Ближе к вечеру старший сержант Гуссейнов отправил Урманова в каптерку, чтобы тот помог Гомзикову сделать небольшую перестановку. Это необременительное поручение Урманов воспринял с радостью. Ведь остальным предстоял еще целый час занятий.
Со своей работой он управился быстро – чего там, пару шкафов вдвоем передвинуть, да стол в другое место перенести… Но возвращаться в учебный класс сразу не хотелось. И Урманов решил остаться у Гомзикова. Все равно с занятий его отпустили, так почему бы этим не воспользоваться? Тем более, что тут было так тихо, уютно, никто не командовал, не кричал… Можно было спокойно сидеть, листать подшивку старых библиотечных журналов, слушать негромкое бормотание радиоприемника и не думать ни о чем.
В каптерке соблазнительно пахло едой. Урманов не сразу сообразил, откуда исходит этот удивительный, завораживающий запах. Потом, приглядевшись, увидел на стеллаже стоящие в ряд фанерные посылочные ящики. Гомзиков перехватил его взгляд и понимающе улыбнулся.
– Хочешь?
Урманов растерянно пожал плечами. Гомзиков приподнял крышку одного из ящиков и достал горсть конфет.
– Угощайся…
Нерешительно потянувшись было к угощению, Урманов вдруг остановился.
– А это… Чье?
– Михайлова, с третьего отделения, – пояснил Гомзиков. – Бери, тут навалом. Никто ничего не заметит.
Урманов отступил, сторонясь открытого посылочного ящика, как будто тот был набит не конфетами и печеньем, а взрывчаткой.
– Ты чего? – удивился каптерщик.
– Нет, – болезненно морщась, ответил Урманов. – Чужое… Неудобно как-то.
– Здесь нет чужого… В одной роте служим.
– Нет, – уже тверже сказал Урманов. – Не хочу.
Гомзиков озадаченно сдвинул с макушки на нос свою шапку, нервно поскреб толстыми пальцами бритый затылок.
– Странный ты… Чудак человек.
Ему и в самом деле было непонятно, почему его сослуживец отказывается от угощения.
В каптерке повисла напряженная тишина. Оба курсанта молчали, обоим было неловко. Вдруг лицо Гомзикова озарилось.
– Вот! – протянул он Урманову пачку печенья из такой же точно посылочной коробки, но которая стояла в самом низу, под стеллажом. – Бери, это мое.
– Да не-е… – попробовал отказаться Урманов.
– Бери, говорю! – настойчиво повторил Гомзиков. – Это в самом деле моя посылка. Не веришь?.. Смотри!
Каптерщик сунул Урманову под нос фанерную крышку со своей фамилией.
– Убедился?
– Ага.
– Бери.
– Спасибо… – Урманов взял пачку печенья и сел к столу. Гомзиков высыпал перед ним еще горсть своих конфет. Потом набрал в железную кружку воды и сунул туда маленький кипятильник.
– Сейчас чаю попьем… Как люди.
– Да-а… – уважительно протянул Урманов. – Шикарно тут у тебя. Жратвы навалом и никто не кантует…
Они попили чаю с печеньем и конфетами, после чего разомлевший каптерщик доверительно показал гостю свою коллекцию боевых патронов. Тут были один холостой, с белой пластмассовой головкой, три обычных, трассирующий и бронебойно-зажигательный; а так же – два патрона от снайперской винтовки.
– Увезу на дембель, – мечтательно произнес Гомзиков. – Младшим братьям покажу.
Урманов задумчиво вертел в пальцах автоматный боевой патрон. В глазах его было любопытство.
– Та самая пуля… Со смещенным центром… Интересно, как она устроена, что у нее внутри?
Гомзиков на секунду задумался, потом решительно предложил:
– Давай ее разберем? Посмотрим…
– А если рванет?
– Не рванет… Мы же заряд трогать не будем. Только саму пулю извлечем. И все…
Не теряя времени на пустые разговоры, Гомзиков достал из-под стеллажа маленькие слесарные тиски, прикрепил к столу, зажал в них патрон и, вооружившись пассатижами, начал расшатывать закрепленную в гильзе пулю. К удивлению Урманова, это ему легко удалось… Высыпав из открытой гильзы черный мелкий порох, Гомзиков отложил ее в сторону. Затем внимательно осмотрел извлеченную пулю в желтой блестящей оболочке.
– Сверху пуля как пуля… А внутри?
Он зажал пулю в тиски и тонким мелким надфилем принялся подпиливать кончик. Аккуратно опилив со всех сторон оболочку, Гомзиков снова взял пассатижи и одним движением свернул ее в сторону.
Урманов с любопытством наблюдал за напряженной работой. Когда кончик пули удалось свернуть, стало понятно ее устройство. Внутри, под стальным наконечником оболочки была пустота. Ниже располагался сам сердечник. Он состоял не из единого литого куска свинца, как в старых образцах, а был начинен множеством тонких круглых свинцовых штырьков, скрепленных посередине, как сноп соломы. Каждая из таких свинцовых соломинок была толщиной в десятые доли миллиметра и легко гнулась. Теперь Урманову стал понятен принцип действия этого грозного оружия. Когда пуля, выпущенная из ствола автомата, достигала своей цели, тонкая стальная оболочка наконечника сразу ломалась, а сноп свинцовых "соломинок" мгновенно распускался в ране, как диковинный страшный цветок. Сила инерции продолжала толкать деформированную пулю по телу. Но поскольку скорость была уже не та, пуля не могла пробить твердую кость, и вынуждена была беспорядочно кувыркаться в мягких тканях, превращая в ужасное месиво то, что встречалось ей на пути. Попав, таким образом, в руку или ногу, пуля могла выйти в любой точке тела, описав губительную траекторию внутри. Тогда как пуля старого образца, с обычным свинцовым сердечником просто пробила бы конечность навылет.
"Хорошо, что Чижов был ранен не такой пулей, – подумал Урманов. – А то бы…"
Гомзиков собрал раскуроченный по частям патрон в пакет и выбросил его в мусорную корзину.
– Еще чайку?
– Нет, – ответил Урманов, взглянув на часы. – Надо идти. Сейчас построение будет.
Возвращаясь в казарму, Урманов размышлял о том, как неплохо, в общем-то, устроился Гомзиков. Не служба, а санаторий… Ни тебе построений, ни марш-бросков, ни физических, ни тактических, ни каких других занятий. Сиди себе в тепле с утра до вечера, пересчитывай бушлаты, сапоги да портянки. В казарму только на утреннюю и вечернюю поверку нужно наведываться. Красота… Но если бы Урманова спросили, не хотел бы и он послужить вот так, ответ был бы только один – нет!
Глава 9
С оглушительным грохотом прокатился над полигоном грозный рокочущий гром, долгим эхом отозвался в дальнем леске и чистый нетронутый снег вздыбился, заклубился, пульсируя сквозь сизый дым белесыми молниями частых разрывов. В этой бушующей кутерьме потерялись очертания плоских фанерных мишеней… Когда рассеялся дым, на почерневшем изрытом снегу остались торчать только их жалкие изрешеченные обломки.
– Второе отделение, на исходную! – крикнул старший лейтенант Яров, полковой специалист по вооружению.
Курсанты, придерживая за ремни, висящие на плечах вниз стволом автоматы, в колонну по одному бодрой рысью затрусили к огневому рубежу. Там, на черной стальной треноге стояло какое-то короткоствольное орудие, внешним видом своим напоминавшее двуручный чапаевский "Максим", только значительно массивнее.
– Автоматический станковый гранатомет "АГС-17 "Пламя", – пояснил, указывая на агрегат офицер, обступившим его курсантам. – Предназначен для поражения живой силы противника. Может вести одиночный и непрерывный автоматический огонь. Калибр тридцать миллиметров, прицельная дальность – одна тысяча семьсот метров. Радиус сплошного поражения гранаты – семь метров… Стрельба ведется по настильной и навесной траектории. То есть, если противник укрылся за каким-то барьером или в складках местности и недоступен для прямого выстрела, гранатомет переводится в вертикальное положение и может использоваться как миномет… Нечаев, тебе что, не интересно?
– Никак нет, товарищ старший лейтенант! – шмыгнув покрасневшим на морозе носом, встрепенулся курсант.
– Что значит, никак нет? – переспросил Яров. – Не интересно?
– Интересно, товарищ старший лейтенант!
– А почему тогда "никак нет"?
Нечаев растерянно хлопал глазами. Он не знал, что ответить… Курсанты заулыбались… Этот хитрый изъян уставных обращений и ответов был всем известен. И не раз становился поводом для шуток. Заходит, например, сержант Левин после отбоя в казарму. "Ну, что, курсанты, спать не хотим?" – "Никак нет!" – доносится в ответ. "Ну, тогда подъем!" Курсанты выстраиваются на проходе. Сержант Левин командует отбой и уходит. Заходит сержант Лавров. "Что, войска, спать не хотим?" – "Хотим!" – "Отставить, отвечать по уставу!" Курсанты думают, что ответить… "Никак нет" уже было. Что остается?.. "Так точно!" – "Ах, не хотите? Тогда подъем!"
– Органом управления АГС-17 служат две откидные горизонтальные рукоятки, – продолжил старший лейтенант, откинув в стороны из вертикального положения круглые гладкие рукоятки, – Клавиша спускового рычага расположена между ними. Гранатомет имеет ленточное питание. Лента – металлическая, звеньевая, с открытым звеном. Коробка с лентой крепится на правой стороне ствольной коробки.
Урманов внимательно слушал, с любопытством рассматривая новое для себя оружие. Особенно заинтересовала его лента, снаряженная черными цилиндрами, по форме напоминающие баночки с "пепси-колой", только значительно меньше…
– Кто хочет попробовать пострелять?
– Я! – быстрее других среагировал Урманов.
– Садись.
Урманов сел на расстеленный возле гранатомета брезент. Трехпалые железные сошки оказались у него между сапог. Чуть подавшись вперед, по команде "Огонь!", Урманов надавил на спусковой рычаг. Тяжелое, за тридцать килограммов весом орудие, яростно забилось в его руках. Подпрыгивая на граненых стальных ножках, короткоствольный приземистый агрегат с металлическим звоном пропускал через себя и быстро выплевывал вдаль одну за другой начиненные взрывчаткой болванки, которые ложились в шахматном порядке на пристреленный уже офицером участок и почти тут же рвались, поднимая вокруг себя грязно-серую пелену снега, перемешанного с мерзлой землей.
В то же самое время в других точках полигона первое отделение учебной роты проводило стрельбы из пистолета "ПМ", третье – метало ручные наступательные гранаты РГД-5, четвертое – стреляло из пулемета "Печенег"… После завершения действий на одном участке, отделение под командованием сержанта тут же перемещалось на другой. Ротация была спланирована таким образом, чтобы каждое отделение по максимуму отработало на всех четырех точках. А в конце практических занятий по огневой подготовке, курсантам предстояло выполнить еще одно упражнение – стрельбы в составе отделения.
С пистолетом "ПМ" Урманов теоретически был уже знаком. Знал его тактико-технические данные, умел собирать и разбирать, но стрелять до сей поры, не доводилось.
Получив свои три патрона, он прямо на огневом рубеже снарядил их в обойму и по команде вставил ее в пистолет.
Расстояние до мишени было всего двадцать пять метров. После автоматных двухсот – это казалось совсем близко. Как пошутил прапорщик Гладченко – если три раза выстрелил и не попал, бросай пистолет в мишень: тут уж точно не промахнешься.
– Огонь!
Урманов медленно поднял вытянутую руку, совместил мушку с прицельной планкой, навел на мишень и плавно нажал на спуск.
– Бах!
Рука с пистолетом дернулась вверх. Попал или не попал – отсюда не было видно. Сжимая рифленую рукоять, Урманов снова прицелился.
– Бах! Бах!
С последним выстрелом крышка ствольной коробки отскочила до отказа назад и автоматически зафиксировалась в таком положении. Это означало, что патронов в обойме больше нет. Тонкое дуло сиротливо торчало наружу. Урманов оттянул стальной кожух назад и отпустил. Тот с лязгом встал на место, вернув пистолету прежний вид.
Когда отстрелялись стоящие рядом курсанты и старший сержант Гуссейнов проверил оружие, предоставленное к осмотру, все разом побежали к своим мишеням. Интересно было, каков результат… Но результат мало кого обрадовал. Из всего отделения на "отлично" не отстрелялся никто, на "хорошо" – два человека, на три – восемь, и двое вообще не попали в мишень.
Как оказалось, стрелять из пистолета в кино – это одно. А в реальности – совсем другое. Урманов с унылым видом поковырял пальцем ровные круглые отверстия в мишени. Одна пуля зацепила край головы, две другие попали в район предплечья. В общем, если не убил, то ранил… Но очки за упражнение начислялись по расчерченным от центра мишени окружностям, поэтому удалось набрать только на "троечку".
Хотя, к радости курсантов, командиры на результаты этой стрельбы не очень то и смотрели. Пистолет – это так, баловство… Вот если бы из своего штатного оружия, автомата, промазал – тогда другое дело.
Из пулемета "Печенег" стрелять Урманову понравилось больше. И целиться удобно, и мощь оружия чувствуешь… Уперев растопыренные пулеметные сошки в оледеневший земляной настил, он дал несколько длинных прицельных очередей. Темнеющие впереди силуэты фанерных мишеней послушно опустились на снег.
– Эх! – восторженно воскликнул разгоряченный стрельбой Урманов. Классная машина!
– Да, – согласился с ним стоящий неподалеку офицер-оружейник. – Что правда, то правда.
Когда все курсанты отстрелялись, сержант Бадмаев построил отделение в колонну по одному и, дав команду "Бегом!", повел бойцов на другой участок. Туда, где им предстояло метать гранаты.
День был серый, метельный… С неба сыпал мелкий колючий снежок, похожий на манную крупу. Порывы ветра вздымали с земли белую снежную пыль, бросали курсантам в лицо. Втянув голову в плечи, Урманов пытался укрыться за широкой спиной, бегущего впереди Гвоздева.
Кроме сержантской учебной роты на полигоне были еще курсанты из школы снайперов. Их подразделение так же вело плановые учебные стрельбы. Курсанты-снайпера были одеты совсем по-другому. В валенках, в ватных штанах, в толстых овчинных тулупах они казались медлительными и неуклюжими. Расположившись в ряд на стеганых полосатых матрацах, они лениво смотрели в окуляры своих оптических прицелов и время от времени, пальцами в теплых шерстяных перчатках вальяжно и неторопливо давили на ружейный спуск. Сначала из ствола вылетало легкое облачко белесого дыма, потом доносился негромкий хлопок… И снова долгая, многозначительная пауза.
Время от времени их обходил солдат с большим зеленым термосом, наливая в железные кружки сладкий горячий чай.
Когда отделение Урманова легкой трусцой пробегало мимо, он в одном из снайперов узнал своего земляка, с которым вместе был в "карантине".
– Эй, стрелок! – весело крикнул Урманов, поправляя на бегу автомат. – Не спи, замерзнешь!
– Давай, давай!.. – с улыбкой ответил тот. – Не запнись там, смотри!
Обогнув позицию снайперов, курсанты спустились в низину и очутились возле невысокой кирпичной загородки. За ней, прячась от ветра, стояло несколько офицеров. В том числе и командир учебной роты капитан Курбатов.
Сержант Бадмаев дал команду "Смирно!" и начал было докладывать ему о прибытии, но капитан жестом остановил его.
– Пять минут перекур – и на инструктаж. Ты тоже будешь бросать. Первым пойдешь…
– Есть! – вздернув подбородок, ответил сержант.
Традиционно, метание гранат считалось одним из самых ответственных этапов обучения. Не случайно командир роты присутствовал на этом участке лично. Хотя гранаты предстояло метать не оборонительные Ф-1, с радиусом поражения до двухсот метров, а наступательные РГД-5, радиус действия которых ограничивался всего лишь двадцатью метрами, все равно меры предосторожности соблюдались исключительные.
Сначала капитан Курбатов продемонстрировал, как вставляется в гранату боевой запал, потом еще раз напомнил последовательность выполнения броска.
Курсанты впервые имели дело с боевыми гранатами. До этого держали в руках только учебные. Поэтому все немного волновались. Урманов тоже ощущал в груди знакомый холодок.
– Главное, – продолжал наставлять курсантов командир роты, – бросить гранату точно по направлению к цели, и чтобы она улетела хотя бы на двадцать метров. Тогда осколками вас не зацепит. Граната все-таки наступательная… Хотя раньше, с гранатами старого образца, всякое бывало. Случалось – осколки поражали самого бросающего. Поэтому, на всякий пожарный, лучше после броска пригнуться.
Капитан Курбатов осмотрел строй.
– Вопросы есть?
– Никак нет! – хором ответили курсанты.
– Тогда – на исходную!..
Первым на огневой рубеж вышел сержант Бадмаев. Как и подобает командиру отделения, он всем своим видом внушал уверенность и спокойствие. Капитан Курбатов сопровождал его чуть в стороне, внимательно контролируя все действия.
Сержант Бадмаев вставил запал, выдернул чеку и, широко размахнувшись, бросил гранату далеко вперед… Урманов видел, как в полете от гранаты с легким щелчком отскочила удерживающая взрывательная пластина. Сама болванка шлепнулась в снежный сугроб и спустя секунду взорвалась. Облако снежной пыли жидким фонтаном взметнулось к небу. Звук разрыва показался Урманову слишком тихим и каким-то совсем не таким, как показывают в кино.
Когда подошла его очередь, он с волнением принял из рук офицера холодную зеленоватую болванку овальной формы с жестким горизонтальным ребром, выдернул из нее пластмассовую пробку, вставил в открывшееся отверстие продолговатый взрыватель и осторожно вкрутил его внутрь по резьбе. Тонкая металлическая пластинка слегка пружиня, уперлась в ладонь. Урманов крепко сжал озябший кулак, прижимая ее к стальной рубашке гранаты.
– Вперед! – негромко скомандовал капитан Курбатов, ступая рядом по набитой в рыхлом снегу тропе.
Урманов слышал, как бьется собственное сердце. Холодный кусок железа, размером меньше банки со сгущенкой казался ему тяжелым и неловким.
"А если сорвется с руки во время броска? Упадет где-нибудь рядом?.. Что тогда?"
– Спокойно, – сказал, словно угадав его мысли, командир роты. – Главное – не суетись… Кольцо!
Урманов продел указательный палец в кольцо, с усилием потянул на себя. Тонкие металлические усики, удерживающие чеку взрывателя, мягко подались, выпрямились и легко выскользнули из фиксатора вместе с кольцом.
"Все… Теперь только стоит разжать пальцы и …"
От волнения у него вдруг заныло под ложечкой.
– Бросок!
Стиснув зубы, Урманов быстро шагнул вперед и, отведя в сторону полусогнутую руку, с силой бросил гранату в обозначенную на снегу цель.
– Пум-м-м-м! – сухо хлопнул после паузы взрыв, высоко подняв в воздух мутную белую пелену.
– Молодец, курсант! – похвалил его командир. – Давай, в строй!
Радостно улыбаясь, Урманов бегом вернулся к отделению.
– Пожевать бы сейчас чего-нибудь, а?
– Да, – согласился Гвоздев, поправляя подсумок на ремне. – Червячка заморить я бы тоже сейчас не отказался.
– А вон, пацаны… Кажется, везут.
Все посмотрели, куда указывал Мазаев. Переваливаясь по снежным ухабам, к ним приближался "Урал" с прицепленной сзади полевой кухней.
– Во-о-о-о! Это дело… – потирая озябшие руки, подытожил Панчук. – Самое время сейчас… Горяченького.