Фельдшерица только успевала колоть противостолбнячную сыворотку, поправлять наспех наложенные повязки, иногда меняя их на шины, подписывать карточки, с которыми раненые отправлялись в тыл. В этой стонущей кровавой коловерти сама фельдшерица работала быстро и привычно, но Марии все было внове, все ужасало, а порой вызывало непреодолимые приступы рвоты, и она несколько раз выскакивала из землянки. Она сразу осунулась, позеленела. Стискивая зубы, меняла окровавленное белье и обмундирование, молча сносила ругань и упреки и к середине дня уже научилась говорить "миленький" и "родненький". Она все делала так же, как и час назад, но ее, выученные со слов фельдшерицы, ласковые присказки успокаивали ругань, снимали стоны.
После полудня вернувшиеся из медсанбата, а потом и из развернувшегося неподалеку походного госпиталя - ППГ - ездовые передали приказ: присылать только тяжелораненых, а остальных держать в расположении батальона - слишком велик поток страждущих из других батальонов и от соседей. Марию возмутило это распоряжение - для раненых и нет места! Да как же это может быть?! - кипятилась она, но дело свое делала. Фельдшерица отнеслась к известию спокойно. Она знала, что в успешном наступлении раненых бывает мало, а вот когда бой затягивается, когда войска топчутся на месте - тогда поток резко возрастает. И она приказала легкораненым, ходячим двигаться в тыл самостоятельно, а остальных устраивала в пустых землянках снайперов, хозяйственников и даже пустовавшей землянке замполита.
Мария смотрела на нее все с большим и большим удивлением. Она не понимала ее - худенькую, большеглазую и, как была убеждена Мария, чересчур интеллигентную, а значит, по ее понятию, беспомощную и слабовольную, неспособную справляться с настоящими трудностями. А эта интеллигентка работала как заведенная, умела и прикрикнуть, и приласкать, и распорядиться так, что ее подчиненные - пожилые, сильные мужики, слушались с одного взгляда. И Мария незаметно сама стала проникаться уважением к фельдшерице.
Позднее, когда схлынул поток страждущих, Мария присмотрелась к ней попристальней и заметила, с какой тревогой она встречает раненых, словно разыскивая тех, кто ей нужен.
Вскоре такой нужный ей попался: подносчик снарядов из батареи Зобова. Легко раненный в бедро, он после перевязки собрался было уходить на батарею, но фельдшерица решила по-своему:
- Как там у вас? Потерь много?
- Нет… Одного убило, да вот меня… царапнуло.
- Ну, тогда так: ходить ты можешь, работать - тоже: иди к землянкам, санитар тебе покажет, организуй отопление и нагрей воды для чая. Поухаживай за пехотой.
- Так, товарищ лейтенант, я ж…
- Ты не болтай много! Люди лежат, подняться не могут, а у вас на батарее и без тебя обойдутся.
После этого она повеселела и стала работать особенно быстро. Но тут стали поступать новые раненые - рота Чудинова как раз ударила во фланг, - и, слушая их рассказы, она посуровела - поняла, что бой захлебывается. Именно в это время в ее распоряжение прибыли повар, завскладом и писарь. Она сразу же нашла им работу, и пожилой, усыхающий писарь словно нехотя сообщил:
- Наших снайперов в тылу поприжали. Одного убило.
Фельдшерица злобно оскалилась:
- Чего болтаешь? Откуда ты можешь знать?
- Из восьмой роты звонили. Они видели.
- Только тебя не хватало с такими разговорами! Бери носилки! Будешь грузить!
Фельдшерица так и не оглянулась, не посмотрела на Марию, которая как стояла с бинтом в руках, так и осталась стоять, пока раненый не тронул ее руку. Она очнулась и стала торопливо, трясущимися руками, перевязывать бойца, пришептывая синими губами?
- Потерпи, родненький, потерпи, миленький.
Рослый, сильный мужик снисходительно улыбнулся:
- А я и терплю… И чего же не терпеть? Рана-то пустяшная. - У него было пробито осколком предплечье, и он откровенно радовался тому, что дешево отделался, был доброжелателен и словоохотлив. - Верить этому трудно, - разъяснил он. - Нам вот тоже поначалу сказали, что все разведчики и все снайперы накрылись. И мы тоже загрустили. А видишь, какое дело получилось: группа прикрытия этих разведчиков отошла в сторону и схоронилась в воронке. И - порядок. Очень они нам помогли. И снайперы, выходит, все живы, стараются в ихнем тылу. Так что верить не слишком можно - восьмая-то рота в тыл к фрицам не забиралась. Откуда ж такое можно знать?
Он говорил еще что-то - степенно, рассудительно, приятно. Мария, кажется, успокаивалась, но через некоторое время опять выступала тревога, рожденная непривычной, кровавой работой, чужими страданиями…
Мимо прошла фельдшерица, погладила Марию по ушанке и прошептала:
- Я ведь тоже психую… Держись.
Мария посмотрела на нее, и в душе у нее тонко-тонко и жалостно задрожала какая-то невидимая жилка - от благодарности к этой тоненькой женщине, которая ведь тоже проводила в бой своего любимого и вот находит силы успокаивать другую. В ту минуту для Марии не было на свете ближе и дороже человека, чем эта фельдшерица. Тревога от того не улеглась, но стала как будто привычней…
Теперь и Мария ловила каждое слово поступающих на медпункт, сама расспрашивала, как идут дела, и обе женщины знали положение дел на передовой, пожалуй, получше, чем любой штабной работник хоть в полку, хоть в дивизии. Но даже они, столь осведомленные, не поняли приказания нового командира полка: бросить весь транспорт на вывоз убитых.
Зачем это? Почему? Живых нужно спасать, а убитые подождут… Вечно этот Басин выдумывает, все у него не как у людей.
Глава двадцатая
С положением на новом месте Басин разобрался быстро - не удивился неудаче, не взволновался потерями, не испугался предстоящих бед и несчастий. К этому он привык на войне.
Он рассеянно слушал доклад начальника штаба и вызвал к себе начарта полка.
- Как думаете организовать дальнейшее огневое обеспечение полка?
- А что я могу сделать? - возмущенно пожал плечами старший лейтенант. - Снаряды израсходованы, мины тоже… Опять же - потери…
- Какие у вас потери! - скривился Басин, и впервые за все время шрамик-подковка на его лбу побелел: он начинал не то что злиться, а сдерживать злость. - С огневых никто не снимался, контрбатарейной борьбы я что-то не наблюдал. Какие же потери?
- Есть убитые… Раненые, - неуверенно ответил начарт, сразу понимая, что Басин и дело и обстановку знает. - А главное - боеприпасы.
- И с боеприпасами неправду говорите. НЗ есть?
- Есть… - неуверенно ответил начарт. - Но в дивизии…
- Приказали НЗ не трогать? Так? А я приказываю - трогать! И немедленно сообщить о том на батареи. Начарту дивизии тоже доложите, что я приказал израсходовать НЗ и несу за этот приказ полную ответственность. И скажите, что я ему звонить и напоминать о резерве боеприпасов именно на эту операцию не буду. Пусть сам думает. Понятно?
Повторите.
Опешивший старший лейтенант послушно и монотонно, как плохо знающий ученик у доски, повторил приказание. Басин кивнул и негромко скомандовал:
- Идите! Выполняйте.
Начальник штаба посмотрел ему вслед и уже осторожно, но все же с нотками обиды в голосе спросил:
- Вы что же, товарищ капитан, собираетесь опять атаковать?
- Свое решение я вам сообщу, товарищ майор. А пока что займитесь своими прямыми обязанностями, и, в частности, доложите положение дел у соседей. Особенно у соседей справа.
- Я, видите ли… Мой помощник по разведке по приказу подполковника находится в боевых порядках, а я…
- Словом - не знаете. Ясно.
Басин снял трубку телефона неторопливо - он все и говорил и делал в эти минуты неторопливо - и вызвал комдива:
- Товарищ первый. Ваше приказание выполнил, полк принял. За себя оставил своего заместителя по политической части…
- Строевика не нашел? У тебя что, командиры рот не справляются?
- Нет. У меня великолепные командиры рот. Инициативные. И в создавшейся обстановке мне требуются именно инициативные командиры рот. А…
- Так за чем же остановка?
- За тем, что замполит воюет больше года и отлично знает и батальон, и противника, и местность, на которой воюем. Сейчас он справится, а там видно будет.
- Там видно плохое, капитан. Противник начал подвозить резервы против соседа справа…
- Выходит, на мой правый фланг?
- Выходит. И, конечно, он тебя сейчас ударит. Под основание клинышка. - Голос комдива звучал почти злорадно, словно он испытывал Басина. - Выкрутишься?
- Крутиться не собираюсь, товарищ первый. А меры приму. Немедленно. У меня все.
В трубке послышался чей-то возмущенный голос, я комдив прокричал:
- Постой, постой, не бросай трубку. Так… Так… - говорил кому-то комдив. - Понятно.
Послушай, Басин, а кто тебе давал право отменять приказ начарта? Ты понимаешь, чем это пахнет?
- Пусть сам начарт нюхает. А мне его запах ни к чему, товарищ первый.
- Ты что грубишь?
- Я не грублю, товарищ первый, а отвечаю в тон. Почему начарт за все время боя не прислал ни одной машины боеприпасов? Ни для артиллерии, ни для минометов? Его что - бой не касается? Он что, огурцы солить собрался? - Басин внезапно вспомнил наивную донельзя словесную маскировку снарядов. - Вот пусть он и думает. Он рядом с вами и обстановку знает лучше меня. А я своего приказания отменять не буду! - Комдив хотел что-то сказать, но Басин словно не расслышал его. - И если вы сейчас мне прикажете - не подчинюсь. Подчинюсь только письменному приказанию. У меня все, товарищ первый.
- Так вот ты какой… - протянул комдив. - Ну-ну. Посмотрим, чем все это кончится. У меня тоже все.
Положив трубку, Басин некоторое время молча смотрел в пыльное окошко, собираясь с мыслями. Что ж… Он и раньше, на своем НП, проигрывал за полк все возможные варианты и повороты боя. Теперь он только уточнил их и заодно прикидывал - не слишком ли круто говорил с комдивом? Тряхнул головой, мысленно решив: "Ничего.
Командир полка я молодой и неопытный, могу не сразу взять нужный тон и не сразу принять нужные комдиву решения".
И потому, что, тряхнув головой, он ощутил тяжесть каски, снова вернулся мыслями к передовой.
Он думал стремительно, ясно, четко и, наконец, принял первые решения, точнее, не принял, а остановился на одном из продуманных:
- Товарищ майор. Приказываю - пулеметы первой и второй пулеметных рот вернуть в траншею. Второе. Вернуть в штаб всех офицеров. Подчеркиваю - всех! Третье. Соберите всех тыловиков, кроме медицины и боепитания, и бросьте в наши траншеи с задачей…
- Товарищ капитан! - вскрикнул начальник штаба. - Это безумие! Прорвать оборону противника мы уже не можем! Зачем же губить людей? Неужели только ради бездумного выполнения приказа и утверждения самого себя?
Басин усмехнулся, но докончил все так же ровно и неторопливо: - …с задачей - восстановить оборону и, в случае необходимости, отразить атаку.
Подчеркиваю это: не контратаку, а атаку противника. И - последнее. Сколько вы не спали, товарищ майор?
- Ну… двое суток, - выдавил разозленный, растерявшийся майор.
- Безобразие! Перед боем нее офицеры, а тем более мозг части - штаб - должны отдыхать. В будущем я припомню вам эту ошибку.
- Ну, знаете…
- Нет, не знаю. Так вот, постарайтесь разозлиться не на меня, не на обстановку, а на противника, который может сбить нас с позиций. Разозлитесь и немедленно собирайте людей. У меня все. Несколько позже сообщу и свое решение. Да, кстати, вместе с пулеметами пусть возвратятся комбаты и немедленно явятся ко мне. Выполняйте.
Майор нахлобучил каску и пошел к дверям.
- Постойте, - остановил его Басни. - Если вы и дальше будете выполнять мои приказания таким образом. мы с вами не сработаемся. Я не позволю, чтобы начальник штаба был у меня на побегушках. Начальник штаба обязан готовить и оформлять мои решения, организовывать и контролировать их выполнение, Поэтому извольте выполнять свои обязанности. Пока что используйте писарей посыльными. - И круто повернулся:
- Кислов! Разыщи начарта - знаешь, такой чернявый старший лейтенант - и скажи, что я его вызываю.
Позвонил Кривоножко, и Басин спросил:
- Как обстановка?
- Мкрытчан сообщил…
- Знаю… Противник собирается контратаковать?
- Так точно.
- Ну, я ж тебя предупреждал, что дела наши плохи. Так что держись. А пока сообщи-ка мне, что у тебя делает восьмая.
- Перед ней все спокойно.
- Слушай меня внимательно. Прикажи восьмой роте отойти в первые немецкие траншеи.
И чтоб на нашем участке не осталось ни одного убитого, не говоря уж о раненых. Я сейчас распоряжусь, чтобы к ним подослали сани. Мкрытчану прикажи растянуться левым флангом. Все понял?
- Понял. Но - зачем?
- По телефону говорить нельзя. Но поверь, что это крайне необходимо - маневр живой силой. А техника поддержит. Главное, сообщите о моем решении соседу справа. Все.
Действуй, пока у тебя тихо. Через полчаса тишины не будет, потому спеши.
Он положил трубку и встретился взглядом с начальником штаба. Майор козырнул и доложил о выполнении приказа. Басин задумчиво кивнул, и майор недоверчиво спросил:
- Решились на отход? Но ведь за это…
- Отдадут в трибунал? Вполне возможно! Но, как вы слышали, я, прежде всего, атакую своим батальоном.! Рискну своими ребятами. Понимаете?
- Да… - почему-то шепотом ответил майор и спросил:
- Офицеров тыла тоже в траншеи?
- Вот это уже деловой вопрос. С них и начните.
В землянку вошел начарт и вытянулся у двери.
- Вы выполнили мое приказание?
- Так точно!
- А почему не доложили?
- Так, товарищ капитан, начарт…
- Что сказал вам начарт, я предполагаю. Он запретил расходовать НЗ?
- Да, товарищ капитан…
- Так вот, запомните раз и навсегда - дважды я приказов не повторяю. НЗ расходовать.
Потребуется - до последнего снаряда. За несвоевременный доклад объявляю выговор.
Майор, отметьте. Учтется при награждении и продвижении по службе. А теперь, товарищ старший лейтенант, слушайте приказ: всю, подчеркиваю - всю полковую артиллерию, всю, приданную до калибра семьдесят шесть включительно, немедленно выдвинуть на прямую наводку и по возможности хорошо замаскировать и опять-таки по возможности оборудовать запасные огневые и подходы к ним. Время - не более часа. Потом будет поздно. Проследите лично и доложите опять-таки лично. Майор! Я ухожу на НП.
Комбатов - ко мне. Выполняйте. Оба. Кислов! Пошли!
Глава двадцать первая
На НП командира полка Басин бывал и раньше и потому освоился с ним быстро. То, что виделось несколько туманно с его батальонного ПНП, отсюда просматривалось детально.
Он видел залегшие на изрытой разрывами ничейке роты; видел знакомую по прошлым дням оборону противника - ее большая часть была перед глазами Басина, определил, как работала по этой обороне наша артиллерия. Сработала она в общем-то хорошо - траншеи местами были обрушены, местами потревожены. Значит, противник понес солидные потери, но дзоты, как он и предполагал, стояли. Окруженные оспинами разрывов, потерявшие часть земляной подушки, они были еще страшны, и именно на них и держалась оборона. Проволочные заграждения тоже оказались лишь местами нарушены, и возле них бугрились трупы.
- Та-ак… Все сделали как учили, все по правилам, а толку - никакого. Людей только перевели, - громко сказал Басин, и связисты, артиллеристы, саперы и еще бог знает кто, торчавшие в просторном НП, как-то отстранились от капитана, и он заметил это, повернулся и спросил:
- Неужели душа не болят за такую работу?
- Есть приказ, а он не обсуждается, - ответил за всех старший лейтенант из дивизионных саперов, которому, наверное, уже нечего было терять, - его подчиненные, тоже в большинстве своем пожилые, бывалые солдаты, находились в боевых порядках пехоты и не подавали признаков жизни.
- Приказ выполняют с умом! А я его тут не вижу.
Неудача была слишком очевидна, чтобы кто-либо позволил себе возразить. Офицеры только посапывали отводили взгляды.
- Ну, вот что… что натворили, то натворили. Теперь нужно думать, как исправить положение. Прошу подумать. Всех.
- Товарищ капитан, мы не можем выводить орудия на прямую наводку, - вдруг сказал молоденький артиллерийский офицер. - Точнее, они и так выведены, но мы противотанкисты. У нас своя задача.
Басин пристально посмотрел в его ясные, горящие возмущением глаза и представил, что думает сейчас этот офицер.
- Воевать мы, конечно, не умеем, товарищ противотанкист. Это вы заметили верно…
Кстати, вы с какого курса института попали в училище?
- Это не имеет значения, - опять вспыхнул артиллерист. Сейчас он почитал себя за очень смелого и принципиального человека.
- Не хотите отвечать неотесанной пехоте? Ну что ж… ваше право. Но только сможете ли вы смотреть в глаза людям, зная, что танков в округе нет, а перед обороной противника гибнет полк? Причем в глаза не мне, не им. - Басин сделал рукой широкий жест, показывая на офицеров, - а своим же подчиненным? Они ведь тоже видят. У вас на такое смотрение бессовестности хватит? Если хватит, я свое приказание персонально для вас отменю. Отменю и пошлю к начарту дивизии. Пусть он определит вашу офицерскую судьбу. А вы решайте немедленно - будете выводить орудия на прямую наводку для подавления нужных полку целей или не будете. Три минуты.
На НП подошли командиры первого и второго батальонов - осунувшиеся. закопченные, злые. Командир первого батальона, плотный, невысокого роста, скуластый. вступил в командование часа три назад после ранения комбата. До этого он был адъютантом старшим. Командир второго батальона был старым знакомым. Рослый, отличной выправки, с костистым, сумрачным лицом, перепачканным кровью и копотью - его царапнуло осколком, в коротком полушубке с вылезающей шерстью - тоже поклевали осколки, - молча протянул руку Басину, и тот тоже молча пожал ее - признание взаимной приязни и уважения.
- Разрешите, товарищи офицеры, - негромко сказал Басни, приглашая комбатов к амбразуре. Офицеры расступились, и комбаты стали по обе стороны Басина. - Положение вот какое: прорвать оборочу противника с тех исходных, где лежат роты, мы не сможем. Это плохо. Но еще хуже то, что противник стал подбрасывать резервы на фланг полка. Значит, ждите контратаки. Если третий батальон и, может быть, второй кое-как удержатся, то первый - вряд ли. Его прижали крепко. Так?
- Так, - кивнул комбат. - Головы не поднять.
- У меня такие наметки… Но предупреждаю, без вашего согласия они так и останутся наметками. Я уже приказал восьмой роте отойти с Варшавки в первые немецкие траншеи.
Девятую роту передвигаю влево, при таком положении пятая, шестая и седьмая могут ударить противнику во фланг.
- Это ж отступление, товарищ капитан! - широко раскрыл глаза старший лейтенант. - За это нам…
- Я же сказал - вы производите перегруппировку. Можете вы сейчас атаковать?
- Нет…
- Почему?
- Расползлись люди… Не поднимешь.
- Так вот, чтобы поднять, я и собираю людей в кучу, готовлю полк к атаке. - Басни мельком взглянул на комбата-два, и тот хитро сощурился - он с первого слова понял замысел командира полка и принял его: сам думал о том же.