Борман похлопал его по плечу и пошел вниз по пандусу, в темноту.
Восемь
Напряжение, ощущавшееся в самолете, рассеялось не сразу, поскольку, пока они летели над Берлином, русская артиллерия, казалось, вела за ними охоту. Во многих районах города разгорались пожары, и в темноте слышался треск электрических разрядов, когда снаряды один за другим поражали цели.
- Такое не забудешь, не так ли, майор? - сказал Штрассер, глядя вниз, наблюдая процесс полного уничтожения. - "Сумерки богов".
- Нам, для полного удовольствия только партитуры Вагнера и не достает, - сказал Риттер. - Нас, немцев, добросовестно тренировали ценить совершенство.
- О, могло быть хуже, - возразил Штрассер. - Мы могли оказаться там, внизу.
Что-то ударило в фюзеляж, самолет сильно тряхнуло.
- Зенитки! - крикнул Бергер. - Снижаюсь!
Он неожиданно и круто бросил самолет в штопор, который длился, казалось, вечность. Рев двигателя достиг предельной высоты, и, наконец, и только тогда, когда разрывы оказались, действительно, очень близко, Бергер потянул на себя колонку управления, и выровнял машину.
Гоффер едва успел отвернуться, как у него открылась сильная рвота. Штрассер сказал с едва заметным презрением в голосе:
- У вашего главного сержанта желудок этого не принимает.
- И что? - спросил Риттер. - Мне говорили, что гранд-адмирал Денитц страдает морской болезнью каждый раз, как выходит в море, но он величайший моряк Германии.
Постепенно пожары и вспыхивающие на земле точки взрывов растворились в ночи. Бергер прокричал, чтобы его услышали на фоне рева двигателя:
- Вот что я вам скажу: мы выбрались. Никогда не думал, что у нас получится. Ни секунды.
- Вы молодец, - похвалил Штрассер. - Прекрасный образец летного мастерства.
Риттер сказал, неожиданно почувствовав раздражение.
- Еще не выбрались из леса.
- Чепуха, - прокричал Бергер. - Дальше все пойдет как по маслу.
И он оказался прав, при тех общих условиях для них все складывалось наилучшим образом. Они летели сквозь ночь на высоте пятисот футов, в темноте, в проливной дождь. У Бергера с губ не сходила легкая улыбка, он явно был собой очень доволен.
Гоффер уснул. Штрассер, занявший место рядом с Бергером, делал записи в своем дневнике, пользуясь светом от панели управления. Риттер курил сигарету и, наблюдая за ним, задавался вопросом, что вершится в голове, за этим спокойным невыразительным лицом, но занятие казалось бессмысленным. Такая же напрасная трата времени, как поиск ответа на вопрос: какого черта он здесь оказался.
Как в шахматной партии. Делаешь ответный ход в зависимости от предыдущего хода. Совершенно открытая ситуация. Нет возможности узнать, чем кончится, пока не кончено. В сущности, какое это имеет значение? Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
Проснулся он мгновенно, как только рука коснулась его плеча. Штрассер сказал:
- Мы рядом с Плауэном. Бергер пытается разбудить посадочную полосу.
Риттер посмотрел на часы и с удивлением увидел, что уже три. Он обратился к Гофферу:
- Как ты себя чувствуешь?
- Лучше, майор, гораздо лучше. Травить больше нечем. Я всегда плохо переносил полеты, любые полеты. Помните тот транспортный самолет, на котором нас вывезли из Сталинграда?
Бергер говорил, используя микрофон на горле:
- Рыжая лисица, это Валгалла. Вы меня слышите? - Ответом был только треск статических помех. Он попытался снова, покрутив один из циферблатов. - Рыжая лисица, это Валгалла. - В следующее мгновенье пришел голос, перекрывший статический шум.
- Валгалла, это рыжая лисица. Слышу вас с интенсивностью пять.
- Я сажусь на дозаправку, в соответствии с договоренностью. Какая у вас ситуация?
- Сильный дождь, легкий наземный туман, видимость приблизительно 150 ярдов, мы поставим для вас посадочные огни.
- Все прелести домашнего уюта, - сказал Бергер. - Спасибо. - Прошла минута, и в темноте по правому борту вспыхнули две параллельные линии огней. - Я вижу вас теперь, - сообщил Бергер. - Иду на посадку. - Он развернулся по ветру и начал снижение.
Риттер спросил:
- Мы здесь задержимся?
- Ровно настолько, сколько нужно для заправки баков, - ответил Штрассер. - Нам еще далеко лететь.
Они снижались среди дождя и тумана навстречу огням, неожиданно взвизгнули шины при ударе о землю, когда Бергер усилил торможение, самолет замедлил свой бег, хвост опустился.
И тут у Бергера вырвался крик изумления, поскольку грузовики, которые появились из темноты с обеих сторон и неслись к ним, имели на бортах нарисованные красные звезды.
- Прочь отсюда! - крикнул Штрассер.
Бергер увеличил обороты двигателя. Солдаты в грузовиках сразу начали стрелять. Пулей разбило одно из боковых окон. Риттер взял "Шмайсер" и, выставив его в окно, послал длинную очередь. В это время они уже снова разбегались по взлетной полосе, грузовики старались держаться с ними вровень, но эту гонку они проиграли. Бергер взял на себя колонку управления, и самолет пошел на подъем, во тьму.
Они поднялись на три тысячи футов. Штрассер спросил:
- Что теперь?
В первый раз он утратил хладнокровие и выглядел, действительно, обеспокоенным. В силу непонятных причин, это показалось Риттеру утешительным до странности.
- В данный момент я с точностью знаю только то, что топлива у меня осталось на сорок минут, и это включает резервный бак, - сказал Бергер. И в этот кризисный момент он обратился к Риттеру. - Посмотрите по местной карте "Люфтваффе", она сверху. Что есть вблизи наших рубежей в пределах пятидесяти миль к югу отсюда.
Риттер разложил карту на коленях и включил свой фонарик.
- Есть место под названием Плодин, обведенное красным, примерно в сорока милях. В соответствии с кодами, это значит, что там резервная фидерная станция. Что это может быть?
- Часть системы поддержки для ночных истребителей. Место, где они могут сесть, если у них проблемы. Ангар и единственная полоса, как правило, трава. Возможно, до войны это был частный летный клуб. Я попробую их запросить.
- Вы запрашивали в прошлый раз, - напомнил Штрассер. - Вам ответили на прекрасном немецком, а что получилось?
- Хорошо. Что вы хотите, чтобы я сделал? - спросил резко Бергер. - Я не могу увидеть, во что мы садимся, пока не спущусь, потому что первые признаки рассвета появятся не раньше четырех. За двадцать минут до того, по моему разумению, у меня кончится топливо. Вы, возможно, читали, что в подобных ситуациях люди, обычно, прыгают. К сожалению, у нас только один парашют, да и на том я сижу.
- Ладно. Я вас понял, - сказал Штрассер. - Делайте, как считаете нужным.
Он сидел, играя желваками, крепко сжимая кулаки. "Он злится, - подумал Риттер. - Сильно злится, потому что впервые не он командует. Не он контролирует ситуацию. Не он задает игру, а игра правит им".
Бергер говорил открытым текстом:
- Это "Физлер Сторч АК-40" вызывает Плодин. У меня опасно мало топлива и я нуждаюсь в немедленной помощи. Отзовитесь, пожалуйста.
Отклик последовал немедленно. Голос сказал настойчиво:
- Советую попытаться в другом месте. Мы совершенно отрезаны русскими войсками с семи часов вечера.
- Боюсь, у меня нет выбора, - сказал ему Бергер. - Расчетное время моего прибытия ноль-три-сорок. Пять минут после этого, и, если я буду еще в воздухе, я пикирую.
Наступило молчание, только треск статических помех, затем пришел голос:
- Хорошо, мы сделаем, что сможем.
- Вот так, джентльмены, пробуем еще раз, - сказал Бергер и начал снижение.
Сбоку от полосы горели два самолета.
- Дороговато для посадочных огней, но я благодарен, тем не менее, - сказал Бергер.
Здесь была пара ангаров, маленькая башня управления и комплекс домиков в сотне ярдов от полосы, рядом с домиками стояло несколько грузовиков. Когда самолет приземлился, они не услышали ни звуков боя, ни стрельбы, только два горящих самолета сбоку от полосы, старый "Дорнье 17" и ночной истребитель "JU 88s".
Бергер подвел самолет к башне управления, с полдесятка человек наземной бригады обслуживания бежали к ним, двое из них несли блокираторы колес. Открылась дверь, и в освещенном проеме появился офицер.
Он был оберлейтенантом, форменный китель "Люфтваффе" расстегнут на шее. Лет двадцати трех-двадцати четырех, давно не брившийся и очень усталый.
Бергер протянул руку.
- Хайни Бергер. Вижу, не очень беспокоитесь по поводу затемнения?
- Какой смысл? - сказал оберлейтенант. - С этими-то двумя, что сияют как свечи на рождественской елке. Наш водопровод был разрушен первой же бомбардировкой, так что у нас нет возможности погасить огонь. Кстати, моя фамилия Френкель.
- Вы здесь командуете? - спросил Штрассер.
- Да. Командующий, капитан Хаген, погиб прошлой ночью. Русские танки окружили нас в одиннадцать часов и обстреляли постройки из пулеметов.
- И не было пехотной атаки? - поинтересовался Риттер.
Френкель принял во внимание мундир, Рыцарский крест с дубовыми листьями и мечами, и распрямил плечи.
- Нет, они держались в тени, штурмбаннфюрер. Окружали нас опять примерно час назад, тогда и подожгли самолеты.
Риттер пошел вперед к темным силуэтам. Везде попадались тела погибших, а в дальнем конце взлетно-посадочной полосы еще один "Юнкерс" уткнулся носом, задрав хвост, огромная рваная борозда в земле указывала место, где он приземлился на брюхо.
Он повернулся и пошел обратно к остальным.
- Сколько человек у вас осталось?
- Полдесятка, - ответил Френкель. - Летные бригады этих машин все ушли до того, как нас обстреляли. Потом здесь несколько человек из ваших людей. Прибыли вчера ночью до прихода русских. Они сейчас в тех домах. Это их грузовики там. Четыре штуки.
- Из моих людей? - удивился Риттер. - Догадываюсь, вы понимаете под этим СС. Из какого подразделения?
- Айнзатцгруппен, штурмбаннфюрер.
Риттер побледнел. Он схватил Френкеля за китель на груди.
- Не смейте ставить на одну доску этих мерзавцев и Ваффен-СС, вы меня слышите?
Айнзатцгруппен, группы устрашения или специализированные диверсионно-десантные группы, были созданы Гиммлером перед вторжением в Россию. На деле, это были команды ликвидаторов, которые набирались в германских тюрьмах и доукомплектовывались офицерами СД и Гестапо. Иногда туда отправляли в качестве наказания солдат Ваффен-СС, признанных виновными в криминальных преступлениях. Выражение: отбросы общества как нельзя лучше характеризует их состав.
Штрассер подошел к ним и оттащил Риттера.
- Спокойней, майор. Успокойтесь. Что они там сейчас делают?
- Пьют, - сказал Френкель. - У них есть несколько женщин.
- Женщин?
- Девочек, из лагеря. Мне показалось, они еврейки.
Установилось неприятное молчание. Бергер сказал, кивнув на горевшие самолеты:
- Почему они не улетели отсюда на этих самолетах, пока было можно?
- В первую очередь потому, что сели из-за недостатка топлива, а у нас его тоже не было. Кончилось еще полмесяца назад.
- Так, топлива нет, - выговорил Штрассер. - Но у вас непременно должно быть немного. "Сторчу" много не надо. Разве не так, Бергер?
- Хотя вам и нужно-то галлонов десять, но у меня их нет, - сказал Френкель.
Бергер посмотрел на "Юнкерс" в дальнем конце полосы, на тот, что совершил аварийную посадку.
- А как с тем? У него в баках что-нибудь осталось?
- Мы откачали у него из баков топливо две недели назад. - Френкель немного замялся. - Возможно, там осталось еще несколько галлонов, но, определенно недостаточно, чтобы вы смогли далеко улететь.
Неожиданно они услышали взрыв смеха и пение, донесшееся из домиков.
Риттер обратился к Бергеру:
- Если я не ошибаюсь, то рабочей лошадке, вроде "Физлер Сторч", чтобы летать, не обязательно нужно высокооктановое авиационное топливо?
- Нет. Он будет функционировать и на значительно хуже очищенном сырье. Конечно, это скажется на рабочих характеристиках.
Риттер кивнул на домики.
- Вон там четыре грузовика. Я полагаю, у них баки на сорок-пятьдесят галлонов. Это подойдет?
- Не вижу, почему нет, особенно если мы сможем что-то откачать из "Юнкерса" и смешать их.
Риттер обратился к Френкелю:
- Вы не возражаете?
Оберлейтенант кивнул.
- Я не возражаю, но у джентльменов из айнзатцгруппен могут быть другие планы.
Штрассер сказал:
- Мы выполняем специальную миссию, представляющую особую важность для Рейха. Мое предписание подписано самим фюрером.
- Сожалею, дорогой, но в Германии сегодня творятся странные вещи, - сказал Френкель. - В действительности, есть такие, кому это до лампочки. И я подозреваю, что те, о ком речь, относятся именно к этой категории.
- Тогда нам придется позаботиться об изменении их воззрений, - сказал Риттер. - Сколько их там?
- Тридцать или около того.
- Хорошо. Распорядитесь, чтобы двое ваших людей занялись откачиванием топлива из "Юнкерса". Остальных отправьте к грузовикам. Я займусь этими…, - Он замялся. - Этими джентльменами из "Айнзатцгруппен". - Он обернулся к Штрассеру. - Вы согласны?
Штрассер слегка улыбнулся.
- Дорогой мой Риттер, я ни за что не согласился бы это упустить.
Ни души не оказалось около грузовиков, не были выставлены часовые и на лестнице у двери в столовую. Риттер быстрым шагом шел по территории, Штрассер следовал на шаг позади.
- Я, должно быть, сошел с ума, - сказал Штрассер.
- О, не уверен. Как мы обычно говорим об просиживающих стулья ублюдках из штаба, человеку полезно время от времени оторвать задницу и прогуляться на фронт, чтобы посмотреть каково приходится настоящим солдатам. Небольшая разминка для поднятия духа, рейхсляйтер.
Он остановился у подножия лестницы, чтобы подтянуть перчатки. Штрассер сказал:
- Почему вы меня так называете, майор?
- Вы хотите сказать, что я ошибся?
- По моим сведениям, рейхсляйтер Мартин Борман в настоящее время находится в бункере фюрера в Берлине. Даже в наши дни, потребовалось бы чудо, чтобы один человек оказался одновременно в двух местах.
- Достаточно просто, если иметь двойника.
- Тогда возникает проблема, кого считать двойником, - сказал Штрассер. - Забавно, но существенно. Я думаю, вы с этим согласны.
- Правда ваша, - сказал Риттер. - Но только рассуждая чисто академически. - Он иронически улыбнулся. - Теперь можем идти внутрь?
Он открыл дверь и вошел в освещенное помещение. Сначала их появления просто не заметили, что и не удивительно, поскольку толпившиеся вокруг стола люди были пьяны. В дальнем углу комнаты находилось примерно с десяток девушек. Волосы взъерошены, одежда порвана, лица потемнели от грязи. Именно их лица вызывали интерес. Тусклые глаза, полные безнадежности, взгляд пойманного животного, ожидающего нож мясника.
В конце самого длинного стола сидел дородный хауптштурмфюрер. Это было воплощение человеческой жестокости с узким разрезом глаз и высокими славянскими скулами. Он удерживал у себя на коленях маленькую темноволосую девушку, крепко обхватив ее одной рукой за шею, другая его рука нашла себе занятие у нее под юбкой. Девушке едва ли было больше шестнадцати лет.
Первой Риттера увидела именно она, ее глаза расширились от удивления, и хауптштурмфюрер, почувствовав, как она замерла, проследил за ее взглядом.
Риттер стоял руки на бедрах, ноги слегка в стороны, словно холодный ветер ворвался в комнату, словно сама Смерть пришла к ним присоединиться. Хауптштурмфюрер сразу оценил великолепный черный мундир, награды, темные глаза под козырьком фуражки, серебряный блеск "мертвой головы".
- Полагаю, вы являетесь здесь командиром? - спокойно сказал Риттер.
Капитан столкнул с коленей девушку и встал. В комнате стало абсолютно тихо.
- Так точно, - ответил он. - Грушетский.
- Украинец, - сказал Риттер с явным презрением. - Я так думаю.
Грушетский покраснел от гнева.
- А вы, собственно, кто, черт побери?
- Для вас, старший по званию, - спокойно сказал Риттер. - Вам известно, что в окружающей темноте скрываются русские, у которых может возникнуть желание заняться вами более чем мимоходом, а вы не удосужились даже выставить часовых.
- Нет нужды, - возразил Грушетский. - Они не появятся до рассвета. Я знаю, как они действуют. Мы уедем отсюда задолго до них. А пока…, - Он обнял девушку и прижал ее к себе.
- Сожалею, - сказал Риттер. - Боюсь, вы никуда не сможете уехать. Нам нужен ваш бензин для нашего самолета.
- Что вам нужно? - выкрикнул Грушетский.
- Покажите ему ваше предписание, - обратился Риттер к Штрассеру. Он снова посмотрел на девушку, не обращая внимания на Грушетского. Потом прошел в другой конец помещения и посмотрел на остальных девушек.
Штрассер сказал:
- Я вам его прочту. От вождя и государственного канцлера. Совершенно секретно. Я уверен, что вы узнаете подпись в конце страницы. Адольф Гитлер.
- Да, но он в Берлине, а мы здесь, - возразил Грушетский. - И вы получите бензин из баков только через мой труп.
- Это нетрудно организовать, - сказал Риттер и щелкнул пальцами. Окно разлетелось, и в нем появился "Шмайсер", а за ним улыбающееся лицо Бергера. Дверь распахнулась, на пороге появился Гоффер, тоже со "Шмайсером" в руках.
- Видишь, - обратился Риттер к девушке, которую теперь отпустил Грушетский. - Еще можно надеяться на лучшее в этом худшем из всех возможных миров. Как тебя зовут?
- Бернштейн. Клара Бернштейн.
Он мгновенно распознал ее акцент.
- Француженка?
- Это в свидетельстве о рождении, а для ваших ублюдков, я еще одна грязная жидовка.
Возникло странное чувство, что они остались наедине.
- Что ты хочешь от меня? Чтобы я сказал, что сожалею? - спросил ее Риттер по-французски. - Это поможет?
- Ничуть.
- Тогда действуй, Клара Бернштейн. Уходи сейчас вместе со своими подругами. В темноте, за проволочным заграждением, установленным по периметру, находятся русские солдаты. Я предлагаю вам им сдаться. Поднимите руки вверх и кричите изо всех сил. Я думаю, они вас подберут.
- Слушайте, что происходит? - резко спросил Грушетский на своем убогом немецком.
Риттер повернулся к нему.
- Молчать, черт вас возьми. Стоять по стойке смирно, когда ко мне обращаетесь, понятно? Это относится ко всем вам.
И они послушались, даже те из них, что были пьяны до того, что едва держались на ногах, сделали попытку собраться. Девушка позвала с собой других девушек по-немецки. Они колебались. Она крикнула:
- Ладно, оставайтесь и умирайте здесь, если вам так хочется, а я ухожу отсюда. - Она выбежала, и остальные девушки бросились вслед за ней. Их голоса были хорошо слышны, пока они бежали по полю к проволочному заграждению.
Риттер прошелся между столами.
- Вы считаете себя солдатами Германского Рейха, естественное предположение, судя по вашему обмундированию, но вы ошибаетесь. Теперь позвольте мне вам объяснить, кто вы. Простыми словами, чтобы вам было понятно.