- Значит, все в порядке. Дело вот в чем. Казаки снимаются с фронта и возвращаются на Дон с оружием и лошадьми. Там они могут доставить много неприятностей революции. Их необходимо обезоружить и спешить, разумеется не доводя дела до кровавого столкновения. Без оружия и лошадей пропускать эшелоны с казаками на Дон беспрепятственно. Вот это я и хочу поручить вам. Справитесь?
- Постараюсь, товарищ командующий, - ответил я.
- Постараться мало, надо во что бы то ни стало выполнить задание, приложить максимум умения, решительности. Отряд у вас пока маловат. Нужно довести его до трехсот штыков. Даю вам для этого три дня. А пока займитесь наведением порядка на станции.
Вечером ко мне в отряд, видимо не без ведома Кудинского, прибыли 150 красногвардейцев - рабочих брянских заводов, в их числе десять женщин. Кроме того, к отряду примкнуло человек 30 добровольцев из солдат, отставших от своих эшелонов.
Когда стал составлять список вновь прибывших, неожиданно услышал знакомый голос:
- Степан, здравствуй! Не узнаешь? А ведь когда–то были друзьями, - с этими словами, отделившись от группы солдат, подошел ко мне молодой, стройный унтер–офицер.
- Иван! Вот это встреча! Здравствуй! Какими судьбами? - бросился обнимать я своего старого приятели.
- Понимаешь, застрял здесь и никак не могу выбраться, - продолжал он. - А тут слышу - отряд Калинина. Уж не нашего ли, фабричного, думаю. И не ошибся. Теперь–то мы не расстанемся. Зачисляй в отряд.
С Иваном Ерофеевым, а это был он, мы вместе работали на фабрике в Цаплино. Там крепко сдружились. Однако после того, как меня призвали в армию, ни разу не виделись. Оказалось, что через год и он попал в солдаты. Служил в Варшаве, а как началась война - с первого дня на фронте. Дослужился до старшего унтер–офицера, стал полным георгиевским кавалером.
- Принимай первую роту, - сказал я ему. - В ней солдаты двенадцатого запасного полка, пошли со мной добровольно. А с тобой сколько прибыло?
- Пока десять человек. Если надо, еще наберу. Желающих много.
- Возьмешь и этих десятерых к себе в роту. Потом разберемся. Придется, вероятно, нескольких бывших фронтовиков выделить к рабочим–красногвардейцам.
Доложил Кудинскому о составе и состоянии отряда. Народ подобрался хороший, боевой. Однако не хватало командного состава. Кроме Ерофеева - ни одного унтер–офицера.
- Назначайте командирами взводов солдат, что пограмотнее, - посоветовал командующий. - А как у вас с оружием?
- Винтовками вооружены все. На каждого полтораста патронов. Имеется два пулемета с запасом лент. Все достали здесь, на станции.
- Для начала совсем неплохо. Помощником к вам назначаю матроса Минаева. Парень боевой. С ним в ваше распоряжение поступят еще десять балтийцев. Орлы. Каждый за десятерых драться будет. Все - участники штурма Зимнего. Завтра к вечеру отряд должен быть готов к выполнению задания.
На другой день закончили формирование трех рот - по сто человек в каждой, санитарного и хозяйственного взводов. Добыли походную кухню. Несколько человек я подобрал в штаб отряда.
- Сразу же, как только подадут эшелон, грузитесь, - приказал Кудинский. - Отправитесь на станцию Хутор Михайловский. Там будут задержаны под предлогом отсутствия паровозов два эшелона с казаками. С разоружения их и начнете действовать. Поняли задачу?
- Понял, товарищ командующий, - ответил я, а у самого в голове несусветная путаница. Никак не мог представить себе, с чего и как начинать. Спросить у Кудинского постеснялся. Да он, вероятно, и сам не очень ясно представлял, как повернется дело.
К рассвету был подан эшелон. Быстро погрузились. Военно–революционный отряд выехал на выполнение боевого задания.
* * *
На первой же остановке в моем вагоне собрались все командиры отряда. Пришли ротные: Иван Ерофеев, Степан Быстров, Семен Макаров; их помощники: Григорий Никитин, Матвей Горохов и другие. Здесь же находился и матрос Михаил Минаев.
Вот они - моя опора! Еще вчера были рядовыми. Теперь каждому из них вручена судьба многих людей, на каждого возложена большая ответственность.
Нужно было решить, как будем действовать.
Совещались недолго. Как ни пытался я расшевелить командиров, чтобы они высказали свои предложения, большинство отмалчивалось. То ли стеснялись, то ли целиком полагались на меня - ведь отряду предстояло выполнять не совсем обычное боевое задание.
Остановились на таком плане.
По прибытии на место мы с Минаевым пойдем к старшему командиру казаков, постараемся затянуть переговоры, а тем временем агитаторы - матросы и рабочие–красногвардейцы должны разъяснить казакам обстановку, уговорить их сдать оружие. С офицерами быть вежливыми, но собственного достоинства не терять. Остальным, находиться в полной боевой готовности, однако из вагонов без сигнала не выходить.
Хутор Михайловский - большой железнодорожный узел. Здесь сходятся линии на Унечу, Брянск, Ворожбу, Конотоп. К моменту нашего прибытия там находился эшелон с казаками. Вместе с Минаевым отправляюсь разыскивать казачьего командира. Им оказался полковник. Встретил он нас, как мы и ожидали, не очень вежливо. Выругался и наотрез отказался вести какие–либо переговоры.
- Говорите с генералом. Он скоро прибудет, а я не уполномочен, - злобно процедил он.
Пришлось ждать. А в это время наши агитаторы продолжали обрабатывать казаков.
Вскоре приехал генерал. Принял он нас с Минаевым еще более враждебно, чем полковник.
- Офицер? - уставился он на меня, как только мы вошли к нему в вагон. - Как смел пойти на службу к большевикам?! Предатели, изменники, так вашу мать!
- Мне не нужно было спрашивать разрешения, господин генерал. Я сам - большевик. Позволю напомнить, что я вам не подчинен и считаю неуместной вашу ругань. Прибыл я к вам как представитель Советской власти, и вы уже, наверное, знаете, с какой целью.
- Только попробуйте задержать эшелоны! Разнесу все, камня на камне не оставлю.
- В таком случае вы не получите паровоза.
- Не пугайте. Выгружусь, и на конях пробьемся на Дон.
- Не выйдет, господин генерал. У Советской власти достаточно сил, чтобы заставить вас подчиниться.
- Вон из вагона! Как смеете угрожать?! - снова заорал он.
Мы вышли. Возле вагонов увидели толпы казаков. Чувствовалось, что наши агитаторы не теряли времени понапрасну. Многие казаки соглашались сдать оружие, но при условии обязательно оставить им лошадей, поскольку кони - их собственность.
Генерал отправился к начальнику станции требовать паровоз. А я и Минаев по железнодорожному телеграфу связались сначала с Кудинским, затем с представителем Военно–революционного комитета в Петрограде Н. И. Подвойским. От него получили указание: лошадей у казаков и холодное оружие у офицеров не отбирать.
Во второй половине дня от казачьего генерала к нам пришел ординарец с приглашением на переговоры. Только мы вошли в вагон, как генерал, не скрывая своей ненависти, заговорил:
- Черт с вами, прапорщик, оружие мы сдадим. Но если будете настаивать на сдаче коней, не избежать драки.
- Хорошо, - ответил за меня Минаев. - Лошади пусть остаются у вас. Можем даже разрешить офицерам оставить у себя холодное оружие.
Первое "сражение" нами было выиграно. Казаки начали быстро сдавать оружие. Приняв его, мы осмотрели вагоны. Прибыл паровоз. Эшелон отправился дальше, держа путь на Дон.
Таким порядком были разоружены и другие эшелоны казаков.
Возникла новая забота: куда девать оружие? По предложению Н. И. Подвойского, с которым мы опять связались по телеграфу, послали телеграммы в Советы Казани, Симбирска, Брянска, Самары, Пензы и некоторых других городов с просьбой прислать на Хутор Михайловский своих представителей за оружием. Ответов не получили. Начали самостоятельно отгружать в отдельные города орудия, пулеметы, винтовки, боеприпасы. Однако вскоре убедились, что поспешили. Казарменные помещения почти повсеместно оказались заняты беженцами, а военные склады завалены различным гражданским имуществом. Куда бы мы ни обращались, нам отвечали: "Принять оружие не можем".
Вместе с Кудинским поехали в Петроград. Доложили о создавшемся положении Николаю Ильичу Подвойскому.
- Оружие, несомненно, надо сберечь, - сказал он, внимательно выслушав наше сообщение. - Постарайтесь пока изыскать для этого возможности на месте. А что касается освобождения казарм от беженцев и складов от гражданского имущества, то здесь надо подумать, как лучше сделать. Можно, конечно, написать и разослать приказ Военно–революционного комитета. Но этого недостаточно: его местные власти вряд ли выполнят. Необходимо на этот счет правительственное указание.
По возвращении из Петрограда меня ожидало новое задание: отряду было приказано "навести революционный порядок" в районе Конотоп - Бахмач, где появились банды гайдамаков. В численном отношении гайдамаки обладали значительным превосходством перед нашим небольшим отрядом. Зато на нашей стороне был перевес в вооружении, доставшемся от казаков. Как только мы пускали в ход артиллерию и пулеметы, гайдамаки отступали. Но под Бахмачем пришлось все же выдержать ожесточенный бой, продолжавшийся почти целые сутки. Гайдамацкие банды были частью уничтожены, частью рассеяны. Во всяком случае, задание отряд выполнил: очистил район Конотоп - Бахмач от гайдамаков.
* * *
В январе 1918 года мне было приказано сдать отряд Минаеву, а самому прибыть к Кудинскому.
- Назначаю вас, товарищ Калинин, начальником штаба отрядов. Принимайте дела и начинайте работать, - сказал Кудинский, как только я прибыл в Брянск.
Новое назначение не обрадовало меня. Во–первых, я совершенно не знал штабной работы. Во–вторых, считал, что могу больше принести пользы, будучи начальником отряда, потому что только там имел возможность на практике применить свой прежний боевой опыт.
Однако других сколько–нибудь серьезных возражений против этого назначения у меня не было. Обязанности начальника штаба сводились главным образом к передаче устных приказов и распоряжений командующего начальникам отрядов по железнодорожному телеграфу, поддержанию с ними связи через посыльных и учету личного состава. В нашем подчинении находилось тогда до десяти отрядов. В районе Гомеля дислоцировался отряд Берзина, на перегоне Конотоп - Бахмач действовал отряд Минаева, в Смоленске - отряд Соловьева, в районе Орла - Советский летучий отряд Сиверса, в Белгороде - отряд Ховрина, в резерве находились Брянский и Великолукский отряды, в Курск был направлен Рославльский отряд во главе с Щегловым. Юго–восточнее действовали отряды под общим командованием Антонова - Овсеенко.
Какие взаимоотношения были тогда у Кудинского с Антоновым - Овсеенко, я не знал. Во всяком случае, будучи начальником штаба, не получал и не читал ни одного документа, подписанного В. А. Антоновым - Овсеенко. По всем делам мы обычно сносились с Н. И. Подвойским и от него получали указания.
Вскоре после моего прихода в штаб Кудинский был назначен комиссаром при Ставке Главнокомандующего по борьбе с контрреволюцией, но продолжал оставаться в Брянске. Собственно, с назначением его комиссаром ничего не изменилось. Мы по–прежнему называли его командующим.
Штаба в современном понимании у нас не было. В моем подчинении находились только несколько связных, которые постоянно разъезжали из отряда в отряд. Не имели мы даже машинистки. Да она и не очень требовалась, поскольку письменные приказы издавались редко, а в случае необходимости не составляло большого труда написать их от руки.
Очень жалел я, что пришлось снова расстаться с другом юности Иваном Ерофеевым. Перейти на штабную работу он категорически отказался. Я особенно и не настаивал на этом, зная Ерофеева как лихого разведчика, полюбившегося бойцам командира роты, человека беззаветной храбрости. По моей рекомендации командующий назначил его помощником Минаева.
Работая начальником штаба, я ближе узнал Кудинского и многому научился у него. Он был волевым командиром и прекрасным организатором. Особенно поражало меня его умение говорить с железнодорожным начальством. В те дни среди начальников станций было немало саботажников. Некоторые из них умышленно старались срывать военные перевозки, не признавали над собой власти военных, а порой не считались и с директивами центра. Но Кудинский всегда умел их подчинить своему влиянию. Он, не кричал, не угрожал, к чему нередко тогда прибегали другие военные начальники, а действовал силой логики, силой убеждения. И непременно добивался (успеха.
Умение убеждать людей, личная храбрость, способность быстро принять смелое решение в самой сложной обстановке помогали ему успешно осуществлять и командование отрядами, поддерживать в них революционную дисциплину.
Запомнился такой случай. На станции Унеча под воздействием группы анархистов взбунтовались военные моряки из находившегося при штабе отряда балтийцев. Подогреваемые вожаками анархистов, а также спекулянтами и мешочниками, матросы бросились к вагону Кудинского с криками: "Смерть большевикам!", "Смерть комиссарам!" Толпа готова была все смести на своем пути. Навстречу ей вышел из вагона Кудинский, как всегда чисто выбритый, в неизменной папахе и бурке, спокойный и уверенный. На ходу он отстегнул маузер и передал его первому подбежавшему моряку. Толпа сразу стихла в ожидании, что будет дальше. А Кудинский поднялся на сложенные в штабеля шпалы и ровным голосом сказал:
- Вы только что кричали "Смерть большевикам!". Я, как вам известно, воюю, за Советскую власть, за большевиков: Следовательно, вы хотите и моей смерти. А почему? Потому, что так настроили вас анархисты и спекулянты. Им, видите ли, не нравятся большевики. Вы сами понимаете, почему не нравятся. Мы - за твердый революционный порядок, они - против. Но вам, революционным матросам, разве по пути с анархистами и спекулянтами? Подумайте об этом.
Кудинский на минуту замолк, прислушиваясь к отдельным выкрикам, доносившимся из толпы. Затем с прежней уверенностью продолжал:
- Смерти я не боюсь. Все мои силы отдаю борьбе за счастье народа, за ваше счастье. И если потребуется, сложу за это свою голову. А теперь я в вашем распоряжении.
Возбужденная толпа преобразилась. Сотни людей дружно закричали: "Да здравствует Советская власть!", "Долой анархистов и спекулянтов!"
Такой силой внушения обладал этот незаурядный человек. Матросы тут же возвратили ему оружие и разошлись по вагонам, стыдясь своего поступка. Позже участники этого вспыхнувшего было бунта геройски сражались с белогвардейцами и бандитами, отстаивая завоевания революции.
Хотя наши отряды формировались на добровольных началах, состав их был далеко не однородным. Наряду с передовыми солдатами и рабочими в них можно было встретить также людей, далеких от революции, а порой настроенных враждебно по отношению к Советской власти. Тем не менее преобладающее большинство бойцов с честью выполняли свой революционный долг. В боях с гайдамаками, в коротких, но ожесточенных схватках с бандитскими шайками как рядовые бойцы, так и командиры отрядов дрались мужественно и самоотверженно, не жалея жизни. Случаев дезертирства почти не было. Правда, на первых порах не обходилось без курьезов. Борясь за наведение революционного порядка в городах и селах, некоторые настолько увлекались, что запугивали обывателей, грозили им всяческими карами. Особенно отличался этим отряд Щеглова, действовавший в Курске.
Объяснялось это не столько слабостью дисциплины, сколько неопытностью некоторых командиров, порой отсутствием воспитательной работы, малочисленностью партийных организаций. Коммунистов в отрядах было слишком мало. Они зачастую не в состоянии были оказывать свое влияние на каждого бойца. Да иные коммунисты и сами не очень хорошо разбирались, что. к чему. Их политическое мировоззрение ограничивалось иногда весьма простым понятием: "Все буржуи - враги революции, поэтому с ними можно не церемониться".
На хлебном фронте
С развернувшимся в феврале восемнадцатого года немецким наступлением по всему фронту и оккупацией вражескими войсками Латвии, Эстонии, значительной части Украины, Белоруссии, а также Пскова и некоторых других русских городов боевых дел нашим отрядам намного прибавилось. С каждым днем все заметнее поднимала голову контрреволюция. Притихшие было городская буржуазия и кулацкие элементы в деревнях с приближением немцев переходили к открытой борьбе против Советской власти. Участились бандитские нападения на железнодорожные эшелоны.
В конце февраля в нашем штабе была получена из Петрограда телеграмма, требовавшая все продовольственные грузы, застрявшие на станциях в районе наших действий и предназначенные в места, уже занятые немцами, немедленно переадресовать и маршрутными поездами отправить в столицу.
Выполнение этого задания Кудинский поручил мне.
- Запомните, - предупредил он, - что ни один вагон, даже ни один пуд продовольствия не должен попасть немцам. Решительно ломайте саботаж железнодорожников.
Первый маршрутный поезд начали формировать в Брянске. В товарной конторе станции я не без труда добился получения документов на вагоны с продовольствием. Записал их номера, а в сопроводительных накладных зачеркнул прежние пункты назначения и жирно вывел: "Петроград". Передал список, в котором значилось 50 вагонов, начальнику станции, приказал немедленно приступить к формированию состава. Установил срок - два часа.
- Нет паровозов. Отправить эшелон не могу, - с невозмутимым спокойствием ответил железнодорожник.
- Паровоз можете отцепить от любого поезда.
- Не имею права. Не возьму на себя такой ответственности.
Однако после получасового разговора, продолжая повторять "Я снимаю с себя ответственность", он распорядился формировать состав. Эта работа, правда, заняла значительно больше времени, чем я установил, но в конце концов маршрутный поезд был составлен.
Первый эшелон с продовольствием пошел в Петроград. В последующие трое суток удалось сформировать и отправить в столицу еще два маршрутных состава, нагруженных пшеницей, ячменем, маслом и мясом. Сопровождали и охраняли поезда в пути брянские рабочие–красногвардейцы. Их семьи тоже голодали - с продовольствием в Брянске дело обстояло не намного лучше, чем в Петрограде и Москве. Однако никто из красногвардейцев не жаловался. Каждый считал отправку хлеба питерским рабочим своим революционным долгом, выполнением ленинского задания.
О проделанной работе мы донесли в канцелярию Совета Народных Комиссаров, а через день получили новую телеграмму: Кудинскому и мне предлагалось незамедлительно прибыть в Петроград. Там мы присутствовали на заседании Петроградского Совета, где обсуждался продовольственный вопрос, приняли участие в ряде совещаний Коллегии Народных Комиссаров по военным делам, были на беседе у Н. И. Подвойского.