- Федя, ты гений! - оживилась Катя. - Ты знаешь, мне и в голову не приходило такое. Конечно, будет трудно, я каждый выходной буду приезжать. Ты ведь приезжаешь?...
- Пиши заявление. Сейчас же. Сию минуту.
Катя вырвала из общей тетради лист бумаги, положила на стол. Сняла с этажерки чернильницу и ручку. Федор наблюдал за Катей, и тихая радость теплилась в его груди. Да, совсем немножко изменилась Катя. Но это почти незаметно.
Она по-прежнему красивая, ловкая, живая, лучшая девушка их школы.
Федор встал, подошел к окну. Рядом в рамочке висели семейные фотографии. С любительского снимка строго смотрел Володя. Был парень - и нету парня. А кажется,
совсем недавно под патефон танцевал он в этой комнате с Катей.
Федор не заметил, как Катя подошла к нему:
- Не верится?
- Угадала, - смущенно сказал Федор. - Ты прости, как же это случилось?
- Они захватили его раненого и изрубили на куски... - губы Кати дрогнули, но она сдержалась.
- Звери... - словно про себя сказал Федор и заторопился: - Заявление готово?
- Вот, пожалуйста. И возьми зачетку. Ты хотя бы узнай, как там и что. А может, не получится? А остальные документы потом. Хорошо?
- Почему же не получится? - уже у порога улыбнулся Федор. - Кто хочет, тот добьется. Помнишь?
- Да... - вздохнула Катя. - Кто ищет, тот всегда найдет...
Первым Федора встретил в институте Иван.
- Ты слыхал? - почти закричал он в коридоре. - Наши войска перешли границу и освобождают Западную Белоруссию!
- Поздравляю, - весело сказал Федор и крепко пожал Ивану руку. - От Виктора есть что-нибудь?
Иван вынул из нагрудного кармана пиджака газету и протянул Федору. На первой странице была помещена большая фотография - митинг трудящихся города Слонима. На импровизированной трибуне стоял немолодой уже человек с поднятой рукой. Видно, он о чем-то взволнованно говорил.
- Это Виктор, - ткнув пальцем в снимок, сказал Иван. - Выжил-таки.
- Ну, еще раз поздравляю, - сказал Федор и побежал на второй этаж.
- Ты к себе? - спросил Иван.
- Нет, к директору.
Устроить Катю в институт оказалось делом нетрудным, тем более что на историческом факультете в прошлом году был недобор и второй курс оказался некомплектным. Федор решил, что ждать следующего выходного, чтобы сообщить Кате эту весть, было нелепо. Он предупредил декана, что на лекциях не сможет присутствовать, и помчался на станцию.
Пригородные ходили утром и вечером. Чтобы не ждать вечернего, Федор, как это бывало и прежде, вскочил на подножку товарного поезда и поехал.
Федор считал особым шиком проехать до своей маленькой станции на тормозной площадке товарного вагона, на откидной скамейке для кондуктора. Лязгают, стучат на стыках колеса, вагоны качает из стороны в сторону, как игрушечные, изредка позванивают буферные тарелки. А мимо проносятся такие знакомые, такие любимые картины. И мысль, живая и стремительная, поднимает тебя словно на крыльях.
Если бы у Федора спросили тогда, счастлив ли он, он ответил бы - да, счастлив. Катя снова рядом с ним, она нуждается в его помощи, и ой сделает все, что от него зависит, чтобы ей было хорошо. Еще не время ворошить старое - почему она оставила школу и уехала на Дальний Восток, не обмолвившись с Федором ни единым словечком. Но, может быть, и не следует ворошить это старое - кто знает. Владимир был, наверное, интересным человеком, если Катя не раздумывая укатила вместе с ним. И, наверное, была любовь. И дочь Кати будет всю жизнь напоминать об этой первой любви. На этом месте мысль Федора притормаживала. Он не знал, как сложатся их отношения втроем. Ребенок, конечно, не будет помнить своего отца. Но и скрывать, что отец ее погиб, тоже глупо. Федор успокаивал себя тем, что все это еще далеко. Главное - вернуть былую дружбу Кати, чтобы снова, как в детстве, у них была своя тайна и взгляды говорили больше, чем слова.
Не заходя к себе, он почти вбежал в дом Кати. Вбежал и остановился.
Катя сидела за столом, положив голову на руки, и плакала. Не просто плакала, а рыдала громко, протяжно, по-бабьи, с причитаниями. Федор не вслушивался в слева Кати. Он смотрел на стол - там стояла раскрытая картонная коробочка, а рядом лежал орден Красной Звезды. Федор сразу догадался, что это посмертная награда Владимира.
Катя даже не повернулась на стук двери. Федор стоял у порога и не знал, что делать. В мыслях он ругал себя за радужные планы, которые строил по пути к Кате. Все было гораздо сложнее. Свежая рана еще болела, кровоточила, и было смешно надеяться, что она скоро заживет.
Разбуженная плачем матери, проснулась в кроватке девочка и тоже заплакала. Катя подняла голову, услышав голос ребенка, и тут только заметила Федора.
- Прости... Не слышала я... - Катя всхлипнула, подошла к кроватке, взяла девочку на руки и крепко прижала ее к себе: - Ну, что ты, мое солнышко, не плачь, успокойся...
Девочка замолчала и крохотными пальчиками размазывала слезы на лице матери.
- Ну, вот и хорошо... Вот и хорошо... - говорила Катя, а в глазах ее таилась такая тоска, что Федор готов был убежать на край света, чтобы не видеть этих тоскующих Катиных глаз.
- Я договорился в институте, Все в порядке. Ты можешь учиться...
Катя подняла голову, и вдруг он прочитал на ее лице настойчивую решимость.
- Спасибо, Федя. Ты настоящий друг... Я сейчас же, немедленно... Вот только схожу к маме...
- Поедем сегодня? - несмело спросил Федор.
- Обязательно сегодня. Обязательно... - Катя торопливо одевала девочку. - Обязательно сегодня.
- Тогда я тоже загляну домой, - сказал Федор,
- Пожалуйста, пожалуйста, - согласилась Катя. - Ты за мной зайди. Хорошо?
В город ехали автобусом, Катя сидела у окна и смотрела на дорогу, молчаливая и задумчивая. Федор ничего не спрашивал, ничего не говорил, понимая, что происходит в душе у Кати.
Так же молча пришли в институт. Федор проводил Катю к директору, потом в канцелярию, где она сдала дополнительные документы, и только когда ей сказали, что завтра же она может приходить на занятия, Катя пожаловалась Федору:
- Мест в общежитии нету. Не ездить же каждый день в деревню.
Наступал вечер. Катя с Федором вышли из института и остановились.
- Что будем делать? - спросила Катя.
- Искать квартиру или угол какой-нибудь, живут же некоторые студенты на квартирах.
- Я не против. Но дело к ночи...
- Чепуха, - решительно сказал Федор. - Выйдем на Ульяновскую, там много частных домов. Не успели повернуть к Комсомольскому скверу, как Федора окликнул Эдик.
- В кино собрались?
- А ты откуда?
- От Устина Адамовича,
- Все консультируешься?
- Консультируюсь.
- Катя, познакомься, это мой друг Эдик, Институтский поэт.
Катя искренне удивилась:
- Вы действительно поэт или Федя шутит?
- Действительно... - смущенно улыбнулся Эдик.
- Первый раз вижу живого поэта! - воскликнула Катя. - Оказывается, самый обыкновенный человек.
- Возьмите обыкновенного человека с собой в кино, - попросился Эдик.
- У нас более прозаичная задача, - пожаловалась Катя. - Мне нужен угол. Я с завтрашнего дня студентка истфака.
- Угол? - Эдик остановился. - А если комната у двух симпатичных пожилых людей?
- Мечта! - сказала Катя.
- Правда, это далековато, но зато будете как дома... По пути Эдик все рассказывал про Ивана, который каждую свободную минуту рвался к радиоприемнику, чтобы услышать о последних событиях в Западной Белоруссии. Он уже готов был ехать в Слоним к Виктору, но ему сказали, что для такой поездки пока что требуется особое разрешение.
Эдик привел друзей к родителям Маши. Мать Маши, увидев таких гостей, бросилась накрывать на стол. Григорий Саввич вынул из буфета традиционную бутылку наливки. По тому, как разговаривали с Эдиком в этом доме, Федор понял, что Эдик здесь свой человек.
- Спасибо, Эдичек, - расстроилась Светлана Ильинична, узнав, что Катя нуждается в квартире. - Мы с удовольствием сдадим Машину комнату. И нам будет веселее. А то, когда Маши нет, и ты не очень частый гость...
Эдик не сумел скрыть своего смущения.
- Ну, чего там стесняться в своем отечестве? - улыбнулся Григорий Саввич. - Мы другого зятя не примем.
Эдик смутился еще больше.
- И вам спасибо, - разрядила обстановку Катя. - О цене договоримся.
Светлана Ильинична даже руками всплеснула.
- Да что ты, Катенька, обидеть нас хочешь? Мы в копейке не нуждаемся, еще и дочери помогаем. А ты живи на здоровье... Глядишь и замуж тебя выдадим...
Катя вспыхнула и замолчала. Федор не знал, как вывести ее из этого замешательства, а Светлана Ильинична, почувствовав, что сказала лишнее, успокоила:
- Да ты не смущайся. Дело житейское.
Но слова Светланы Ильиничны не помогли. За столом наступило тягостное молчание. Григорий Саввич взялся за бутылку, долил и без того полные рюмки.
- Мой муж убит в Монголии... - тихо сказала Катя. Эдик удивленно поднял брови. Светлана Ильинична ойкнула:
- Боже мой... Такая молодая и уже вдова...
- Может, потише станет... Гитлер ведь с нами в договоре теперь, - сказал Григорий Саввич.
- Побоится... - согласился Эдик. - Он знает, что мы воевать на своей территории не будем. Да теперь и границы наши подальше подвинулись. В Минске мне рассказывали, что с крыши Дома правительства можно было видеть пограничные заставы. А теперь мы в Бресте.
- А по-моему, - вмешался Федор, - сколько волка ни корми...
- А мы его и не кормим, - возразил Эдик.
- Мы не кормим, так другие кормят. Подсунули ему Чехословакию, Францию, Польшу. А он в наш лес смотрит. Тут он ждет главной добычи... - загорелся Федор.
- Это ж договор перед всем миром, - заметила Светлана Ильинична. - Такие договоры не нарушаются. И потом это не нашего ума дело... Давайте вот выпьем наливочки, чтобы Кате было хорошо у нас...
Поздним вечером уходили из гостеприимного дома Федор с Эдиком. Над заборами переулка свисали ветви деревьев. Пахло яблоками, осенней свежестью, предвещавшей первые заморозки.
- Это здорово, что ты на пути попался, - сказал Федор, закурив и предложив Эдику. - А то я не знал, что делать, такое положение...
- Любишь ее? - спросил Эдик.
- Старая история... - хотел уклониться от ответа Федор. - Школьная...
- А ты, значит, сплоховал?
- Так получилось. - Федор затянулся, и вспыхнувшая папироса осветила его задумчивое лицо.
- Смешно, - ядовито бросил Эдик. - Само никогда ничего не получается, а если и получается, то потому, что вмешивается человек. Ты не вмешался, вмешался другой. Вот и получилось, что ты оказался в стороне.
- Нет, в данном случае действительно получилось... А ты, оказывается, в этом доме давно свой человек?
- А я и не скрываю, - улыбнулся Эдик. - Вот только Иван еще не в курсе... Сдаст она экзамены, поженимся и махнем куда-нибудь в деревню.
- Почему именно в деревню?
- А там учителя и врачи больше нужны, чем в городе... Тут и больницы, и поликлиники, и диспансеры, и консультации, школы дневные, вечерние, заочные и какие только хочешь. А там пока туговато. А нам интересно. Притом Маша хочет специализироваться как хирург. Там ей будет практики сколько угодно.
Дошли до железнодорожного клуба,
- Ну вот я и дома, - сказал Эдик.
- Еще раз спасибо. За Катю, - попрощался Федор.
- А благодарности ни к чему, - заметил Эдик. - У нас ведь союз, а это значит один за всех и все за одного.
Глава десятая
НАКАНУНЕ
Приближался новогодний праздник. В комитете комсомола и профкоме института решили устроить большой новогодний бал. Студенческий духовой оркестр усиленно разучивал танцы, факультеты готовили самодеятельные программы. Хозяйственная часть обещала поставить в актовом зале большую праздничную елку, Но самое главное, что хранилось в глубокой тайне, - это костюмы. Каждый участник бала изобретал, выдумывал, фантазировал на свой страх и риск.
Иван, Эдик, Сергей и Федор сделали выбор сразу - они наряжались в костюмы мушкетеров. Чтобы не загружать своих домашних лишними хлопотами, договорились с костюмерной драматического театра. Из старых, списанных костюмов комплектовалось что-то отдаленно напоминающее костюмы мушкетеров. Вся эта организационная часть была поручена Ивану.
Откровенно говоря, Иван недолюбливал театр. Он считал, что это искусство отживающее, что кино с каждым годом все сильнее и настойчивее отодвигает театр на второй план, и ему казалось, что этот процесс естественный и необратимый. В самом деле, на сцене артист выступает почти каждый вечер. И каждый вечер у него разное настроение, разное состояние, и, конечно же, он по-разному играет. Сегодня роль получилась так себе, завтра лучше, послезавтра совсем плохо. Другое дело в кино. Там из десятка актерских состояний выбраны самые удачные, самые интересные. Одним словом, театр - устаревшее зрелище. С такими мыслями он ходил с письмом к администратору, потом к заместителю директора и наконец попал в пропахший нафталином костюмерный цех. Приняла его в первый раз полная подвижная женщина и через неделю обещала сделать все в лучшем виде.
До праздника оставалось каких-нибудь четыре дня, когда Иван решил, что недельный срок прошел и можно идти за костюмами, тем более что ребята начали беспокоиться за исход порученного Ивану дела.
По служебному входу Иван поднялся на третий этаж. Его встретила в костюмерной молоденькая девушка в строгом форменном костюме билетного контролера. Жакет обтягивал такую тонкую талию, что казалось, ее можно перещипнуть пальцами.
Веснушчатое игривое лицо ее выражало какое-то постоянное удивление.
- Вы к кому? - спросила девушка, окинув Ивана с ног до головы.
- Мне тут должны приготовить списанные костюмы, - объяснил Иван,
- А вы откуда?
- Из пединститута,
- А я знаю, - сказала девушка. - Это вы для своей самодеятельности, У нас институт всегда берет. В прошлом году они даже "Цыганы" Пушкина ставили. Вы кого играли в этом спектакле? - Девушка говорила быстро, уверенно и не давала времени на размышления. Она удивленно и вместе с тем вопросительно смотрела на Ивана.
- Я автора играл... - признался Иван,
- Честное слово?
- А что тут такого?
- Во-первых, грим. Вам пошел грим? Вы были похожи?
- Был, - улыбнулся Иван.
- Такую ответственную роль получили. У нас бы в театре за нее, знаете, что творилось бы... Герои друг друга перемололи бы. А уж у режиссера все до единого перебывали бы на переговорах.
- Подумаешь... - усмехнулся Иван. - Более глупой роли, чем роль Пушкина в "Цыганах", наверное, нету.
- Что вы говорите? - удивилась девушка, и веснушки на ее лице потемнели. - Один грим чего стоит...
- Только что грим, - снисходительно улыбнулся Иван. Ему нравилась эта непосредственная удивляющаяся натура, и он с удовольствием стоял у двери костюмерной и наблюдал за игрой ее юного лица. - А в остальном получилось довольно глупо. Авторские куски не такие уж большие. Они врываются в разные сцены и не только не дополняют, а, наоборот, мешают. Я читаю: "Алеко спит", а этот Алеко вовсю беседует в палатке с Земфирой.
- Ваш Алеко впервые на сцене! - возмутилась девушка. - И вы тоже хороши. Надо же дать возможность артисту закончить сцену, а потом читать свое "Алеко спит".
- Слушайте, - спокойно сказал Иван, - все это мне теперь до лампочки. Так, юношеское увлечение. Дайте вы мне костюмы и прощевайте.
- А зачем вам все-таки костюмы?
- Будет новогодний бал.
- Ой, как интересно! - воскликнула девушка. - А какой у вас будет костюм?
- Мушкетера.
- Вы проходите. Я сейчас найду. Мама где-то здесь приготовила. - Она нашла перевязанный шпагатом сверток и вдруг спросила: - А вы хотя бы мерку снимали?
- Нет. Так, на глазок.
- Разве можно на глазок такой костюм? Немедленно проходите вот сюда, за ширму, раздевайтесь, я вам подберу подходящий.
- Ладно. И так сойдет, - хотел отмахнуться Иван, но девушка удивленно посмотрела на него:
- Вы что, стесняетесь? Да мы тут всех артистов одеваем, и старых и молодых, и мужчин и женщин. И ничего.
- И ничего? - переспросил Иван и громко расхохотался.
- Не ржите так громко, на втором этаже репетиция.
Иван зашел за ширму, снял костюм, девушка подала ему чулки, панталоны, жилет. Одеваясь, Иван спросил:
- А как вас зовут? А то неудобно - столько времени знакомы и не знаем друг друга,
- Виктория.
- Ого!
- Почему ого? Вам не нравится?
- Нравится, но... А меня просто - Иван. Неоригинально, правда?
- Если бы мы с вами сами выбирали имена, наверное, было бы совсем по-другому... Ну, как, подошел? Покажитесь.
Иван вышел из-за ширмы. Виктория улыбнулась:
- А, знаете, Ваня, ничего. Совсем ничего. Конечно, пока вы чувствуете себя в нем неловко, но поносите часок, и угловатость пройдет. Снимайте. Я заверну...
Когда Иван уже держал пакет с костюмами под мышкой, Виктория спросила:
- А вы можете пригласить меня на свой бал?
Иван на мгновение задумался. Конечно, он может пригласить, но что скажут мушкетеры и что стоят его принципы? Виктория уловила это мимолетное замешательство Ивана и успокоила его:
- На нет и суда нет. Всего доброго. Счастливо встретить Новый год!
Все время, пока Иван спускался вниз по лестнице, а потом шел по улице, его не покидало ощущение досады. Ну, что, в конце концов, плохого в том, что он пригласил бы Викторию на новогодний бал? Чем больше гостей, тем лучше. Но дело уже сделано, Виктория, конечно, сразу все поняла, и теперь возвращаться и приглашать было бессмысленно.
Странно, но это ощущение досады не оставляло Ивана и на открытии праздника. Ему не понравилось приветственное слово Федора, который объявил наступающий 1941 год самым счастливым годом. Иван считал, что это заявление Федора было бездоказательным, а красивые слова прозвучали просто ради хорошего праздничного вечера. Потом Эдик читал свое новогоднее стихотворение. Ивану показалось, что в нем было много патетической трескотни. А может, это пустые придирки, только потому, что Иван ощущал это необъяснимое чувство досады и его многое сегодня раздражало.
Но вот заиграл студенческий духовой оркестр. Здорово он подготовился к сегодняшнему вечеру. Кажется, никто из ребят не фальшивил. Правда, музыканты буквально ели глазами своего дирижера, боясь сбиться. Особенно старался барабанщик - высокий парень со свисающим на лоб черным локоном волос.
Иван стоял в стороне и наблюдал за танцующими. Как и обещала Виктория, он быстро привык к своему костюму и чувствовал себя так, словно носил его ежедневно.
К Ивану подскочила девушка в белом кисейном платье, в маске, которая закрывала почти все ее лицо. Кого изображала она в своем кисейном платье - трудно было сказать, но девушка напоминала резвого белого мотылька. Она низко поклонилась Ивану, и широкая белая кисея, как крыло, опустилась на пол. Отказать было просто бестактно, и Иван, поклонившись в ответ, взял девушку за тонкую талию, которую, казалось, можно было перещипнуть пальцами.