- Это можно… В спальне Петра Петровича перед иконой прежде всего висела лампадка на трех бархатных ленточках, а за ней серебряный Николай чудотворец. Привез эту икону мой дядя из Киева. Незадолго до своей кончины, бывало, соскочит с кровати и с криком: "Ой, про-пал…" - бухнется на колени перед чудотворцем.
- Истинная правда. Давай, племяш, теперь выпьем. - Староста чокнулся с Бугаем.
Лица у разведчиков вытянулись. Даже Нина и та с удивлением посмотрела на Ивана.
Закусив как следует соленым помидором, староста зашептал:
- Ты, конечно, племяш, помнишь, что у Петра Петровича было золотишко. А где оно спрятано, знаешь?
- Может, знаю, а может, нет… - неопределенно ответил Иван. - Время прошло, кое-какие приметы пропали. Искать надо, и осторожно. Немцы могут накрыть. Нужно все с головой делать.
- Твоя правда, племяш. Смотри в оба… А я тебе помогу. Справку выдам и твоей подружке пропуск дам, а ты мне немножко золотишка отсыпешь для оборота. Оно мне нужно, чтобы кадило раздуть, а потом я тебя, племяш, с лихвой отблагодарю… А если обманешь, на том свете найду. - Староста достал из кармана стандартную справку и алюминиевую стопку, в которой хранил печать. - Ну, дай бог… Вписывай, племяш, свою фамилию. - Он подышал на печать и приложил к справке.
- "Сельская управа села Петушки, - прочел Иван. - Староста. "SCHULZE".
- Во какой синяк на справке. Смотри, племяш, если подведешь, такие же синяки на твоем теле поставлю и повешу, как собаку. А сейчас давай выпьем за твою счастливую дорогу. - Староста осушил стаканчик и, достав кисет, тихонько замурлыкал себе под нос: - Пой, ласточка, пой, сердце успокой.
При виде табака все оживились. Кролик достал из кармана листочек бумаги и, прежде чем свернуть козью ножку, по привычке прочел вслух:
- "Раздался петушиный крик. Это был уже второй крик, первый прослышали гномы. Испуганные духи бросились, кто как попало, в окна и двери, чтобы поскорее вылететь, но не тут-то было: так и остались они там, завязнувши в дверях и окнах". - Кролик положил на листок добрую щепотку табаку и добавил: - Эхма… Нам бы сейчас такой петушиный крик. Пусть бы он раздался на Украине, чтобы вся нечисть застряла на всех дорогах.
- Я вижу, ты комиссарик… Как затесался в нашу компанию?
- Да бросьте вы пьяного. Ничего он плохого против новой власти не сделал. Сказал человек "нечисть", а какая - понимать надо, - поспешила на выручку Христя. - Кушайте, кушайте, Яков Васильевич. Свежих достала из печки вареничков.
- Погоди ты со своими варениками. Тут дело серьезное. Разобраться надо… Все слышали, что этот комиссарик сказал?
- А что он сказал? - на секунду очнулись и снова заклевали носами сильно подвыпившие сыновья старосты.
- Племяш, ты слышал?
- Чепуха. Этот человек, Яков Васильевич, проверенный. Верьте мне. На моих глазах настоящего комиссарика порешил на Переяславском шляху. Давайте лучше отойдем в сторонку да потолкуем о главном. Ставлю вопрос прямо. Сколько вам золотых десяток надо?
- Значит, знаешь, племяш, где клад зарыт?
- Вы опять свое заладили. - Бугай усмехнулся. - Да и нет не говорить… Сколько вам надо на первый случай?
Староста, прикидывая в уме какие-то расчеты, сказал:
- Дай, племяш, тридцать десяток, богом прошу, раздуть кадило надо.
- Пусть будет по-вашему. Я принесу. А сейчас - в путь. Дядя мой любил говорить: волка ноги кормят.
- Посошок на дорогу, посошок! - засуетился у стола староста и погрозил пальцем Кролику. - Смотри мне, меньше пей в Переяславе. Ну, племяш, скоро наша возьмет. Уже танковый полк вступил в Бабачиху. В Стовпяги кавалерийская бригада пришла, в Демьянцы - пехотная дивизия. В самом Переяславе две мотодивизии. Собрана вся полиция. На седьмое октября проческа леса назначена. Наша берет, племяш. - Он залпом выпил стопку спирта, потом добрую кружку холодной воды и, грузно осев на лавку, закрыл красные кроличьи глазки и засопел.
- Спасибо вам, хозяюшка, - поднимаясь из-за стола, тихо сказал Синокип. - Живите в этой хате счастливо.
- Мы с мужем вечером бросим эту хату, - печально ответила Христя.
За селом Синокип сказал:
- Ну, братцы, у меня портянки мокрые: сапоги спиртом поил.
- А я под лавку выплескивал, - отозвался Пляшечник и добавил: - Умный человек Шор, знал, для чего могут три фляги пригодиться. Сразу видно, что мы полиция, а не окруженцы. Где бедолаги спирт достанут?!
- Продумано, - заметил Кролик.
- А ты чуть всю обедню в грязь не втоптал, - напал на него Бугай.
- Ты нам, артист, лучше скажи, откуда барышника Блоху знаешь?
- Иуда тридцать сребреников взял, а этому кровопийце старосте тридцать золотых десяток подавай, - рассмеялся Бугай.
- Я удивляюсь, Ваня, как ты этого гада провел, - тряхнула кудряшками Нина.
- А чему удивляться, случай такой выпал. Хозяйка сказала, что барышник Блоха - старосты кум. А моя мать когда-то кухаркой у этого мироеда Блохи служила. Я с ней в доме барышника десять лет жил и знал его как облупленного. Племянник у него действительно был. Только где-то как в воду канул.
Они вошли в посадку, и старшина Пляшечник, раздвинув кусты, сел на пенек.
- Привал. Давайте-ка, товарищи, обмозгуем наши дела. Староста выболтал самую главную тайну. Нам известен день прочески леса - седьмое октября. А также расположение фашистских войск. В этой обстановке правильнее поступить так: Синокип возвратится в лесной лагерь и обо всем доложит комдиву, а мы постараемся проникнуть в Переяслав, проверим слова старосты, разведаем, какие там силы сосредоточили немцы.
- На том и порешили, - в один голос сказали Бугай с Кроликом.
- Я не прощаюсь с вами, ребята. Уверен, что мы встретимся. Отдохну в посадке и ночью буду пробираться к своим, - согласился Синокип.
Солнце уже коснулось тополиной гряды, когда за полосой пыли, поднятой грузовиками, показались соломенные хаты Бабачихи. На окраине села у шлагбаума прохаживались немецкие часовые и полицейские. Старший полицай, проверив у Ивана и Нины выданные старостой справки, предупредил:
- Три дня дорога будет закрыта. Сидите в Переяславе и не рыпайтесь.
Подняв шлагбаум, старший полицейский задержал Кролика.
- Не можно с баклажкой в Переяслав на сборы, не можно!
Кролику пришлось отстегнуть от пояса флягу. Она пошла по рукам довольных патрулей.
- Ну, иди, чего стал. - Старший полицейский подтолкнул Кролика прикладом.
Достаточно было нашим разведчикам окинуть село взглядом, чтобы убедиться в правоте слов старосты. Да, то была не пьяная болтовня. Вся Бабачиха забита пехотой, танками, пушками, грузовиками. Превращена немцами в военный лагерь. В садах дымились походные кухни, сверкали костры, на которых солдаты дружно осмаливали свиные туши. На траве лежали ощипанные гуси. К серо-зеленым мундирам, словно густая паутина, пристал белый пух.
Уже вечерело, когда разведчики подошли к Переяславу и на его пыльной окраине увидели ту же картину - военный лагерь.
- Надо смываться. Немцы беспечны. Главное - не наткнуться на полицаев, - сказал товарищам Пляшечник и свернул в переулок.
В Переяславе немцы готовились к выступлению и не обращали внимания на прохожих. Маленький глухой переулок, пожалуй, был единственным местом, свободным от фашистских войск. Он вывел разведчиков на берег почти пересохшей речушки, и они по песчаному руслу ушли в камышовые заросли.
С первой звездой старшина Пляшечник повел разведывательную группу на запад. Автомобильные фары и костры служили в степи маяками. Они помогали разведчикам обойти Бабачиху и двигаться дальше по хлебам, не приближаясь к опасному Переяславскому шляху и одновременно не теряя из виду этот отличный ориентир.
Пляшечник давно не помнил такого ночного марша. В дороге он опасался, выдержит ли Нина эти бешеные броски по хлебам. Но она оказалась настоящим ходоком, проворным, быстрым. Ранним утром они сделали в овраге один-единственный привал. Пляшечник не сомневался в том, что разведка удалась. Остался последний переход - форсирование старого торфяника, а там уже лес, и можно палку добросить до лагеря. Осмотревшись, они вышли на тропку. Тихо. Кругом ни души. Только серая чайка с криком носится над бровкой: где-то, видно, ее гнездо, и птица вьется, прямо-таки нависает над головой.
Белыми цветами усеяно темное зеркало старого торфяника. Узкая бровка еще покрыта на удивление сочной травой и зеленой стрелкой уходит в пожелтевшие камыши. Нежно шелестят мохнатые кисточки. Только крик чайки все отчаянней и тревожней - так и падает ковшиком, так и плачет над черной водой. И вдруг затрещали желтые камыши, да так, что чайка метнулась ввысь и где-то в небе прозвучал ее печальный крик.
- Ну, здравствуй, племяш! Быстро ты обернулся… В Переяславе успел побывать… Я тебе говорил: под землей найду, если обманешь. Придется тебя, племяш, разменять на мелкую монету. - С этими словами староста Кваша вышел из камышей и вскинул карабин. Вслед за ним на бровку ступили его молчаливые сыновья и пять немецких автоматчиков в пятнистых лягушечьих маскхалатах.
- Что, племяш, принес червонцы?! Комиссариком оказался?
- А ты, немецкий холуй, думал озолотиться?! Плевал я на твою поганую пулю.
- Я тебя плеточкой запорю, отбивную котлету сначала сделаю, - подступал Кваша.
- Эх ты, "ласточка, пой, сердце успокой", - передразнил Квашу Иван.
- Я тебе покажу, сукин сын, "ласточка, пой", - вскипел староста и, опустив карабин, взмахнул плеткой.
Но удара не последовало. Стоявший в сторонке Кролик сделал пружинистый прыжок и каким-то необыкновенно ловким, точно рассчитанным движением вырвал у Кваши винтовку. И в ту же секунду он сделал два выпада и, как молнией, поразил штыком чубатого сына старосты и одного лягушатника.
Ударом кулака Бугай сшиб с ног младшего сына старосты и, завладев его карабином, бросился на помощь Кролику, который, работая штыком и прикладом, гнал в камышовые заросли ревущих быками немцев. Теперь Иван мог оценить чемпионские удары Кролика. Винтовка в его руках так и летала. Выпад - блеск штыка, взмах - удар приклада, и уже лягушатники качаются в траве.
Кролик остановился у камышовой заросли. Дал по двум бегущим немцам несколько выстрелов. Оглянулся лихой боец, хотел что-то крикнуть на радостях своим товарищам. Как вдруг из-за плеса вороном каркнул немецкий пулемет. Схватился Кролик за грудь, и показалось товарищам, будто в его руках затрепетал на ветру красный платок. Видно, все еще не веря в смертельную рану, словно пробуя свои силы, сделал он несколько шатких шагов и, падая на тропку, только и успел сказать:
- Ужалила…
Еще раз каркнул немецкий пулемет. "Фить-фить-фить" - близко пронеслась свинцовая стайка пуль. Туго пришлось бы разведчикам, если бы старшина Пляшечник не метнул в ответ трофейную гранату с длинной белой деревянной ручкой и не угодил бы прямо в пулеметное гнездо. Но пулеметные очереди позволили бежавшим в камышовые заросли гитлеровцам оправиться от испуга и повести оттуда ответный огонь.
- Отходите, я прикрою! - Пляшечник вставил в трофейный автомат полную обойму.
Иван с Ниной сделали перебежку и тут увидели, как из камышей на соседние бровки выскочили немцы, одетые в зелено-коричневые маскхалаты.
- Товарищ старшина, нас окружают! - крикнул Иван.
Под огнем пронеслись разведчики по бровке, пролетели по лужку и скользнули в овраг.
- Быстрей! - торопил Пляшечник. - За нами погоня!
Но уже не хватало сил бежать с прежней скоростью. Немало верст отмерили ночью разведчики. Дышать становилось все тяжелее, ноги подкашивались.
- Ой, нога… - сказала Нина, когда они очутились на околице села.
За скирдами сена белела знакомая хата Христи.
- Спасайтесь, товарищ старшина… За селом лес… Еще успеете добежать… А я не могу бросить Нину… Она ногу подвернула в проклятом овраге.
- Спасайся кто может? Что ты мелешь? А ну, прикуси язык! - С этими словами Пляшечник взял на руки Нину. - Открой дверь, Иван.
Они вошли в пустую хату. На полу и лавках валялись брошенные пузырьки с лекарствами, разбитые блюдца. Видно, в большой спешке оставляли хозяева хату, даже золотые сережки, изогнутые молодым месяцем, забыли на столе.
Пляшечник закрыл дверь на засов, подпер ее двумя рогачами.
- Будем держать оборону… Патронов маловато… Бить по немцам только одиночными выстрелами.
- Возьми мой автомат, Ваня, дай мне винтовку, - попросила Нина.
Бугай помог ей подняться по лестнице на чердак и принялся топором проделывать в соломенной крыше бойницы для круговой обороны. Старая, слежавшаяся, крепко связанная в пучки солома пружинила, как резина. При каждом ударе топора Иван покрывался густой пылью. Он жмурил глаза и чихал. Неожиданно что-то зазвенело под топором. Бугай разгреб солому и вскрикнул:
- Вот это находка!
Под стрехой лежала завернутая в промасленную тряпку новенькая десятизарядная винтовка с двумя патронными ящиками. Иван порылся в соломе и даже присвистнул от удивления. Он увидел четыре гранаты с красными глазками. Кто-то поставил их на боевой взвод. Быстро спустившись вниз, Бугай показал Пляшечнику находки.
- Теперь понятно… Партизанская хата.
Старшина, продолжая посматривать в окно, положил на лавку гранаты, погладил ладонью покрытую лаком десятизарядку. - Наша… Родная…
- Эй вы, там, в хате, сдавайтесь! - послышалось из-за скирды сена. - Мы вас только допросим и отпустим, если добровольно сложите оружие.
- Я же мог пристрелить эту собаку. Эх… - сплюнул Иван.
- Господин староста, мы тебе ночной горшок золота принесли. А ты хочешь нас допрашивать. На, получай звонкую монету! - Старшина Пляшечник послал на голос пулю.
Это послужило сигналом к перестрелке. Из-за плетней заскрежетали железные ленты пулеметов. По чердаку, по всем окнам грянули карабинные залпы. В шум боя ворвались трескучие автоматные очереди.
От зажигательных пуль задымилась крыша. Но Иван справился с очагами пожара. Нина следила за перебежками гитлеровцев и после каждого выстрела стреляной гильзой делала на ложе винтовки отметину.
- Сдавайтесь! - продолжал выкрикивать староста.
Нина хотела взять его на мушку, по осторожный Кваша не выглядывал из-за стога. Два немецких подрывника, перепрыгнув через плетень, бросились к входной двери с ящиком тола, но так и остались лежать в будяках, срезанные пулями Нины. Неудачной оказалась перебежка и для немецкого офицера. После выстрела Нины забился в судорогах посреди дороги и застыл на желтом песке зеленым крабом. И как только сняла она с дерева "кукушку", немцы поняли: на чердаке снайпер - и притаились.
- Ну, как вы тут? - поднимаясь по лестнице, заглянул на чердак старшина.
- Держимся, - ответил Иван.
- Берегите, друзья, карманную артиллерию. План такой: дождаться темноты и гранатами пробить себе путь.
- До ночи еще далеко.
- Надо выстоять. - Старшина полез вниз.
- Если бы все это видела моя мама… - прошептала Нина.
- Ничего хорошего не принесет нам затишье.
- Давай не думать о том, что с нами станется.
- Что-то они затевают… Даже подлец староста молчит.
- Эх, Ваня, Ваня… Как хочется жить… Стоит твоя невеста у скорбной дороги… - Нина спохватилась. - Вот глупая, сама же просила не говорить о плохом.
Ее слова заглушил орудийный выстрел. Иван увидел вспышку. Молния распорола соломенную крышу, как тучу. Дорога, садики, луг - все земное потемнело и как будто отодвинулось. На ветру качалась одинокая, в черном оперении сосна. Он смотрел на нее и не мог понять, дерево это или нахохлившаяся птица.
- Нина, Иван, вы живы? - Пляшечник бросился к лестнице и отступил. На чердаке гудело пламя. Хата наполнилась удушливым серым туманом. Старшина задыхался. Глаза слезились. - Нина! Иван!
Ответа не было.
Пляшечник услышал свист снаряда и прильнул к земляному полу. Хата вздрогнула, закачалась, как детская люлька. Но осколки пролетели мимо. Он лежал возле печки и, когда попытался привстать, почувствовал, как под рукой отодвинулась какая-то железная заслонка.. Еще усилие - и заслонка пошла в сторону: тайник! Не раздумывая, старшина нырнул в люк.
В кромешной тьме Пляшечник нащупал деревянную лестницу и головой вниз спустился на дно ямы. Он вполз в какой-то подземный коридорчик, круто повернулся и, вскочив на ноги, задвинул железную заслонку.
Сидя в своем убежище, Пляшечник слышал, как бушевал пожар. С треском и грохотом обвалилось потолочное перекрытие. Но добротная каменная печь, подобно доту, прикрыла тайник.
Отдохнув на дне ямы, старшина принялся изучать подземное убежище. Чиркнув спичкой, Пляшечник, как опытный донбасский забойщик, убедился в том, что подземный ход оборудован по всем правилам шахтерского искусства, крепила его опытная рука.
"Здесь наш брат, шахтер, потрудился", - пробираясь вперед и освещая подземелье спичками, подумал он.
Старшина прополз метров пятьдесят и натолкнулся на деревянную лесенку. Поднявшись по ступенькам, он обнаружил над головой крышку люка.
…А время словно остановилось. Утомительно медленно ползли зеленоватые стрелки по светящемуся циферблату. Только через семь часов Пляшечник осторожно приподнял крышку люка. Звездное небо. Шумят кусты. За плетнем прохаживаются патрули. Он не видит их, но знает: это немцы - чеканный шаг.
Старшина бесшумно пополз вдоль плетня, потом по огородам. Белые пятна хат пропали в ночной темноте. Поле. Ветер. Погасло пламя походных костров, затихли марши губных гармоник. На болоте плачет какая-то птица.
Он все ползет и ползет, уходит на запад, туда, где под Млечным Путем темнеют горы.
Всю ночь он пробирался через старый торфяник и на рассвете, покрытый болотной тиной и грязью, вошел в приднепровский лес.
16
Гибель разведчиков глубоко опечалила комдива. Выслушав рапорт старшины Пляшечника, он потупил голову:
- Жаль.
- Верите, товарищ комдив, так и стоят они перед глазами. Лица их вижу… голоса слышу… Это герои!..
- Вы тоже герой.
- Ну, какой там герой… Я только к своим старался пробраться, хотел предупредить о проческе леса… Настоящие герои, товарищ комдив, погибли, они на себя основной удар приняли.
- Вы все вместе совершили подвиг. От всей души благодарю вас за выполнение боевого задания. Сейчас можете быть свободны. Отдыхайте, набирайтесь сил.
Старшина вышел из землянки. Мажирин посмотрел вдаль. На вечерней заре четко вырисовывались древние скифские могильники и крылья ветряных мельниц. Казалось, из пучины Днепра по кустарникам и верхушкам сосен поднималась холодная синева и наплывала на ярко-красный петушиный гребень солнца. Мажирин опустил брезентовый полог. В землянке сгустилась темень. Чтобы привыкнуть к ней, комдив зажмурил глаза. Когда же он открыл их, в полосе фонарного света увидел комиссара. Начальник штаба кончиком карандаша коснулся оперативной карты. Быстрые пальцы нажали на карандаш и резко его опустили. Послышался звук, похожий на пистолетный выстрел.