Над ним парусом вздулось широкое полотнище. Туго натянутый воздухом шелк едва приметно трепетал от напряжения. Солнце пробивалось сквозь тонкую ткань и оживляло ее искрящимися золотистыми бликами. От купола, словно спицы зонта, тянулись белые стропы. Все в порядке, никаких нарушений.
Поправив ножные обхваты, Кирилл не спеша привязал к ним вытяжной трос и посмотрел вниз. Под куполом парашюта земля показалась иной, чем с самолета, опрятной, ровно расчерченной. Стремительное движение самолета мешало детально разглядеть то, что творится на белесых лентах дорог, на сиреневых и зеленовато-желтых полях, в лесах и в воздухе. А тут все было как на экране.
Поблескивающее на солнце озеро Кириллу показалось небольшим, ярко начищенным подносом, по которому медленно ползли крылатые мухи-парусники. По дорогам мчались крошечные автомобили, тащившие за собой клубящиеся хвосты пыли. Дома стояли коробочками, а пасущиеся коровы походили на разноцветных мошек.
Прямо перед Кириллом, распластав в воздухе крылья, парил ястреб. Он что-то высматривал на земле и не обращал внимания на парашютиста. Хищник был увлечен охотой.
Кочеванов медленно спускался на землю. Дуновение ветра донесло от скошенных полей тонкий запах увядающих трав. От этого вдруг стало необыкновенно весело и хорошо. "Я лечу, как птица", - подумал он и громко засвистел.
Кирилл попросил разрешения прыгнуть с парашютом, и в другой группе. Ему позволили. И вот во второй раз, когда шелковый купол с треском развернулся и медленно поплыл над огромной и покатой землей, юноша понял, что после фабзавуча ему надо идти учиться на летчика.
Но ему не удалось поступить в школу пилотов. Перед самым выпуском "Юный пролетарий" вдруг получил за успехи в физкультуре переходящее знамя горкома. И Кочеванова, как одного из организаторов, неожиданно выдвинули на военно-физкультурную работу в райком комсомола.
Началась новая, очень интересная, но суматошная жизнь: выезды за город, соревнования, слеты, конференции. Кирилл все время куда-нибудь спешил и, конечно, не мог, как прежде, аккуратно посещать клуб водников. Дядя Володя хмуро наблюдал за ним, а однажды, когда Кирилл явился с большим опозданием, не выдержал и сказал:
- Я очень рад, что ты вышел в вожаки молодежи. В этом, видно, есть доля и моего труда. Но я не могу позволить тебе нарушать дисциплину. Не возражай, понимаю: райкомовец не располагает своим временем. Я и не упрекаю тебя. Мне надо сохранять порядок. Если тебе будет позволено нарушать дисциплину, и с других я не смогу взыскивать. Очень не хочется терять тебя, но, если ты еще раз опоздаешь или не явишься, - отчислю. Это вовсе не значит, что мы с тобой поссоримся и расстанемся навсегда. Просто на несколько месяцев до лучших, более спокойных времен ты прервешь занятия.
Кирилл дал слово не подводить дядю Володю, но не сумел сдержать его: сперва пленум райкома, а затем совещание в Городском совете физкультуры помешали ему попасть на занятия боксом. Новая работа, как стремительный поток, увлекла его и закружила в водовороте. Он и сейчас не видел конца этому бурному плаванию.
Глава четвертая
После отбоя ко сну Кирилл нашел в своей комнате записку Гарибана:
"Дорогой Кирилл Андреевич, отдых кончается, пора за дело. Надо согнать лишний жирок, наладить дыхание и вновь приучить сердце к большим физическим нагрузкам.
Папиросы ликвидируем. Те, что были в пачке, я забрал. Если существует запас - уничтожьте. С курением надо покончить раз и навсегда.
Ваш режим: подъем в семь. Зарядка, завтрак, прогулка. На прогулке прогрейте мышцы, закончите ее кроссом вокруг озера. Вернувшись, поработайте на снарядах. Больше внимания уделяйте скакалке: носите ее всюду и прыгайте в разном темпе.
Рацион я Вам уже назначил. Занятия под наблюдением тренера начнутся, когда втянетесь в повседневный режим. Расписание повешено над постелью. Надеюсь, что Вы будете исполнительны и точны.
Желаю успехов. Е. Гарибан".
Над постелью действительно висело приколотое булавками расписание занятий на всю неделю.
- Крепко дело поставлено! - вслух произнес Кирилл. - С завтрашнего дня впрягайся. Ну что ж, пора подтянуться. Но на большее, Евгений Рудольфович, не рассчитывайте. Я не перебежчик и на приманку не клюну. Просто использую путевку так, как полагается.
Утром ровно в семь часов послышался громкий стук в дверь.
- Подъем! - сообщила дежурная.
Кирилл вскочил с постели и распахнул окно. В комнату потянуло прохладой. На пестрых кустах и серой, пожухшей от заморозков траве серебрилась обильная роса. В паутине, протянутой меж высоких былинок, застряли мельчайшие росинки. Казалось, что пауки всюду вывесили сотканные из блесток гамачки.
"Эх, пройтись бы по росе!" Недолго раздумывая, Кирилл взобрался на подоконник, в одних трусах выскочил в парк и, подбежав к молодому деревцу, встряхнул его. Обдавший его дождь был таким холодным, что юноша невольно вскрикнул и начал растирать ладонями покрывшуюся пупырышками кожу.
Проделав зарядку, Кирилл босиком пробежал по мокрой, обжигающей ступни траве и поспешил в душевую. Под теплыми струями онемевшие от росы ноги согрелись.
Насухо вытершись, Кирилл надел тренировочный костюм и заглянул в столовую. Там еще никого из спортсменов не было. Он быстро съел все, что полагалось на завтрак, взял скакалку и отправился к озеру.
Если бы на этой прогулке его увидел кто-нибудь из посторонних, то решил бы, что в лес попал помешанный человек. Кирилл шел вприпрыжку, скакал то на одной ноге, то на другой через веревочку или вдруг начинал пинать кулаками воздух, загоняя невидимого противника в кусты. Иногда он подпрыгивал, хватался за толстый сук дерева и подтягивался. У канав он обязательно разбегался и прыгал.
Так Кирилл добрался до озера и, найдя тропу, побежал вокруг него. По пути мелькали рубиновые ягоды боярышника. Иногда вдруг вспархивали дрозды, собиравшиеся в стаи, и живыми комками облепляли ветви деревьев.
Дыхание стало стесненным, когда Кирилл одолевал подъем в гору, но это состояние длилось недолго, на спуске он почувствовал облегчение и постепенно стал дышать полной грудью.
В парке он несколько замедлил бег и вскоре перешел на шаг. На дорожке для прыжков в длину он заметил Ирину Большинцову. Девушка была в синем летном комбинезоне и пилотке. Зажмурив глаза, она медленно двигалась, вслух отсчитывая мелкие - длиной в ступню - шажки, чтобы определить, с какого места брать разбег для точного прыжка. Ирина так была занята счетом, что шла покачиваясь, как лунатик.
- Ира! - окликнул он ее.
Она открыла глаза и с досадой сказала:
- Опять сбилась. Не мог хоть минутку подождать.
- Ты бы рулеткой промерила.
- Нет, так лучше.
- Навряд ли. Ты что - в прыжках решила специализироваться?
- Приходится, хотя у меня лучше идет бег. Гарибан секундомером проверил и предложил отрабатывать прыжки. Я понимаю, в чем дело: он боится, что опять обставлю его любимицу Кальварскую.
- Разве когда-нибудь так было? - не поверил Кирилл.
- Было. Правда, давнее дело, я еще в девятом классе училась. В "Науке" почему-то не пришла на соревнование студентка, а тут я подвернулась. Ребята знали, что классного места не возьму, но им важно было выставить любую, лишь бы не сняли очков. Кальварская и тогда была задавалой…
Ирина вспомнила, как Зося, увидев ее на старте, пренебрежительно спросила у тренера:
"А этот заморыш откуда?"
А Гарибан, тогда еще не такой массивный и благодушный, взглянул на Ирину, словно на червяка, и ответил:
""Наука" дикую выставляет. Сегодня тебе опасна только Заварыкина. Следи за ней, не дай обойти".
Ирина по неопытности после выстрела вырвалась вперед. Она мчалась во весь дух, чтобы никто не мог догнать ее.
Первую треть пути Большинцова была впереди, но, увидев в вялых складках губ Гарибана, вышедшего к бровке, презрительно жалостливую ухмылку, как бы говорившую: "Ну куда ты вынеслась, дурочка, уступи другим", - она оглянулась, запнулась за кочку и сбила себе дыхание.
Вскоре Ирина почувствовала, как ноги ее стали деревенеть. В боку закололо. Легкие словно сдавила какая-то тяжесть. Казалось, что еще секунда-другая - и в груди что-то оборвется.
Ирина убавила шаг, она не бежала, а почти брела спотыкаясь. Но тяжелое состояние не проходило. Вот ее обогнала одна спортсменка, другая… Настигавшая Кальварская не хотела обходить слева. С презрением и злостью она выкрикнула:
"Сойди с бровки, заморыш!"
У Ирины перед глазами все туманилось, она невольно уступила место обидчице. Ей хотелось упасть на землю и не двигаться. Так плохо ей еще никогда не было. На вираже Ирина не заметила бровки, носком резиновых тапочек копнула дерн и больно ушибла палец. Боль заставила вздохнуть полной грудью. И от этого бегунья почувствовала облегчение, синеватый туман перед нею рассеялся. Сделав еще два-три глубоких вздоха, она увидела впереди спортсменок, ушедших от нее метров на сорок.
"Догнать… Пусть хоть лопнет сердце!"
И зрители на стадионе увидели, как ожила обессиленная и только что спотыкавшаяся девочка. Ноги ее опять замелькали с прежней быстротой. Эта узкоплечая и тоненькая школьница обгоняла рослых легкоатлеток и стремительно неслась дальше, словно у нее прибавлялись все новые, и новые силы.
Перед глазами Ирины возникали то скамейки со зрителями, то желтый квадрат баскетбольной площадки, то зеленое поле и сетка футбольных ворот. Неведомая сила и злость толкали ее вперед.
Вдруг она увидела перед собой развевающиеся волосы Кальварской, вырвавшейся вперед, ее гладкую шею, пышные плечи и белую майку, промокшую меж лопатками от пота.
"Ага, ты устала! Тебе не легче, чем мне", - подумала Ирина и потребовала:
"Бровку! Дорогу, дылда!"
Она обогнала Кальварскую на вираже и, стиснув зубы, напрягая последние силы, понеслась по прямой к судьям, стоявшим с секундомерами.
Она впервые в жизни сорвала финишную ленточку и пронесла ее на груди шагов десять.
Зрители вскочили с мест, они шумно приветствовали неожиданную победительницу.
Футбольное поле было ослепительно зеленым, Ирина упала на него и, ткнувшись лицом в прохладную траву, от неимоверной усталости, перенапряжения и радости заплакала.
Ее подхватили какие-то парни.
"Нельзя лежать… походи, успокойся", - советовали они.
Ирине не хотелось показывать своих слез, она вырвалась от парней и убежала в сторожку к бабке Маше.
- Значит, у вас с Кальварской старые счеты. А кто она, откуда? - спросил Кочеванов.
- Говорят, учится в Институте иностранных языков… На последнем курсе. А почему ты ею интересуешься?
- Да так просто, из любопытства.
- Смотри, Кирилл, не попадись, она мастерица кружить головы.
Чувствуя дружеское расположение Ирины, Кирилл решил с ней посоветоваться:
- Слушай, Ира, я, кажется, попал в дурацкую историю…
Он рассказал ей о дяде Володе, о заигрываниях Гарибана, о его последнем письме и спросил:
- Могу ли я здесь тренироваться, не будет ли это походить на предательство по отношению к Сомову?
- Ты же не переходишь к Гарибану? Я тоже не собираюсь с ним связываться, но, по секрету скажу, втихомолочку тренируюсь, бегаю в лесу по четыре-пять километров. Хочешь, вместе будем?
- С удовольствием, а то одному скучно.
- Значит, заговор. Выбегай сразу после завтрака на эту тропу. Встретимся за ручьем.
* * *
Ирина оказалась покладистым спутником. Кирилл чувствовал себя с ней почти так же свободно, как с парнем. За Ириной не надо было ухаживать, остерегаться рвов, широких канав. Она преодолевала препятствия с такой же легкостью, как и он, напевала на ходу и казалась неутомимой.
Ее завидная самостоятельность, спокойствие, умение не докучать, веселый и легкий нрав располагали к себе. "Чем же она привлекает? - не мог понять Кирилл. - Фигура мальчишеская, лицо, когда зарумянится, бывает красивым, но чаще всего неприметное. Правда, глаза у нее особенные: не карие, а скорей пестрые, с золотинкой".
Внимательный наблюдатель, конечно, установил бы, что за последние дни Ирина несколько изменилась: ее волосы стали волнистыми, облупленный носик припудривался, вместо комбинезона надевались тонкие блузки и хорошо отутюженные тренировочные брюки. Лицо девушки при встрече с Кириллом вспыхивало румянцем, а глаза темнели. Даже походка у нее словно стала легче, грациозней. Но Кирилл этого не замечал. Ему нужен был товарищ для кроссов. Поэтому и в голову не приходило, что она, как все другие девушки, может быть нежной, мечтать о большой любви. "Ирина - летчица, и по духу, по повадкам своим ближе к мальчишке-сорванцу", - уверял он себя.
Все же и летчица иногда была по-детски беспомощна: то Ирине нужно было вытащить мошку, попавшую на бегу в глаз, то растереть ногу, ушибленную о корневище, то поймать жука, пробравшегося за ворот. Пока Кирилл выполнял ее просьбу, Ирина сидела присмиревшей и, жмурясь не от боли, а от смущения, в то же время испытывала удовольствие от прикосновения его рук.
В тренировках быстро проходили дни. Появился тренер-массажист - губатый и плосконосый детина лет тридцати восьми. Он говорил как-то путано и имел дурную привычку через каждые два слова вставлять ненужную фразу "знаешь-понимаешь". Тренер надевал "лапу" и учил бить по ней с разных положений. Все занятия он сводил к силовым упражнениям и отработке крепкого, "коронного" удара, а к кроссам, прыжкам и общей физической подготовке относился скептически.
- То будет, знаешь-понимаешь, для балерин, не зарядка боксеру, - говорил он. - У кухни - да. Часик-другой порубишь дрова, знаешь-понимаешь, чтоб сук был крепкий. Тогда тебя всякий бойся.
Часто на тренировках неожиданно появлялся Гарибан. Подбоченясь, он наблюдал за работой боксера и тренера. Затем, как тонкий ценитель, сам надевал "лапу" и проверял быстроту реакции Кирилла и запас его приемов. На последнем занятии он сказал:
- Вам не мешало бы провести несколько спаррингов с Яном Ширвисом. Вы одного веса. Пора определиться, кому нужно сбросить лишние килограммы и перейти в другую весовую категорию.
- А зачем? - спросил Кирилл.
- Это вы поймете после спаррингов, - уклончиво ответил Гарибан.
После обеда Кочеванов получил письмо и посылку от райкомовских товарищей. В посылку, видимо, каждый вносил свой вклад, потому что рядом с папиросами "Северная Пальмира" лежала пачка печенья "Птибер", с банкой килек - бутылка виноградного вина. Ребята даже не забыли прислать бритву, носки, мыльный порошок и несколько старых газет.
В шутливом письме, написанном на большом листе разными почерками, Балаев сделал примечание:
"Кирилл, а ты, как мы замечаем по газетам, зря времени не теряешь: снимаешься с весьма симпатичными девицами. Не влюблен ли? Чего доброго, знаменитостью станешь. В случае чего - не забывай. Кто бы мог подумать, что у нас под боком скрывается такой талант! Давай "открывайся", только помни, что и другие еще не отдыхали. Обнимаем в двадцать рук.
Глеб".
Кирилл развернул газету и увидел на третьей полосе большое фото: картинно вскидывая ноги, бежит Кальварская с развевающимися волосами, а на втором плане стоят они с Гарибаном. Подпись под фото сообщала: "Главный врач и тренер спортивно-оздоровительного лагеря Е. Р. Гарибан наблюдает за тренировкой 3. Кальварской".
Справа была напечатана заметка с броским заголовком: "Смелость, чуткость, индивидуальный подход".
"Цель спортивно-оздоровительного лагеря, созданного профсоюзами по инициативе обкома комсомола, - в кратчайшие сроки выявить и подготовить талантливую молодежь, способную защищать спортивную честь нашего города. Судя по первому составу, мы скоро услышим немало новых имен, которые заставят потесниться прославленных мастеров.
Подготовкой способной молодежи занят известный педагог и врач - Евгений Рудольфович Гарибан. В беседе с нашим корреспондентом он сообщил, что лагерь существует всего несколько месяцев, но и за это короткое время многие юноши и девушки сумели обрести хорошую спортивную форму. Мастер спорта 3. Кальварская в беге показывает время, близкое к рекорду. А. Северов, прыгающий с шестом, берет высоту, превышающую четыре метра. Выявились новые метатели, прыгуны в длину, тяжелоатлеты, боксеры.
Неправильное, а порой бездушное отношение к физкультурникам мешает проявиться ярким талантам. Например, боксеру Кочеванову пришлось бросить занятия только потому, что к нему не было индивидуального подхода, педагогическое воздействие подменялось мелочными придирками. Если бы не вмешательств товарища Гарибана, не был бы открыт своеобразный талант. Почти то же самое случилось и с очень темпераментным, резким боксером Ширвисом, которого почему-то стали переучивать, хотя он легко побеждал перворазрядников. Сейчас юноши занимаются под наблюдением опытного тренера.
"Мы стараемся избегать подобных ошибок, - сказал в заключение Е. Р. Гарибан. - Вся работа в нашем лагере проводится на строгой научной основе при индивидуальном и чутком подходе к спортсменам"".
Прочитав заметку, Кирилл возмутился:
- Чистейшее вранье! Как мог он наплести такое корреспонденту?
Представив себе дядю Володю и ребят, прочитавших газету, Кирилл сжал кулаки и стиснул зубы от негодования.
В комнате не сиделось, он выбрался в парк и пошел к озеру.
"Ребята, конечно, поносят меня. Для них я перебежчик и предатель, - думал он. - По-иному, впрочем, и не назовешь. Ирина не зря предупреждала. Вот тебе и простодушный добряк!"
Кирилл шагал по лесу, не разбирая тропы. Кусты цеплялись за его одежду. С деревьев кружась падали листья. В некоторых местах они покрывали землю толстым слоем и шуршали под ногами.
"Что же предпринять? Поругаться с Гарибаном? - размышлял Кирилл. - Но что это даст? Надо бы начистоту поговорить с Сомовым. Он поймет. Дело не только в боксе, а во всей моей жизни. Проходит еще одна осень. Приблизился ли я хоть на шаг к летной школе? Нет. Надо что-то ломать, действовать решительно… Эх, если бы сегодня можно было вскочить в какую-нибудь попутную машину и уехать!"
Подул резкий ветер с дождем. Он гнал мелкие листья березы, походившие на мечущихся желтых бабочек. Озеро точно осело, сделалось фиолетовым и у тростников покрылось пеной.
Кирилл вытер мокрое лицо рукавом и побежал к дому.
Колокол звал к чаю. Кирилл миновал столовую и направился к главному врачу.
Евгений Рудольфович любил неспокойную осеннюю погоду. Посвистывая, он аккуратно укладывал на полки шкафа сверкающие стеклом и никелем приборы. Гарибан удивился неожиданному приходу райкомовца. Внимательно вглядевшись во взволнованное лицо Кирилла, он как можно спокойней спросил:
- Что нас привело сюда? Почему такое сверкание в глазах?
В голосе его чувствовались снисходительная ирония и благожелательность. Кириллу хотелось сбить этот тон, и он сухо спросил:
- Никто сегодня не едет в город?
- А что стряслось?
- Надеюсь, вы читали статью в газете?
- Какую статью? О чем?
- Ту, в которой написано, что меня якобы кто-то угнетал и кто-то вызволил из небытия.
- А разве это не так? Корреспондент что-то напутал? - спрашивал Гарибан, разыгрывая добродушное удивление.
- Я не собираюсь уходить от Сомова, - ответил Кирилл.