В романе "Люди и нелюди" описывается борьба итальянского Сопротивления с нацистами в годы Второй мировой войны.
Содержание:
С 26
СХ 29
ПИСАТЕЛЬ ИТАЛЬЯНСКОГО СОПРОТИВЛЕНИЯ 31
Примечания 33
Элио Витторини
Люди и нелюди
I
Зима сорок четвертого года в Милане выдалась мягкая, такой не помнили уже четверть века: туман бывал совсем редко, снега не было ни разу, дожди прекратились с ноября, целыми месяцами небо оставалось безоблачным. Наступало утро - и появлялось солнце, наступал вечер - и только тогда солнце уходило. Книготорговец, стоявший у Венецианских ворот, сказал:
- Эта зима - самая мягкая за двадцать пять лет. Такой не было с тысяча девятьсот восьмого года.
- С тысяча девятьсот восьмого года? - отозвался смотритель с велосипедной стоянки. - Тогда не за двадцать пять, а за тридцать шесть лет.
- Ладно, - сказал книготорговец, - значит, это самая мягкая зима за тридцать шесть лет. С тысяча девятьсот восьмого года.
Он лишился своего лотка в дни разрушений в августе; он уехал из города и вернулся только в начале декабря, чтобы увидеть то, что видел сейчас, - самую мягкую зиму с 1908 года.
Солнце заливало светом развалины, появившиеся в сорок третьем году; оно заливало светом Джардини, решетки и голые деревья: стояло зимнее утро, январь сорок четвертого. Перед лотком с книгами остановился человек; он вел за руль велосипед.
- Здравствуйте! - сказал ему книготорговец.
- Здравствуйте.
- Какая зима, а?
- А какая зима?
- Самая мягкая зима за четверть века. К ним подошел смотритель со стоянки.
- За четверть века или с девятьсот восьмого года? - вмешался он.
- С девятьсот восьмого, - сказал книготорговец, - с девятьсот восьмого.
II
Человек, который задержался, чтобы посмотреть книги, взглянул вверх, на небо, увидел солнце и его отблески на трамвайных вагонах, увидел трамвай № 27, который отходил от остановки, и среди наполнявшей его толпы увидел прижатые к стеклу локоть и плечо женщины.
Громкий звук раздался в нем. Человек подхватил велосипед, пересек пути и выбежал на площадь. Трамвай был уже далеко и, скрежеща, катился по рельсам за следующей остановкой. Однако человек вскочил на велосипед и догнал трамвай. Некоторое время он ехал рядом с вагоном, но в черноте наполнявшей его толпы больше не видел локтя и плеча той женщины, за которой погнался. И все же он знал, что не ошибся, громкий звук по-прежнему дрожал в нем, и ослепительный свет всех прошлых дней, сентябрьских и октябрьских, ноябрьских и декабрьских, сливался с сегодняшним светом.
На площади Скала женщина сошла.
- Я знал, - сказал он ей, - что ты здесь.
Она оперлась рукой о его велосипед.
- Все было так, как будто ты здесь, - сказал он.
Она взяла его руку и поцеловала ее, предоставив ему говорить.
- Я бежал - и все было так, как будто ты здесь. Я гнался за трамваем - и все было так, как будто ты здесь.
Они стояли на площади Скала.
Он сам не знал, что говорит. Он указал ей на дом, на солнце, на развалины театра и произнес:
- Ты видела когда-нибудь такую зиму? Так бывает, только когда ты здесь.
Он вывел ее из толпы и отошел с нею к тротуару на виа Мандзони, не на ту сторону, где кафе Кова, а на другую.
- Это самая погожая зима бог знает за сколько лет, - сказал он. И добавил: - Знаешь, с каких пор не бывало такой зимы? С тысяча девятьсот восьмого года.
Они остановились, и он взглянул на нее. - С тысяча девятьсот восьмого года. С того года, когда ты родилась.
Она была бледна и молчала.
- Прости меня, - сказал он. - Ведь я был с тобой, когда ты родилась. Разве нет?
- Да, - ответила она.
- Я всегда был с тобой, - сказал он. - Разве не так?
- Так, - ответила она.
III
Дальше они пошли под руку.
Мужчина вел велосипед левой рукой, а в правой руке у него была женщина, и шла она не по улице, а в его сердце.
- Ну что, - сказал он ей, - ты довольна, что я опять отыскал тебя?
- Да, - ответила она. И вдруг изменилась в лице, из бледной сделалась пунцовой. - Как называют дурных женщин? - спросила она.
- Каких дурных женщин?
- Дурных женщин, которые спят со всеми, кто им нравится.
- Их называют по-разному…
- Например?
- Зачем тебе?
- Затем, что я сейчас чувствую себя вот такой…
- Кем ты себя чувствуешь? - воскликнул он.
- Такой самой - как называют дурных женщин.
Он взял ее руку, сжал, надолго задержал в своей руке.
- Что ты имеешь в виду?
- Сама не знаю. Со мною давно этого не бывало.
- Давно? С каких пор?
- Не с того раза, как мы виделись…
- Ты это называешь "чувствовать себя такой самой"?
- Нет, нет. Мы всю прошлую зиму виделись, и я ничего такого не чувствовала. И весь год перед этим виделись, и я тоже ничего такого не чувствовала.
- Но когда-то ты уже это чувствовала.
- Один раз, три года назад. И еще раз семь лет назад.
- Значит, последний раз три года назад?
- Три года назад.
- А ты можешь мне сказать, как это было?
- Три года назад? Нет, не могу.
- Не можешь? - сказал он. - А сейчас то же самое?
- Сейчас еще сильнее, - сказала она. - Так, как сейчас, еще никогда не было. - Потом она спросила, понизив голос: - Хочешь меня? Возьми меня - и покончим с этим.
- Значит, вот чего тебе хочется - покончить с этим?
- Не знаю. Я хочу, чтобы ты взял меня.
- Этого и я хочу.
- Тогда уведи меня куда-нибудь и возьми меня.
IV
Мужчина сел на велосипед и посадил ее на раму. Они поехали в сторону площади Кавура.
- Куда ты меня везешь?
- Туда, где я ночую.
- Это далеко?
- В конце Симплонского проспекта.
Она чувствовала его у себя за плечом и даже отклонилась назад, чтобы быть еще ближе к нему.
- Что такое? - спросил он.
- Я думала…
- О чем думала?
- Эта зима, все остальные зимы… Все то время, что мы с тобой.
- А разве это время не с нами? Ведь оно не прошло для нас даром.
Под полями ее шляпы, над воротником шубы были ее волосы. Он прикусил их зубами. Они миновали уже виа Понтаччо и ехали вдоль Парка, на земле сияла зимняя белизна, оттеняемая унылым одиночеством голых стволов.
- Какая зима! - воскликнул он.
- Она действительно такая, как о ней говорят?
- Да, - ответил он. - С девятьсот восьмого года.
- С того дня, когда я родилась?
- С той зимы, когда ты родилась.
- Откуда ты знаешь, когда я родилась?
- А разве не ты сама сказала мне? Ты сама сказала мне, когда родилась.
- Я жалею, что тебе сказала.
- Не надо жалеть. Почему ты должна об этом жалеть?
- Потому что я себя сегодня чувствую такой.
- А когда сказала, ты чувствовала себя иначе?
- Совсем иначе. Мне было приятно, что я старше тебя.
- Я люблю тебя и за то, что ты старше меня.
- А мне сегодня хочется быть моложе тебя.
- А разве ты не моложе меня? Ты и моложе меня.
- Мне хотелось бы, чтоб я была моложе лет на десять.
- Да разве это не так? Ты еще намного моложе. Ты совсем девочка.
- Мне хотелось бы, чтобы ты был намного старше меня.
- А я и так старше. Намного старше. Я гожусь тебе в отцы и даже в дедушки.
- Ты ни на один день не старше, чем на самом деле.
- Я старше на сто лет.
- Нет, - сказала она.
- Почему? - спросил он. - Я видел зиму, когда ты родилась.
- Нет, - сказала она. - Это ты родился ради меня.
- Но я видел зиму, когда ты родилась!
- Ты родился, потому что я так хотела. Я родилась и сразу захотела, чтобы ты был. Мне не хотелось, чтобы я была на свете, а тебя не было.
- Ты - моя мама, - сказал он.
- А теперь давай побыстрее, - сказала она.
- Ладно, Берта, - сказал он.
V
Она обернулась к нему - в первый раз с тех пор, как села на раму. Она обернулась и посмотрела на него.
- Ты можешь называть меня Бертой?
- Ах, Берта! А почему мне не называть тебя так? Ведь ты - Берта.
- А ты? - спросила Берта. - Ты кто?
- Разве ты уже позабыла, кто я?
- Как тебя теперь зовут?
- Как раньше. У меня то же имя и та же фамилия.
- А как тебя теперь называют твои товарищи?
- У меня теперь нет настоящего имени.
- Скажи же мне, как они тебя называют.
- Эн-2.
- Эн-2? Я не могу называть тебя Эн-2.
- Я же говорил тебе, что у меня теперь нет настоящего имени.
- Но раньше-то оно у тебя было!
- Раньше я занимался другим делом.
- А почему ты поменял его?
- Тебе бы хотелось, чтобы у меня была прежняя работа?
- Я боюсь твоей новой работы. Возле тебя снова призрак…
- Призрак?
- Да, тот, что в нашем доме. Это платье, которое висит у двери…
VI
Тут Эн-2 затормозил, проехавшись ногой по тротуару, и остановился.
- Слезай, - сказал он.
- Что случилось? - спросила Берта. - Уже приехали?
- Нет, не приехали, - ответил Эн-2.
Она все еще сидела на раме, а он глядел вперед поверх ее головы. Потом она тоже взглянула вперед, увидела, как блестит зимнее небо между двумя нескончаемыми рядами голых деревьев, увидела, что в этом ослепительном свете метрах в двухстах от них неподвижно стоит грузовик и стекло его сверкает на солнце, а поперек улицы неподвижно стоят люди в черном, и палки у них в руках тоже сверкают.
- Облава, - сказал Эн-2.
Берта соскочила на землю.
- Садись обратно, - велел Эн-2.
Люди в черном стали приближаться вдоль обоих рядов толстых деревьев, они опустили к земле концы своих странных блестящих палок. Берта поняла, что это не палки, а винтовки. И увидела, что посреди улицы, посреди этого сверкающего утра идет человек n широкополой шляпе и, оглядываясь на каждом шагу, размахивает над головой длинным черным хлыстом, который извивается и свистит. Человек что-то кричал другим и тряс кулаком над головой, размахивая своим черным хлыстом. Берта села на раму.
- Мы поедем вперед до угла этого квартала, - сказал Эн-2, - потом с поперечной улицы свернем назад по параллельной.
Он двинулся вперед не торопясь. Весь Симплонский проспект под ярким зимним солнцем лежал безлюдный, если не считать этих людей в черном; магазины были закрыты, кафе были закрыты, ставни опущены, развалины холодны и немы. Тридцать долгих секунд понадобилось им, чтобы доехать до угла, они свернули, потратили еще пять секунд, чтобы углубиться в поперечную улицу, - и тут человек с черным хлыстом закричал.
- Не бойся, - сказал Эн-2. - Не пугайся, если они выстрелят.
На поперечной улице он поехал быстрее, вскоре добрался до следующего угла. Казалось, во всем городе есть только этот надтреснутый крик - почти что вой - голос человека с черным хлыстом.
Дальше, в глубине, поперечную улицу тоже преграждали люди с винтовками. В глубине улицы, параллельной проспекту, куда они свернули, чтобы ехать назад, тоже стояли люди с винтовками. Но нигде не раздалось ни единого выстрела, не слышно было грохота трамваев, только издали доносился замирая надтреснутый голос этого муэдзина, этого человека с черным хлыстом.
- Это Черный Пес, - сказал Эн-2, - ты видела его?
- Да, - ответила Берта. - Но здесь тоже не проехать.
- Неважно. Мы сейчас снова пересечем проспект и поедем в другой дом.
- Ты и там живешь?
- Там живут друзья. Там безопасно.
Он сильно нажимал педали, они снова свернули, пересекли проспект, опустив головы, и въехали на поперечную улицу с противоположной стороны.
Берта не смотрела, куда Эн-2 везет ее.
VII
Им открыла женщина, красивая, высокая и худая, с седыми волосами.
- Привет, Сельва, - сказал он.
- Привет, - сказала красивая старуха. - Кого это ты привел ко мне? Это твоя подруга?
- Да, она из наших, - ответил он.
- Жаль! - сказала старуха. - Всегда с тобой кто-нибудь из наших, и никогда я не видела никого из твоих. Женщины у него нет, что ли, у этого мужчины? Нет подруги?
Берта поглядела на Эн-2, как будто растерялась и молчала, не отвечая старухе.
- Давайте, давайте, - продолжала красивая Сельва. - Вам нужно, чтобы я оставила вас одних? Моих ребят обоих нет дома, да и я сейчас ухожу. Можете оставаться хоть до завтра. Вам надо побыть вдвоем?
- Мы напоролись на облаву, вот и поднялись к тебе, - ответил Эн-2.
- Да, я слышала, как кричал Черный Пес, - сказала старуха. - Но все-таки это очень жалко.
- Что жалко?
- Жалко, что она не твоя.
Старуха смело и прямо смотрела на Берту. И сказала:
- А знаешь, ты мне нравишься.
- Она тебе нравится? - переспросил Эн-2. - И мне тоже. - Он почти смеялся. - Она хороший товарищ.
- Да ведь она женщина, вот я о чем тебе говорю, - повысила голос красивая старуха. - Ты что, никогда и не смотришь на нас как на женщин? А надо бы!
Она смело уставилась на Берту, а Берта, которая становилась все серьезней под ее взглядом, не говорила ни слова, не отвечала и выглядела так, словно промолчала всю свою жизнь.
- Ах, Сельва! - сказал Эн-2. Но глаза у него блестели.
- Да, - продолжала Сельва, - я была бы довольна, если бы она оказалась твоей. Я была бы довольна этому, даже если бы она не была из наших. По мне, лучше бы уже она была просто женщина, просто твоя подруга. А что, это в самом деле не так?
- Ио почему, Сельва, - сказал Эн-2, - почему тебе хочется, чтобы она была моей подругой?
И он смотрел на Берту, а в глазах его бегали искорки.
- Почему? - повторил он.
Берта стояла под его взглядом, под взглядом Сельвы, стояла и молчала, и глаза ее безмолвствовали, как она сама, потому что были потуплены.
VIII
- А что же тут странного? - сказала Сельва. - Ничего странного нет. Мы ни разу не видели тебя с подругой, а нам хочется, чтобы у тебя была подруга. Разве мы не можем этого хотеть?
Она смело глядела на них обоих, на мужчину и на женщину.
- Разве мы не можем хотеть, чтобы человек, который нам дорог, имел подругу? Когда у мужчины есть подруга, он счастлив. Разве мы не можем желать человеку счастья? Я желаю тебе счастья.
- Спасибо, Сельва, - сказал Эн-2, - спасибо, но…
- А, чтоб тебя… Никаких "но"! - перебила старая Сельва. - Разве мы не можем желать человеку счастья? Мы для того и делаем наше дело, чтобы люди были счастливы. Какой был бы в нем смысл, если бы оно делалось не для счастья людей? То, что мы делаем, делается для счастья. Разве не так?
- Так, - ответил Эн-2.
- Разве не так? - повторила Сельва, глядя на них обоих. - Нужно, чтобы люди были счастливы, черт подери! А если люди не могут быть счастливы - какой смысл в том, что мы делаем? Скажи ты, девушка. Разве был бы во всем этом какой-нибудь смысл?
- Не знаю, - сказала Берта.
Она оставалась серьезной, могло показаться, что она вообще не ответила; она на миг подняла лицо, но могло показаться, что она вовсе его не поднимала.
- Был бы смысл во всем, что мы делаем?
- Нет, Сельва. По-моему, не было бы.
- А то неужто был бы? Конечно, нет.
- Правильно, Сельва. Ни в чем на свете не было бы смысла.
- Ни в чем на свете не было бы смысла. Верно, девушка?
- Не знаю, - опять ответила Берта.
- А может быть, в чем-нибудь все-таки был бы смысл?
- Нет, - ответил Эн-2. - По-моему, нет.
- Какой смысл был бы в наших подпольных листках? Какой смысл был бы во всей нашей конспирации?
- По-моему, никакого.
- А все товарищи, которых расстреляли! Они ради чего погибли бы? Был бы в этом смысл? Никакого!
- Никакого, Сельва.
- Разве хоть что-нибудь на свете имело бы смысл? Например, бомбы, которые мы изготовляем?
- Да, по-моему, ничего не имело бы смысла.
- Ничего не имело бы смысла. Или, может быть, все равно имело бы смысл убивать наших врагов?
- Нет, не имело бы. По-моему, нет.
- Нет, нет. Нужно, чтобы люди могли быть счастливыми. Если имеет смысл делать что-нибудь, то только ради счастья, чтобы оно было у всех людей. Разве не в этом смысл всего?
- В этом, Сельва.
- Скажи-ка ты, девушка. Разве не в этом смысл?
IX
- Я не знаю, - ответила Берта.
- Не знаешь! - сказала Сельва. - Это ты только так говоришь, а сама отлично все знаешь. Как можно этого не знать?
- Знает она, знает! - вмешался Эн-2. В глазах у него все еще бегали искры. - Как она может этого не знать, по-твоему?
- Я знаю, что она знает, - сказала Сельва. - Ведь и ты это знаешь. - Она смело глядела на них обоих. - И ты знаешь, и она знает не хуже тебя. А все-таки вы несчастливые.
- Мы несчастливые?
- Да, вы оба.
- Ты в этом уверена?
- Уверена. Оба вы несчастливые. - Старая Сельва снова обратилась к Берте: - Правильно, девушка?
Берта выдержала ее взгляд, но не ответила.
- Нет, - сказала Сельва. - Ты приходишь к себе домой - и что ты делаешь? Входишь в свою комнату - и что ты делаешь?
Берта не отвечала.
- Что же ты делаешь? У тебя там есть кровать, ты ложишься. А потом? Что ты делаешь, когда ложишься? Ничего. Ты даже не спишь.
- Не спит? - переспросил Эн-2.
- Не может спать. Она лежит в постели - и ничего. Ничего у нее нет, кроме призрака.
- Призрака? - сказал Эн-2.
- С нею только призрак.
- Смотри-ка ты! - сказал Эн-2. И обратился к Берте: - С тобою бывает призрак?
Берта не отвечала.
- А у тебя разве иначе? - продолжала Сельва. - Что у тебя-то есть в доме? В комнате? Ничего!
- Ничего?
- Даже хуже. У тебя есть платье, которое висит у двери.
- Платье у двери?
- Я сама видела. Женское платье висит у двери.
Эн-2 обратился к Берте:
- Ты слышишь, что Сельва говорит?
- Да, - ответила Берта.
- Она говорит, что у меня возле двери висит женское платье.
- Да, - ответила Берта.
- Вы несчастливые, - сказала Сельва. - У нее нет друга, а у тебя нет подруги. Вы несчастливые.
- Перестань, Сельва! - крикнул Эн-2.
- У вас только призраки есть.
- По-твоему, у Берты нет друга?
- Нет, конечно.
- Мне тридцать шесть лет, - сказала Берта.
- Ну и что? - ответила Сельва. - Да хоть бы и тридцать шесть детей! Но друга у тебя нет и не было никогда.
- Ты много на себя берешь, Сельва! - сказал Эн-2.