться, промычала, и в ее больших розовых зрачках мелькнуло что-то, будто осмысленная просьба, надежда. Иван спустился к трясине, ухватился за коровью голову и потянул на себя. Корова дернулась, забилась, но трясина только плотнее обхватила ее, засасывая.
- Ну, ну, милая! Буренка, ну! - просил, умолял Иван, напрягаясь до красноты. Он оступился и сам провалился в трясину. Ноги не чувствовали опоры, ползли куда-то. Иван попытался повернуться, но оттолкнуться было не от чего, и он еще глубже погрузился в жидкую торфяную кашицу. С трудом дотянулся до крайней елочки. "Только бы не сломалась", - испуганно думал Иван, видя, как напряженно прогнулся тонкий коричневый ствол. Порезав о траву ладони, Иван вылез на твердый кряж.
- Ах ты мать честная! - с досадой выругался он, оглядываясь. Отбежав в сторону, выкорчевал сухую елочку, одну, другую, бросил их на кочки. Корова больше не шевелилась, только тихонько мычала и фыркала Ивану в лицо травянистым теплом. Она дышала тяжко и редко. Иван вплотную подобрался к ней и, двумя руками обхватив за шею, потянул. Корова вдруг вывалила шершавый язык и неожиданно лизнула Ивану руку.
- Чего ты? - испуганно крикнул Иван. Он увидел рядом с собой крупный зрачок, не мигая глядящий на него, все понимающий, все разумеющий. Корова плакала. - Ну! - крикнул Иван. - Чего ты! - Он отвернулся. - Думаешь, уйду? - спросил Иван. Корова лизала ему руку. - Не уйду, не брошу так.
Иван встал, вынул нож, с минуту смотрел на корову, затем резко сорвал с головы кепку, прикрыл корове глаза и ударил наотмашь…
Лес поредел. Появились березы, полянки, поросшие травой.
Иван понял, что где-нибудь поблизости есть жилье. Оставив коров, он пошел вперед и вскоре вышел к реке. Река была широкой, тихой, берега поросли высоченной, в рост человека, травой. Трава свисала над водой. Носились темно-синие маленькие стрекозы. Иван попил и хотел уже идти обратно, но вдруг, совсем рядом, за кустом, увидел человека. Тот лежал на спине, закинув за голову руки.
- Эй! - тихо позвал Иван.
Человек сел, надел кепку и повернулся к Ивану.
- Ты один? - спросил Иван.
Незнакомец внимательно осмотрел Ивана и учтиво сказал:
- Здравствуйте.
- Здоро́во. Ну что тут? Как дела? Наши - где?
- Вы имеете в виду фронт?
- А что ж еще?
- Право, не могу вам сказать.
- А это что за река?
Незнакомец ответил.
- Ух куда меня занесло! Неужели и тут немцы?
- Кругом немцы. Все деревни заняты.
- Вот как! Н-да. Что делать-то, а?
- "Все течет, все изменяется". Кстати, это тоже сказал немец. Представляете, какой парадокс!
- Это верно. Ну ничего, пусть течет, - ответил Иван. Он внимательно осмотрел незнакомца. Тот был худой и щуплый. Рубашка расстегнута на груди, шея по ворот загорелая, розовая, а ниже белая, бабья. И руки белые. - Что ж делать, а? А ты куда двигаешь? - спросил Иван. - Или здесь останешься?
- Я? К Ленинграду.
- До самого Ленинграда?
- И до Ленинграда дойду.
- Не дойдешь.
- Почему же?
- А так.
- Извините, внешность обманчива.
- Это верно. А ты сам-то кто?
- Я? Из Порхова. Архивариус.
- А-а… - Иван впервые слышал такое слово, что оно значит, не знал, но кое о чем скумекал. - Тогда другое дело, - сказал Иван. - А меня от травы да молока совсем свалило. Может, поглядишь?
- Что?
- Ну… метель.
- Какая метель?
- Ну… за кусты бегаю.
- Не понимаю, зачем мне смотреть-то?
"Не то!" - догадался Иван, помедлил и спросил на всякий случай:
- Может, хлеб у тебя есть?
- Есть немного.
- Может, молока хочешь?
- С удовольствием! Не откажусь!
- Ну, тогда пойдем! Побалуемся!
Они пришли к стаду. Иван надоил молока, угостил архивариуса. Съел полбуханки хлеба. Стыдновато, конечно, было, да что поделаешь! Не до стыда. После еды Ивана сморило в сон.
Он лег в тень под кусты, прикрыл лицо кепкой, но из-под кепки в щелку посматривал на архивариуса. Кто знает, что за человек, но пусть попробует пошалит… У меня, брат…
Проснулся он оттого, что рядом громко говорили. Прислушался.
- Здесь хозяин есть, с ним и договаривайтесь.
- Какая разница, кто хозяин.
- Нет, не имею права.
- А в чем, собственно, дело? - спросил Иван.
- Гражданин просит корову продать.
Иван, насупясь, взглянул на пришельца.
- В чем дело?
- Да я расписку оставлю, чего там. С печатью, - сказал пришелец. Был он широколицый, плотный, слегка лысоватый. Выражение лица такое, как будто куда-то очень спешил и досадовал, что задержался на минуту. Возле ног его стоял чемодан.
- Кто такой? - спросил Иван.
- Какая разница - кто? Заплачу. Сколько надо?
- Не продается.
- Мне кусок мяса. Остальное вам останется. Хорошо заплачу.
- Иди, иди…
- Да я тебе столько дам, старик… Дом построишь, велосипед купишь! - Он повалил чемодан, рывком распахнул: - На! Сколько надо, бери.
Иван взглянул, да так и обмер. В чемодане рядами, вплотную одна к другой, лежали нераспечатанные пачки денег.
- Вот, мало одной, еще бери! На!
Пришелец, будто кирпичами, постучал одна о другую пачками.
Иван ошалело глянул на архивариуса, опять на чемодан. Ядрена Феня! Он в жизни не видел столько денег. От них пахло краской, новенькие все! Больше, чем в магазине!
- У вас не свои деньги, - вдруг сказал архивариус.
- А тебе какое дело, свои - не свои. Разберись сейчас, что свое, что не свое.
- Государственные деньги. И печать государственная.
- А тебе что? Контролировать собираешься? А коровы у тебя свои?
- Разбазариваете государственное!
- Пошел ты! Где сейчас государство, ищи! Вон, до Питера немцы!
- Мы - государство!
- Кто-о?
- Предъявите документы!
- А вот этого не хочешь!
В тот же миг Иван, резко прыгнув, схватил чемодан. Все это было настолько неожиданно, мгновенно, что ни архивариус, ни пришелец не успели и шевельнуться. Они удивленно и растерянно смотрели на Ивана. Да и сам он такого, признаться, не ожидал.
- Отдай! - сказал пришелец, и его губы побелели. Он шагнул к Ивану. А Иван поддернул рукав, подразмахнулся и…
- Стой! - взвизгнул архивариус.
Ивану опалило лицо. Сверкнуло прямо в глаза. Он увидел черную дырку ствола пистолета, сочащийся из нее дымок и палец незнакомца, который дернул спусковой крючок.
Иван быстро ладонями провел по лицу, по груди. Жив?.. Жив!.. Задохнувшись, глотнул.
- Стрельнул, а? - недоуменно сказал Иван, он будто еще не верил. - Стрельнул? - спросил он архивариуса, как будто искал подтверждения, и понял - стрельнул!
- Ах ты гад! - прохрипел Иван и вцепился в руку с пистолетом.
Он не соображал уже ничего. Отталкивал виснущего архивариуса, сгоряча зазвездил и ему пару раз в ухо, распорол на себе рубаху.
- Отстань! - наконец, будто очнувшись, сказал Иван все еще державшему его архивариусу, хотя пришелец уже удрал. Вытер вспотевший лоб. Поправил сползшие штаны. Хмурясь и хромая больше, чем обычно, прошел по поляне.
И вдруг заново, будто первый раз в жизни, увидел траву, коров, кусты, а над ними синее небо, а на небе - облака, белые, пронизанные светом. И этот свет кругом, в листве, струится от стволов берез, желтыми зайчиками рассыпан по хвое. И оттого, что неожиданно нахлынуло на Ивана как откровение, как открытие, он растерялся, понял вдруг, что всего этого для него могло и не быть, и все это - жизнь!
- А ты что уставился, смотришь! Я тебе не портрет! - закричал Иван на архивариуса. - Что рот открыл? Пошел отсюда!
- Да я…
- Проваливай, говорю! Тоже мне… Замухрыга!
Архивариус молча поднял кепку, отряхнул ее, стукнув о ладонь, надел и, не взглянув на Ивана, пошел.
Иван отвернулся. Он слышал, как архивариус уходит, шаги все тише, а когда взглянул, архивариус был уже далеко.
- Эй! - позвал Иван. - Слышь!
Архивариус, не оборачиваясь, шел, устало опустив руки и понуро наклонив голову.
- Эй! - погромче крикнул Иван. - Послушай, дружок! Как там тебя… - Иван догнал архивариуса. - Ну! Ты чего? Подожди…
Архивариус остановился.
- С деньгами-то что будем делать?
- Не знаю. Как хотите.
- Да ты никак обиделся? Зря ты. Ведь я чуть не погиб, пойми. А у меня ведь четверо девчушек, баба… Ведро вот починить просила. Ты пойми.
- Я понимаю.
- А я ведь мясной.
- Я понимаю, я не сержусь, - вдруг быстро заговорил архивариус. Он порывисто взял Ивана за руку, - Я понимаю. Спасибо вам.