* * *
Вечером перед выездом на аэродром ждали в домике, где жила группа. Колесов собрал документы и сложил их в большой плотный конверт. Уже получили боеприпасы, уложили парашюты.
- Имена, отчества и фамилии - забыть! - прижав ладонью пакет с документами, сказал Колесов. - Теперь заместитель командира - Колючий, радист - Серый, а вы, - он поочередно показал на Зверева и Егорова, - Тихий и Любитель. Командир - просто Капитан. Сейчас придет машина, грузимся и на аэродром. Задание знают командир и его заместитель. В случае… - Он немного замялся, подыскивая слово помягче. - В случае непредвиденных обстоятельств выходить к своим или радировать и ждать новую группу. Закуривайте, - он открыл коробку "Казбека".
Зверев не курил. Он сидел, прислонившись спиной к стене, полуприкрыв глаза. Колесов хотел спросить его, о чем он мечтает перед вылетом на задание, но Волков легонько коснулся руки капитана, прося не тревожить парня, дать ему побыть наедине со своими мыслями.
- Знаете, - негромко начал Антон, - раньше существовал интересный обычай. И тогда были войны, и тогда мужчины славянских племен выходили навстречу врагу, но уходя, каждый из них оставлял в общей куче свой камень, а возвращаясь, брал его. Так узнавали, сколько ушло и сколько вернулось после битвы.
Он сунул руку в карман комбинезона и достал круглый голыш с проточенной водой дыркой посередине. Подбросил его на широкой ладони.
- Не против возрождения старого обычая? Вот мой камень, - и положил голыш на середину стола.
- Где же мы их сложим? - усмехнулся Трофимов.
- Дайте коробочку, - попросил Волков у Колесова. Он высыпал из нее оставшиеся папиросы и положил туда голыш.
- Оставим ее у провожающего нас товарища, а когда прилетим, каждый возьмет свой камень. Согласны?
- Но у нас нет камушков, - развел руками Егоров.
- Пошли, найдем себе по вкусу, - поднялся Костя Крылов. За ним по одному вышли остальные.
- Снимаешь нервное напряжение перед вылетом? - прикуривая новую папиросу, покосился на Волкова Колесов.
- Зачем? Такой обычай действительно существовал, - пожал плечами Антон.
- А ты, оказывается, романтик, - протянул Колесов и хотел еще что-то добавить, но тут начали возвращаться ребята.
Трофимов положил в коробочку небольшой угловатый осколок гранита красноватого оттенка; Егоров, немного стесняясь, бросил продолговатый, как ягода винограда "Дамские пальчики", обкатанный голыш. Зверев, широко улыбнувшись, - мол, я все понимаю, очередная проверка, - оставил в коробке кусочек кремня, а Костя Крылов, получивший псевдоним Серый, бережно опустил рядом с дырявым голышом командира маленький белый камушек, почти круглый, чуть больше горошины.
- Сохрани, - закрыв коробочку, Волков протянул ее Колесову. - Вернемся - спросим!
- Сохраню, - убирая ее в карман, серьезно пообещал тот. - Главное - возвращайтесь, ребята…
По дороге на аэродром молчали, думая каждый о своем. Костя нашел маленькую дырку в брезенте кузова и старался разглядеть, где они едут - вдруг машина проскочит мимо родных переулков? Тогда, пусть даже никто никогда об этом не узнает, можно послать им привет, еще раз мысленно прикоснуться ко всему родному, к маме, отцу, знакомому парадному, лестнице с выбитыми ступенями, раскладушке, на которой он спал вплоть до призыва в армию, и, конечно, к соседке - Вале Сорокиной.
Как удивился бы Костя, если бы смог узнать или подслушать мысли своего командира. Тот тоже думал о доме, брате, матери и… Вале.
Они больше не виделись с той памятной ночи, когда он провожал ее до дому. Строили планы на воскресенье, хотели сходить в Большой на "Ромео и Джульетту", но все случилось не так. Он все же нашел время позвонить ей. Разговор был коротким, сумбурным, они перебивали друг друга, торопясь сказать главное. Теперь Антон знал - она будет его ждать. Ждать звонков, писем, ждать его самого. Только когда еще случится их новая встреча?
И как теперь с Вовкиной аспирантурой, даже с окончанием института, наконец? Немцам не объяснишь, что у парня недюжинные способности. И другая беда: подготовить и обучить тех ребят, что прямо со школьной или студенческой скамьи пошли по повесткам в военкоматы, научатся стрелять в цель и ходить строем, но успеют ли большинство из них стать настоящими бойцами, такими, которые обязательно возвращаются из битвы и берут из кучи оставленных перед уходом камней свой камень?
Трофимов раздумывал над тем, как неожиданно распорядилась им военная судьба - пришлось оставить свою часть и готовиться лететь в неизвестность. Нет, прыгать в тыл врага он не боялся - иначе зачем связывал свою судьбу с десантными войсками? Но вот эта таинственность, заучивание явок и паролей! Разыскивать в немецком тылу, как иголку в стоге сена, пропавшую машину с пограничным капитаном или спецэшелон казалось ему делом нереальным, заранее обреченным на неудачу. Ну, допустим, найдут они поезд - и что дальше? А если там немцы? Что можно сделать впятером? Да еще бойцом, настоящим бойцом, он считал, кроме себя, только одного капитана…
Егоров нервничал. Он еще никогда не прыгал с парашютом ночью, да еще затяжным прыжком, но не хотел, чтобы кто-нибудь заметил в нем хотя бы тень неуверенности. Хорошо бы сейчас поболтать с ребятами, но все молчат. И Николай тоже был принужден молчать.
Прикрыв глаза, он сначала считал до тысячи, потом надоело пустое занятие, а в голову все равно назойливо лезли дурные мысли, как наяву представлялся раскрытый люк самолета, за которым черная темнота, и в эту темноту надо себя заставить шагнуть, провалиться в нее, не видя земли, не зная, далеко ли она или совсем рядом, не зная даже, на какой высоте идет самолет. Хотя высота должна быть приличной: иначе парашют просто не раскроется. И прыгать ему вторым, вслед за Колючим. Хорошо хоть не первым…
Чтобы отвлечься, он начал вспоминать, какие сигналы сбора группы надо подавать на земле, как погасить купол парашюта и куда его деть потом, чтобы не обнаружили…
Тихий сожалел, что начавшаяся война не дала ему возможности принять участие в первенстве округа по вольной борьбе. Как раз сейчас он был в самой лучшей спортивной форме - даже тяжелый кросс пробежал нормально, без особого напряжения. И еще помогал чем мог Сашке Попову, которого капитан не захотел взять в группу. Зря не захотел - Сашка мировой парень, веселый, знает множество анекдотов, мастерски их рассказывает и мог бы заменить в случае чего радиста.
Но зачем теперь об этом - Сашка остался на базе. Может быть, его позже пошлют в тыл с другой группой, а может, просто направят в действующую армию, списав из спецподразделения. Зверев и сам хотел бы на фронт, а то вдруг кончится война без его участия, даже ни одного фашиста подстрелить не успеешь. Обидно! Все вернутся с орденами и медалями, а он так и будет стыдливо носить на груди только значки ГТО и "Ворошиловский стрелок". Одна надежда, что, выполнив задание, можно рассчитывать на медаль.
Вернуться домой с медалью на груди - предел мечтаний! Пройти по улицам родной Ухты, сверкая новенькой наградой, свысока поглядывая на не успевших понюхать пороха парней, сгрудившихся кучкой перекурить у городской танцплощадки, купить билет и пригласить на танец самую красивую девушку…
Машина катила по тихим ночным улицам, не сбавляя скорости, проскакивала переулки, торопясь к аэродрому, на котором, прогревая моторы, вращал винтами транспортный самолет…
* * *
В самолете сидели на лавочке вдоль борта, горбатые от парашютов, увешанные снаряжением, мешками, оружием. В призрачной темноте салона лица ребят казались Антону размытыми, бледными пятнами с темными провалами глаз. Ровно, на одной басовитой ноте, гудели моторы. Ночь была ясная, но летчик сумел-таки найти полосу облачности и нырнул в нее, как под одеяло.
Мысленно Волков вновь и вновь проверял себя - не упустил ли чего в спешке, неизбежной при экстренном вылете на задание. Еще раз предупредил, чтобы не суетились при прыжке, а то парашют может свернуться колбасой, не успев поймать в разворачивающийся купол поток встречного воздуха; распределил всех по весу, чтобы меньше был разброс при приземлении. Первым прыгал Колючий, за ним - Любитель, следом - радист, потом - Тихий и наконец последним - сам Волков.
Перед выездом на аэродром Колесов выдал ему удостоверение - небольшое, размером примерно в два спичечных коробка, прямоугольничек плотного чуть желтоватого шелка с мелкими строками типографского текста и вписанными в него специальной тушью званием, фамилией владельца и подписью заместителя наркома, скрепленной печатью. Антон повертел в руках шелковку, разглядывая ее: капитан Хопров - таковы его фамилия и звание на время пребывания во вражеском тылу. И нет пока больше, до возвращения назад, Антона Ивановича Волкова, капитана Красной Армии - есть только капитан Хопров, которому даны огромные права…
Надежно спрятав шелковку, Антон молча пожал руку Колесову и пошел к машине. О плохом думать не хотелось - принимать чужое имя стало привычным, но как привыкнуть к мысли, что можешь погибнуть, так и оставшись для всех, кроме узкого круга посвященных, капитаном Хопровым?.. Нет, лучше о таком не думать совсем… Пусть они идут на задание практически без риска остаться в живых, идут, чтобы спасти множество чужих жизней, но он, взяв на свои плечи ответственность за дело и жизни членов группы, должен сделать все, чтобы выполнить поставленную задачу и вернуться. Обязательно вернуться и привести с собой ребят. Нет у него права не возвращаться!
Самые широкие права дает ему шелковка-удостоверение, кроме одного - погибнуть, не выполнив задания. Как же тогда те, кто надеется на него, как мама, Вовка, Валя, с нетерпением ждущая писем и звонков по телефону, как ребята из его группы, притихшие на лавочке в салоне транспортника?
Волков поднес к глазам часы: скоро они будут на месте, а там - прыжок в темноту и неизвестность. Страшно, когда на своей, родной земле тебя ждет внизу смертельная опасность - страшно, дико и противоестественно, как сама война.
Он поглядел в иллюминатор на противоположном борту и подумал, что сейчас, в самом начале боевых действий, когда линия фронта постоянно меняется, ее перелет, да еще ночью, должен пройти удачно. И летчик ему понравился - немногословный, средних лет майор, - он сам проверил, как они расселись в салоне, и, закрывая за собой дверь пилотской кабины, пообещал:
- Доставим!
Такие мужики всегда надежны и работящи: они делают свое дело без трескотни и шума, зато основательно.
Открылась дверь пилотской кабины, вышел один из летчиков, подошел ближе и, наклонившись, прокричал:
- Фронт прошли!.. Гремит внизу!.. Готовьтесь! - и направился к люку.
Повозившись с замками, открыл его: в салон сразу ворвался поток свежего воздуха, холодным языком лизнул лица и руки. Самолет накренился и загудел на развороте, и тут же замигала лампа над дверью пилотской кабины. Стоявший у люка летчик призывно взмахнул рукой.
Антон встал. Поднялись остальные, построившись в затылок друг другу, двинулись к открытому, казавшемуся черным провалу люка.
- Пошел!
Трофимов первым вывалился в темноту ночи - молча, не обернувшись, делая привычную для себя работу десантника. За ним шагнул Егоров. Шагнул - и вдруг попятился назад…
- Скорей! - закричал летчик.
Но Егоров словно не слышал. Антон увидел расширенные, полные страха глаза Любителя, бледное до синевы лицо, судорожно перекошенный рот, открытый в беззвучном крике, заглушаемом ревом моторов.
"Зажало парня, - понял Волков, - не прыгнет". Он знал - так иногда случается, правда редко, что в самый ответственный момент, ломая волю, побеждает страх высоты, страх неизвестности, и человек останавливается перед открытым в черноту ночи люком несущегося в небесах самолета. Но время, время! С каждой секундой самолет уходил все дальше и дальше от уже выпрыгнувшего Трофимова! Каждая секунда - километры на земле, километры на земле, занятой врагом. Кружить без конца над одним и тем же местом, делая заход за заходом, невозможно - под ними не Тушинский аэродром в дни воздушных праздников!
Антон быстро подскочил к Егорову. Схватил его за руку, положил ее на кольцо ранца парашюта, с силой развернул ставшего послушным, как кукла, парня, подтолкнул его к люку и заорал ему в ухо:
- Вниз! - одновременно пихнув его в спину.
Егоров вздрогнул, сделал неверный шаг к люку и, тонко вскрикнув, вывалился за борт.
- Скорее, скорее! - надрываясь, чтобы перекричать шум моторов, торопил летчик.
Пошел радист, потом Зверев, и вот уже сам капитан перешагнул порог люка. Сразу ушел в сторону гул моторов, рванул одежду встречный поток воздуха. Внизу блеклыми пятнами, как призрачные хризантемы на черной земле, виднелись купола раскрывшихся парашютов.
Волков дернул кольцо, над ним хлопнул купол, потом встряхнуло на лямках подвески, падение замедлилось, стало плавным. Поворачивая голову в разные стороны, он попытался определить, куда относит ребят, чтобы приземлиться поближе к ним. Но то, что он увидел и услышал, заставило его сердце болезненно сжаться - внизу натужно гудели моторы чужих машин, взлетали в небо разноцветные осветительные ракеты.
"Трофимов", - понял Антон.
* * *
Выпрыгнув из самолета, Трофимов по привычке раскинул в стороны ноги и руки и сразу посмотрел вниз, на землю. Там было черно, словно все вымазали сажей, но вот вдруг вспыхнул маленький огонек, потом другой, третий…
Больше тянуть нельзя - лейтенант рванул кольцо парашюта и начал подбирать стропы, чтобы на потоке воздуха как можно дальше убраться от этих огоньков, не сулящих ему ничего доброго: внизу могли быть только немцы.
Но мешал планировать неизвестно откуда взявшийся проклятый предательский ветер - он тянул парашют к огонькам, злорадно посвистывая в стропах и раскачивая повисшего на них Трофимова из стороны в сторону, заставляя его напрягать все силы и кусать губы от ярости и злости.
Одернув себя - чего суетишься, еще поборемся! - лейтенант Трофимов маневрировал, стараясь спланировать ближе к лесу. Немцы начали пускать осветительные ракеты, и в их противном мертвенном свете он успел разглядеть недалекий лес, небольшую деревушку, колонну немецких машин и техники. Только этого ему не хватало!
Но где же остальные, почему удалился гул самолета, почему не видно в небе раскрывшихся куполов парашютов? Что произошло?
Какой противный ветер! Он не давал ему уплыть по небу в сторону, выжимал из глаз слезы, мешал смотреть. И скоро ли земля?
Земля встретила его треском ломающихся ветвей куста, на который упал. Расцарапанный до крови, ободранный, Трофимов отцепил лямки ставшего тяжелым парашюта и выбрался на луговину. Под ногами зачавкала грязь.
"Болотина", - понял он, подхватил поклажу и что было сил побежал к лесу.
Сейчас не до парашюта, белым пятном выделявшегося в предутренней темноте, сейчас надо уйти как можно дальше, потому что совсем недалеко стрекочут мотоциклы, с хлопками взлетают ракеты и уже слышны выкрики немцев.
Ноги скользили в грязи, во все стороны летели из-под подошв брызги, комбинезон быстро намок до колен и неприятно облепил ноги, но Трофимов бежал и бежал к лесу. На секунду остановившись, он чутко прислушался - как там, наверху? Звук самолета стал совсем далеким. Куполов парашютов в небе тоже не видно, зато с флангов раздается треск немецких мотоциклов. Значит, они хотят взять его в кольцо, отрезать от леса и потом, сжимая смертельную западню, захватить живьем?
Трофимов снова побежал. Петляя между редких кустов и уродливых кривых деревьев, росших на болотистой луговине, он рвался к спасительной лесной чаще. Влететь в нее, как снаряд, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветви, броситься вглубь леса, запутать преследователей, оторваться от них, скатываться в глубокие овраги и подниматься по их крутым склонам, разбрызгивая воду, бежать по руслам лесных ручьев, выскакивая то на один берег, то на другой, оставляя за спиной бурелом и поваленные ветром стволы деревьев… Там его не найти, не взять, не загнать в ловушку!
Впереди хлопнуло, взлетела пара ракет - белая и красная, следом протрещала очередь автомата. Словно наткнувшись грудью на невидимую преграду, Трофимов остановился - враги опередили и отрезали его от леса. Сзади, отвечая на сигнал, тоже выпустили две ракеты - белую и зеленую.
"Грамотно работают, сволочи", - подумал лейтенант, выбирая место получше для круговой обороны. Что ж, у него есть автомат, гранаты и взрывчатка. Живым он им не дастся, это точно, но взамен возьмет с собой как можно больше чужих жизней.
Найдя сырую ямку около старого пня, он присел в ней, торопливо вставляя в гранаты запалы. Пальцы не дрожали, волнения не было: он уже принял решение и знал - отсюда ему не уйти…