- Ну, это ты зря, - застеснялся Иван. - Чего уж. Вместе были. Заодно. А тебя хоть как зовут-то?
- Тихоном.
- А по отчеству?
- Ионыч.
- Так что, Тихон Ионыч, как быть, а? Ах ты ядрена Феня, денег сколько!
Иван наломал веток, укрыл ими чемодан.
- Может, подальше куда унести? - спросил Тихона.
- Зачем?
- А вдруг тот вернется?
- Нет, он сюда не придет.
- Что с ними будем делать?
- Неси домой, потом в милицию сдашь, когда все установится.
- А ты что?
Тихон горько усмехнулся:
- А я стадо постерегу. - И рассказал Ивану, что он болен и не может идти далеко.
- Вместе, помаленьку, - пытался уговорить его Иван.
- Нет, не получится.
Иван сидел с Тихоном до темноты. Курили. Вспоминали всякое. Обменивались адресами. Тихон был из Порхова, а в Порхове Ивану случалось бывать.
С темнотой Иван переложил деньги в шелгун - заплечный мешок.
- Слушай, Ионыч, - схитрив, спросил у Тихона, - а ну покривлю душой, не отдам деньги, соблазнюсь вдруг, а?
- Отдашь, - уверенно ответил Тихон.
- Почему ж так думаешь?
- А потому, что хорошо в ухо бьешь.
- Печать у меня свинцовая!.. Эх, Тихон, Тихон! Мать честная! Где познакомились! Ну, как-нибудь еще свидимся.
2
Иван шел вдоль реки всю ночь. Лес постепенно поостыл, листва стала прохладной. В зной она бывала бархатистой на ощупь, а сейчас - гладкой. Иван торопился, беспокойно поглядывал на небо в сторону востока. Летняя ночь коротка, и вроде бы начинало светать.
Лес кончился, начиналось поле. Оно было еще сумеречным. Неподалеку виднелись две деревеньки. Между ними на сыром болотном лугу белела река. Лес огибал поле, уходил в обе стороны на десяток километров и опять смыкался за деревнями. В деревнях ни одного огонька. Коростель скрипит на лугу, скрипит, будто раскачивает изгородь.
Иван подождал и пошел лугом. От темных банек, стоящих под пригорком, у реки, пахло дымом. Где-то наверху, в деревне, гавкнула собака. И вдруг заговорили. Иван присел. Говорили по-немецки. Спокойно, негромко. Ивану показалось, что спускаются к реке. Он лег и пополз. В болотце, все ближе и ближе к Ивану, кричал беспечный коростель. Может быть, они искали птицу? Потом шагов стало не слышно. А за рекой вдруг заиграла гармошка и кто-то незнакомо запел. И гармошка пиликала по-чужому.
Шаги раздались совсем рядом. Двое молча шли к реке. Под сапогами чавкала вода. О чем-то поговорили, смолкли. Иван ждал. Они молчали долго-долго, а ему все казалось, что по сырой траве беззвучно подходят к нему… Раздался плеск воды. Заговорили уже на другой стороне реки, уходили… А где-то на лугу, в метелках конского щавеля, все так же кричал и кричал коростель.
Иван выполз за деревню, за последнюю баньку, поднялся и, сгорбившись, прижимая к груди мешок, побежал.
Уже совсем рассвело. Вставало солнце. Его еще не было видно, но розовые облака над лесом постепенно уменьшались, таяли.
Иван шел лугами, по которым, как стожки сена, были редко раскиданы ракитовые кусты. Одежда на нем промокла и была желтой от налипшей цветочной пыльны. Так он шел долго, присматриваясь и прислушиваясь, пока не ощутил вдруг неясную, неосознанную тревогу. Как будто что-то случилось, но Иван еще не догадывался, что именно. И тогда он пошел медленнее, прижимаясь к кустам, крадучись. Постепенно Иван распознал запах табачного дыма, который примешивался к густому настою луговых трав. Запах делался все резче. Кто-то кашлянул. Иван на четвереньках прополз, выглянул за кусты и увидел человека в военной форме. Он сидел на коряге, курил мечтательно, с грустью глядел в небо. Это был белобрысый мальчишка с розовыми прозрачными ушами.
- Кхе, - сделал Иван.
Парнишка вздрогнул и резко обернулся.
- Доброе утречко, - сказал Иван.
Парнишка не ответил, насупясь, следил за Иваном.
- Отдыхаешь? - спросил Иван, направляясь к нему.
- Стой! - вдруг резко вскрикнул парнишка.
- Ты что?
- Ни с места!
- Ты мне, что ли? - удивился Иван. - Да ты что, очумел?
- Не двигаться!
- Ты не очень-то шибко ори, рядом немцы.
- Где? - разом изменившись, поспешно спросил парнишка. Форма на нем была еще совсем новой, не выгоревшей на солнце. Иван только теперь заметил, что обе ноги у парнишки перебинтованы.
- Да недалеко. В двух деревнях видел.
- Со всех сторон замкнули… Обложили… С востока идете?
- Да.
- А сводку знаете?
- Нет. Я и сам как ты.
- Не-ет, уж извините! - язвительно усмехнулся парнишка. - Меня к себе не присоединяйте. Если бы я был здоров, я уже давно бы до своих дошел. А вы в другую сторону бежите. Сматываетесь?
- А ты откуда знаешь, куда я бегу?
- Я таких гавриков уже видел! Всякая падаль промелькнула.
- Ну, ты не очень-то!
- Что, не нравится! Пошел отсюда!
- Не кричи!
- Проваливай, говорю!
- Ты потише!
- Проваливай, шкура! - завопил парнишка, и голос его, еще детский, налился слезами и стеклянно хрустнул…
- Тьфу! - Иван сплюнул и пошел, зло заламывая ветки и поддавая ногами траву.
"Да ведь он же один! - вдруг будто кто-то со стороны шепнул Ивану. - Ведь он боится!"
- Ах ты, елки зеленые! - удивленно воскликнул Иван, хлопнув себя по коленям. - Ну как же я!.. Ведь он ранен! И мальчишка, мальчишка совсем.
Иван почти бежал обратно, радуясь, что догадался вовремя, не ушел слишком далеко. И что сможет помочь.
- Паренек! - позвал Иван, подходя к кустам, в которых оставил военного. - Эй ты! Не бойся, это я вернулся. Где ты?
Но никто не отвечал. "Что ж это? Место перепутал? Или убег куда?" - подумал Иван. Он раздвинул кусты и увидел его. "Нет, здесь!" Парнишка лежал в траве возле коряги. Лежал, подмяв длинные стебли иван-чая, лицом вверх. С лица взлетели мухи.
- А! - вскрикнул Иван. - Что ж ты натворил! Что ты сделал! Зачем же ты так? - Он подергал его за плечи. - Сынок! Слышишь? А? Ну зачем так?.. Эх! - Иван ударил ладонями об землю, рванул траву. - Эх, а ерепенился! А сам…
Иван шел, сгорбившись больше, чем обычно. Он не смотрел под ноги. И почему-то все мерещилось ему, все будто виделось, припоминалось розовое прозрачное ухо, как у Настьки…
Лес сменился, стал березовым, редким. В нем было так светло и просторно, будто шел Иван по гребню горы. Под ногами похрустывала жесткая игольчатая трава, кое-где курчавился коричневый подгоревший папоротник.
Наконец лес и вовсе кончился. Иван вышел к настоящей, полноводной реке. На противоположном берегу сразу же за лугами начинались поля. Кое-где кучно темнели деревья. Этот берег был крутым, по самой кромке росла верба.
Иван решил передохнуть. Он скинул мешок, умылся и прилег под вербами. Слушал, как журчит вода, как тенькают птицы. И незаметно заснул. Приснилось ему, будто идет он по деревне, а Василий грозит из окна.
"За что, батька?" - удивился Иван.
"А куда Макар телят гонял, знаешь?.."
Иван очнулся, ему почудилось, что близко заговорили. Разом прижался к земле. На противоположном берегу, несколько наискось, расположилось человек двадцать немцев.
Некоторые еще раздевались, другие входили в воду, а трое плыли на этот берег. И один был уже совсем близко. Он оглядывался и что-то говорил приятелям. Его сносило течением, и вылезти он должен был как раз возле того места, где лежал Иван. Двое поотстали, затем повернули и поплыли обратно. А этот приближался. Иван ждал. Он оглянулся, но нигде поблизости ни камушка, но у него уже зачесались ладони, и тот суматошный азартный зуд, что бывает перед дракой, охватил Ивана. А немец приближался. Он был краснолиц и крепок. Скуласт. Подплыл к берегу и, гулко отдуваясь, встал на ноги, метрах в двух от Ивана. Тогда Иван осторожно раздвинул кусты и высунулся. Немец будто остолбенел, увидев Ивана, зрачки его удивленно расширились, а брови поползли вверх. Иван и немец смотрели друг на друга. Иван - на голого белого мужика, а немец - на заросшее одноглазое лицо. Затем Иван вдруг вытянул вперед руку, наставил на немца палец и гулко сказал:
- Пук!..
И немец упал…
Иван так и не понял, что случилось.
"Ишь ты какой, - думал, уходя в лес, Иван. - Кишка тонка. Подожди-ка маленько… Подожди!.."
Он чувствовал в себе удивительную уверенность, ощущая бурлящую, цепкую жилистую силу. Поругивался шепотком, но не от злости или обиды, а просто так, от какого-то неудержимого и непонятного чувства. И вроде бы усталость пропала. И хромота - куда подевалась она!
Иван подошел к роднику. Зайдя по колено в воду, вымыл руки, затем лицо. Умывшись, подождал, пока осядет муть, наклонился, чтобы напиться, и увидел отражение тех, что остановились позади. Иван оглянулся. Два красноармейца, с винтовками наперевес, смотрели на Ивана. Третий развязывал мешок.
- Что там, Миронов?
- Посмотрите-ка, товарищ командир!
- Деньги!
- Здоро́во, ребята! - обрадованно сказал Иван.
- Ух тип! Н-да!.. Рвач! Хапуга! А ну, р-руки!.. Кто такой? Откуда?
- Да вы что, братцы? Своих не узнаёте?
- Тихо! Гусь! Кто это тебе выдал?
- Отведите подальше, Миронов.
- Что вы, ребята! Ядрена Феня! Мужики! Да вы что это? Ах вы гады! Меня, Реброва? Да вы что это, рехнулись?
- Подождите, Миронов. Кто такой?
- Кто я? Ребров. Реброва не знаешь?
"Пронесло! - радостно подумал Иван. - А то сейчас бы продырявили, а там разбирайся, доказывай".
- Ты сначала разберись, а то сразу - ведите! - укоризненно сказал он командиру. - Вон тут рядом немцы купаются.
- Где?
- Да вон… Едва удрал. - Иван первым направился к реке.
- Ладно, сейчас посмотрим. А ты не мешай, батя. - Командир что-то тихо сказал красноармейцам, и они, пригнувшись, побежали вперед.
3
Иван весь день и всю ночь шел к дому. Уже светало, когда он подошел к своей деревне. Был тот час, когда умолкает все. Не поют птицы, не возится в кустарнике ветерок, даже трепетные осины тихи, и деревья, будто подвытянувшись, привстав на цыпочки, приготовившись, что-то высматривают вдали и ждут - чутко и напряженно.
Иван остановился возле верб и долго вслушивался. В густом сиреневом сумраке не различить было отдельных деталей, все слилось воедино, и только крупно вырисовывались на фоне поблекшего неба крыши изб да кроны столетних дубов.
Из предосторожности Иван не пошел дорогой, а свернул на тропинку и, пробежав через огороды, вдоль поросшей бурьяном канавы, вышел к избе Василия. Подождав и еще раз послушав, Иван ударил тихонько в раму. В избе завозились, и по глухому покашливанию, по тяжелому редкому скрипу половиц Иван узнал Василия, который вышел в сени.
- Батя, - не дожидаясь, когда откроют, позвал Иван. - Батька. - Он торопливо шагнул в темные сени и уткнулся лицом Василию в плечо.
- Ты? Жив?
- Жив, - чуть не всхлипывая, ответил Иван.
- Целый?
- Цел. А вы как тут, батька, как мои?
- Живы. Все живы. Ну, проходи.
Они вошли в избу. Узнав Ивана, поднялась с кровати жена Василия.
- Ребров? - спросила тихо.
- Он самый!
- Вернулся! Ну, слава богу!
- А хрен мне будет! Что это вы вроде бы одетыми спите?
- Солдаты заходят. То дорогу узнать, то хлебца попросят. Все ночи идут, к фронту пробираются… Я думала, опять какой-нибудь стучит, не ожидала, что ты. Далеко ли был?
- За Дедовичами.
Иван понял, что тем самым у него спрашивают, далеко ли отсюда фронт, и он сам спросил о том, что теперь его больше всего интересовало:
- А эти… не заезжали сюда?
- Побывали. Ушли. Всех собак перестреляли. Теперь своя гадина из щелей полезла. Хуже чужих.
- Кто?
- Минька Салин откуда-то появился. До войны и не видели, а теперь - тут. Вторую неделю житья не дает. В Полозове квартируется, а сюда - почти каждый день. Перестрелял сколько. Говорят, вчера Митрича…
- Полозовского?
- Ну!
- Так это же троюродный братан ему!
- Вот и братана!.. А сейчас тут по деревням солдат ловят. Есть еще, которые по деревням остались, раненые. К немцам в Новоржев их отправляют. А которые ходить не могут, тех значит… не берут.
- Гады!
- Всегда так. Сидят притаившись, а как только у людей какая беда случится, тут и появляются.
- Ну гадюка! Жаль, что я тогда у амбара ему скулу не свернул, попался бы он мне!
- Ты зайди домой, взгляни на своих, да надо бы тебе пока припрятаться. А может, и домой не заходи, Наташку сюда позовем.
- Это почему же?
- Да так лучше. Ты человек горячий. И раньше с ним не ладил. Припрятался бы пока.
- Что ж, так, значит, тайком и жить у себя дома? Хорошенькая песня! Ничего не скажешь! Нет уж, пусть выкусит!
- Ну, гляди, Ваня. Как бы хуже не было. Зол он на тебя.
- Будь что будет, а в подпол не полезу. Не из той породы.
- Шутки тут плохи. Ты еще только пришел, а мы тут уже всякое видели.
- Ну ладно… Чего там!.. Пойду. Потом еще поговорим.
И, прихрамывая, Иван пошел к своему дому.
На крыльце он зачем-то пошаркал ногами по свежему венику, хотя ноги и были сухими. Только чуть звякнул щеколдой, как Наталья сразу же выглянула в окно и тотчас узнала его и еще в избе заплакала, запричитала. И так, приговаривая, бежала через сени, гремела запорами.
- Ох, родной-то наш пришел, родненький!
- Ну ладно, - сказал Иван, пытаясь высвободиться от нее. - Ладно, не вопи, не буди ребят, пусть выспятся. Когда уходил, можно было реветь, а теперь незачем. Да ладно тебе, хватит.
Но Наталья еще долго не отпускала его, все всхлипывала.
- И не думала, что увидимся, встретимся. Худой-то какой, тощий…
- Не реви, ну ладно.
Иван подошел взглянуть на девчушек. Они, все четверо, разметавшись, спали на одной кровати. Иван стал так, чтобы Наталья не видела, что он смотрит на детишек, стеснялся почему-то Иван этого, а сам подумал с любовью:
"Вон какие вытянулись! Здоровенные, что кобылицы!"
А Наталье, которая спросила: "Чего ты?" - сказал:
- Курева у тебя тут нигде не припрятано?
Наталья приготовила завтрак и, пока Иван ел, сидела напротив и смотрела на него.
Позавтракав, Иван взял подушку, два полушубка и отправился в сарай. Там он залез на сено под самую крышу и лег.
"Ну, хоть высплюсь как следует. А то в избе девчонки все равно не дали бы", - подумал Иван, устраиваясь поудобнее.
Он проснулся оттого, что кто-то сильно толкнул его в бок. Иван сбросил шубу и сел. На сене, напротив, пригнувшись, стоял незнакомый, конопатый мужик, наведя на Ивана ствол винтовки.
- Ты чего? - удивленно спросил Иван.
- Слезай давай! Дрыхнешь тут!
На рукаве у мужика была белая повязка. Внизу, у дверей сарая, стояло еще три человека, и, глянув вниз, Иван сразу узнал Миньку Салина.
- Поспать не дадут, - осматривая присутствующих, как бы в шутку сказал Иван.
- Слезай.
- А что?
- Поразговаривай!
- Дай ему прикладом по шее, - сказал Минька.
- Слазь!
Иван упал на землю.
- Пошуруй там, может, в сено что спрятано, - приказал Минька, и конопатый стал ползать по сену, прощупывая его.
- Вроде нет… Не видно…
Салин ждал, заложив в карманы брюк руки. Он курил, покусывая цигарку.
- Давненько не виделись, - сказал он Ивану.
- Давно.
- А и встретились - не рады. Не забыл еще?
- Нет.
- Хорошую я тебе тогда памятку оставил. Живуч! А другой уже давно откинул бы копыта.
- Так я - Ребров!
- Ну как, ничего там нет? - спросил Салин конопатого.
- Ничего. - И спустился с сена.
- Так, а теперь мы с тобой побеседуем. Ты откуда пришел? Зачем?
- Как зачем? Домой! - искренне удивившись, сказал Иван.
- Тебя кто прислал?
- Куды?
- Не придуривай! Знаем мы тебя как облупленного, знаем. Может быть, ты думаешь, что если я давно тут не был, так и позабыл, как ты с Завьяловым ходил, нас раскулачивал? Все помню! Как ты, падла, по мочилу лазил, колеса искал.
- Какие?
- Забыл? От линейки, на железном ходу.
- Не помню.
- Я тебе напомню! Я вам все припомню! Мы еще поквитаемся. Последний глаз выколю. Взять его!
Ивана схватили, завернули руки за спину.
- Больно! Что делаешь! - крикнул Иван. Дюжие мужики были, да и старались очень. Один с четырьмя не справишься.
Когда Ивана вели на дорогу, к телеге, встретилась ему его младшенькая, Настя. Она играла с котенком. Увидев отца, резко выпрямилась, обрадовалась, встрепенулась и сделала шаг навстречу, собираясь подбежать, но тут же испугалась, остановилась, зрачки ее недоуменно расширились… А котенок прыг к ней и лапкой цап, цап за подол платья.
- Настька! - крикнул Иван и улыбнулся ей. И не знал, что бы такое еще сказать. - Киска-то вон, поиграй с ней.
На телегу сели впятером. Хлестнули лошадь. Телега, хрустнув, тяжело сдвинулась и покатила. Иван оглянулся. Настя стояла все на том же месте.
- Ты почему вместе с Афоней не пришел? - спросил у Ивана Минька, толкнув его в бок. - К тебе обращаюсь!
- Афоня сбежал.
- А ты все выслуживаешься? Скотина где?
- Сдал.
- В лесу где-нибудь прячешь! Врешь все!
- А вру, так проверь.
- Проверим. Сам все расскажешь. У нас заговоришь!
- У нас - не у Кондрашки за столом… Но! - засмеялся конопатый, подхлестывая лошадь.
- А я что, - сказал Иван. - Я простой человек. С меня и взятки гладки.
- Вот такие-то простые все тут и делали. И революцию, и колхозы, все. Вы, дурье…
Дорога была плохая, песчаник. Узкие колеса телеги врезались почти по бабку, лошадь была в мыле, косила на телегу красным кровавым яблоком глаза, с губ падала пена.
"Куда меня везут? В Новоржев, наверное. И с Наташкой не попрощался. Эх, мать честная, батька прав, надо было припрятаться", - думал Иван.
Когда подъезжали к Полозову и дорога запетляла мелким кустарником, вдруг из-за леса появился самолет. Это была немецкая "рама". Иван увидел на крыльях кресты. Самолет прошел низко над дорогой, Ивану показалось, что он видел летчика в кожаном шлеме. Пролетев, самолет развернулся, свалившись на крыло, грозно заурчал моторами и двинулся навстречу едущим по дороге. Он несся над дорогой, большой, черный. На телеге притихли, замерли. Конопатый опустил вожжи, а Минька и его соседи сползли поближе к краю телеги. Лица у всех были испуганно-напряженные. И когда самолет оказался рядом и даже вроде бы чуть клюнул и пошел несколько вниз, испуганная лошадь рванула в сторону, телега наклонилась, и почти в то же мгновение, когда темная тень чиркнула над головами, все, кроме Ивана, упали в кусты.
Самолет улетел. Они все еще сидели, боязливо посматривая в ту сторону, где он скрылся.
- Что же это вы своих боитесь? И советских боитесь, и своих?
- Закройся! А то сейчас закрою! - прикрикнул Минька, отряхивая колени, но ничего Ивану не сделал.
- Нет, все-таки интересно.