* * *
Прекрасный сон закончился совершенно неожиданно. Только что снилась жена, заботливо подсовывающая мягкую подушку под голову, и вдруг ухнуло, закачало…
Взрывы словно подбросили Дацкого, задремавшего на жестком деревянном диване в зале госбанка. Он открыл глаза и увидел себя сидящим на полу. Стекла дребезжали, за окнами что-то ревело и стонало, земля жутко вздрагивала от падавшей на нее неимоверной тяжести.
"Неужто?" - дальше подумать Петр не успел.
Шибануло так, что он кубарем откатился в сторону. Как щепка, отлетел в другой угол зала большой деревянный диван. В воздухе тут же повисла густая завеса известковой пыли, плотная, похожая на туман.
Пошатываясь, Дацкий поднялся, ощущая предательскую дрожь в коленях и противный солоноватый привкус крови во рту - видно, падая, прикусил губу или разбил лицо. Голова тупо болела, все тело казалось ватным, а в ушах звенело - тонко, по-комариному назойливо.
Петр засунул в уши пальцы и помотал головой, пытаясь избавиться от надоедливого звона. Мыслей не было, так - пустая апатия и одно желание, чтобы скорее перестало ухать и звенеть. Но когда он вынул пальцы из ушей, звук стал громче. Неужели это звонит телефон? Работает? Не может быть! Ладонями разгоняя перед собой известковую пыль, висевшую в воздухе, Дацкий пошатываясь пошел к телефону, неведомо как уцелевшему на столе управляющего среди обрушившихся с потолка кусков штукатурки.
- Алло, слушаю! Говорите!
- Дацкий?! Ты живой? - раздался в трубке голос дежурного по райотделу НКВД.
- Я? - почему-то удивился Петр, как будто спрашивали не его. Но потом, спохватившись, быстро ответил: - Живой! Что происходит, почему взрывы? У меня тут потолок обвалился.
- Немцы бомбят! - закричал дежурный. - Исполком разбит, так дали, что все здание разом рухнуло. Рядом с нами тоже бомба упала… Петя! Слышишь? Ты не отключайся! Немца скоро погонят от границы или задержат. Но надо на всякий случай ценности вывозить. Слышишь?
- Слышу, - вздохнул Дацкий: поездка к семье опять откладывалась на неопределенное время - вполне возможно, что очень надолго.
- Начальник приказал! - надрывался дежурный, пытаясь перекричать шумы на линии и грохот взрывов. - В банке ссуды для колхозов, деньги на закупки продукции. Соображаешь?!
- Семья у меня в Белой Гуте осталась, с границей рядом, - прервал дежурного Петр, надеясь у него хоть что-нибудь узнать.
- Какая семья?! - разозлился тот. - Там уже немцы! Ценности спасать надо от врага, это приказ, понял?! Сейчас к тебе Баранов кого-нибудь из работников банка доставит, мы его отправили по адресам, а ты организуй там все, добудь транспорт и отправляйтесь на восток. Смотри, чтобы не пропало…
- Где транспорт? - закричал Дацкий. - Откуда взять, алло, слышишь?
Но в трубке внезапно наступила полная тишина - ни шорохов, ни писка, ни треска, как будто наушник сделан из цельного куска самой твердой породы дерева.
Чертыхнувшись, Петр бросил трубку на рычаги аппарата. Видно, перебило где-то линию, а чинить ее сейчас просто некому - не то время для ремонта, есть дела важнее.
Услышав за окнами характерный вой пикирующего самолета - опыт в таких вещах появляется крайне быстро, - он ничком упал на пол и прикрыл голову руками. Снова заухало, застонало, в грохоте разрывов бомб беззвучно посыпались осколки стекол, чудом уцелевшие после первого налета немецкой авиации. Тяжело бухнуло, здание вздрогнуло, жаркая, душная волна тугого воздуха прошла над лежавшим на полу милиционером, вдавливая его в грязный паркет. Что-то трещало и ломалось, искореженное ударной волной; хрустнули перекрытия, но старое здание устояло, выдержало.
Дождавшись, пока все стихнет, Дацкий поднялся, привычно отряхивая галифе и гимнастерку. Осмотрелся - весь пол был усыпан осколками стекла, окна зияли пустыми проемами, через которые уже начал вползать кислый удушливый дымок взрывчатки и гарь пожаров.
Подняв фуражку, Петр сбил с нее пыль и надел на голову. Такие, значит, дела. Смены, надо полагать, не будет ни на сегодня, ни на последующие дни. Как с семьей, тоже неизвестно. Остается надеяться, что они живы и здоровы, схоронились в лесу или отсиживаются в погребе - зачем немцу тратить бомбы на бедную полесскую деревеньку? Хотя шут их знает, этих фашистов, от них всякого можно ожидать. Интересно, успел Алешка Кулик передать родным гостинцы? Или лежит он сам теперь где-нибудь около дороги, по которой идут немецкие танки… Лежит, прижавшись щекой к щедро политой собственной кровью родной земле, раскинув руки, словно силясь в последний раз обнять ее всю…
Вон оно как все поворачивается - еще ночью балакали о каких-то мирных пустяках и служебных делах, а утром пошло-поехало… Глядишь, если бы уговорил Кулика задержаться, остаться здесь, то был бы он сейчас цел, не попал бы в самое пекло около границы, где идут серьезные бои - зря, что ли, немцы на самолетах летают, сбрасывая бомбы? Что же будет дальше: где взять транспорт, как, не имея ключей, открыть хранилища банка, чтобы вывезти деньги и ценности? И опять же, народец кругом разный живет, советской власти здесь двух лет еще не сравнялось - ну как найдутся охотники поживиться за государственный счет в начавшейся неразберихе? И сколько таких может отыскаться - один, два, десяток? Если один или, скажем, трое - это ерунда, имеется для них наготове заряженный наган, а если толпой да с оружием? Алешка ночью про диверсантов и шпионов говорил, кто знает, вдруг они и тут объявятся?
Услышав, как забарабанили во входную дверь, Дацкий невольно вздрогнул: неужели он дурными мыслями уже накликал лихо на свою невезучую голову? Расстегнув кобуру, он достал наган, взвел курок и направился к двери. Если что, то двери врагу не сломать, а кто полезет в окна, тех он постреляет. Конечно, сначала предупредит, как это положено по уставу, а только потом пальнет. Но надо ли в такой ситуации соблюдать написанный до войны устав? Можно ведь и самому пулю схлопотать как нечего делать.
В дверь снова застучали, послышались возбужденные голоса.
- Кто там? - подняв наган, спросил Дацкий.
- Петро? Открывай! Это я, Баранов!
Облегченно вздохнув - стрелять ему совсем не хотелось, - Петр засунул наган в кобуру и схватился за засов.
- Сейчас!
Однако он не поддавался - перекошенные взрывом двери просели, толстое дерево филенок треснуло, но не развалилось, и засов намертво зажало. Промучившись несколько минут, Дацкий подошел к окну и высунулся наружу. Увидел стоящих внизу Баранова и кассира Браницкую в перемазанном сажей светлом платье.
"Нашла чего надеть, - подумал Петр, - с гулянки, что ли, только вернулась?"
- Эй, давайте сюда! Не открываются двери, - крикнул он им.
Подав руку, помог влезть сначала Баранову, а потом они оба втащили Анелю, крепко зажавшую ключи в маленьком кулачке.
- Ой, Петр Никитович, чего делается! - отряхивая платье, сразу затараторила она. - Город горит, на нашей улице бомба упала, такая ямища осталась, а стекла все повылетали.
- Ты тут глянь! - остановил ее Баранов.
Девушка с ужасом оглядела зал банка, засыпанный осколками стекла, запорошенный известковой и кирпичной пылью, заваленный кусками обвалившейся с потолка и стен штукатурки. Разбитые столы, поднятый на попа тяжелый деревянный диван для посетителей, сломанные стулья, поваленный барьер, за которым обычно сидели сотрудники, - страшно видеть все это, еще вчера такое чисто прибранное, протертое, вымытое…
- Телефон? - хрустя подошвами туфель по осколкам стекла, Анеля подбежала к столу управляющего, подняла трубку, немного подержала ее около уха и разочарованно опустила. - Не работает!
- Выйдешь - город не узнаешь, - понизив голос, рассказывал Баранов. - Исполкома нет, только груда дымящегося щебня, дома горят, и никто не тушит, на западе грохочет, пушки бьют, моторы ревут, даже здесь слышно. Жуть! Все адреса обегал, едва живой остался в этом аду, хорошо, Анелю нашел, у нее ключи есть.
- А транспорт? - прямо спросил Дацкий. - Где взять машины?
- Весь личный состав в деле, - проходя к лестнице, ведущей к хранилищам, отозвался Баранов. - Машину начальник приказал реквизировать. Любую, какая попадется. Браницкая, открывайте хранилища! Будем вытаскивать и грузить.
- Ну, Анеля, - поторопил девушку Петр, - чего стоишь? Ждать нечего. Давай, открывай!
- Езус Мария! - Анеля прижала ладони к пылающим щекам. - В чем же мы деньги повезем? Знаете, сколько их? И на чем везти?
Дацкий на секунду задумался и махнул рукой:
- На втором этаже мешки были. Правда, старые, завезли на тряпки - полы мыть, но сгодятся. В красном уголке скатерть большая на столе, можно узел сделать.
- Правильно! - поддержал его Баранов. - Еще ларь деревянный возьмем, в котором уборщица свое добро хранит… В общем, открывай и начнем грузиться.
Дацкий побежал за мешками, а Браницкая и Баранов пошли к хранилищам. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, Петр услышал, как в небе снова завыли немецкие самолеты.
- Ложись! - закричал он, падая на ступеньки.
Загрохотали взрывы. Что-то с металлическим звоном лопнуло там, куда он бежал, зашипело, разбрызгивая неестественно белые искры.
На город, почти скрытый дымом пожаров, зашла новая волна бомбардировщиков. Они пикировали и взмывали в небо с диким ревом, кассетами разбрасывая фугасные и зажигательные бомбы. Одна из них угодила в здание банка.
Рядом с лежавшим на лестнице милиционером брызнуло огнем. Вскочив, он прикрыл рукавом лицо, вбежал в горящую комнату, схватил мешки и кубарем скатился вниз по лестнице.
Баранов и Браницкая охапками выносили из хранилища деньги и документы.
- Горим, - бросая на пол мешки, сообщил Дацкий, - надо тушить.
- Некогда, весь город горит, - отмахнулся Баранов. - Лучше помоги деньги складывать… Да и разве мы втроем потушим?
Тревожно оглядываясь на валивший со второго этажа дым, Петр начал запихивать в мешки пачки денег. Глаза щипало - то ли от дыма, то ли от набегающих слез, голова болела и кружилась, урчало в пустом животе; сваленная прямо на полу груда денег и банковских документов, казалось, никогда не поместится в мешках и деревянном ларе. Один мешок пришлось располосовать на лоскуты, чтобы завязывать другие, уже туго набитые деньгами.
- Скорее, там разгорается, - подскочил Баранов. - Прыгай за окно на улицу, я буду мешки выбрасывать. Карауль их да гляди, не поедет ли какая машина. Останавливай, а то не выберемся…
Дацкий вскочил на подоконник и спрыгнул на улицу. Баранов начал бросать мешки. Оглядываясь по сторонам, Петр складывал их в кучу. Мимо пробегал рыжий парень в полосатой футболке и сандалиях, надетых на босу ногу. Дацкий ловко поймал его за рукав:
- Стой! Кто таков?
- Тур я, завклубом, - вытирая тыльной стороной ладони грязь со лба, сообщил парень. - Сашка Тур. Не узнали?
- Куда бежишь? Что в городе? - уже спокойней спросил милиционер. И попросил: - Помоги, видишь, имущество эвакуируем.
- Некогда, - отмахнулся Сашка, - я к военкому, считаю себя мобилизованным! А в городе все разбомбило. И пограничников, и милицию вашу… - и он убежал.
- Во скаженный! - сердито сплюнул Петр.
Что же делать теперь, где взять машину? Зачем Туру врать, что милицию разбомбили? Наверное, так оно и есть, и никто не уцелел, иначе давно бы прислали людей на помощь. А пограничники? Они раньше всех должны были знать о нападении, скорее всего, они встретили врага на границе и теперь пытаются сдержать до подхода регулярных частей Красной Армии. Но сколько они еще продержатся - час, два? И когда подойдут регулярные части?
Надо искать машину, но где? Бежать к шоссе нельзя - на кого оставишь мешки с деньгами? И еще неизвестно, что творится на шоссе, ведущем с востока на запад. Правда, теперь вернее было бы говорить: с запада на восток. Подаваться к зданию райотдела тоже бесполезно… Эх, дурья голова, надо было попросить шустрого завклубом сказать военкому - тот обязательно чем-нибудь помог бы. Но, с другой стороны, - как сказать этому шебутному малому о таких деньгах? Вдруг болтнет кому от глупости или похвастается важным поручением.
Пока Петро раздумывал, Баранов выкинул из окна последний мешок. Отплевываясь и протирая глаза, слезившиеся от дыма, густо повалившего из окон банка, он и сам спрыгнул вниз. Подставил вытянутые руки и поймал выпрыгнувшую следом Анелю.
- Ну чего? - поправив пояс с кобурой, спросил он у Дацкого. - Как с машиной?
- Все так же, - буркнул Петр. - Ждите, пойду поищу, может, еще ездит кто…
Он не успел отойти и на десяток шагов, как в конце улицы показалась зеленая пыльная полуторка. Ловко объезжая воронки от бомб, она катила прямо на вставшего посреди проезжей части милиционера.
- Стой! - подняв руку, закричал Дацкий. - Стой!
Машина резко затормозила и остановилась, почти упершись радиатором ему в грудь. Открыв дверцу, из кабины высунулся злой скуластый сержант-пограничник:
- А ну, геть с дороги!
Рядом с ним в кабине сидел бледный капитан в зеленой фуражке, напряженно всматриваясь в лица милиционера и сержанта, переводя глаза с одного на другого. Сержант держался за руль одной рукой, а другой нашаривал что-то у себя на поясе.
Уйти с дороги? Ну нет! Дацкий понимал: как только он отойдет, сержант тронет с места, и потом жди, пока появится другая машина. И появится ли вообще? Поэтому Петр положил ладони на капот и как можно миролюбивее спросил:
- На восток?
Сержант досадливо дернул плечом, недовольный непредвиденной задержкой.
- Уйди добром! - попросил он.
Дацкий, не снимая рук с капота, ведя ладонями по пыльным бокам машины, подошел к кабине со стороны капитана.
- Возьмите наш груз! Очень важно!
- Отойди от машины! - закричал сержант, но Петр уже рванул на себя дверцу кабины: если сержант такой несговорчивый, то надо попробовать договориться с капитаном.
Открыв дверцу, Дацкий замер: капитан не мигая смотрел на него, наставив ему прямо в живот ствол ТТ.
- Назад! - каким-то деревянным голосом приказал он.
Петр решил рискнуть. Не обращая внимания на пистолет, хотя от страха сосало под ложечкой: а ну как странный капитан-пограничник нажмет на спусковой крючок? - он снова попросил:
- Товарищи, деньги у нас большие! Приказ есть вывести, помогите!
- Что он говорит? - не оборачиваясь и не опуская оружия, спросил капитан у водителя. - Не понимаю.
- Громче кричи, - устало опускаясь на сиденье, посоветовал сержант Дацкому. - Контузило его маленько, слышит плохо.
- Деньги! Три миллиона! - заорал Петр и для убедительности показал на пальцах. - Вывезти!
- Зачем кричите? - убирая пистолет, поморщился пограничник. - Сколько вас, трое? Тогда будем считать, что каждый отвечает за миллион. Проверьте, Глоба!
Сержант шустро выскочил из кабины и кинулся вместе с Дацким к мешкам, но бдительный Баранов развязывать их не позволил, а приоткрыл крышку деревянного ларя. Заглянув в него, Глоба сдвинул на затылок зеленую фуражку и присвистнул:
- Тю, миллионеры…
- На погрузку даю пять минут, - тоном, не терпящим возражений, приказал капитан. - Помогите им, сержант. И скорее, а то опять начнут бомбить.
Быстро побросав в кузов мешки и перевалив через борт ларь с деньгами, милиционеры и Браницкая влезли в кузов. Глоба сел за руль.
- Ставлю задачу, - громко объявил капитан, - пробиваться в сторону Минска. Нигде не останавливаться, в разговоры с посторонними не вступать, соблюдать воинскую дисциплину. С этой минуты считайте себя бойцами специального отряда войск НКВД. Трогай, Глоба!
Из горящего города выезжали впятером. Стлался дым пожаров, громыхало со всех сторон, в небе гудели моторы чужих самолетов. Пробираясь между разрушенными домами, объезжая воронки и кучи кирпича, полуторка выбралась на проселок и запылила по нему на восток.
А с запада в городок медленно вполз первый немецкий танк - черный, угловатый, с белым крестом на башне. Он настороженно поводил в разные стороны стволом орудия…
* * *
Рассвет пришел в камеру с воем бомб и дымом пожаров. Когда загудели в небе невидимые самолеты и земля задрожала от разрывов, Гнат забился в уголок нар и стал тихо творить молитву. Обеспокоенные обитатели камеры не обращали на него внимания - они сгрудились у окна, силясь подтянуться, уцепившись за решетки, и выглянуть во двор: что стряслось на воле?
Торопливо протопали по коридору сапоги охраны, потом жутко грохнуло, и все повалились на пол. Стены закачались, словно при землетрясении, начали рушиться крепкие, на совесть сколоченные из толстых досок нары, и Цыбух ящерицей юркнул в сторону, прижался к полу рядом с вонючей парашей и, не обращая внимания на мерзкий запах, молил всех богов только об одном: чтобы кончился поскорее этот кошмар, чтобы перестала ходуном ходить земля, чтобы не рухнула на них крыша, похоронив всю братию под обломками. Но ухать и стонать продолжало, удары становились все сильнее, и наконец ударило так, что Гнат потерял сознание, провалившись в грохочущую пустоту.
Пришел он в себя оттого, что его трясли за плечи. С трудом подняв словно налитые свинцом веки, Цыбух увидел лицо Ивася, показавшееся ему самым родным, ангельски прекрасным.
- Гнат! - тормошил его односельчанин. - Гнат?!
- М-н-у-у… - простонал Цыбух, поднимая голову. Ивась вытер тыльной стороной ладони сочившуюся из носа кровь и радостно улыбнулся:
- Живой?
В камере было странно светло и прохладно. Откуда-то налетал свежий ветерок, несущий запах пожарищ, на зубах скрипел не то песок, не то крошки известки. Ухватившись за плечо Ивася, Цыбух сел и огляделся.
Угол камеры рухнул от взрыва близко упавшей бомбы, и теперь странно торчащие из стен, похожие на кости балки перекрытия темнели на фоне безоблачно голубого неба, затянутого дымом. В коридоре никто не бегал, не топал сапогами, не кричал, не заглядывал в глазок двери. Оглушенные взрывной волной заключенные потихоньку приходили в себя, поднимались с пола и смотрели на развороченную стену, за которой ждала с широко раскрытыми объятиями желанная свобода.
- Скорее! - свистящим шепотом приказал один из уголовников, которого обитатели камеры признавали за старшего в своем тесном противоестественном мирке. - Поглядите, что там!
Сидя на полу, Гнат настороженно наблюдал, как Щур - так звали уголовника, отдавшего приказ, - по-кошачьи прокрался к двери камеры и подергал ее, пробуя, не откроется ли. Дверь не открывалась. Тогда другие, помогая друг другу, выстроили живую пирамиду, как дети в клубе на праздники. Лысый приятель Щура взобрался на спины стоящих внизу и выглянул в проем.
- Ну?! - поторопили его.
- Пусто! Ворота разбиты, горит все, - отозвался тот и спрыгнул.
- Эй, - обратился Щур к Гнату и Ивасю, - давайте сюда! Смываться, так всем. Становитесь внизу на четвереньки.
Не желая вызывать ненужных сейчас конфликтов, Гнат послушался. Следом за ним опустился на четвереньки над проломом Ивась. Почувствовав на своем плече больно наступившие на него чужие ноги, Цыбух только прикрякивал. Наконец наступать на спину перестали.
- Давайте руки! - послышался голос сверху.
Один из уголовников, сидя верхом на грозившей обрушиться стене, протягивал им руку, чтобы помочь вырваться наружу. Первым вылез Ивась, за ним тяжело выбрался Гнат.