- А это уж не твоя забота…- сухо оборвал его все тот же командир в зеленой пограничной шапке, с бледноватым лицом, на котором резко выделялись подстриженные черные усики.- Мы вот хотим есть, понимаешь?
- А боже мой! Так бы и сказали, товарищ. Чего же мы стоим здесь? В ногах правды нет.
- Что? - переспросил человек с черными усиками.
- Я говорю: чего стоять? Пожалуйте в хату. А поесть доброму человеку всегда у меня найдется.
Военные прошли солдатским шагом по хате. Астап суетился, притащил из чулана два горлача кислого молока, копался в каморке, достал из кадки самый лучший кусок сала.
- Так что, товарищи, извиняйте, если, что, без хозяйки я… Чем богаты, тем и рады. Пожалуйста, пробуйте, угощайтесь. Да не обессудьте… Хотя сало, слава богу, ничего, кабанчик был пудов на семь.
- Ты, старик, зубы не заговаривай, а лучше приготовил бы яичницу, а то поставил на стол бог знает что.
- Простите! - растерялся Астап, не зная, как лучше потчевать гостей.- С яичницей у меня, как бы вам сказать, прорыв… А все через курицу. Птица эта, как известно вам, дюже нежная, деликатная, она и присмотра требует деликатного, женской руки требует это создание… Я, к слову говоря, могу и медведя пощупать, но… извиняйте, чтобы, скажем, это творение, так уж нет. Пусть ее коршун щупает. Поэтому и не держу… - Правда, петушка для порядка завел. Больше за его голос. А чтобы он не томился в одиночестве, с ним и курка одна здесь тупает. Где же ты из нее этих яиц наберешься! Если и заведется в гнезде, так малый его и употребит, сырые наловчился пить! - И Астап взглядом показал в окно на Пилипчика, который умывался возле криничного желоба, поднимая целые фонтаны брызг, сверкавшие всеми цветами радуги на утреннем солнце.
Лейтенант слушал Астапа и улыбался кончиками губ. Остальные молчали, сохраняя на своих лицах какое-то бессмысленное выражение, будто ни одно слово не доходило до их слуха и не трогало их. Лейтенант скупо бросил:
- Однако ты говорун, старый пень, как в три жернова мелешь.
- А почему вы ругаетесь, товарищ? - недоуменно спросил Астап, разрезая буханку хлеба.
- Ругаюсь? Какая там ругань? Тебя подогнать нужно хорошенько, чтобы поворачивался быстрей. Вместо того чтобы рассказывать басни, взял бы эту курицу да на сковородку, вот и был бы ладный завтрак.
- Да что вы, разве наешься одной курицей, пользы от нее столько же, как от рака.
- Рака, рака…- передразнил его лейтенант.- Кислым молоком надумал командиров угощать…
- Простите меня, не знаю, чем я вас прогневал, чтобы меня так обижать?
- Ладно, ладно, шевелись! - немного подобревшим тоном приказал лейтенант и спросил: - Синий мост знаешь?
- Это который на чугунке? Знаю…
- А дорогу к нему?
- А какая там дорога? Через село, потом через поселок - и сразу мост…
- А через лес?
- Через лес? Зачем? Там никто не ходит, неудобно по болотцам и дальше намного.
- Кому неудобно, а военным везде удобно. Понятно тебе?
- Почему не понятно.- Астап говорил уже без всякой охоты. Куда девалось все его красноречие. Он говорил уже вяло, довольно безразлично приглашал к столу.
Военные аппетитно налегали на сало, молчали, занятые едой. Только лейтенант, причмокивая и сопя над свиной шкуркой, буркнул под нос:
- Ты вот после и расскажешь нам про дорогу на мост. А может быть, сам проведешь.
- Почему не провести? Можно и провести… А вы угощайтесь, угощайтесь! Я еще сбегаю в чуланчик, свежего творожку принесу. А может, и в самом деле, товарищи, эту курицу на провиант пустить? Если, скажем, ее с картошечкой, да с салом, да с укропом, так оно выйдет в самый раз.
Лейтенант немного оживился:
- Давно бы так, старик. А то зубы только заговариваешь, оскомину набиваешь своими куриными баснями. Действуй!
Вскоре на дворе усадьбы лесника послышалось отчаянное кудахтанье курицы, которая будто разгадала намерения хозяина и не проявляла особого желания преждевременно попасть на сковороду. Неловкий Астап никак не мог рассчитать своего бега и проносился далеко вперед, когда курица неожиданно бросалась как безумная куда-нибудь вбок. Но ловкий Пилипчик загнал ее наконец под крыльцо клети и быстро пленил, схватив за крылья. Деликатное созданье отчаянно кудахтало, и Астап успел на ходу шепнуть Пилипчику несколько слов. Тот сразу же смылся со двора и, незаметный за деревянной огорожей, перебрался через речку, бросился по лесной тропинке на поляну, где паслась Астапова кобыла. Спустя минуту, отчаянно размахивая продранными локтями и колотя изо всех сил голыми пятками по конским бокам, Пилипчик мчался по лесу.
Астап принес дров из-под повети. Медленно топтался около печки, начал ощипывать курицу. Он немного был растерян, выбит из равновесия и все никак не мог найти тему для разговора. Начал было о тетеревах - это была излюбленная его тема, и лейтенант действительно заинтересовался ею и сразу же обратился к Астапу:
- Давай и тетеревов, если есть… Общипывай и их, мы уважаем всякую дичь.
Астап умолк, оскорбленный до глубины души таким узко утилитарным подходом к важной и интересной теме. У него в запасе было много историй: про лосей, о том, как перехитрил он однажды медведя, о норове барсуков, водившихся на песчаных пригорках в глухих уголках леса, о дивных делах бобров, которые наделали ему забот, затопив сено в Кислом ложке. Построив плотину, подняли воду в реке. Когда Астап подошел к ложку, новое озеро увидел среди леса, а его копешки сена плавали по воде, словно гуси-лебеди. Вот тебе и бобры! Но разве здесь об этом расскажешь. Еще прикажут: поджарь им и бобра! Неучи, одним словом…
Но Астапа волновали и другие мысли, и, видно, еще больше, чем воспоминания о проказах бобров. Он тревожно посматривал незаметно в окно, но там было тихо и спокойно. За забором щипала траву корова, да гудели пчелы около двух ульев, стоявших под самыми окнами в огородике. Астап разжег груду щепочек на камельке, чтоб опалить курицу, и только взялся за это дело, как в сенцах послышался топот многих ног. В хату ввалилось более десятка людей. Были они с винтовками, с обычными охотничьими ружьями, некоторые не имели никакого оружия, но держали в руках увесистые палки. Видны были люди и во дворе. В хату пробрался и Пилипчик,- он с интересом посматривал в угол, где сидели за столом незнакомые военные.
- День добрый в хату! - приветствовал один из мужчин.
- А у тебя, Астап, не иначе гости, познакомь нас.
- Да уж знакомьтесь сами…- иронически ответил Астап и, бросив несчастную курицу, с недвусмысленным видом снял со стены дробовик.
Гости побледнели. Лейтенант, встав из-за стола, высокомерно спросил:
- Что означает весь этот маскарад, почему у штатских лиц оружие?
- Странно, что вы не знаете, товарищ командир, почему у нас оружие. Однако, чтоб долго не задерживать, я попрошу вас предъявить документы. Сами знаете, война, должны мы знать, кто вы и зачем здесь… Извините, что мы вас беспокоим и нарушили завтрак.
Это говорил дядька Мирон, пожилой широкоплечий мужчина. Он настороженно следил, как лейтенант вынимал из кармана удостоверение. Не спуская глаз с военных, Мирон не торопясь просматривал бумаги. Взял документы и у остальных. Не разобрав имя в одном из документов, переспросил:
- Кто из вас, товарищи, Иванов?
Тот, кого назвали Ивановым, моргал веками, но, видно, не понимал вопроса, так как беспомощно посматривал на своих товарищей. Лейтенант делал ему какие-то знаки, но тот никак не мог понять, чего от него требуют.
- Пожалуйста, товарищ Иванов, как ваше имя и как вас по батюшке? - спросил еще раз Мирон.
Тот, будто поняв наконец, начал тыкать себя пальцем в грудь, что это именно он, но почему-то молчал, не отвечая на вопрос.
- Я должен вам сказать, что этот боец у меня контуженный, он не может говорить! - с усилием вымолвил лейтенант, и все видели, как сузились, блеснув острыми огоньками, его глаза и судорожно сжались челюсти.
Дядька Мирон, глядя в удостоверения, назвал еще несколько фамилий. Некоторые ответили на вопрос, а человек шесть, видно, были тоже контужены и совсем не понимали, что у них спрашивают.
- Так говорите, вы с Лешской пограничной заставы? Но до границы от нас далеко, как же вы попали в наши места? - переспросил Мирон, внимательно присматриваясь к новенькой, даже не запыленной еще, с иголочки, форме, к новым хорошим сапогам, не знавшим, по всему видно, далекой дороги.
- Я не хочу отвечать на ваши нелепые вопросы. Вы должны знать, что Минск уже у немцев, а оттуда не так далеко и до вас… А во-вторых, какое вы имеете; право задерживать нас, черт бы… да, задерживать, делать этот допрос? Я о вашем поведении доложу командованию! Вы срываете, господа… гм… товарищи… боевую операцию…
- Руки вверх! - гаркнул дядька Мирон. Лейтенант скользнул пальцами по кобуре, но, увидев под самым носом дуло нагана, весьма проворно поднял руки. Эту команду поняли и "контуженные" и молниеносно последовали примеру лейтенанта.
- Оружие отобрать, обыскать!
- Я не позволю! Я отдам под суд!… Я… Я…- кричал лейтенант, и его коленки мелко-мелко дрожали.
- Ладно, ладно! Чего же вам волноваться? Вот доставим в воинскую часть, выясним ваши личности и, если что такое, попросим у вас прощения за все это беспокойство. А теперь выходите по одному, пойдем в район… Да смотрите, без фокусов!
Во дворе собралось много народу. Все услыхали о неизвестных, прибежали посмотреть на них. Вскоре целая процессия медленно двинулась от усадьбы лесника, направляясь через лес в село. Не имевшие отношения к истребительному отряду отстали, обсуждая на все лады эту историю. Военные шли понурившись, молчаливые. Впереди - Мирон с наганом. По обе стороны стежки - вооруженные крестьяне. Колонну замыкал Астап. Возле него суетился Пилипчик, который никак не мог дождаться конца этой истории, чтобы узнать все - до ниточки, до капельки. Когда продирались напрямик по еле заметной тропинке в густом сосняке, лейтенант выкрикнул какое-то слово, которое никто из крестьян не понял, и военные бросились как горох кто куда, в лес.
- Огонь! - сорвавшимся голосом скомандовал Мирон.
Один за другим грянули выстрелы. Дядя Мирон запыхавшись бежал с наганом, то и дело стреляя. Пилипчик видел, как Астап прицелился из пистоновки, и гулкий выстрел тряхнул ветви, с которых посыпалась хвоя. Военный, бежавший между сосенок, схватился рукой за бедро и, зацепившись ногой за пень, упал на колени, потом вытянулся и завопил диким голосом, поднимая руки.
- Астап, карауль с хлопцами раненых! - крикнул Мирон, бросившись наперерез другому военному. -: Лови, лови, хлопцы, ни одного не выпускай! - слышался голос Мирона.
Пилипчик изо всей мочи бросился вслед за Мироном, пораженный, захваченный необычайными событиями. Он видел, как повалился подстреленный из Астаповой пистоновки, видел убитых и не жалел их. Ведь он знал, что это шпионы, как сказал ему дядя Астап, когда посылал его бежать на село. Он еще не очень ясно представлял себе, чем опасны они, но острая неприязнь к ним волновала его. Ему было жаль тихого леса, и солнечной усадьбы, и уютной речушки,- на все на это, видно, зарились незнакомые, пришлые люди. "Так вам и нужно, гады!" - сурово подумал он и азартно понукал Тютика, который увязался за ним:
- Ищи, ищи их, подлюг!
Пилипчику было бы немного страшновато одному, если бы не Тютик. Вот он остановился. Вытянул свою острую морду, обежал огромную вывернутую сосну, потом бросился под сучья, старательно принюхиваясь, Пилипчик заметил какой-то белый предмет. Видя, что Тютик не выказывает никакого страха, Пилипчик подошел ближе. Разбросав сучья, целые охапки зеленого папоротника, он увидел смятые свертки белой материи, несколько небольших чемоданчиков. Попробовал поднять один, но тот оказался слишком тяжел для него. Взволнованный находкой, Пилипчик бросился обратно, чтобы рассказать о ней в селе. Там уже собралось много народу. Раненые военные - их было трое - лежали, уже перевязанные, в одном месте, под елкой. Неподалеку лежало четверо убитых.
Пилипчик, тяжело дыша от волнения, доложил Мирону:
- Я, дядечка, ихние чемоданы нашел! Зеленые такие, с железными замками.
Вскоре принесли весь багаж: десять парашютов, несколько чемоданов. Вскрыли один. Здесь были военные карты, ракетница, около сотни ракет, множество пакетиков неизвестного назначения и разный мелкий инструмент. В другом чемодане - взрывчатка в аккуратных толовых шашках, банки с запалами и маленькая электрическая машинка для взрывов. Были еще гранаты и другие предметы, которые никак не соответствовали мирному виду чемоданов.
- Молодчина, Пилипчик, ты, брат, мастер на все руки! - похвалил Мирон хлопца, и Пилипка стоял раскрасневшийся, возбужденный, смущенно моргая глазами и то и дело шмыгая носом от такой похвалы, да при всем народе.
Тем временем приехали подводы из села. Убитых и раненых погрузили на телеги, забрали и небесные манатки, повезли в район. Люди постепенно расходились, оживленно обмениваясь мыслями о всех событиях.
3
Всю ночь не прекращалось движение на шоссе за рекой. Шли бесконечные колонны грузовиков, грохотала артиллерия, тянулись конные обозы. Лес временами расступался, и шоссе выбегало на чистое поле. Бойцы сразу настораживались, крепче сжимали в руках винтовки, автоматы. Довольно часто неподалеку от шоссе - то справа, то слева - взлетали белые ракеты и медленно угасали, разливая трепетный мертвенный свет. В первые ночи этих ракет пугались, теперь только злее покрикивали на шоферов, привыкших ездить при полных фарах:
- Туши свет, растяпа, смотри, иллюминацию устроил!
Шоферы огрызались, но свет тушили, не рискуя остаться с выбитыми фарами, так как приклады винтовок угрожающе приподнимались. Изредка доносился сверху приглушенный гул мотора, надрывный, прерывистый.
- Смотри, хрюкает, как свинья.
- Свинья эта, брат, супоросная… Смотри, как бы поросенка тебе не сбросила!
- Не попадет в такой темноте… пронесет…
- Ну, как же, для тебя пожалеет, не иначе! Ракеты взвивались чаще и чаще, и громкая команда
"ложись" покрывала все голоса на дороге. Нарастающий свист, всплеск ослепительного огня, который вырывает из ночной тьмы опрокинутый под откос грузовик, телеграфный столб с белыми блестками изоляторов. И вслед за оглушительным грохотом взрыва сыплются сверху ошметки торфа, комья болотного ила, разная лесная труха. Надрывно, тонко гудят телеграфные провода.
Ловили ракетчиков. Поймали двух диверсантов,- они пробирались к мосту с ящиком тола.
Движение на шоссе все уменьшалось. Проходили отставшие грузовики. Лавируя между встречными машинами, проехала на запад вертлявая "эмка". За рулем сидел усталый до изнеможения, худой шофер. Рядом с ним - батальонный комиссар. Одной рукой он сжимал автомат, лежавший на коленях, другой - поддерживал карабин. Комиссара явно клонило ко сну. Он дремал, голова порой опускалась все ниже и ниже, слетала фуражка, падал карабин. Комиссар просыпался, протирал глаза и секунду-другую смотрел ничего не понимающим взглядом. Скрипела машина, покачиваясь на выбоинах; постукивали камешки по крылу, шуршал песок. Чтобы преодолеть предательскую дремоту, комиссар доставал папиросу, осторожно прикуривал ее, пряча спичку в ладонях. Пальцы просвечивали розовым. Трепетные отблески пробегали по колючей щетине щек, освещали взлохмаченные запыленные брови, вспыхивали на короткий миг на никеле дверной ручки и исчезали.
- Ты смотри,- говорил комиссар шоферу,- не проскочи поворота! Должен быть деревянный мост, а за ним, сразу же направо, три дуба при дороге.
- Знаю, товарищ комиссар! Все дороги мне здесь знакомы как свои пять пальцев.
- Тогда поддай газу!
- Особенно здесь не разгонишься, размололи все шоссе, не иначе - артиллерия прошла!
Однообразное покачивание машины мешало отогнать дремоту. Но вот в памяти резко, отчетливо снова встало все пережитое за эти четыре дня, и сон сразу исчез. Сердце жгла улыбка маленького сына: немного виноватая, растерянная и вместе с тем полная затаенного детского лукавства. С такой улыбкой сын провожал его всегда. И в этот раз он проводил отца до самой калитки и, улыбнувшись таинственно, попросил:
- Я хочу сказать тебе, папа, что-то на ухо… И с видом заговорщика шептал ему:
- Хотя мама не любит собачек, но ты все равно привези мне маленькую-маленькую собачку, чтобы она потом выросла и стала такой, вот такой! - и он показал, какой должна стать собака.- Такой вот овчаркой…, А если хочешь, купи мне новый самолет, старый разбился, и мне нечем играть теперь в аэродром.
Сообщив отцу еще много разных своих секретов, он ласково улыбнулся:
- Ты торопишься на службу. Иди, я тоже пойду. Я сегодня дежурный по аэродрому.
И он побежал к "аэродрому", который строили дети всего двора в зарослях густого малинника около забора. Там были и подземные ангары, выложенные из кирпичей, и взлетные дорожки, и даже целое озеро, сделанное из стекла. В самой чащобе притаился видавший виды плюшевый мишка, стояли "автомашины", на нитках висели над аэродромом "самолеты", всюду валялись разные детские игрушки.
Улыбка сына навсегда осталась в памяти. Через месяц ему пойдет седьмой год… Пошел бы… Где же он теперь, где незабываемое тепло его светлой улыбки? А жена? Как произошло, как случилось страшное, непоправимое?… Кто же думал, кто мог сказать? Сотни верст до границы! А когда спохватились, было поздно… И в город не было уже дороги… Военные части отходили по дорогам с боем.
Да, с боем…
Мысли вернулись к важному боевому заданию, которое поручено ему. Нужно торопиться. За рекой стоит небольшой заслон на болоте, обороняет подступ к переправе. Заслону приказано биться до последнего патрона, до последнего вздоха и как можно дольше сдерживать ошалелый натиск немцев, чтобы за это время успели переправиться за реку основные силы, боевая техника. Все перебрались давно. С заслоном связь нарушена. И вот ему, комиссару, дали приказ немедленно снять заслон. Живы ли они там, удержались ли?
Равномерно гудит мотор, успокаивающе шелестят шины. Старая "эмка" мчит и мчит, поскрипывая рессорами, тихо дребезжа расшатанными дверцами, помятым ржавым крылом. Позевывает шофер и крепко-крепко сжимает баранку руля, чтоб не задремать, не пропустить поворота.
Когда машина, натужно загудев, начала взбираться на гору, впереди блеснул красный огонек, еще и еще.
- Вот дьяволы, нашли место, где машины останавливать…- недовольно буркнул шофер, доставая путевку, пропуск.- Товарищ батальонный, товарищ батальонный, готовьте документы,- обратился он к комиссару.
Красный огонек настойчиво блеснул еще раз. Машина остановилась. Посвечивая фонариком, к машине подошли трое военных. Комиссар заметил зеленые фуражки, несколько кубиков на петлицах переднего. Тот козырнул, представился:
- Патруль пограничных войск! И уже официально:
- Предъявите, пожалуйста, документы! Комиссар недовольно поморщился,- такая досадная задержка! - и достал удостоверение из кармана гимнастерки.
Лейтенант взял удостоверение, прочитал вслух:
- "… Батальонный комиссар Андрей Сергеевич Блещик…"