Нооно наклонил голову. Цукуи выстрелил в затылок Мацмая. На шум из спальни выбежал гость Мацмая купец Харадзи, прибывший из Токио с транспортом "Конан-Мару". Тусклые глаза Цукуи заблестели: не зря торопил Нооно, здесь есть чем поживиться. Он выстрелил в лоб Харадзи.
Нооно пристально глядел в затылок Цукуи, что-то решая. И когда тот склонился над трупом Харадзи и отстегнул золотую цепь, выстрелил в Цукуи. Остекленевшие глаза Мацмая смотрели на него с укором. Нооно закрыл их, сжав холодные пальцы убитого, прошептал:
- Не сердись! Так повелели мне сделать. Наука тайной разведки сильнее науки меча и крови. Кто вступил на ее тропу, должен быть готовым предать своих родителей и братьев. Пусть твой дух не беспокоит меня. В храме Ямадо до конца моих дней будет гореть неугасаемый светильник. Сама Тенжи Дайин будет восхвалять твои доблести, а ее слуги оберегать твой покой в мейдо. Счастливой дороги, Мацмай!
После молитвы Нооно, настежь распахнув ворота и двери дома, ушел.
В шестом часу утра комендантский патруль обнаружил трупы в Маркеловском переулке. Розыски преступников оказались безуспешными. Загадочное убийство!
У каменного забора толпились жители. Там висело отпечатанное в типографии на русском языке сообщение об убийстве Мацмая и еще двух японцев.
Командующий японской эскадрой адмирал Хиракиру Като обращался к населению Владивостока с воззванием:
"Русские братья! В вашем городе совершено злодеяние, убиты подданные божественного императора. Руководствуясь долгом и повелением императора Японии для охраны жизни и имущества японских подданных, мы решили высадить военный десант…"
Расследованием занялся Суханов. Ему удалось установить, что ценности и имущество Мацмая не тронуты. Убийство, по-видимому, было совершено с целью провокации.
…Из порта донеслась барабанная дробь. Гулко отбивая по брусчатой мостовой шаг, появился японский десант. Солдаты шли строевым шагом с развернутыми знаменами. Вслед за ними лошади тянули походные кухни, громыхали колеса короткоствольных гаубиц, с одноколок торчали стволы пулеметов. Около мужской гимназии колонна остановилась. Японский капитан в роговых очках, придерживая палаш в никелированных ножнах, отдал какое-то распоряжение. Взвод солдат вбежал в подъезд. И сейчас же из окон на мостовую полетели парты, портреты, книги. С подъехавших обозов вносили раскладные кровати, постельные комплекты, кухонный инвентарь.
Ночное убийство и появление японских войск взбудоражило город. Со всех сторон стекался народ. Группами шли рабочие. Светланская улица и прилегающие переулки заполнялись взволнованным человеческим потоком.
В толпе толкался Нооно в замасленном рабочем костюме. Он подбивал рабочих на расправу с японскими солдатами.
- Бей желтомордых!.. - то и дело раздавался его гортанный голос.
На балконе здания Совета появился Суханов.
- Товарищи, спокойствие! Совет запрещает…
- Бей желтомордых! Круши!..
- Товарищи, именем революции запрещаю самовольные действия! Становись на работу!
Толпа нехотя стала расходиться. Но еще долго слышны были тревожные гудки с заводов, паровозов и стоявших на рейде русских судов. На предприятиях бурлили митинги.
А японские солдаты тем временем спешили укрепиться. Копали ямы, ставили столбы, тянули колючую проволоку, закладывали кирпичом окна, устраивая бойницы. В проходах проволочного заграждения, перерезавшего главную улицу Владивостока - Светланскую, - тускло поблескивали стволы станковых пулеметов.
ГЛАВА 18
Костров с Наташей и Шадрин сошли с катера, направились в город.
По улицам слонялись подвыпившие матросы с американского крейсера "Бруклин".
Один из них - здоровенный, с квадратным лицом парень - подмигнул Наташе, схватил ее за руку.
Шадрин, в упор глянув на матроса, выразительно пощелкал пальцем по деревянной коробке маузера. Матросы тотчас же расступились.
- Наглеют, чувствуют безнаказанность, - со злобой проговорил Шадрин.
- Твердость и спокойствие, - сдержанно отозвался Костров.
В Гнилом углу они зашли к дяде Шадрина - старому мастеру с механического завода Флору Гордеевичу. Тот радушно их встретил, напоил чаем с липовым медом. У него на квартире и было решено устроить Наташу. Утомленная длительным переходом, она сразу же повалилась на кровать.
В партийной организации Приморья ждали Кострова. Одни знали его по ссылке, другие - по совместной работе на охотском побережье в первые месяцы становления советской власти.
Приморье, эта далекая окраина молодой Советской республики, оказалось лицом к лицу с вооруженными силами могущественнейших государств мира: США, Японии, Англии и Франции. Высадка японского десанта, прикрываемая заверениями в дружественных чувствах и намерениях, не всеми была правильно понята и вызвала разноголосицу в мнениях. Это проявилось на первом же совещании председателей Советов и секретарей партийных организаций Дальнего Востока, созванном Костровым.
У здания Совета Костров увидел тучного мужчину в отлично сшитом чесучовом костюме.
- Розов? - подходя, удивленно проговорил Костров. - Это вы работали в Благовещенске военкомом?
- Было такое дело, было…
С Розовым они когда-то сидели в одной камере в Акатуе. Потом Розов совершил удачный побег, и больше о нем не было слышно.
- Как сейчас положение в Благовещенске?
- Восстание мной подавлено. Белогвардейцы бежали в Китай.
- И вы говорите об этом так спокойно? Ведь они захватили с собой из банка на тридцать семь миллионов рублей золота и других ценностей.
Розов пожал плечами.
- А я при чем?
- За такое разгильдяйство расстреливать надо, - резко ответил Костров.
- Богдан, не горячись! Я ждал тебя как объективного человека, а ты…
- Где же вы были все эти двенадцать лет?
- В эмиграции. В Америке. А с марта семнадцатого года на Дальнем Востоке.
- Чем сейчас заняты?
- Меня отозвали в Москву, не сработались с Сухановым. Мальчишка! Узнал я, что ты едешь, и задержался. Хотелось старого друга повидать, и ты волком на меня…
Подошел Суханов.
- Все собрались, Богдан Дмитриевич.
- Идемте.
Они вошли в зал заседаний Совета.
Костров прошел к столу президиума.
- Начнем, товарищи, с Владивостока. Суханов, так сказать, на переднем крае, под огнем противника. Вот он нас и познакомит с обстановкой.
Суханов поднялся на трибуну. Рассказав о проведенной партийной организацией работе по национализации промышленности и банков, о создании Красной гвардии, он заговорил об Америке:
- Американское правительство предпринимает все, чтобы задушить нашу революцию. Колдуэлл открыто поддерживает белогвардейские банды. Присутствие адмирала Найта и крейсера "Бруклин" не случайно. Нам стало известно, что Остин Найт по поручению американских монополистов проводил в Пекине совещание представителей так называемой Дальневосточной Антанты.
- Так ли это? - с места сказал Розов. - Мне известно другое. Америка противодействует японской интервенции.
- Неправда! - обернулся к нему Суханов. - Америка уже осуществляет широкие планы политического и экономического закабаления России.
- Не преувеличивайте, - снисходительно усмехаясь, заметил Розов. - Мы должны трезво оценивать положение. Этому нас научила царская каторга.
- Видно, вас, Розов, царская каторга ничему не научила, - ответил Суханов. - То, что я говорю, подтверждается фактами. Мы осведомлены о результатах поездки князя Львова в Вашингтон. Колчаку открыт большой кредит. Колчаковская армия уже получила двести тысяч американских винтовок "ремингтон", много другого оружия.
- Ваши сведения подлежат проверке…
- Розов, не мешайте! - прикрикнул Шадрин. - Суханов, продолжайте.
- Что предлагает Центральный Комитет партии? Напоминаю апрельскую телеграмму Ленина Владивостокскому Совету. - Вынув из бокового кармана бумагу, Суханов прочел: - "Мы считаем положение весьма серьезным и самым категорическим образом предупреждаем товарищей. Не делайте себе иллюзий: японцы, наверное, будут наступать. Это неизбежно. Им помогут, вероятно, все без изъятия союзники. Поэтому надо начинать готовиться без малейшего промедления и готовиться серьезно, готовиться из всех сил. Больше всего внимания надо уделить правильному отходу, отступлению, увозу запасов и железнодорожных материалов. Не задавайтесь неосуществимыми целями. Готовьте подрыв и взрыв рельсов, увод вагонов и локомотивов, готовьте минные заграждения около Иркутска или в Забайкалье. Извещайте нас два раза в неделю точно, сколько именно локомотивов и вагонов вывезено, сколько осталось. Без этого мы не верим и не будем верить ничему…"
Слово взял Костров:
- Для некоторых из нас, видимо, Япония все еще рисуется такой же, какой была в прошлом, когда фрегат "Паллада" гостил на рейде Нагасаки. Той Японии, о которой писал Гончаров, уже не существует. Поэтому-то Япония и выбрана американскими монополистами как ударная сила интервенции, получившая для этой цели уже большие кредиты. Натиск контрреволюционных войск на Дальнем Востоке при помощи японцев усилился. Несмотря на противоречия, о которых здесь говорит Розов, достигнуто соглашение между США и Японией. Это же факт! Перед РСФСР поставлен ультиматум: либо воюйте с Германией, либо нашествие японцев при помощи Антанты… Чего же вы, Розов, ломитесь в открытую дверь, вносите сумятицу в партийные ряды? Надо ускорить эвакуацию, деятельно готовиться к переходу на нелегальное положение. Нам, большевикам, не нужен пафос шляхтича, умирающего в красивой позе со шпагой: "Мир - это позор, война - это честь". Декларация меньшевистского правительства Дербера широко популяризируется в США. Уже открыто говорят о Сибири как о колонии американских монополистов…
После совещания Костров с Сухановым пошли на митинг Тихоокеанской эскадры.
- Да, иного выхода нет… Надо с орудий снять замки, а форты взорвать. Понимаете, чтобы в случае беды интервенты были лишены защиты со стороны моря, - говорил дорогой Костров.
- Нелегко уговорить моряков…
Суханов закашлялся. На носовом платке проступили пятна крови. Костров вспомнил Ольгу, покачал головой:
- Передохнуть бы вам следовало.
- Сейчас не время.
- Давно это с вами?
- После тюрьмы…
- Хоть, пока я здесь, передохните. Ружье за плечо - и в лес.
- Неплохо. Люблю на зорьке у таежного озерка посидеть.
- Вот и езжайте.
- Не выйдет, Богдан Дмитриевич, затоскую по делам и через день прибегу сюда.
Митинг моряков Тихоокеанской эскадры проходил в просторном дворе морской крепости.
Суханов рассказал о сложившейся обстановке, о мерах, которые следовало принять, и объявил, что форты береговой обороны должны быть взорваны. Моряки стоя слушали сообщение председателя Совета.
Первым попросил слова боцман Коренной:
- Мы верим тебе, товарищ Суханов, но в таком деле на пароль полагаться нельзя. Документ положь на стол! Шутка ли, братцы, форты взорвать? Ответ перед Россией кто держать будет? Мы! На чью совесть ляжет вечный позор, если в таком деле произойдет ошибка?
Пришлось прервать митинг.
Пока Костров и Дубровин беседовали с моряками, Суханов поехал в Совет за телеграммой Ленина. Когда он вернулся, Гаврило Коренной оседлал нос старыми очками, перевязанными ниткой, и, водя указательным пальцем по телеграфному бланку, стал вслух читать. Притихшие моряки стояли подтянутые, сосредоточенные. Коренной вернул телеграмму Суханову.
- Ясно, братцы!.. Драться будем, как в Порт-Артуре!.. Мы их проучим по всем статьям… Останусь жив, погляжу, как "Бруклин" якорную цепь будет выбирать… Ни в жизнь не поверил бы, что я, боцман Гаврило Коренной, буду рвать форты да еще отступать, но спорить не время: Ленин приказывает.
С митинга Суханов с Костровым возвращались на рассвете. Моряки правильно их поняли. Телеграмма Ленина принята к исполнению, действия Совета одобрены. Интервенты не смогут воспользоваться крепостью, боевые форты будут приведены в негодность.
На Тигровой улице Костров и Суханов стали прощаться.
- Идите отдыхайте, - сказал Костров.
- Надо в Совет. Там меня дожидается Янди, чех - командир чехословацкого отряда Красной гвардии.
Костров заинтересовался:
- Офицер?
- Поручик, ротой командовал. В шестнадцатом году за революционную работу был разжалован в рядовые. По приказу генерала Гайды предан военно-полевому суду, получил высшую меру, бежал.
- Пойду с вами, - решил Костров, - хочу с ним познакомиться.
В кабинете Суханова они застали молодого еще человека в солдатской форме. Он был высок, строен, худощав, с умными синими глазами.
Янди поднялся с кресла, сделал шаг вперед и остановился в нерешительности. Костров крепко пожал его руку.
- Рад познакомиться. Как устроились?
Янди ответил не сразу.
- После всего того, что со мной произошло, у меня такое чувство, как будто я вернулся в родную семью, - сдержанно ответил Янди и зашагал по кабинету, на ходу бросая отрывистые фразы: - Многих купил Гайда на деньги Вильсона. Не терпится американцам удушить русскую революцию… Полковник Хауз, личный советник президента в Омске, вручил Гайде полтора миллиона долларов на содержание корпуса. Все это так… Но солдаты уже не те, что были в Поволжье. Ослепление проходит. Чехи не хотят участвовать в преступной войне против русской революции.
- Спасибо вам и вашим товарищам, - отозвался Костров. - Я сообщу об этом Ленину.
- Передайте, пожалуйста, товарищу Ленину, что чехи-красногвардейцы признают единственной властью только советскую власть, которую готовы защищать от всех ее врагов.
В кабинет вошел командующий Тихоокеанской эскадрой Дубровин. Он был взволнован. От контузии, полученной при осаде Порт-Артура, его седая голова подергивалась.
Встревоженный Суханов пошел к нему навстречу.
- Перехвачена радиограмма на борт "Бруклина" от Фрэнсиса адмиралу Найту. Нижнеудинск в руках восставших контрреволюционеров. Связь с Москвой прервана, - доложил Дубровин, - магистраль захвачена мятежниками.
В кабинете наступила тишина.
- Теряться не следует, - заговорил, наконец, Костров. - Здесь, во Владивостоке, будет решаться судьба России как великой морской державы. Надо этот экзамен сдать.
Янди надел форменную фуражку, на которой краснела звездочка.
- Разрешите отлучиться в часть?
- Идите, товарищ Янди, информируйте об обстановке чехословаков. Не поддавайтесь на провокации, помните, что многое решает выдержка.
Костров сел в кресло и задумался.
Дубровин пододвинул стул и сел рядом. Оба думали о Владивостоке. Наступал самый опасный момент. В любой миг мог вспыхнуть пожар.
- Да, Богдан, трудно… - заговорил Дубровин. - И о семье сердце болит.
- Разве твоя семья не здесь? - удивился Костров.
По лицу Дубровина пробежала тень.
- Прости, что заговорил о тяжелом для тебя… - начал Костров.
Они поглядели друг другу в глаза.
- Дочь - моя слабость… Скоро приедут. Я как с Черноморского флота демобилизовался, сообщил своим, чтобы выезжали во Владивосток…
Молчаливо, одним взглядом, полным сердечного сочувствия, Костров подбодрил товарища. Ему нравилась в этом суровом с виду человеке душевная мягкость. Тяжелые испытания вынес он после разжалования, но не согнулся, не отступил.
Дубровин склонился к плечу Кострова.
- Брат моей жены был генералом. Известный японовед Власов. Не слышал?
- Как же! Либерал и меценат, автор очерков "У истоков японской культуры"?
- Он! Много помог нам Власов в японском плену. Он был в Токио военным атташе. У него и выросла Вера, училась в японской гимназии.
- Не думает генерал возвращаться в Россию?
- Все время рвался в Россию, Октябрьскую революцию принял восторженно, но не дожил…
- Выходит, Вера японский язык знает?
- В совершенстве. Работала переводчицей в министерстве иностранных дел. Не хотела на дядиной шее сидеть.
Костров в задумчивости пощипал свои коротко подстриженные усы и, коснувшись руки Дубровина, тихо сказал:
- Знаешь, Володя, идея одна хорошая есть. Нам надо свои глаза и уши иметь. Устроить бы своего человека в японское или американское консульство. Как ты думаешь? Твоих здесь никто не знает?
- Не знают, они почти всю жизнь прожили в Токио. С Агнией мы не венчаны, не согласился ее отец. Ну, а мы по-своему решили. Так и остались жена и дочь Власовыми.
- Совсем хорошо!
Дубровин покосился на Кострова, поймал его взгляд.
- Задал ты мне задачу…
ГЛАВА 19
Над корпусами механического завода колыхались вихри пламени из вагранок.
Люди работали дни и ночи. Тысячи винтовок, собранные по селам и станицам кружками коммунистической молодежи, ждали ремонта. Крестьяне и казаки охотно отдавали берданы, двустволки, винчестеры, старинные кремневки.
Костров приехал на завод, чтобы выяснить, как обстоят дела, и побеседовать с рабочими. Хотелось ему повидаться с дочерью, которая поступила сюда работать.
В дверях цеха его встретил Дубровин.
- Богдан Дмитриевич, первая партия винтовок готова.
- Сколько?
- Две тысячи шестьсот штук.
- Сейчас же отправить!
- Сейчас нет свободных людей. Может, до утра?
- Каждая минута дорога. Надо поддержать Сергея Лазо.
Через полчаса Дубровин доложил, что груз отправлен на товарную станцию.
- Кончай, Володя, свое дежурство, иди отдыхай, я здесь до утра.
К Кострову подошел мастер Фрол Чубатый, жилистый, подвижный. Седая грива украшала его голову, свисали седые усы, длинные, как у запорожца. Взгляд острый, цепкий. От него пахло горелым каменным углем, жженой глиной, окалиной. Мельчайшая черная пыль въелась в лицо.
- Скоро, Митрич, еще одна пушечка будет готова! Пушечки, волчья сыть, не хуже крупповских.
- А со снарядами как?
- Маракуем помаленьку. Свинца для шрапнели не хватает, нутро рубленым железом начиняем. Две тысячи можно отправлять Лазо, дай ему бог здоровья. Бьет белых-то?
- Бьет. Бегут без оглядки.
Мастер закатился старческим смехом.
- Вот и хорошо, волчья сыть. У зайца для того и ноги длинные, чтобы бегать. Как с хлебом? Второй день не выдают.