Атлет сжал пальцами широкое плечо моряка.
- А ну, хам!
Толпа, предчувствуя зрелище, расступилась, настороженно притихла. Образовался круг.
Широко расставленные, маленькие, с хитрой искрой глаза боцмана блеснули молодым озорством, но голос прозвучал дружелюбно:
- Отойди, не задирай, не до тебя!
Но атлет, упруго покачиваясь на крепких ногах, не уступал дороги.
- Вон отсюда!
- Что-о-о! Старинку вспомнил? Ну я же тебя, собачье вымя, отдраю по всем статьям!.. Думаешь, не вижу, контра, кто ты есть?
Коренной скинул бушлат.
- Браток, подержи! Я ему, миноге, покажу.
Под полосатой тельняшкой напряглись мускулы.
- Трубку, остолоп, убери, а то даст в зубы, подавишься! - зло крикнул торговец.
Коренной бесшабашно подмигнул.
- Без трубки моряк, что крейсер без андреевского флага.
Коренной стиснул зубы, прикушенная трубка выдалась вперед.
- Ты у меня поплаваешь! - тесня моряка к стене, сквозь зубы выдохнул атлет.
От сильного удара в челюсть боцман покачнулся, но на ногах устоял. Вокруг раздались восторженные возгласы сторонников атлета.
- На або-о-о-р-даж! - неожиданно весело крикнул Коренной и ринулся в атаку. Правой рукой он влепил точный удар в подбородок. Атлет покачнулся и рухнул навзничь.
- Ну и отдирает моряк! - задорно прозвенел мальчишеский голос. - Отчехвостил хвастуна!
Коренной стоял над лежащим человеком, сокрушенно качая головой.
- Просил добром, а он кливера распустил.
Атлет поднялся, выплюнул сгустки крови вместе с выбитым зубом и, не глядя на людей, поплелся к выходу из порта.
Коренной, выбежавший к пирсу, остановился.
- Братцы, - с дрожью в голосе выкрикнул он, - да это ж "Орел"!..
По пирсу прокатился недоумевающий говорок.
Коренной сорвал бескозырку.
- Боже ж мой, "Орел"! Вот где, батюшка, довелось встретиться. Боже ж мой! Я своего "Орла" по осадке и корпусу из тысячи узнаю. Даром, что ль, тридцать лет на нем швартовался: начал юнгой, кончил боцманом. Всю жизнь, чай, под андреевским флагом выстоял.
Щуплый старичок в монашеской скуфейке слегка толкнул боцмана в бок.
- Не путаешь ли, друже? Я ведь тоже на "Орле" хаживал. Что-то не похоже!
- Не похоже? - не оборачиваясь, вскинул боцман руку. - Гляди на форштевень. Во всем Тихом океане такого нет… своими руками бронзовым листом оснащал!
Старичок стал всматриваться.
- "Орел"! - срывающимся от волнения голосом проговорил и он. - Русское судно, и шлюпки по борту русские.
- А клепка-то, дед, клепка-то? Видишь?
- Вижу! Сердце заходит: чужой гюйс на русском судне развевается. Мошенники, будь вы прокляты!
Старичок поднял над головой кулак.
- Помните, русские люди, о Цусиме, помните героев "Варяга". Не давайте воли супостату.
Боцман рванулся за старичком. Узнал он деда Михея, бывшего фельдшера с "Орла". Но тот уже исчез в толпе.
Высокий человек в черной шинели положил тонкую, затянутую в кожаную перчатку руку на плечо боцмана.
- Шумишь, боцман Коренной?
Коренной оглянулся, быстро надел бескозырку, кинул руки по швам.
- Здравия желаю, ваше благородие!
Сухо поблескивающими глазами высокий человек долго всматривался в морскую даль.
Из тускло отсвечивающих труб броненосца валил густой черный дым. Медленно поворачивались орудийные башни.
- Да, "Орел"… - задумчиво произнес он. - Русский эскадренный броненосец первого класса. Я его в бинокль, боцман, приметил, когда он проходил у маяка Скрыпылева. Видишь, славянские буквы не все сбиты. Гляди, вон под краской светится наше "ё".
Коренной горестно вздохнул.
- Дожили!.. "Орел" нацелил жерла орудий на родной дом… Эх, ваше благородие, горит сердце!
- Не Стессель да не князь Романов, не видеть бы микадо "Орла" в японской эскадре как своих ушей. Крепись, боцман, мы еще с ними за Цусиму и Порт-Артур не рассчитались.
- Разочтемся! Вы-то у каких берегов швартуетесь?
- Как всегда, боцман.
- Идемте в Совет к Суханову, я за вас головой поручусь. Командует эскадрой сухопутный мичман. Морское кончил, а шторма не нюхал. Сами знаете, как ни учись, морской волк из него не выйдет, пока не трепанет настоящий шторм. Нет своих людей! Что ни командир, то или кадет, или меньшевик. Вот вас бы к нам, наворочали б делов!
Высокий человек прищурился.
- Так, значит, ты все еще на "Грозном"?
- На нем. Как с плена бежал, так и лег в дрейф. На флагманском с восьмого году. Он меня и поит и кормит.
- Вот это, боцман, хорошо! - неожиданно повеселел высокий человек. - Пойдем завтракать. Голоден, как акула. Там и потолкуем.
Они выбрались из поредевшей толпы и пошли по Адмиралтейскому проспекту.
- В Совете я, боцман, был. Вчера состоялось решение. Назначили командующим Тихоокеанской эскадрой.
Боцман растерянно заморгал глазами.
- Да что ж вы, Владимир Николаевич, молчали? А я-то, старый краб, клешни распустил… Подумать только, с адмиралом за ручку здоровкался… Как же так?
Владимир Николаевич рассмеялся, глядя на растерянное лицо старого боцмана.
- Да подойди ближе, чего отстаешь.
Боцман зашагал нога в ногу со спутником.
- Старое-то, Владимир Николаевич, не забывается… В пятнадцатом на "Грозном" шли… Ну, известно, корабль флагманский, линька из рук не выпускаешь, чтоб порядок был как в храме. А сами знаете: у адмирала Корсакова акулья хватка…
Боцман помолчал, раскурил трубку.
- Идет их сиятельство как-то раз по палубе и, как всегда, белым платочком то там мазнут, то здесь. Я спокоен, корабль надраен, как новенький империал. Вдруг слышу, ревут моржом: "Боцмана ко мне!.." Сами знаете, не трусливого десятка, с водяным всю жизнь дружу, а в тот раз колено дрогнуло: забьют линьком насмерть… Подбегаю. Стоят адмирал и этак сладенько улыбаются: "Гляди-ка, боцман!" - и суют мне в зубы платок. Глянул я, обмер: на платке сажа. Вырвали их сиятельство линек из моих рук и ну хлестать, глаза вот только и пощадили, а то б - прощай, море. Три месяца в госпитале отлеживался, думал, привяжут колосник к ногам…
Боцман снова разжег потухшую трубку.
Его собеседник Владимир Николаевич Синявин, приемный сын покойного адмирала, после Цусимского боя был разжалован в рядовые матросы за революционную пропаганду. В штрафной роте оборонял Порт-Артур, после падения крепости его интернировали как военнопленного в Японию. Но и там он не прекратил своей партийной деятельности. Его судили и приговорили к пожизненной каторге.
- С японской каторги мне удалось бежать в тринадцатом году. Ушел на английском транспорте к бразильским берегам, невмоготу стало, - рассказал он боцману.
- А семья? Верунька-то, поди, совсем барышня?
- В Токио осталась. Не мог я их взять на корабль…
- Да-а, видать, штормило!
- Штормило, Гаврило Тимофеевич. Все разве расскажешь? Как вспомнишь, мороз по коже пробегает.
- Ну, а фамиль-то как, по-прежнему или по батьке?
- Нет, по-прежнему. Так лучше! Уж больно известная у отца фамилия, сразу бы схватили. Злы они на меня. В тот раз было галстук на шею надели, да из-за отца…
- Что говорить, любили адмирала матросы… Царствие небесное!
- Помнишь, как нас загнали в трюм японского судна?
- Разве такое забывается!
- При опросе пленных я доложил о себе: рядовой сто седьмого стрелкового полка Дубровин! Так и записали.
- Вон оно што! - задумчиво отозвался боцман. - Прожил с вами сколь годов, под одним бушлатом на соломе дрогли, а не знал, что вы из большевиков.
- А вам знать, боцман, не полагалось.
- Да-а, конспирация!
- Конспирация, Гаврило Тимофеевич, решала все дело. Они удалы, но и мы не промах!
- Как дальше-то будем жить? Палуба под ногами дыбом встает.
- Драться будем, боцман! Готовь моряков под ленинский флаг.
- Значит, андреевскому-то отставка?
- Огрязнили царские адмиралы андреевский флаг. Нет в народе ему прежнего доверия.
Дубровин достал из кармана шинели длинный из красного шелка вымпел с гербом Российской Советской Федеративной Социалистической Республики.
- Выстройте, товарищ боцман, моряков! Поднимите на флагмане советский вымпел.
ГЛАВА 13
Обстановка все осложнялась. Во Владивосток прибыл второй японский крейсер, "Асахи". Бросил якорь английский крейсер "Суффольк". На рейде задымили итальянские, английские и французские военные корабли.
Суханов и Шадрин стояли на балконе Совета, оглядывая бухту. В глазах рябило от реющих над морем вымпелов.
- Как на ярмарке! - проговорил Суханов. - Собрались в стаю, зубы скалят! А Москва требует выдержки.
- Москва, Костя, правильно требует. Нельзя поддаваться на провокации.
- Тебе хорошо говорить. А если завтра они начнут маршировать по городу? Разве выдержат рабочие? Напролом пойдут.
- Надо сдержать! Наступление должно быть обеспечено. А разве мы готовы?
- Понятно, Родион Михайлович, все понятно, мой дорогой, да тяжело…
Суханов прошел к столу, среди бумаг отыскал протокол заседания исполкома Совета. Выписал ордер.
- Вот, держи! Оружие получишь у Дубровина, в арсенале. Пока маловато. Механический для вас реставрирует старые ружья. Пришлем в Николаевск катером.
- Спасибо, Костя! Теперь и я казак.
За окном просигналила автомобильная сирена. Из автомобиля вышел адмирал японского флота. Сопровождавшие его офицеры небрежно отстранили часового. Дверь в кабинет Суханова распахнулась. Офицер в ослепительно белой морской форме вытянулся на пороге. Переводчик, юркий низкорослый человек, объявил:
- Командующий Владивостокской эскадрой Японии адмирал Хиракиру Като.
Суханов встал, поздоровался. На вид адмиралу было лет пятьдесят. На безбровом коричневом лице светились узкие острые глаза.
Тяжело дыша, адмирал опустился в кресло. Шадрин отошел к окну, искоса наблюдая за ним.
- Должен вам, господин мэр, выразить благодарность за дружеский прием наших кораблей… Мы, господин мэр, следовали в Корею, но по условиям погоды вынуждены задержаться в Амурском заливе… У берегов Кионсин и Хамхынг свирепствует тайфун, я не мог подвергать опасности здоровье и жизнь воинов божественного императора. "Если, - говорят у нас в Японии, - нуждаешься в помощи, обращайся к другу". Россия - дружественный сосед, и я рад, что условия привели меня к вам в гости.
Неожиданно для Суханова он протянул руку и крепко сжал его пальцы.
Офицер в морской форме быстро щелкнул фотоаппаратом.
Хиракиру Като сел в кресло и, поигрывая сверкающим драгоценными камнями кортиком, продолжал говорить. Переводчик переводил:
- Благодарю, господин мэр! Пусть мир узнает об этой встрече, знаменующей новую страницу дружбы двух великих народов.
Суханов поморщился, но сдержался.
Он вынул из ящика стола и положил перед Хиракиру Като несколько резолюций, принятых на митингах трудящихся, с протестами против прихода японской эскадры.
Хиракиру Като небрежно перелистал бумаги, передал их переводчику. Тот вполголоса начал читать их, сразу же переводя на японский язык, но адмирал не стал его слушать, вырвал резолюции и положил их на стол.
- Завтра эскадра у острова Аскольда будет заснята на кинопленку. Приглашаю вас, господин мэр, на флагманский броненосец.
Суханов, закусив губу, промолчал.
- Катер будет ожидать вас завтра в два часа пополудни у пирса. Будьте здоровы, господин мэр!
Японский адмирал вышел. Суханов, засунув руки в карманы, угрюмо зашагал по кабинету.
Через несколько дней произошло новое событие. Владелец спичечной фабрики Спиридон Меркулов выгнал с работы рабочих-китайцев за то, что те потребовали повысить заработную плату и установить восьмичасовой день. Рабочие обратились в Совет депутатов. Совет их поддержал. Меркулов передал фабрику конторе "Исидо", оформив продажный документ. Совет признал сделку незаконной, уведомив об этом решении японского консула. В тот же день консул позвонил Суханову по телефону.
- Прошу не нарушать интересов Японии, - заявил он угрожающе. - Вы вмешиваетесь в дела нашей фирмы.
- Интересы японцев не нарушаются, - возразил Суханов. - Фирма "Исидо" никакого отношения к русской спичечной фабрике не имеет.
- Мне известно другое. У меня на столе копия законного акта о продаже фабрики.
- Фикция! Фабрика подлежит национализации…
- Над фабрикой развевается государственный флаг Японии. Наша армия будет ее защищать.
Суханов положил трубку. Однако через час ему снова пришлось услышать о спичечной фабрике. В кабинет, широко распахнув дверь, вошел худенький русоволосый паренек.
- Мне товарища Суханова, - объявил он. - Срочное дело!
- Я Суханов.
- А я Максимка Кондратьев, - отрекомендовался паренек. - Тоже председатель. Меня к вам рабочие послали. "Как ты, - говорят, - есть председатель, тебе и идти в Совет".
Максимка рассказывал о том, что молодые рабочие организовали союз красных коммунистов, а хозяин Спиридон Меркулов грозится их разогнать.
Суханов снял трубку, позвонил на фабрику.
- Не верите? - вспыхнул Максимка.
- Без проверки нельзя. Так и ты, Максим, действуй впредь, - говорил Суханов, с любопытством разглядывая паренька. - Значит, ты командир красных коммунистов?
- Ага! Я и есть! Не соглашался, а они свое. Проголосовали - и точка, - ничуть не смутившись, ответил паренек, сверкая белыми зубами. - Говорят, революционная дисциплина. Что сделаешь?
- Ты мне, товарищ Кондратьев, вот что скажи: язык за зубами умеешь держать? Лишнего не сболтнешь?
- У нас этого в роду не водится, хоть режь…
- Молчать надо уметь. Наше дело скрытности требует.
Суханов насыпал на ладонь махорки и, ловко подбирая крошки, набил цигарку.
- Почему вы свой союз назвали союзом красных коммунистов? Разве белые коммунисты есть?
- Я ребятам говорил, а они: так, мол, лучше, громче то есть… А еще ребята просят доклад сделать.
- О чем?
- Ну сам знаешь, по всяким делам… О контриках, об японцах, ну, и что от нас революция требует. А еще ребята оружие просили.
- Зачем вам оружие?
- Контриков приструнить…
Суханов слушал Кондратьева со все возрастающим интересом.
- Скажи, много на фабрике бертолетовой соли, серы, парафина?
Максимка, морща лоб, подсчитал, потом протянул Суханову коряво исписанный лист.
Наклонившись к пареньку, Суханов тихо сказал:
- Надо захватить эти материалы. Понимаешь? И перевезти в Лузгинское ущелье… А там мы таких подарочков наделаем…
- Бомбы? - перебил Максимка, сверкнув глазами.
- Смотри, лишнего не болтай.
Максимка покрутил головой.
- Сказано: могила - и точка! Не маленький, шестой год на спичке работаю.
- Сколько же тебе лет?
- На днях шестнадцать стукнуло.
- Да мы с тобой, Максим, почти ровесники! - пошутил Суханов. - Вот что скажи ребятам: вместо "красные коммунисты" пусть говорят "молодые коммунисты".
- Винтовки, товарищ Суханов, нужны позарез, иначе фабрике - амба. Растащат все! Японец какой-то был, грозился: "Моя, - говорит, - фабрика, что хочу, то и делаю". Собрались было японцы станки вывозить. Мы выкатили насос и давай их из клозета вонючкой поливать. Смехота! Они бежать, а мы из рогаток пуляем. Опосля они свой флаг повесили, а ребята его цап-царап, свой красный теперь полощет. Во как!
- Молодцы! Фабрика принадлежит рабочему классу.
Суханов снова снял телефонную трубку и приказал выдать председателю союза молодых коммунистов спичечной фабрики Кондратьеву десять берданок и сто штук патронов. Потом прошел к сейфу, достал никелированный браунинг с запасной обоймой, кобуру и протянул Максимке.
- Смотри, товарищ Кондратьев, Совет вам доверяет: берегите фабрику!
Максимка сунул браунинг в поскрипывающую новенькую кобуру, застегнул ремень и, твердо ступая, вышел из кабинета.
Оседлал полированные перила мраморной лестницы и скатился вниз. Мимо скользнул японец в матросской форме.
Максимка окликнул его, но тот не остановился. Максимка заспешил за матросом.
- Куда прешь?
Японец смотрел на паренька и растерянно улыбался.
- Ты отвечай, коли тебя спрашивают! - орал Максимка. - Зачем тебе Совет? Зачем ты, стерва, здесь? Спрашивают тебя али нет?! Спрашивают?! Шпиён?
Максимка уцепился за форменку матроса. Японец отбросил забияку к лестничным перилам, побежал наверх.
- Ах, вот как, гадюка!
Максимка рванул браунинг из кобуры. Шедший в Совет Шадрин сжал ему локоть.
- Ты, парень, что, с ума сошел?
Максимка вырвал руку из жестких пальцев незнакомого командира.
- Не трожь!
- Разбойничаешь? Давай пистолет!
Максимка понял, что с ним не шутят, стал оправдываться.
- Шпиён он, честное слово, шпиён! Лисой в нашенский Совет крался… Японец же!..
- Чудак ты этакий, если японец, то и шпион? Японцы, как и русские, разные бывают. Ты, я вижу, рабочий, и он не буржуй. Значит, надо вам дружбу водить, - разъяснил Шадрин.
На шум вышел Суханов. Рядом с ним шел японский матрос.
Шадрин начал было рассказывать, что произошло с матросом в порту, но Суханов прервал его.
- Знаю!.. - сказал он. - Консул взял его из больницы и водворил на "Конан-Мару", а он опять бежал с парохода. Прыгнул в море, наши рыбаки подобрали… Жаль парня…
Максимка оторопело посмотрел на японского матроса.
- А если мы его, товарищ Суханов, спрячем?
Суханов, о чем-то напряженно думая, не ответил.
Максимка подошел к японскому матросу, взял его за локоть.
- Пойдем со мной, у нас на "Спичке" ребята в обиду не дадут.
Матрос вопросительно посмотрел на Шадрина.
- Иди! Товарищи на фабрике помогут тебе, - поддержал Шадрин.
- Товариса… - прошептал японец, и глаза его заблестели.
- Как звать? - допытывался Максимка, жестами и мимикой дополняя свой вопрос. - Меня Максим, а тебя?
- Матиноко…
- Значит, Мотька, Матвей, по-нашему.
- Мотька… Матвея… - согласился матрос.
Максимка взял Матиноко за руку. Они пошли по направлению к Первой речке, где у Максимки был плохой, но все-таки свой угол.