Весна. Ночь уступает свои права под натиском утренних зарниц, которые окрасили тёмное небо розовыми всплёсками, прорвали сгустки облаков и разогнали сырой туман над землёй, по оврагам, горы обрели смутные очертания. Скоро "дембель" у повара, он встаёт как всегда рано, чтобы готовить в кухне завтрак и обед. Здоровается с Саней, своим "одногодком":
- Привет, брат!
У Сани очень сложное имя, когда-то, чтобы не ломать себе язык, его стали так называть - Саня! Сам он выходец с Кавказа, поэтому Заза принимает его за равного себе. Они оба высокие, подвижные, с натруженными руками, не знающие покоя. Они могли бы говорить на каком-то общем диалекте, но, к великому сожалению, таким диалектом не владели. Вот Саня мог материться на азербайджанском языке, но Заза разного рода маты не признавал, поэтому никогда не отвечал на подобное. Итак, его ждал утренний чай, это традиция: каждый мог зайти, выпить горячего чаю, поговорить, но не каждый решался на это.
- Как дила?
- Не родила!
Это дежурная фраза, пароль на сегодняшний день, от кого-то услышанная, вот и "прилипла, окаянная!". Это время, когда можно помечтать о доме, только нужно всё хозяйство запустить в дело. Последние полгода Саня был истопником, ему всегда нравилась такая работа. Запустил в действие форсунки на кухне, сама полевая кухня находится одной частью в помещении, а другой, топочной - на улице, а потом только заправляй вовремя соляркой, чисть сопла. Конечно, это очень грязная работа, но Саня по своей натуре - аккуратист, поэтому никогда не пачкается и не ходит в грязной одежде.
Вот Заза открыл хлеборезку, возвращается, сам в полном недоумении:
- Бараны! Им всё неймется! Ну, скажи мне, честно!
- Честно! - говорит Саня. Пауза.
- Нет! Ты не так меня понял! Они - шакалы! Они опять украли у меня мой дипломат! Они хотят, чтобы я так, голый домой поехал! Какой позор!
Заза качает головой, приготавливает пару острых ножей.
- Почему такой нездоровый ажиотаж? Конечно, это обязательный атрибут "дембельского" отъезда, но почему именно у меня? Это уже нехорошая традиция - раз в полгода красть, и только у меня! Вот, бараны! Вот, шакалы!
Саня без слов достает толстую верёвку, они оба уходят, такие высокие, порывистые, стремительные и очень на кого-то обиженные! Первым на их пути оказался дневальный, солдат по прозвищу Хитрый Татарин:
- Скажи, только честно в глаза смотри!
У Татарина забегали глаза, такого внимания он к себе никак не ожидал:
- Что, Заза?
- Что ты видел этой ночью, скажи, просто, честно в глаза гляди! Дневальный стал перечислять.
- Не то! - теряет терпение повар, объясняет, опять спрашивает:
- Скажи, какой шакал мог вынести отсюда что-то этой ночью?
Татарин понимает, что ничем им помочь не может, поэтому уже мнётся, ему не поверят в любом случае.
- Скажи, кто! И тебе ничего не будет!
Очень спокойно так затянули петлю под самый потолок. Дыба! Татарин проявил смекалку, напомнил, что засветло уехал офицер дивизиона на аэродром, в "отстойник". На этот факт сразу не обратили особого внимания. Тот же вопрос - ко второму дневальному, но и он ничего особенного не видел. Подняли ещё одного бойца, из "дедов". Со стороны казалось, что сын разговаривает с отцом. Солдат был такого маленького роста, что если его посадил бы Заза на колено, то вырисовалась бы настоящая идиллия.
Зазик, ну, ты же мне, как брат! Подумай, смог бы ты у брата что-то взять?
Сходу, и так запутать! Широкая ладонь сжимает плечо:
- А в первый раз у брата смог?
Постепенно в этот круг подозреваемых также попал и старшина одной батареи. Схема выстроилась простая, когда один отвлекал соседний пост или часовых, то другой залез. Осталось только обоснованно всё доказать. В роли обвинителей выступила группа "дембелей" дивизиона, они хотели договориться по-хорошему. А когда лица подозреваемых по- хорошему опухли, то прибегли к помощи мокрых полотенец. Провели повторный опрос других постовых и дневального. Сделали короткий перерыв, на завтрак. Сложилась следующая картина: дипломат на позиции отсутствует, все держатся уверенно.
- Самым простым было бы обвинить во всём дневальных, но не "прессовать" же всех?
Ночью из запертого помещения вынесли вещи, то ли стекло для этого выставили, то ли сняли заранее крючок на дверях, а потом проволокой вернули его обратно в паз. Самое очевидное, что воспользовались дубликатом ключей, которые находились у дежурного по подразделению. Новость с подъёмом облетела всех, отсутствие дежурного сержанта вызвало недовольство у командования подразделения. Заступил другой сержант. В темноте неосвещённой казармы состоялся следующий разговор на казахском языке.
- Зачем ты это сделал?
Для спросившего об этом, всё было так очевидно. Детали его просто не интересовали. Человек, с которым он прошёл столько всего вместе, не один год службы, совершает проступок! Старшина в этот момент чем-то напоминал персонаж загнанного беспризорника Коровина из экранизации повести "Кортик", когда его настигли мальчишки на улице и порвали на нём пальто. С заплывшим от побоёв глазом, с перебитыми пальцами рук, он всем своим видом как бы говорил:
- Да тебе не понять!
- Что может быть дороже жизни? Простой и тихой жизни? Когда не надо будет вздрагивать за содеянное зло и насилие! - тихо продолжал он. Другого тут как будто бы прорвало! Он не оправдывался, не пытался что-то доказать, не "переводил стрелки" на дела давно минувших дней. Он просто опустошил себя, всем наболевшим на душе! Поэтому сержанту стало вдруг горько и обидно!
Существовала традиция, когда солдаты помогали собираться на "гражданку", они скидывались каждый небольшой суммой денег или дарили вещи на память. Они оба помнят эти времена. Сейчас всё изменилось, что-то удалось сохранить, но традицию уже никто не поддерживал, все были как-то сами по себе, и каждый сам за себя!
Молодые солдаты с надеждой ждали, когда уйдут старослужащие, редко кто дружил в разных поколениях. "Земляки" - вот определение интересов группы людей!
- Мы все виноваты! Нас ведь учили иначе! Мы давно потеряли своё лицо! Теперь, как будем жить? Чему мы научим "молодых", как воровать друг у друга?
- Тогда сознайся, ради меня!
Но старшина отвернулся, тяжело вздохнул.
Поиски продолжались, были осмотрены все машины, окопы, перелопатили всю казарму, искали тайники, проверяли чужие дипломаты, но результата не было. Тогда Заза пошёл к старшине дивизиона. Прапорщик М - дов брился, он так брился каждое утро и каждый вечер, но синева его щетины рождала сомнение у других в чистоте этого процесса. Сам он любил пользоваться огуречным лосьоном, говорил, что в детстве мальчишки мажутся свежими огурцами, чтобы усы росли гуще. От него так и несло этим нездоровым запахом. Ощупав свои впалые щеки, он внимательно выслушал своего повара и сиплым, когда-то посаженным голосом произнёс:
- Иедим!
Он добился пропуска для себя, в полку взяли машину, там вообще все были для него "земляки":
- Слу-жай, нужно - на, возьми!
Поехали в "отстойник" аэродрома, куда ночью направился офицер. Добирались через весь город, можно ведь, когда нужно. Там, в вещах отъезжающего, нашли доказательство кражи, всё содержимое дипломата, сам, "старлей" сообщил имена тех, кто передал посылку на Родину. Его борт задержался, только поэтому история закончилась именно так, а не иначе. Вечером эту ситуацию на позиции "разрулили" командир и замполит, они предотвратили дальнейшее насилие и вынесли своё, следующее решение:"Вето!".
Глава 22. Механики-водители
Это были два друга, оба выходцы из одной Среднеазиатской Республики, которые закончили в Отаре воинскую учебную подготовку по специальности "механик-водитель". Они оба были одной национальности, но уже не испытывали языкового барьера с другими людьми, так как приобрели хорошие навыки общения в первый год службы. Если им что-то было неясно, то требовали объяснения, не стеснялись этого. На первых порах всем незнакомым им людям казалось, что это своего рода придирка!
- Что ему ещё нужно?
Но, прикинув в уме "2 + 4", всё поставили на свои места. Вот, например, когда Рыба долго и доходчиво "окая", объясняет тонкости русского языка, чем вполне может поставить в большой тупик любого:
- От, берём юда от юда!
- Откуда что берём? - переспрашивают его.
- От, от юда.
Несмотря на внешнее сходство - тёмноволосые, невысокие, они очень отличались темпераментом. Один, назовём его "Звёздочка", как ошибка художника, который изобразил человека со светлой улыбкой, но если улыбка проходила, то оставалась только гримаса злости и недовольства. Он весь как ходячая пружина, на "шарнирах", движения быстры и порывисты. Идёт постоянное заискивание перед своим годом, как будто бы он ищет слабые места человека, чтобы потом по ним больно ударить. Все шуточки старые или пошлого характера, видимо, решив, что если смеются люди один раз, то это смешно будет всегда. К другим, на первых порах, он долго присматривается, потом, уже зная, что можно ожидать от человека, резко меняет линию поведения к нему. Это выглядит так. Сначала звучит просьба - "то сделай, это, пожалуйста", а при появлении кого-то со стороны, вдруг из него вырывается, вырастает "начальник", который с нервным криком, бранью начинает гонять своего напарника. Этот напускной гнев исчезает при выходе постороннего объекта из поля зрения. Такое двуличие коробит, но, смекая понятие "восточной" тонкости, всё равно остаётся недоумение.
"А зачем?"
При всём этом может быть очень внимательным, постоянно расспрашивает, учится тому, что не знает. Любит возиться в машине, когда присутствуют офицеры, которые понукают им, как "Киргизкой", но дело своё знает на все сто процентов. Изначально заложенное шутовское, заниженное положение в мужском обществе, как маскировка - что ли так легче.
Второй выглядел постарше, лицо круглое, настороженная улыбка, маска - человек изнутри. Являясь кандидатом в КПСС, ожидал в будущем разного рода изобилие благ, льготы при поступлении в институт и так далее. По месту службы "зарабатывал" себе характеристику, но повседневная жизнь подчеркивала его двойственность. Несовпадение слов с делом, постоянное издевательство над идеалами, которым должен поклоняться, даже внешне. Олег, который был в школе в комсомольском активе, уже "подустал" на этой стезе, чувствовал какую-то фальшь, наносное чувство долга. Когда ему предложили вступить в ряды КПСС, он откровенно спросил:
- А зачем? Вы, что, не видите, что жизнь меняется. Те, кто стоит у власти - зажрались, те, кто им помогает - ещё голодные, а те, кто просто пашет, но уже устали так жить, они терпеть этого так долго не будут!
На очередной бред кандидата он "отшил" его словами:
- Да, тебе муллой быть! Зачем тебе партия? Ведь дед басмачом, наверное, был?
Вдвоём - это зверинец в период прохлады, когда молодые самцы обезьян, ещё неутомлённые солнцем, сыты и пытаются заново поделить территорию. Но так как окопы для машин у них разные, то верещание длится долго, они просто не могут обходиться друг без друга, им смертельно скучно поодиночке! Не орать друг на друга на своём диалекте минут десять - это как не дышать воздухом! Вот сейчас, например, нужен торцевой ключ, очень редкий, скажем, на "сорок шесть", они могут его искать в течение дня, хотя один спрячет его у себя, а другой уже знает, где его нужно искать, но обвиняет во всём третью сторону!
- Да это Рыба во всём виноват! Давай, его сюда неси, а то покарябаем тебя зубами! Уши твои обломанные обгрызём! Рыба, давай!
Овка разведёт печально руками, улыбнётся в ответ, скажет, что это Костя-Пастух, наверное, у них взял без спроса. Нужно идти, искать. Исчезнет из виду на полтора-два часа, потом, когда вернётся, то принесет другой, такой же ключ. Те удивлённо на него посмотрят:
- Зачем?
Повертят в руках, целенаправленно постучат им по какой-то втулке или ступице, якобы, без него и дело стояло, затем вернут, продолжая распри уже по-другому, очень серьёзному поводу. Идёт идеологическая борьба, одна сторона обвиняет другую в несовместимости партийных интересов и таких низких профессиональных навыков.
- Ты, как кандидат в партию, должен всё уметь, а такой простой вещи не можешь сделать!
Другая сторона с пеной у рта, мол, не так.
- А причём здесь КП, да я бы мог всё ещё вчера сделать, а вот ты до сих пор шланг топливный не поменял, и хомут у тебя на машине висит и болтается.
И тут первая сторона, "Звёздочка", начинает кривляться, пытаясь в танце подмять "кандидата". Это тоже напоминает поведение молодых особей, которыё ищут удовлетворения в сексуальном плане. Конечно, на машине Звёздочки нужно что-то сделать, но за идейно-политическим спором все забыли об этом. Тут же достаётся ключ на "сорок шесть", меняется шланг, обтягивается хомут, регулируются зазоры, всё обтирается ветошью, ключ прячется: один, якобы, незаметно его убирает, а другой и не видит всего этого! Потом чешут бока, вытирают улыбки с лиц, работа заняла минут тридцать, не больше. О чём-то вспоминают, набрасываются на третью сторону, она во всём виновата!
- Вот, ты, Рыба не сделал вчера уборку, а твоя была очередь, сегодня тоже убираешь!
Рыба пытается увильнуть! Но киргизы дожимают тему, они явно не настроены убирать сегодня сами. Обступили длинноногого Овку, машут руками, что-то доказывают. Уступишь им сегодня - они будут ездить всегда! Поэтому Рыба сообщает им, что вчера он всё убрал, но вот Никита должен сегодня убирать, так как оставил возле машин своё "барахло", которое увидел Нос. А сам он уже занят, спешит на развод и уходит. Никита бежит мимо, окает:
- Не сейчас!
Меха ники-водители убирают сами!
Глава 23. По ту сторону границы
Олег проснулся от невероятного холода, остывающее железо высасывало из его тела остатки тепла, и если бы не выпитое ночью спиртное, он бы уже покрылся инеем. Сидел он в кабине, стоящей на стоянке боевой машины пехоты, где кто-то из солдат оставил открытым верхний люк.
"А дома он тоже двери не закрывает?"
Едва выпрямив спину, затёкшую за эти ночные часы, он нелепыми, корявыми, далеко не плавными движениями выполз наружу, его выдавило из кабины. Так он мёрз ещё недавно на переходе, но в другой, боевой машине. Там приходилось спать в такой же холодной "железной банке", притом без подогревателей, таким образом берегли аккумуляторы. Холодной до такой степени, что кусочки кожи тела прилипали к частям корпуса кабины, если ненадолго соприкасались с ними.
Внутри, на куче дырявых матрацев вповалку, скрюченные во сне, лежали фигуры солдат, накрытые солдатскими одеялами и армейскими тулупами. Обогрев уже не работал, освещение тоже - это сели аккумуляторы. Олег вытянул свой бушлат и пошёл подышать свежим воздухом. Утро ещё не начиналось, было сухо и ветрено. Отойдя в сторону от ряда машин, которые они вместе должны были охранять, он совершил утренний обряд "облегчения".
Повернул голову в сторону теплящего костра и замер! Возле огня сидел "бача"! Толстое небритое лицо его было покрытое сажей, на голову натянута шапка на манер шерстяного чулка большого размера, скатанного в одну сторону - Кабульская мода! На плечах накинуто солдатское одеяло рыжего цвета с подпалинами краёв. Обут он был в настоящие русские валенки. В руках "бача" держал эмалированную кружку, из которой, вероятно, пил чай. Сам он раскачивался, как старый шаман, в такт что-то подпевал себе и кивал головой, приглашая присесть! Само его появление в данный момент, в этом месте навело Олега на мысль, что это всё чья-та дикая шутка, и "афганца" привезли с собой, перетащили недавно через границу, или он заблудился, а ходит их тут немереное количество! Так в душу закралась тревога.
"Охранники, сонные тетери, ничего не знают, они дрыхнут во сне, там, в машине, без задних ног! А тут такое!"
В следующие минуты они сидели вместе у костра, грелись, ежась в ночной прохладе, рассматривали звёзды, украдкой друг друга изучали.
"Как к нему обратиться?" - ещё мучился мыслью солдат. Но, приглядевшись, он понял, что это какой-то боец, доведённый до столь жалкого состояния неделей караульной жизнью. "Бача" заговорил, так и есть! Если они, зенитчики, неделю нежились в расположении части, отмывая пыль и песок прошедших недель в бане и душе, приводя себя в надлежащий порядок, то он, солдат охранения, уже десять дней находится тут, то есть с самого начала! С момента пересечения границы его колонной! Его забыли тут, никто не приезжает, никто не кормит, он живёт лишь тем, что было в машинах. Ведёт торговлю с местными аборигенами, которые скупают всё, что можно скрутить или слить с машины.
"Как его вчера вечером мы не заметили? Когда приехали! Никто уже не скажет, что было поздновато и скоро стало темнеть - объяснял сам себе Олег. - А он спал вечером, не выходил, ну, конечно, зачем ему было нужно выходить, пугать других своим видом, он дождался ночи и вышел, эдаким духом! Напугать, именно меня!".
Вчера Рыба и Олег обошли территорию, собрали пакеты с сухим пайком и одеяла, стали ломать деревянные ящики и готовить кашу на костре. Потом подъехали ещё двое из другого подразделения, они вместе выпили чаю и пригласили присоединиться к ним, вообще. Машина имела обшитый салон, в ней кучу тёплых вещей, освещение и печь- обогреватель, все удобства в одном исполнении. Был ещё транзисторный приёмник.
Тут же возник местный житель, принёс рюкзак водки, протоптал уже тропинку, через пески шёл пешком. Стал торговаться с бойцами с целью приобрести что-то стоящее. Олег с тоской посмотрел на спиртное и сказал:
- Неси домашнее, чтобы поесть. Так хочется, ну, плова там, или лагман, или лепешки! Вот столько "пойла" притащил, свалимся тут с непривычки, а нам здесь торчать ещё неизвестно сколько!
Узбек достал из мешка яблоки, прошлого урожая. Обещал, что принесёт ещё что-то, мол, следует его подождать.
Патрульные из соседнего подразделения были парни помоложе, но отъявленные "сорвиголовы". Так, судя по разговорам, за свои полгода службы в Афганистане они побывали в разных переделках. Так, даже участвовали в "зачистках" территории, когда по приказу вывозились жители кишлаков из районов, где потом намечались военные операции или прохождение колонн. Олег видел перед собой больных людей, подробности их жизни тянули на многие годы заключения в психиатрической лечебнице. Отсутствие "тормозов" морального плана или это пустое бахвальство, ребячество, желание выделиться перед незнакомыми людьми своей исключительностью. Вот Рыба и Антифриз за долгие месяцы службы ничем похвастаться не могли, но не испытывали никаких угрызений совести или тем более неудобства.