Один был лысоватый, кряжистый, с тяжелыми большими руками. Под глазом у него расплылся синяк, и от этого казалось, что лысый хитро подмигивает. Второй - заросший сивой щетиной, сидел на полу, опершись на него руками. Третий - средних лет, высокий, с разбитой переносицей и вспухшей губой под темными, видимо, недавно отпущенными усами. Все одеты примерно одинаково - пиджаки, рубашки, брюки, ботинки, возраст определить сразу трудно. И потом, кто знает, сколько лет должно быть деду Матвею?
- Кто дед Матвей? - сиплым шепотом спросил Волков.
- Я, - откашлявшись, отозвался сидевший на полу. - Я дед Матвей. А ты кто?
- Отойдите! - показав стволом карабина в другой угол, приказал лысому и усачу Антон. - Живо!
Бросая на него испуганные недобрые взгляды, они повиновались. Подойдя к деду Матвею, Волков опустился рядом с ним на колени.
- Можете идти?
- Ноги, - скривился тот. - Да ты кто такой? Как попал сюда?
- К вам женщина из Минска с двумя детьми не заходила? - торопливо произнес слова пароля Антон.
- Детки-то мальчики? - насторожился Матвей. - Как звать их, запамятовал?
- Александр и Алексей.
- Ага, - кивнул дед, - Александру пять лет, Алексею три… Господи, да как тебя сюда занесло?
- Что с ногами?
- Да эти, - показал на потолок Матвей. - Уходить тебе надо. Запомни: деревня Жалы, от скотного двора по левую руку первый дом, Макар Путко…
Во дворе раздался громкий голос офицера, затопали сапоги бегущих солдат, топот раздался и наверху, в коридорах.
"Обнаружили! - понял Волков. - Могу и не успеть", - и он повторил следом за Матвеем:
- Макар Путко, Жалы… Дальше, дальше!
Напуганные шумом за дверью и появлением неизвестного человека в гражданской одежде, но с немецким карабином в руках, двое других задержанных обеспокоенно переговаривались, понизив голоса. Лысый, решившись, сделал шаг вперед:
- Мы можем узнать, в чем дело? Нам к стенке становиться не резон, потому шел бы ты отсюдова поскорее.
- Не мешайте! - досадливо отмахнулся Антон, снова поворачиваясь к деду. - Пароль к нему есть?
- Ты чего, угробить нас решил? - не выдержав, истерично заорал второй, усатый. - Немцы за такие дела, знаешь?..
- Не надо, Щур, - лысый потянул его за рукав назад, в темноту подвала, - пальнет еще, падла.
- Не пальнет! - продолжал надрываться уголовник. - Скуксится, ему свои дела решать, а нам…
Дверь распахнулась, и тут же Волков навскидку выстрелил в появившегося в дверном проеме солдата. Быстро передергивая затвор карабина, выстрелил еще несколько раз, заставив отступить пытавшихся ворваться в подвал немцев.
- Пароль, скорее! - не оборачиваясь, спросил он Матвея.
Треснуло под ударом сапога стекло на единственном низком окне, и, крутанувшись волчком, Антон выстрелил туда. Во дворе кто-то взвыл, протрещала автоматная очередь, выбив штукатурку над головами узников. Лысый охнул, на четвереньках быстро уполз в угол и лег там, закрыв голову руками. Щур ничком упал на пол и откатился к стене.
Держа одной рукой карабин, Волков второй подхватил подмышки деда и потащил его под окно - там их не могли достать пули, выпущенные со двора, а в дверь немцы пока не совались. Видимо, решили зря не рисковать.
Сухонький, на вид невесомый Матвей оказался тяжелым, как гиря. "Ноги перебиты, - понял Антон, - виснет на мне, не может сам двигаться. Отсюда я его уже не вытащу, не вырваться нам двоим".
Протрещала новая очередь, и Антон почувствовал, как дед, судорожно вцепившийся в его руку, дернулся, еще больше потяжелел. Разжав пальцы, он начал сползать на пол, сипя и захлебываясь клокочущей в горле кровью. Дотащив его до окна, Волков посадил Матвея и упал рядом.
- Все, - прохрипел дед. - Макару скажи…
- Что? - ощупывая Матвея, тревожно спросил Антон. Пальцы наткнулись на теплое липкое пятно, быстро расползавшееся по рубахе на груди деда. - Очнись, старина, что сказать надо? - заглянул в побледневшее, покрывшееся потом лицо. - Что?!
- Козы… в огороде… всю капусту, - с натугой, едва шевеля немеющими губами, прошелестел дед. - А по осени новая…
Уронив голову на грудь, он сполз на пол; из угла губ протянулась тоненькая струйка крови. Теряясь в седой щетине, доползла до подбородка и застыла…
Бухнув, распахнулась дверь, застучали по стенам пули, зазвенели, раскатываясь по полу, стреляные гильзы, подвал стало затягивать сизым вонючим пороховым дымком. В грохоте автоматов почти потерялись глухие, как удары молотка по сырой доске, точные выстрелы карабина Волкова. Внезапно наступила тишина - немцы опять отступили, оставив у порога незакрытой двери тела двух солдат.
Подрагивающими от напряжения, измазанными кровью пальцами Антон достал из подсумка новую обойму; оттянув затвор, перезарядил карабин. Заманчиво пробраться ближе к двери, чтобы взять автомат у убитого, но риск получить пулю слишком велик.
Сколько еще он сможет продержаться? Час, два? А потом? Рядом лежит мертвый хозяин явки, и какой теперь толк от полученного нового пароля, от названного адреса и имени? Какой толк, если сам Антон застрял в подвале, а кругом немцы, и он не успел все сделать до того, как они обнаружили его отсутствие в кладовке?
Как теперь выбраться отсюда? Как уйти в лес, как вернуться на место последней ночевки? Наобещал ребятам, а сам вляпался… И где они сейчас, что с ними, успели уйти от погони, скрылись в болотах или приняли неравный бой и теперь лежат, безучастные ко всему - к войне, страшному лету сорок первого, прорывам немецких танков и бомбежкам, к собственной, так нелепо оборвавшейся жизни? Сколько раз еще придется умыться горячей юшкой, пока научишься как следует воевать?
Во дворе загремело, черная тень закрыла оконце. На всякий случай Волков выстрелил, но пуля цокнула о что-то твердое и, зло взвизгнув, ушла рикошетом в небо. Видимо, немцы закрывали чем-то окно.
Уголовники, притихшие во время перестрелки, завозились, робко приподнимая головы в попытке посмотреть - что там делает смертник, пытающийся и их утащить за собой в холод небытия? Жив он или его уже пристукнули?
Убедившись, что Волков еще жив, лысый и Щур снова ткнулись носами в гнилые доски пола - ну его к шуту, может, удастся уцелеть в такой передряге, которую трудно представить даже в кошмарном сне. Еще бы - бежать из камеры, попасться немецкому патрулю на дороге, быть посаженными в подвал и вдруг оказаться в гуще жутких событий… Сидеть в подвалах и камерах - дело привычное, а вот чтобы там еще и стреляли?!
Наверху, во дворе, заурчал мотором грузовик, снова затопали сапоги. Антон настороженно ждал, прикидывая, как вырваться из западни? Если бы у него были гранаты! Приходилось признать, что переоценил свои силы - надо было сразу уходить после предупреждения Анны, жены Филановича. Уходить в лес, дать радиограмму и ждать ответа из центра, а не лезть к немцам. Но ведь он надеялся, что его посадят в подвал к деду Матвею и потом, переговорив с ним, он выберется отсюда - вдвоем или один, смотря по обстоятельствам, - а они вон как повернулись. Неужели придется остаться здесь и лечь рядом с дедом?
- Бросайте оружие и выходите! - послышался голос переводчика. - Даем на размышление пять минут.
Сдаться? И получить пулю во дворе, после пыток? Нет уж, лучше здесь, тем более - есть еще две обоймы.
- Ты… это, - спросил лысый, - как?
Антон даже не посмотрел в его сторону. Тогда вступил в разговор Щур:
- Может, нас отпустишь? А, корешок? - он приподнялся, опираясь на руки, готовый в любой момент снова прижаться всем телом к полу.
- Убьют, - откликнулся Антон.
- А мы им покричим, - не унимался Щур. - Они по-нашему говорят, поймут. Время же идет!
"Что будет через пять минут? - подумал Волков. - Забросают гранатами? И все превратится в кровавое месиво… Но не дадут им немцы выйти! Или рискнуть? Выбраться из подвала, но как? Под прикрытием этих? Полоснут очередью, и все!"
- Попробуйте, - вяло сказал капитан.
Он очень устал от безысходности и ожидания, когда же кончатся проклятые пять минут! Лучше бой, смертельный, скоротечный, чем тягостное ожидание конца.
- Эй, - поднимаясь на колени, заорал Щур. - Мы сдаемся!
Волков только криво усмехнулся, услышав это "мы". Поправить его, чтобы говорил только о себе? Стоит ли?..
- Выходить по одному, руки за голову, - приказали сверху. Говорил переводчик.
Щур, оглядываясь на Антона, пополз к двери. Поднявшись на ноги, бочком юркнул мимо убитых немцев и бросился вверх по лестнице. Волков ждал - сейчас стукнет выстрел… Но было по-прежнему тихо.
- Следующий! - приказал немец.
Лысый, уже смелее, но тоже стараясь держаться спиной с стене и не спуская глаз с карабина в руках Антона, направился к выходу. Так же, как и Щур, он обежал убитых и буквально взлетел вверх по ступеням, явно испытывая облегчение.
- Следующий!
Голос немца был противно равнодушным, и Волков, не выдержав, выстрелил. И тут же что-то заурчало у оконца, и в подвал пополз удушливый сизый дым.
"Танк! Или бронетранспортер! - понял капитан. - Подогнали к окну, насадили на выхлопную трубу шланг и сунули его в окно. Хотят выкурить? Ну а дверь-то открыта, не выйдет!"
Но в дверь влетела и завертелась на полу, выпуская белые космы, дымовая шашка. За ней вторая, третья. Загремело на лестнице - немцы заваливали выход…
* * *
Деревня выглядела вполне мирно, и Гельмут, немного успокоившись, приказал ехать дальше. Тем более что стрельба утихла. Стреляли только из немецкого оружия, это он определял на слух весьма точно - ни бухающих выстрелов русских винтовок, ни звонкого треска русских автоматов слышно не было.
Машина проскочила по пустым улицам и свернула к церкви. Рядом с ней стояло двухэтажное здание под зеленой крышей. Во дворе - грузовики, бронетранспортер, загнанный задним бортом к стене, солдаты - возбужденные, с оружием в руках, - и двое русских в штатском, с поднятыми над головой руками. Неужели это и есть парашютисты, те самые неуловимые "лесные призраки", которых наконец-то поймали?
- Что происходит? - выйдя из машины, спросил Шель у подбежавшего Рашке, неодобрительно глядя на его измазанный глиной, порванный на рукаве мундир без знаков различия.
- Русский фанатик отстреливается в подвале, - вытирая платком грязный лоб, ответил унтерштурмфюрер.
- А эти? - кивнул на поставленных лицом к стене Гельмут. - Кто они?
- Задержали утром на дороге. Вам докладывали, - Рашке убрал платок. - Я только что вернулся, - начал оправдываться он, - ездил в лес за группой парашютистов…
- Взяли? - прервал его Шель, подходя ближе к русским. Его взгляд упал на прикрытые брезентом трупы солдат и два тела в окровавленных комбинезонах, таких же, как на парашютисте, погибшем в ночь выброски десанта. Молодые парни, черт побери, совсем молодые.
- Эти? - кивнул Гельмут на тела.
- Да, - вздохнул Рашке. - Они отчаянно сопротивлялись.
- Вижу, - холодно ответил Шель, поворачиваясь спиной к накрытым брезентом телам. Сколько немецких жизней уже унесли с собой "лесные призраки"? Страшно подумать, какой ценой достаются их тела, и только тела - холодные, безмолвные, которых нельзя допросить…
- У них обнаружен еще один комплект маскировочного обмундирования, - продолжил Рашке. - Я прикинул: по размеру он как раз подходит русскому, засевшему в подвале.
- Вы что, примеряли? - съязвил Шель.
- Я допрашивал его, - сухо ответил унтерштурмфюрер.
Глухо урчал мотор бронетранспортера; из-за его заднего борта, прижатого к стене, выползали струйки белесого дыма, смешанные с сизыми вонючими выхлопными газами.
- Как он попал в подвал? - направляясь к школьному зданию, спросил Гельмут.
- Его временно заперли в кладовке, на втором этаже, - пояснил Рашке, предупредительно распахивая дверь. - Я торопился в лес, преследовать уходящую русскую группу. А он убил солдата и прорвался в подвал, где сидели еще трое. В том числе старый большевик, на которого указал местный староста.
- Подвал не охранялся? - Шель уже поднимался по лестнице.
- Охранялся, - глухо ответил Рашке.
- Ясно… Русский мне нужен живым! Слышите? Живым и способным отвечать на вопросы. Распорядитесь! А этих, бывших с ним в подвале, еще раз обыскать и по одному ко мне на допрос. Но сначала распорядитесь насчет фанатика, переоденьтесь и переговорите со мной…
Рашке отстал и спустился вниз - выполнять приказ. Сопровождаемый двумя эсэсовцами, Шель прошел коридором и открыл дверь классной комнаты. Там его ждал рыжеватый обер-лейтенант. Предложив гостю стул, он уселся напротив, выжидательно глядя на штурмбанфюрера.
"Странно, - доставая сигареты, подумал Гельмут. - Обычно у рыжих голубые или карие глаза, а у этого разноцветные. Один карий, другой какой-то серый… В народе шутят, что у таких детей с разными глазами было два отца. Может, правда?"
- Пообедаете с нами, штурмбанфюрер? - вежливо предложил обер-лейтенант.
- Сначала дела, - поискав глазами, куда стряхнуть пепел, ответил Гельмут. - Прикажите подать пепельницу… Ну, пусть найдут что-нибудь, я не привык так… - он хотел сказать: "по-свински" - но сдержался.
Зачем выказывать раздражение? Хорошо, что он вовремя приехал, а то эти армейские дубины умудрились бы прикончить засевшего в подвале. И Рашке хорош, но с ним поговорим потом.
- Как русский? Вы присутствовали на его допросе? - кивком поблагодарив солдата, принесшего блюдечко вместо пепельницы, спросил Гельмут.
Солдата можно и не благодарить - обер-лейтенант, например, никогда бы не подумал этого сделать, но Шель считал, что вежливость, в разумных пределах проявляемая к нижестоящим чинам, при случае может принести плоды - хотя бы в виде некоторой популярности и снижения порога недоверия, всегда возникающего между сотрудниками его службы и всеми остальными.
- Мне он показался недоумком, - зло усмехнулся обер-лейтенант. - А потом выяснилось, что он ловко прикидывался, как прикидываются мертвыми разные твари, когда чуют опасность. Я его расстреляю!
- Ну-ну, не следует горячиться, - с примирительной улыбкой ответил Гельмут. - Сначала с ним обязательно надо побеседовать.
- Я не хочу копаться в его грязном белье, - покраснел обер-лейтенант. - Извините, но я не полицейский! Сегодня я лишился почти двух отделений солдат. Только русский, засевший в подвале, убил четверых. И эти, в лесу…
Шель молча слушал офицера, глядя на кончик сигареты. Конечно, все хотят быть чистенькими, но как объяснить этому разноглазому болвану, что можно спасти намного больше немецких жизней, узнав, зачем сюда прилетали русские? И стоит ли объяснять?
- Он должен попасть сюда живым и здоровым, способным отвечать на вопросы и чувствовать боль, - разделяя слова, твердо сказал Шель. - Приказ!
На его родном немецком языке это слово всегда писалось с большой буквы. И никакие доводы не подействуют на армейца сильнее, чем Приказ!
- Что скажете о других? - после паузы продолжил он.
- Один - местный большевик, старик, - помолчав, глухо ответил обер-лейтенант. - Еще двоих задержали на дороге патрули. Без документов.
- Хорошо, - глянув на вошедшего Рашке, сказал Шель. - Мы еще увидимся. Позаботьтесь пока о подвальном русском, а я побеседую с унтерштурмфюрером.
Обер-лейтенант надел фуражку, лежавшую на краю стола, и вышел, сердито хлопнув дверью.
- Садитесь, - подумав, что с армейцами всегда трудно найти общий язык, сказал Гельмут, обращаясь к Рашке. - Рассказывайте.
- Лгал, - начал эсэсовец. - Сообщил, что он бухгалтер из минской артели инвалидов. Якобы потерял при бомбежке эшелона жену и двоих детей, пробрался сюда к знакомому - большевику, выданному местным жителем. Имеет советский гражданский паспорт на имя Бурова Ивана Ивановича, десятого года рождения. Я приказал временно закрыть его в кладовке, а он убил солдата, убил часового у подвала и проник туда. Полагаю, он должен был обязательно встретиться с кем-то из троих, сидевших там. Двое из них сдались.
Примяв в блюдце окурок, Шель откинулся на спинку стула. Рашке рассуждает вполне логично: русский наверняка из банды "лесных призраков" - все его действия говорят об этом. Слава богу, что вовремя хватились и блокировали его, не дав уйти. Такой способен уйти и ушел бы…
- Как он там?
- Солдаты боятся спускаться в подвал, - Рашке встал, подошел к окну.
- Мы сейчас найдем способ его вытащить, - улыбнулся Гельмут. - Потом пусть дадут отдышаться - и сюда, ко мне. Кстати, почему никого не взяли живым в лесу?
- Они слишком быстро уходили, убили собак, - помрачнел унтерштурмфюрер. - Двоих мы уничтожили.
- Итого четверо, считая живого. А остальные? - прищурился Шель.
- Я не знаю, сколько их, - честно ответил Рашке. - Судя по следам, в лесу их было трое. Один просто исчез. Мы прочесывали местность, - предваряя вопрос, торопливо сообщил он. - Но никого не обнаружили.
- Плохо, - покачал головой Гельмут. - Где их база? Сколько их осталось, что им здесь надо? И на все эти вопросы мы должны получить ответы от оставшегося в живых. Просто счастье, что его не успели прикончить.
- Собирались, но я вовремя вернулся, - похвалил себя Рашке.
- Давайте другого русского, - распорядился Шель. - В наручниках! Хватит неприятных неожиданностей.
Через несколько минут в комнату ввели Щура. Вздрагивая, он настороженно смотрел на немцев, облизывая разбитые губы.
- Вы кто? - спросил его Рашке. - Фамилия, имя?
- Бодинский Сергей Петрович. Сидел при большевиках в тюрьме, потом бежал вместе с… - Щур замялся, подыскивая слово, - вместе с приятелем. Шли по дороге…
- За что вас посадили в тюрьму? - перебил Шель.
- За это… - Щур опять замялся, не зная, что лучше сказать. - Несогласный я с ними был.
- В чем проявлялись ваши разногласия? - усмехнулся Шель. Ему уже стало все ясно. - Не хотели работать, воровали? Так?
- Отвечать! - Рашке ткнул Щура в спину. - Быстро!
- Молчите? - снова усмехнулся Гельмут. - Известно ли вам, что национал-социалистическая партия считает собственность священной? Мы не терпим бездельников, а вы ничего не умеете, кроме как воровать. Нам не нужны воры, Бодинский. Поэтому вас и вашего приятеля сейчас повесят.
- Нет! - закричал Щур. - Нет! Я скажу… Этот, в подвале, прибежал и загнал нас в угол. А сам говорил со стариком.
- О чем? - вкрадчиво спросил Рашке.
- Сначала о детях, потом о какой-то деревне, об огородах.
- Бред, - переходя на немецкий, пожал плечами унтерштурмфюрер.
- Почему? - возразил Шель. - Вдруг пароль? О какой деревне они говорили?
Услышав снова русскую речь, Щур немного приободрился.
- Я не мог расслышать, господин офицер. Они шептались. А тот, что пришел, угрожал нам оружием.
- Хорошо, - хлопнул по столу ладонью Гельмут. - Хотите жить и работать? Тогда сейчас вам дадут противогазы, пойдете со своим приятелем в подвал и вытащите оттуда русского. Я полагаю, он без сознания.