"Неужто наповал?" - подумал Белов. И тут, коротко взвыв, из-за холма рухнул снаряд. Белова накрыло чем-то жарким и колючим, оторвало от земли, обручем боли сжало голову и понесло, поволокло в горячую темень, забило грудь едким угаром, а вытолкнуть гарь из себя уже не было сил. Падая в беспамятстве, последним взглядом зацепился он за синюю прорезь в тучах и вообразил, что высоко летит и вот-вот опустится на землю и очень важно встретить землю ногами, он все ждал и ждал этого толчка или прикосновения, не чувствуя, не сознавая, что давно уже лежит полузасыпанный песком…
За несколько дней до этого, когда дивизия держала еще надежную оборону, в тыл к немцам на корректировку огня ушел с напарником радист взвода управления тяжелого гаубичного артполка Саша Ивицкий.
Линию фронта благополучно миновали они перед рассветом, а к полудню были уже в старом карьере, далеко от передовой, в глубоких вражеских тылах. До войны в карьере добывали какую-то редкостную глину, высокие обрывы его были изрыты пещерами, шурфами и разветвленными ходами. Обследовав их, Саша выбрал пещеру, имевшую три выхода.
- Заживем здесь, Муталиб, - решил Ивицкий, освобождая плечи, натруженные лямками. - Придержи рацию.
Муталиб помог ему снять вещмешок с провизией, металлическую коробку рации, затем, чуть пригнувшись (он был намного выше Ивицкого), подставил спину, и Саша сволок с него вторую коробку, начиненную питанием к рации, вещмешок, набитый автоматными дисками, гранатами и запасным комплектом сухих анодных батарей.
Только сейчас, освободившись от груза, они почувствовали, как он тяжел. Саша сбросил ушанку, пригладил ладонью взмокшие, соломенного отлива мягкие волосы, а гибкий Муталиб, расставив руки, повертел - вправо-влево - торсом, разминая занемевшие от усталости мышцы.
Здесь было сухо. У входа на закаменевшую серую глину ветер намел снежок, и из-под тонкого, почти прозрачного слоя его пробивались рыжие стебельки прошлогодней травы, невесть как прижившейся на этом скупом и немилом грунте.
Они проверили автоматы, достали банку тушенки, сухари, брикет пшена, и Муталиб ушел с котелком. Вскоре он вернулся, правда, без воды, но с большим ящиком от снарядов.
- Воды нет. Близко нет. Наверное, далеко есть.
- Может, и к лучшему. Не будем костер разводить, всухомятку пожуем, - сказал Саша, вспарывая тесаком банку.
- Огонь нужен, - покачал головой Муталиб и выставил посиневшие, озябшие пальцы. - Руки беречь надо… От тепла они послушные.
- Дым, понимаешь. Вот чего боюсь.
- Какой дым? Сухое, смотри. - Постучал Муталиб по ящику, на котором сидел. - И сквозняки тут, тяга…
Небольшой костер из тонко отслоенных щепок, как-то хитро уложенных Муталибом, действительно горел бездымно, пламя было бледным, почти прозрачным. Замерев, смежив веки, сидел узколицый, темноскулый Муталиб, протянув к огню ладони. В углях, сдвинутых им в сторону, грелась в банке тушенка. Саша задумчиво грыз сухарь. Потом будто очнулся:
- Ну давай, Муталиб, чего ее жарить!
Ели они ножами, выковыривая волокнистое розовое мясо.
- Дрянь мясо, - сказал Муталиб. - У нас в Дагестане такое не едят.
- Возможно, но сейчас вкусно. Все относительно, Муталиб.
- Правильно говоришь, - согласился Муталиб. Он почти всегда и во всем соглашался с Сашей.
- Да, кипяточком запить не мешало бы, - вытирая нож о вещмешок, с сожалением сказал Саша.
- Чаю бы, - улыбнулся Муталиб. В мясе ему попалась горошина перца, он долго перекатывал ее во рту и наконец разжевал, а заглянув в банку, вытащил двумя пальцами прилипший к стенке лавровый листик и, аккуратно держа за черенок, стал смаковать, обсасывать…
Покурив, они разлеглись у края площадки, ногами внутрь пещеры. Далеко внизу расстилалась тоскливая мокрая долина с невысокими рыжими холмами, с редкими белыми проплешинами снега на них: изломанно змеились тропинки и изъезженные, полузалитые водой грунтовки. Нигде ни души.
- Тишина и пустота, - подмигнул Саша. - Но мы не поверим, а, Муталиб?
- Правильно говоришь. Не верим, - качнул головой Муталиб.
- Поэтому мы делаем вот что. - И Саша вытащил из-за пазухи карту, из вещмешка бинокль, подогнал окуляры.
Метр за метром ощупывал он взглядом приблизившееся поле, лощину, рощицы и холмы за ней.
- Речушки и ручейки, - бормотал Саша, не отрывая бинокля от глаз. - Как говорит артиллерийское начальство, текут они в широтном и меридиальном направлениях… Ну вот… Кое-что есть. Глянь-ка, Муталиб: за той дорогой, - он вытянул палец, - холм, а рядом сломанный телеграфный столб, видишь, на проводах почти висит. Возьми чуть правее от него. - Саша подал Муталибу бинокль. - Что видишь?
- Два ряда траншей. Проволока. Пулеметная площадка. Дзот.
- Правильно, Муталиб. Зафиксируем. - С карандашом Саша потянулся к карте.
До исхода дня они обнаружили и засекли еще несколько целей. Далеко за полем в лощине у деревянного мостка через речушку, под купно росшими старыми вербами Муталиб углядел восемь самоходок или танков, до самых гусениц накрытых брезентом, стояли они в ряд. Возле них дымила полевая кухня.
- Серьезный объект, - сказал Саша. - Но ненадежный. Для нас, во всяком случае: подвижный. А нам нужно что-нибудь постабильней. Как считаешь, Муталиб?
- Правильно говоришь. Это для иптапа. Прямой наводкой.
- Ладно, проверим их позже… Завтра денек будет похлестче. Придется выползти отсюда - слева сектор обзора совсем закрыт. А у нас с тобой задача какая, Муталиб? Выявить как можно больше огневых позиций, точек и средств. А может, - он улыбнулся, - даже изловить здесь самого Гитлера. Так напутствовал нас милейший майор Новиков.
- Гитлера давай! - согласился Муталиб. - Кровники мы с ним. Брата моего убили. Моряк был в Одессе. Старший был.
- Все мы теперь с Гитлером и с его головорезами кровники, Муталиб. Даже и не знаю, как сочтемся. Все равно долг за ними останется еще на сто лет… Ну что, баюшки пойдем? Под пуховички?..
Они улеглись рядом, подняв воротники шинелей, прижав к себе автоматы. Проем выхода был уже занавешен темным куском неба, и на нем, как приколотые, помаргивали редкие звезды; оттуда тянуло сквозняком. Заснули не сразу. Муталиб ворочался, мерз. Саша обдумывал нелегкий и опасный завтрашний день.
Спали тревожно, урывками; и всякий раз, прежде чем снова заснуть, чутко прислушивались к зябкой ночной тишине, торопливо проверяли, на месте ли автоматы…
Утро выдалось мутное, с моросью. Переминаясь с ноги на ногу, вздрагивая от холода, долго растирали руки и лица, толкали друг друга плечами, похлопывая себя по груди и бокам.
- Сервируй стол, Муталиб. Только щедро, по- кавказски, - шевельнув застывшими мышцами лица, улыбнулся Саша.
- Сейчас. - У Муталиба дрожали губы.
Они глотнули спирта из фляги, сгрызли по сухарю, закусили холодной тушенкой и, перекинув через плечо автоматы, налегке спустились вниз.
Вернулись перед вечером, усталые, голодные, вымокшие, но в хорошем настроении: карта пополнилась новыми пометками.
Оба понимали, что безнаказанность их рискованной прогулки - это везение, за которое иной раз неожиданно судьба берет жестокую плату, но не могли сдержать лихорадившего азарта и, остро поглядывая друг другу в глаза, тихо посмеивались.
Так продолжалось еще двое суток…
Туман сошел часам к одиннадцати утра, очистив унылую, пронизанную сыростью низину с дальними, вроде еще больше побуревшими за ночь холмами, за которыми словно глухая изгородь поднимался лес.
Они уже затянули на шинелях ремни, подхватили автоматы и хотели выбираться из своего убежища, когда откуда-то снизу, издалека донесло вдруг сцепленный лязг гусениц и рев дизелей.
По проселку шла колонна: десятка полтора "пантер", фургоны штабных радиостанций с гибкими стебельками покачивающихся походных антенн, "даймлеры" с пехотой в кузовах.
Все это было хорошо видно, но Саша прижал к глазам бинокль, отыскивая обнаруженные прежде цели. Площадка под вербами, где Муталиб засек восемь зачехленных танков или самоходок, была пуста, исчезла и полевая кухня, солдаты снимали шестами провода с деревьев, накручивали на катушки. За холмом, который Саша вчера окрестил "драмадером", где они заметили огневую позицию тяжелых гаубиц, тоже все изменилось: появились тягачи, суетилась орудийная прислуга: выбивала сошники, сводила станины.
Саша забеспокоился, вопросительно глянул на Муталиба.
- Что же это, Муталиб? Мы в гости, а хозяева - из дому? Это же не передовая! По меньшей мере корпусные тылы. Чего они так заспешили? На драп не похоже.
- Надо выходить отсюда. - Показал Муталиб на пещеру. - Мышеловка.
- Куда? Ты посмотри вниз.
Там по другому проселку катили мотоциклисты, штабные машины, бронетранспортеры с солдатами; выли моторы, преодолевая залитые грязью ухабы, на прицепах покачивались длинноствольные противотанковые орудия, хлопал на ветру закрывающий кузова брезент. Тихая, безлюдная вчера долина пришла в движение…
Так, вынужденно бездействуя, они ждали до сумерек, приближалось обусловленное время выхода на связь. А из-за дальних холмов все наплывали и наплывали новые и новые войска, растекаясь по дорогам и дорожкам, двигались на севере- и юго-восток.
Мысль связаться со своими не раз толкала Сашу к рации, но он знал: слушать его в эфире станут, начиная лишь с семнадцати ноль-ноль…
К этому времени они и развернули рацию. Саша надел наушники, включил передатчик.
- "Корень", "Корень", "Корень", я - "Ветка", я - "Ветка", я - "Ветка". Как слышите меня? Даю настройку: раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь… Как слышите меня? "Корень", я - "Ветка". Прием. - Он щелкнул тумблером.
Сквозь знакомый приливающий и отливающий шорох эфира донесся далекий голос:
- "Ветка", "Ветка", "Ветка", я - "Корень". Слышу вас хорошо. Прием.
- "Корень", я - "Ветка", - заторопился Саша. - Мы в гостях. Все благополучно… Срочно передайте "второму": хозяева уходят. Свертывают нитки. Но кое-что есть… - И Саша начал передавать координаты целей…
Закончив работу, они быстро свернули рацию и прислушались: снизу накатывались гудение и лязг. Темнело. Синие черточки света - маскировочные огни фар двигались над невидимой уже дорогой.
Оставалось ждать до двадцати двух часов - так обусловлено: по координатам стабильных целей, переданных Сашей, будет совершен артналет. Однако главная задача - вызвать у противника ответную реакциях заставить его открыть огонь, ввязаться в дуэль, чтоб по вспышкам выстрелов Саша мог засечь огневые позиции немецкой артиллерии, установить ее системы и перед рассветом, при повторном артналете, более точно скорректировать огонь… Контрольный выход в эфир после первого артналета - ровно через час…
- Не нравится мне все это, Муталиб, - сказал Саша. - Что-то происходит, а что, не могу понять.
Они сидели, подпирая спинами гладкую глиняную стену, чувствуя сквозь шинельное сукно ее глубинный холод. Хотелось курить. Но терпели, боялись малейшей искоркой выдать себя. Все было упаковано, готово на случай срочного ухода. Поверх вещмешков лежали автоматы.
- "Языка" нужно, - сказал Муталиб, пряча, втискивая руки в рукава шинели.
- Как бы не так, - усмехнулся Саша. - У нас говорят: "Не до жиру, быть бы живу". Есть у вас такая поговорка?
- Почему нет? Наверное, есть.
- Да, Гитлера тут мы с тобой не изловим, - задумчиво сказал Саша. - Тут в десяти километрах деревня Щуровка… Что это может нам дать?
- Не думал.
- А я вот думаю, но ничего не могу придумать… Ужинать будем?
- Не будем, - ответил Муталиб. - Душа не принимает.
- Нет так нет, - согласился Саша. - Нам же больше останется… Время медленно движется. Это всегда так, когда ждешь.
- Правильно говоришь. Не люблю ждать. Действовать надо!
- Ждать нужно, Муталиб. До Двадцати двух - ждать железно…
Но в двадцать два никакого артналета с нашей стороны не последовало. Саша сидел у вновь развернутой рации, вслушиваясь в попискивание чужой морзянки.
Прошло пятнадцать, тридцать, сорок минут… Ничего… - Что же это майор Новиков?..
Так в тишине прошел контрольный час, и ровно в назначенное время Саша услышал:
- "Ветка", "Ветка", "Ветка", я - "Корень", я - "Корень", я - "Корень". Как слышите? Прием.
- "Корень", я - "Ветка". Слышу вас хорошо. Почему не прислали "чемоданы"? Прием.
- "Ветка", я - "Корень". "Чемоданы" упакованы. Срочно убываем. Немедленно возвращайтесь. Самостоятельно. Повторяю: самостоятельно. Там, где вы прошли, уже никого нет. Ориентировочно - к сестре Оле. Повторяю: ориентировочно. В основном по обстоятельствам. Как поняли? Прием…
- "Корень", я - "Ветка". Вас понял. Прием, - упавшим голосом произнес Саша.
- "Ветка", я - "Корень". Связь кончаю.
- Да-а… - сказал Саша, выключая рацию и снимая наушники. - Сестра Оля… Ого-го, куда!..Он понял намек радиста.
Олей была медсестра из эвакогоспиталя, где лежал Саша, он много о ней рассказывал. С тех пор над ним часто подтрунивали… Эвакогоспиталь находился далеко в тылу армии, много восточнее переправы через реку.
Саша был ошеломлен и приуныл. Из слов радиста он понял, что полк снялся неожиданно, что переходить линию фронта им надо в любом другом удобном месте, ибо на прежнем их уже никто не ждет, и что, в общем, действовать придется самостоятельно…
Такого с ним еще не бывало, на мгновение обескуражило внезапное ощущение, что их бросили. Но вскоре оно уступило место соображению, что лишь крайние обстоятельства, непредвиденные, какие на войне не редкость, вынуждают теперь его и Муталиба выпутываться, полагаясь только на себя.
Саша не знал о начавшемся три дня назад контрнаступлении немцев, не знал, что его радиограмма о перемещении войск противника в глубоком тылу - еще одно подтверждение того, что на это контрнаступление немцы возлагают большие надежды, но что напоминает оно одновременно и последнюю судорогу, на которую уходят остатки сил.
Не знал Саша и о том, что сплошной линии фронта вообще уже нет, а дивизия, державшая там оборону, с тяжкими боями откатывается назад.
К трем часам ночи движение в долине утихло и все вокруг будто вымерло. Навьючив почти неубавившийся груз, прижимая локтями к бокам автоматы, переведенные на беспрерывную стрельбу, они осторожно спустились на дно карьера и, оскальзываясь на мокрой глине, медленно и неслышно вошли в сомкнувшуюся темень, шуршавшую мелким дождем.
Сашу смущала мысль, что задание, на которое они были посланы, осталось вроде невыполненным, хотя и не по их вине. Он прикидывал, что еще они могут сделать, раз уж оказались здесь. Карта, на которую он нанес стабильные цели, конечно, штука ценная, но поди угадай, когда теперь он сможет вручить ее майору Новикову, да и сможет ли. А цели подходящие - танкоремонтная база, две тяжелые зенитные батареи, на узкоколейке цистерны с горючим. Рельсы ее уходили к Щуровским лесам, где, полагал Саша, упрятаны емкости сливного пункта. Было и еще немало такого, что хорошо бы накрыть артогнем или авиацией…
И, рассуждая об этом, Саша старался успокоить себя, что не так уж бесполезно они пробыли с Муталибом тут, а покидают эти места по приказу, и что отдан он, видимо, людьми сведущими и умеющими повернуть себе на пользу любую военную ситуацию…
Тем не менее он думал, что не худо бы, уходя отсюда, напоследок все-таки наделать фрицам переполоха, подорвать что-нибудь или поджечь, и тогда он снова вспоминал о замеченных возле леса цистернах. Саша понимал, что осуществить это вдвоем почта невозможно: цистерны наверняка охраняет сильный наряд. К тому же и взрывчатки у них с Муталибом не было. Только гранаты. И все же его неодолимо тянул туда "авось", который нередко благодарит удачей. Да и обратный путь шел вблизи тех мест. И Саша решил идти к Щуровке, за ней начинались долгие, задичавшие леса, спутанные буреломами и непролазно загустевшими упругими кустами.
У Муталиба затея Саши сомнений не вызвала. Воюя в артиллерии, он, молодой, безоглядный, горячий и скорый на поступки, часто мечтал и об ином поединке с врагом - лицом к лицу, вплотную, в тяжком соприкосновении тел. И тогда руки напрягались, будто ощущали чужую плоть, ноздри раздувались, словно ловя ее запахи, а с губ срывались клекочущие, теснящие друг друга слова. И Саша с интересом вслушивался в непривычные звуки родной Муталибу речи…
Местность они уже знали неплохо, пошли понизу, петляя и обходя холмы. И хотя так путь удлинялся, зато не было тут ни дорог, ни тропинок, - меньшим был риск столкнуться с немцами. Имелась еще одна выгода: холмы поросли жесткими степными травами, и ноги не так утомительно вязли, как если идти по пахоте.
Ночь слабела, тьма медленно оттаивала, оставляя за собой ползущие над землей белесые космы тумана, они свивались в плотную, иногда колеблемую ветром завесу…
Шли уже не первый километр, когда проступили впереди, выползли из колышущейся белой пелены крестообразные рогатины.
- Противотанковые ежи, - вглядевшись, шепнул Муталиб.
Саша молча кивнул.
Сваренные из широких швеллеров, ряды ежей тянулись, удалялись, будто уходили вперед, постепенно исчезая в белом непроглядном сумраке.
- Близко дорога, - решил Саша, вытирая ладонью лицо, освобождая его от липких сырых прикосновений тумана. - Давай правей, - шевельнул он губами.
Но не сделали и нескольких шагов, как услышали, словно сквозь вату, скрежет металла, отзванивавшие удары, - видимо, били кувалдой по швеллеру, - и негромкий, спокойный немецкий говор. И сразу над туманом приподнялся, как всплыл, силуэт человека.
Муталиб рывком выставил автомат, подхватив ладонью диск. Но Саша покачал головой - запретил.
Немец что-то миролюбиво крикнул, рядом с ним возник еще один, сквозь белую мглу они, очевидно, тоже неясно видели настороженные фигуры, их очертания. Люди эти и на повторные незлобные, но вопрошающие окрики не ответили, а начали быстро удаляться. И тогда в два автомата немцы ударили по растворяющимся в тумане призракам.
Что-то с железным треском и хрустом лопнуло у Саши за спиной, от сильного удара он упал, подхватился и бросился дальше, но, не видя рядом товарища, остановился, крикнул:
- Муталиб! Жив?
- Я!.. Автомат разбило, - выскочил на его крик Муталиб.
Они бежали, не зная, что зря надрываются под тяжестью груза - очередь из шмайсера, сбившая Сашу с ног, вся попала сбоку в рацию.
Они не оглядывались. Не было времени. Немцы, не слыша ответных выстрелов, преследовали, лупили из автоматов почем зря, ловя лишь удалявшиеся чавкающие звуки шагов. Ни Саша, ни Муталиб не знали, сколько человек гнало их, и бежали, не отстреливаясь, стараясь не обнаруживать себя, надеясь в тумане оторваться, а в крайнем случае бить наверняка, если уйти все-таки не удастся.
В трескотне шмайсеров Саша не слышал, как вскрикнул сзади Муталиб и как исчез за спиной глухой звук его шагов. Когда же, заметив, остановился, то поймал странно далекий слабый вскрик:
- Сашка уходи!
Задыхаясь, Саша повернул назад. И увидел немцев. Двое. Смутно проступали сквозь туман фигуры. Он бросился на землю, пополз к ним, тяжело придавила спину разбитая рация.