Наскоро зарылись в сено.
- Я всегда ищу Полярную звезду по Большой Медведице. Это моя любимая. Она самая яркая. Если нас разлучит война, ты, Ваня, ровно в полночь смотри на эту звезду, и я тоже буду смотреть… И мы снова будем вместе.
Он привлек ее к себе и поцеловал.
- Хорошо здесь, под звездами.
- Смотри, Ваня, какая красота! Кажется, с днепровских круч берет начало Млечный Путь и течет белой рекой над нами.
Кто-то внизу, зашелестев сеном, попытался взобраться на высокий стог, но соскользнул.
- Штурмуют… - Иван сжал руку Нины.
Внизу снова зашелестело сено.
- Куда лезешь, леший?!
- Хватит, акробат, кататься на ягодицах! - запротестовали под стогом.
- Ну, нельзя так нельзя, - примирительно ответил неудачливый акробат.
Внизу кто-то повел рассказ:
- Ты знаешь, Степа, кого я встретил в Перемышле накануне войны? Капитана Казюру! Да, наш Казюра - комендант станции. После объятий разговорились, вспомнили однополчан. А потом пригласил он меня к себе домой. Охотно пошел: командировочному, как ты знаешь, вечером делать нечего. Дом оказался на самом берегу Сана. Вышел это я на балкон и увидел зеленоватую неширокую реку. И знаешь, Степа, был поражен. На правом холмистом берегу открыто передвигались немецкие войска, нагло, демонстративно. Я опешил. Спрашиваю: "В чем дело? Что такое?" Казюра зевнул: "А это обычное явление. Ты здесь новичок, и тебе без привычки все кажется странным".
Бугай прислушался. Басистый незнакомец продолжал:
- Я с Казюрой не виделся лет пять, и наша беседа затянулась. Его жена и дочь легли спать, а мы все сидим да разговариваем. Вечер душный, жаркий. Заря погасла за Саном, на фоне ночного неба выступили горбы холмов. На немецкой стороне вспыхивают электрические фонарики. Я снова удивился… А Казюра посмеивается. Вынес на балкон раскладушку и говорит: "Ложись лучше спать".
- Дельный совет, - шепнул Бугай Нине и стал поглубже зарываться в пахучее сено.
- Эй, что там за аисты завелись?
- Хватит на весь остров шелестеть!
- Все-таки умудрился акробат залезть… Крылья у него, что ли? - послышались внизу недовольные голоса.
Иван притих. Басистый рассказчик продолжал:
- Лег на раскладушку, посматриваю на немецкую сторону. За Саном чаще стали вспыхивать красные и зеленые глазки фонариков. Признаться, Степа, стало жутко. Чтобы не смотреть на сигналы, повернулся на другой бок. А немецкие фонарики так и мельтешат в глазах. Постепенно начала меня одолевать дремота. И вдруг такое!.. Бетонный балкон закачался, как гнездо на ветке. Над самым ухом - удар грома. Я вскочил. За рекой - тысяча вспышек, море огня, рев моторов и орудийные залпы, залпы. Немецкие пушки бьют в упор, прямой наводкой. Река отражает багровое зарево, покрывается дымом. Все вокруг дрожит, трещит, горит. Я с балкона впервые в жизни увидел настоящий штыковой бой, смертельную схватку. На мосту дрались врукопашную пограничники с немецкими разведчиками. К мосту бежали наши саперы с ящиками тола, зарядными трубками. Подрывники подложили взрывчатку, стараются зажечь спички, а они, проклятые, не горят. Я схватил со стола спичечный коробок, пистолет, спустился по водосточной трубе на тротуар и - к саперам. Влетел на мост, кричу: зажигай! А наши пограничники продвинулись вперед, вошли в азарт и в грохоте боя ничего не слышат. Помчались к ним саперы, начали отходить пограничники. Немцы все ближе, ближе. Вода в Сане от взрывов, как в котле, кипит. Я приложил две спички к пороховой мякоти бикфордова шнура и тернул коробком. Огонь с шипением пополз внутрь бикфордова шнура. Только отбежал от ящика с толом, как вздыбится мост!.. Взрыва не услышал, налетевший буран подкинул меня в воздух и бросил в реку. К счастью, глубина оказалась по пояс, и я выкарабкался на берег. В голове колокольный звон, тошнота подступает к горлу. Оглянулся - среднего пролета нет, просвет. Ага, думаю, наша взяла!
Рассказчик смолк. Папироска постукивала по коробку. Чиркнула спичка, и загремел бас:
- Мерзость какая! Смотри, Степа, целая пачка немецких листовок. В ружье! Ребята, окружай стог!
- А ну, кто там на сене? Слазь!
Во тьме грозно лязгнули затворы. Иван спустился вниз. Его окружили.
- Это ты, негодяй, разбросал немецкие листовки?
- Твоя работа? Признавайся!
Кто-то больно ткнул Бугая под ребро дулом винтовки.
- Ага, попался! Лазил здесь, предатель, рассыпал свою паршивую пропаганду.
- Ничего я не знаю… Что вы, товарищи… Я - Иван Бугай, шофер комдива.
- Врешь!
- Зачем мне обманывать. Вы, видать, все тут новенькие и потому меня не знаете.
- Ребята, ей-бо, ошибка. У того, что крутился здесь, был голос другой, елейный, и ростом тот с козявку.
- А ты что - филин? Заступничек нашелся.
- Зачем вы к моему мужу пристали, какой он вам шпион?! - спустившись со стога, поспешила на помощь к Ивану Нина.
Но это новое заступничество еще больше разъярило бойцов.
- Поустраивались здесь с походно-полевыми женушками!
- Оттого и отступаем… воевать некогда…
- Не по окопам, а по копнам сидят…
На шум пришли патрули. Снайпер Кавяров навел фонарик:
- Это наш. За него ручаемся. Жена его законная, по Киеву знаю. Нет вопросов? Точка.
Толпа расступилась. Голоса потеплели:
- Пристали к невинному человеку.
- Вот патрули говорят: он женку на войне встретил.
- Это счастье, ребята, а мы набросились. Даже саданули парня под ребро. А настоящий гад смылся.
- Пускай остаются. В их распоряжении весь верхний этаж.
Иван взял за руку Нину. Она покорно пошла за ним на другой конец острова. Днем Бугай рубил здесь вербняк и обнаружил в камышах рыбачью лодку. Она оказалась с шестом и была исправная. Иван вычерпал воду и, набрав сухого сена, спрятал ее на всякий случай в лозах. Теперь находка пригодилась. Он усадил Нину в лодку и бесшумно оттолкнулся от берега. В камышах просвечивала узкая полоска воды. Упираясь шестом, Иван выбрался из камышовых зарослей на плес. Нина, черпая рукой воду, следила, как быстро скользила лодка по звездам и лилиям.
Вокруг плеса тихо шелестели темные, непролазные камыши. Иван заметил маленький заливчик и направил туда лодку. Нина узловатой веревкой привязала ее к черной коряге.
Как только они легли и укрылись шинелью, в тишине что-то булькнуло. Нина хотела приподняться, по Иван до боли сдавил ей плечо. И снова что-то булькнуло, вздохнуло топкое дно. Какие-то фигурки пробирались вдоль камышовой заросли. Бугай потянулся к винтовке и замер.
Поздно. Слишком близко подошли "болотные духи", могут услышать шелест сена, и тогда получай автоматную очередь. За ремнем у Ивана обычно находилась граната, а сегодня, как назло, оставил ее в недостроенной землянке. Он лежал в лодке почти вровень с водою и хорошо видел, как, осторожно осматриваясь, пробирались немецкие разведчики.
Двенадцать "болотных духов"… Иван решил пропустить их, а потом выстрелами поднять тревогу, преградить немцам путь к отходу. Но эту мысль он отогнал: "В темноте заварится такая каша, что только держись. С острова откроют огонь. А на другой стороне болота, в дубняке, расположены пушки, и оттуда могут сыпануть картечью по камышам. В такой неразберихе свой своего отдубасит. Нет, лучше не поднимать тарарама. Пусть продвинутся немцы, а я потихоньку пристану к берегу и предупрежу дозорных.
Но двенадцать "болотных духов" притаились в тени. Кто-то измерил глубину плеса и вернулся назад. Иван с Ниной услышали шепот, похожий на дуновение ветра. Немецкие разведчики совещались. Видно, им не хотелось форсировать плес. Что-то настораживало.
Бугай боялся, как бы немецкая разведка не ушла в камыши: стоило только раздвинуть их - и лодка обнаружена. Он снова потянулся к винтовке. За кормой неожиданно раздался крик филина. Кто-то из "болотных духов" мастерски подражал ночной птице. Нина, словно ища защиты, плотно прижалась к Ивану. Крик филина повторился, и в ответ грянул хохот. И вдруг все заглушил протяжный душераздирающий стон. Иван почувствовал, как по спине пробежали мурашки. На разные голоса завопило болото. В зловещее волчье завывание ворвался отчаянный вопль. Болото забулькало, зачавкало. И - тишина. Иван даже не заметил, куда подевались "болотные духи". Немецкие разведчики словно растворились в тумане. Прислушался. Ни звука. Только камыши шелестят. Долго стоял Иван на коленях с винтовкой в руках.
"Тихо. Даже рыба не плеснет… Ушли…"
Он бесшумно вывел лодку из бухточки и, упираясь шестом, во весь дух перемахнул через плес. Как только под днищем заскрипел песок, из кустов раздалось грозное:
- Стой! Руки вверх!
Иван узнал голос Кавярова.
- Это я… Бугай.
- Опять ты… Что же ты, леший, все болото взбунтовал? Весь лагерь на ноги поставил. Скаженная душа, хотел, чтобы мы огонь открыли? Да за такое дело… - От ярости голос у Кавярова сорвался: - А ну… давай в палатку комдива.
- Фашисты к нам лезли… Своими глазами видел двенадцать "болотных духов". С автоматами, в резиновых костюмах; у пояса - надутые камеры.
Бугай доложил все как было. И по взгляду комдива понял: гроза миновала.
Комиссар стукнул кулаком по фанерному столику:
- Какой тебя дьявол в болото понес?! Что тебе - острова мало? А если бы немцы взяли в плен?
- Живым? Не дался бы!
- Нет худа без добра - теперь мы знаем, что фашистские лазутчики не только листовки разбрасывают, - заметил комдив.
Иван хотел загладить свою вину и выпалил:
- Пошлите меня в разведку… Я приведу "языка", достану из-под земли.
- И меня пошлите. Я - снайпер. В институтской команде призовые места занимала, - выступила вперед Нина.
- Они сговорились, домой хотят улизнуть. И сегодня на лодке бежали, да на немцев наткнулись, - со злостью вставил дежурный офицер.
- Что вы, товарищ капитан, такого и в мыслях не было. Как же так бежать? Я присягу давал.
- Откуда родом?
- Из Переяслава.
- Ну вот, как на лодочке, выплыл, - многозначительно усмехнувшись, подкрутил усики капитан.
Комиссар пристально посмотрел на Ивана. В углу тихо играл патефон.
- Поменяем пластинку, не та.
Дежурный офицер сорвался с места, в углу захрипел патефон. И вместо "Варяга" - "Засвистали козаченьки".
- Да не ту пластинку… - бросил вслед дежурному комиссар.
Снова захрипел патефон. Коновалов махнул рукой. Под звуки вальса в плошке затанцевал огонек. В палатку вошел Вагин.
- Разрешите доложить, поймали одного гада, вел среди бойцов злостную агитацию: "Хватит в лесу сидеть, идите к немцам, они хорошо принимают".
- Вы свободны, идите отдыхать, - обратился комиссар к Ивану и Нине. - О вашей просьбе мы с комдивом подумаем.
В палатку ввели арестованного. Коновалов жестом приказал ему сесть. Крепкий чубатый парень, одетый в форму лейтенанта, опустился на стул.
- Документы!
- Вот партийный билет… Вот удостоверение личности… Я работник Особого отдела… Интересовался настроением бойцов.
- Работники Особого отдела так не поступают. Вы - фашистский провокатор! - Комиссар Коновалов внимательно изучил предъявленное удостоверение, перелистал партбилет и бросил на столик. - Грязная работа. Ваши документы не внушают никакого доверия. Они фальшивые. Вы самый настоящий шпион, подосланный к нам немецкой разведкой. Давайте вести разговор начистоту.
Вскоре политработники привели еще шестерых шпионов, переодетых в красноармейскую форму. При обыске у них нашли пачки листовок: "Москва пала! Харьков взят! Немецкие войска под Ростовом!"
После каждого допроса распутывался шпионский клубок. Нити тянулись в Восточную Пруссию, в Южную Польшу, в оккупированные немецкими войсками Львов и Житомир. Из показаний пойманных лазутчиков командованию дивизии стало ясно: для тайной войны на советско-германский фронт брошены значительные силы военной разведки "Абвер", вездесущего гестапо, свирепой службы безопасности СД и даже иностранного отдела министерства пропаганды. В тыл Красной Армии пробирались сотни шпионов, диверсантов, террористов. Одни окончили разведывательные школы и курсы, а другие забрасывались на нашу территорию даже без специальной подготовки - после короткого инструктажа.
Разоблаченных шпионов расстреляли перед строем. А на следующий день в лесном лагере появились новые немецкие листовки. Вражеская рука разбросала их по тропинкам, приколола к веткам у шалашей и землянок. Поединок с немецкой разведкой продолжался. Враг тайно наносил удары, и командование дивизии чувствовало это, особенно начальник разведки капитан Рыжкин. В последние дни из окрестных сел почему-то не вернулись посланные туда верные люди. А вчера неудача постигла матросскую разведку. Как только десять днепровцев приблизились к Переяславскому шляху, их окружила немецкая рота. Разведчики погибли в бою. Попали матросы в засаду… Случайно?
Капитан Рыжкин старался установить связь с местными партизанскими отрядами. Где они притаились? Куда ушли? Может быть, на правом берегу Днепра находятся их базы? А там хлеб, и сахар, и сало. В лесном лагере тают продовольственные запасы, уменьшается красноармейский паек, приходится подтягивать ремешки. "Наладить с партизанами связь", - требует комдив. Связь! Но как установить ее? Лес прочесан дивизионными разведчиками на десятки километров. Но партизанского следа нет. Загадкой остаются степные села: туда трудно проникнуть разведчикам. Немецкие мотоциклисты рыскают по степи. Гитлеровцы стягивают войска, усиливают в селах гарнизоны, смыкают кольцо вокруг советского лесного края. И комиссар Коновалов заставляет Рыжкина действовать.
Нелегко комиссару, похудел он, осунулся. Мудреная задача - вести политическую работу в окружении, когда под рукой нет ни рации, ни простейшего приемника. С Большой земли в приднепровский лес не поступает никакая информация. Неясность обстановки рождает самые противоречивые слухи. Каждое утро комиссар Коновалов, все полковые и ротные политработники проводят с бойцами беседы, укрепляют их веру в победу, а вот ответить на главный вопрос - где линия фронта? - не могут.
Три лучших снайпера дивизии - сержант Кавяров и два брата Ивановы - дали комиссару слово сбить немецкий самолет. Уж кто-кто, а летчик должен знать, где проходит линия фронта.
Как только в небе загудел железный шмель, снайперы вскинули винтовки. Семь утра. Показывается окрашенная в серо-зеленый цвет "рама" - бойцы называют ее "драбыной". Воздушный разведчик проплывает над островом. Три снайпера открывают огонь.
- Бей влет самолет! - хором подают команду шалаши и землянки.
Но выстрелы не достигают цели. Неуязвимая "рама" скрывается за пожелтевшими кронами дубов. И тут всегда находится знающий:
- У фрица под ногами лежит стальная плита.
И советчик:
- Ребята, лучше целиться надо, упреждение верней брать.
Скользят над лесом свистуны-"мессершмитты". Гремят винтовочные залпы. Снова впустую.
Солнце прятало свой медный лоб за островерхий курган, когда над островом появился самолет, похожий на стрекозу. Кто-то крикнул:
- "Шторхе", связной!
Раздался винтовочный залп. И тот же голос затрепетал от радости:
- Сбили! Падает! Ура-а-а!
На победный крик высыпали все. В воздух полетели пилотки.
"Шторхе" вилял и дымил. Он терял высоту. Вброд, по кочкам, по кустам, сломя голову помчались к сбитому самолету бойцы. Радость сменилась полным разочарованием. За болотом на песчаных холмах над обломками "шторхе" крутился огненный шар.
Первым прибежал к горящему самолету Бугай. Постоял. Посмотрел.
"Дело табак. Прощай, линия фронта. Зря, дурень, болото форсировал, по пояс в грязищи лез".
Хоть обсушиться есть где. Хороша двускатная землянка! А печь-то какая! Любо прислушаться, как весело потрескивают в ней полешки и гудит пламя. Сделана она не из ведра или какой-нибудь металлической коробки. А выложена старшиной Пляшечником из кирпича-сырца и местного камня. Сработана на славу! Можно не только обогреться, но и в один миг приготовить пищу, кипяток.
Иван любил сидеть у печи и чувствовать, как землянка наполняется лучистой теплотой. А Нина - больше у окна, особенно когда за днепровскими кручами опускается солнце, или, как говорит старшина Пляшечник, "светило становится на прямую наводку". И действительно, лучи бьют по верхушкам деревьев. Нина в такие минуты не отрывается от окна. Что она там высматривает? Глянул в окно Иван и удивился. Совсем недавно лесистые холмы были зеленые. А теперь поменяли свой наряд. Клены светились прозрачной желтизной. На молодых дубках листва ярко-красная, а на старых великанах - коричневая. Из глубины леса выступили белые стволы берез, поредел кустарник, и только хвоя осталась такой же густой и зеленой, да верхушки тополей не тронула осень.
Ни один листок не пожелтел на могучем яворе. Стоит богатырь посреди острова и зеленой грудью встречает ветры с низовья. Многие столетия прошумели над ним. Волшебное дерево. Оживает явор на закате солнца. Только хорошенько надо присмотреться к нему. Особенно в минуту, когда на кручах тлеет заря и весь остров погружается в сумрак.
Иван разглядывал явор. Чудо! В синей мгле сухие ветки превратились в косы, в пики, вилы. И кажется: на фоне зари бежит по вершине кургана толстопузый пан в черном жупане, а за ним гонятся мускулистые бородатые люди. И впрямь картина восстания… "Гомоніла Україна, довго гомоніла".
- Слышь, Бугай, я уже дважды повторяю: капитан Рыжкин вызывает, а ты как истукан… - В землянке посыльный с винтовкой за плечом. - Давай, Бугай, живей поворачивайся!
Словно очнувшись, отступает Иван от окна.
- Что там такое?!
- Не знаю. Давай по БТ - по большой тревоге к начальнику разведки.
У капитана Рыжкина уже сидели старшина Пляшечник, летчик Синокип и дивизионный чемпион по штыковому бою ефрейтор Кролик. Последний, как всегда, что-то жевал.
"Чистый кролик", - подумал про себя Иван и вспомнил, как в прошлом году в Киеве на зимних квартирах старшина Пляшечник бранил будущую знаменитость, стараясь отучить молодого солдата от дурной привычки. Только зря, ничего не вышло. Кролика перевели в другую роту, а там старшина оказался покладистей. Да и сам Кролик взлетел до орлиных высот - вышел в дивизии на первое место по рукопашному бою, а потом и на весь военный округ прославился.
Долго занимала Ивана мысль: что жует Кролик? Может быть, американскую резинку раздобыл у одесских моряков? Или карманы леденцами набил? Проследил Бугай: ничего подобного! Жует Кролик маленькие, с ноготок, сухарики. Сухарик за сухариком, жует и жует.
В капитанскую землянку спустился сержант Кавяров, за ним братья Ивановы - Евгений и Павел. Иван уважал их. Евгений из своей снайперской винтовки уложил на берегах Тетерева сотню фашистов, а Кавяров с Павлом в Малине мост взорвали, когда к переправе немецкие танки ринулись.
- Ребята, "язык" нужен. - Капитан провел большим пальцем по горлу - даже красноватый след оставил на коже.
- Пойдем в гости к фрицам. Добудем! - привстал старшина Пляшечник.
- Послужим Советскому Союзу, ребята! Вооружайтесь хорошенько здесь, в моей землянке. Скоро стемнеет, и мы выступим. В лагере чужой глаз есть. Осторожность - сестра разведки. - Капитан взял Ивана за руку. - А Нина твоя немецкий язык знает?
- Немного разбирается.
- Это хорошо… Вернемся в лагерь - еще потолкуем…