- Да мы-то здесь всё знаем, ведь советская власть осталась. Каждый день, утром или вечером, обязательно расклеивают сообщение. Районная газета и то выходит. Немцы ищут наших людей, да видно руки коротки.
- Выходит, и в тылу им покоя не даете. Долго не устоят…
Елена Александровна внимательно посмотрела на Якова и заботливо проговорила:
- Ты, Яша, лезь на печку, там и переоденешься. В углу лежат брюки и рубаха. Федины… Он под Харьковом погиб, а старший сын погнал трактора за Волгу. Я вот с младшим осталась. А Таня с матерью где?
- В Харькове. Не успели они уехать.
- У вас с Таней серьезно?
- Да, Елена Александровна. Думали осенью сорок первого пожениться, да вот не удалось.
- А Гитлер по-своему решил, кровушки захотел, - она всхлипнула и посмотрела на кровать, где, раскинув кулачки, неспокойно спал мальчик лет четырех.
- Твои-то родные на месте остались?
- Отец из Крамова никуда не поедет. Он и до войны не любил разъезжать. Братишка с ними, втроем остались…
Ночью Яков проснулся от выстрелов на улице. Нащупал под подушкой пистолет, поднял голову. Возле, окна, прильнув к стеклу, стояла Елена Александровна. До слуха летчика долетел шепот: "Проклятые собаки, тешитесь. Ну, погодите, кровопийцы…"
Выстрелы стихли, Елена Александровна еще немного постояла у окна, прислушиваясь, потом, вздыхая, пошла к кровати.
Утром, когда Колосков проснулся, Елена Александровна хлопотала у стола, мальчик по-прежнему лежал в кровати, глаза его были закрыты.
- Что это он у вас заспался? - спросил Колосков.
- Заболел Валя мой. Второй день жалуется, что головка болит. И помочь некому - вот время-то наступило.
"Сына Бориса тоже так звали", - подумал Яков, глухо спросил:
- Сколько мальчику лет?
- Три годика. Был здоров, от окна не отходил. Как увидит наших военных, все зовет - папа идет, папа. Да ты вставай, кушать будем. Костелу, тот румын, о котором я тебе вчера говорила, консервы передал.
- Этот Костелу надежный человек? Вы точно знаете?
- Наши ему доверяют.
- Так, может, он поможет… Лодку мне надо. Пора уходить.
- А если свалишься в дороге-то?
- Доберусь. Рана на ходу скорее заживет, - проговорил Яков.
Мимо окон промелькнула женская фигура, и сразу же раздался громкий стук в дверь.
- Лезь на печь и закройся, - испуганно проговорила Елена Александровна и быстро вышла в сенцы.
Яков услышал ее раздраженный голос.
- Что вам надо?
- Меня прислали к вам. У вас сын заболел, - ответил тихий голос.
- Кто вас просил, я никому не говорила.
- Ничего не знаю, меня прислали, я должна его осмотреть и лекарство принесла. С дежурства прямо к вам.
- За помощь спасибо, но в комнату вас не пущу.
- Почему?
- Сами знаете…
- Эх, тетя Лена, и не стыдно вам…
Яков услышал, как резко захлопнулась дверь. В комнату вошла возбужденная Елена Александровна.
- Кого это вы прогнали?
- Да здесь одна, летом приехала к сестре, в школе они живут. Могли бы с войсками нашими уйти. Так нет, остались. И мало того - эта вот у румын в госпитале работает. Офицер в очках каждый вечер к ней ходит. Старшей-то стыдно стало, на улицу не показывается. Бесстыдницы… - она сердито сплюнула, подошла к окну и раздвинула занавески.
- Вот она - полюбуйся.
Возле большого кирпичного здания стоял румынский офицер в кожаном пальто. Рядом с ним - девушка.
- Да это же Лида Кириченко! - воскликнул Колосков. - Нет, не может быть… - Забыв об осторожности, он припал к стеклу, вглядываясь в девушку: не ошибся ли?
- Да чего смотришь? Кириченко и есть, - Елена Александровна зло переставляла на столе посуду. - Что, знакомая твоя? Не ожидал? И мы не ожидали. На вид такая девушка славная, приветливая. И вот - на тебе.
- А может, ошибка?
- Какая там ошибка? На немцев работает, ясно. А те ей помогают. Вчера со старостой поскандалила, а потом в комендатуру побежала жаловаться. И старосту сразу же сняли.
- А что он представлял из себя? - задумчиво спросил Яков, отходя от окна.
- Вреда никому не делал. Со всеми уживался.
- И с немцами тоже?
- Да, пожалуй, - замялась Елена Александровна.
"Лида Кириченко не дорожила своей жизнью, других спасала… Почему же она не ушла с нашими частями?" - Яков еще раз посмотрел в окно и тихо спросил:
- А где живут эти сестры?
- Да вон в том доме напротив, на втором этаже. А зачем тебе? Ты только идти туда не вздумай, предаст…
- Да нет, я просто так, - неопределенно ответил Яков.
Проснулся Валя, приподнял с подушки бледное личико, громко попросил:
- Мама, пить!
Елена Александровна поспешно кинулась к сыну.
- Валюша, сыночек мой. Ты лежи, лежи. К нам дядя пришел. Он папу видел, - и она укрыла сына.
Вскоре Елена Александровна ушла разведать насчет лодки, и Колосков остался один. Он подсел к мальчику, рассказывал ему всякие военные истории. Время тянулось медленно. Уже начало темнеть, а Елена Александровна не приходила. Может, что случилось? Отгоняя тревожные мысли, Яков обдумывал план своего побега. Если удастся достать лодку, ночью он переберется на другой берег, а там до своих километров тридцать. Уж как-нибудь он их одолеет…
И еще одно не давало летчику покоя - Лида. Не мог он поверить в ее предательство. Что-то тут не то. Он должен узнать правду. Для себя, для Назарова. Если же Кириченко действительно изменница, он убьет ее.
Колосков решил сейчас же сходить к Лиде. Он надел старенький тулуп Банникова, шапку, подпоясался и незаметно вышел из комнаты. Ночь была лунная и безветренная. Дощатый тротуар трещал от мороза. На улице тихо, станица погрузилась в глубокий сон. Даже облака как будто вздремнули, прижавшись друг к другу. Колосков огляделся и проскользнул в дом, где жила Лида. Отыскав на втором этаже дверь, он тихо постучался. За дверью раздался громкий голос:
- Не дури, Варя, входи, я опаздываю на службу.
Яков открыл дверь. В углу на диване в сером пальто, повязанная шерстяным платком, сидела Лида. Девушка, очевидно, собиралась уходить. Увидев Колоскова, она переменилась в лице. В это время из другой комнаты вошел пожилой румынский офицер в белом халате.
- Рана заживет, - проговорил он и, увидев в дверях незнакомого человека, настороженно уставился на него.
- Что вам надо? - резко спросила девушка, подходя к Якову.
Не давая летчику сказать ни слова, Лида оттеснила его к порогу, буквально вытолкнула за дверь. Сжимая в кармане рукоятку пистолета, Колосков сквозь зубы выругался:
- Сволочь!
Презрительно сощурив глаза, он подумал: "Если она выйдет сейчас из комнаты, я ее убью". Но Лида не вышла. Она захлопнула дверь и повернулась к румыну.
- Мадам, жду обещанного - проговорил тот.
Девушка быстро выпрямилась и, роясь в сумочке, проговорила:
- Простите, доктор, я забыла… - Она достала маленькие золотые часики и быстро сунула ему.
- Вот возьмите, а шубу сестры я завтра передам через Костелу. Только лечите скорее.
- Сами знаете, я рискую, лечу раненую, узнают… А у меня в Румынии дети, жена… - Он что-то забормотал по-румынски и, поспешно пряча часики, вышел из комнаты.
Когда в коридоре утихли шаги, Лида быстро подошла к дивану, приподняла спинку, достала связку газет. Вышла из школы и остановилась на углу улицы. Долго всматривалась в темноту, прислушивалась, потом медленно пошла вдоль каменной стены.
Навстречу девушке из-за угла метнулась человеческая фигура. Они подошли вплотную друг к другу. Лида тихо проговорила:
- Завтра ожидается приезд нового коменданта. Костелу передал, ночью будет облава.
- Хорошо. Парикмахеру скажите - у нас вышли из строя батареи для приемника, пусть достанет в госпитале.
- Вот здесь статьи, но нет передовицы.
- Секретарь райкома завтра напишет. Как сестра?
- Скоро встанет.
- У тебя все?
- Сегодня ко мне заходил знакомый летчик, но я не могла поговорить с ним. Хочу сейчас же разыскать его, ведь мы в одной части были. - Голос у нее дрогнул. - Я не хочу, понимаете, не могу допустить, чтобы он думал обо мне плохо.
- Об этом не беспокойся. Сделаем. А рисковать тебе нельзя. Летчика я разыщу сам, помогу ему выбраться. Вот раненой немного вина и печенья, пусть быстрее поправляется. Возьми листовки и передай Костелу, пусть раздаст солдатам.
- Хорошо. Сегодня передам, - шепотом ответила Лида.
- Ну, действуй, я пошел.
Лида осталась одна, и, как ни гнала она тяжкие мысли, они упорно не уходили.
"И надо же было Яше прийти в тот момент, когда был у меня этот румын. Встретит Назарова, расскажет ему. Ой как плохо получилось".
Многое отдала бы девушка за то, чтобы вновь встретиться с летчиком, рассказать ему, почему она осталась в станице, расспросить его про Колю. И то, что это было невозможно, страшно угнетало ее.
"Так вот ты какая! - думал Яков, идя по улице. - Жаль, что в Барвенкове тебя насмерть не свалила пуля… Дрянь, какая же дрянь!"
В дверях Яков столкнулся с Еленой Александровной. Та всплеснула руками:
- Да где ты был, Яша? Я уже не знала, что и думать, - голос у нее дрожал от волнения.
- Простите меня, Елена Александровна. Был я у Кириченко… Не поверил вам… Теперь убедился.
- Да ты успокойся, Яша. Мало таких среди народа нашего. И хватит о ней. Выдать она тебя, думаю, не успеет. Сейчас пойдем к Дону, там ждет Костелу. Он взял лодку с румынской переправы. Мы перевезем тебя на тот берег… Скорей, Яша, скорей… Вот тут приготовила тебе на дорогу все. Такой мешок получился, что еле донесешь, - она засмеялась. - Всей улицей снаряжали. Ну, иди… Я вещи захвачу и догоню тебя.
Не доходя реки, летчик заметил между кустов человека с веслом и направился к нему.
Румын молча пошел к берегу, Яков за ним. Их нагнала Елена Александровна.
- Садись впереди, а я буду грести, - на чистом русском языке проговорил румын.
- Вы русский язык знаете? - удивленно спросил летчик.
- Его родные жили в Бессарабии, - пояснила Елена Александровна.
Костелу бесшумно оттолкнул лодку от берега длинным шестом, потом взял весла со дна лодки, стал грести. Было слышно, как плескалась вода за бортом.
- До войны здесь было людно, - тихо заговорила Елена Александровна. - Вечерами катались на лодках, до самого утра лились песни. Счастливо жил народ в этих местах. А теперь…
Лодка, покачиваясь с борта на борт и разрезая течение, быстрее пошла вперед. После долгого молчания румын заговорил.
- Я вот говорю своим солдатам: мы не должны воевать против русских. Не они начали войну.
- Да, наш народ никогда не начинал первым, - задумчиво произнес Яков. И, помолчав, так же задумчиво, медленно продолжал: - Вот не думал, что среди врагов союзника встречу, с его помощью до своих доберусь…
- Ты вот что мне скажи, летчик, как это такая сильная армия, как ваша, отступила за Дон?
- Это очень сложный вопрос, Костелу, - ответил Яков. - Гитлер напал на нас неожиданно. Как видишь, внезапность большое дело. А потом… - он запнулся, с трудом добавил: - Не знали как следует своего противника, плохо подготовились. За все это пришлось расплачиваться дорогой ценой…
- А вдруг и дальше вам отступать… Тогда как же?
- Дальше не пойдем, стали насмерть. Русский народ непобедим.
- Это правильно… - согласился Костелу. - Ваши девушки и те не боятся смерти. У нас в госпитале работает одна, листовки нам передает, сообщает, что делается у нас в Румынии. Хороший человек.
- А как девушку звать? - встрепенулась женщина.
- Катюша, - поспешно проговорил Костелу и мечтательно добавил: - Да, люди у вас красивые, да и жизнь хорошая.
- Все добыли в борьбе… - ответила Елена Александровна. - А как жили… - и она глубоко вздохнула.
Показался противоположный берег.
- Я сойду первым, - проговорил Костелу, - лодку привязывать не будем. Там у переправы стоит наш часовой. Когда мы с ним уйдем в землянку, оттолкнитесь от берега и плывите по течению к лесу. - Вглядываясь в зеркальную гладь Дона, он поднялся на ноги и вдруг протянул Якову автомат: - Возьмите.
- Спасибо, - проговорил Яков.
На прощанье они крепко пожали друг другу руки.
- Расстаемся друзьями? - спросил Колосков.
- Навечно, братьями!
Румын скрылся в темноте.
* * *
Над Волгой низко плывут ноябрьские свинцовые облака. Перегоняя друг друга, они спешат на юг, к Сталинграду, откуда до аэродрома день и ночь доносятся взрывы. Возле самолетов шеренги летчиков, штурманов и техников замерли в положении "смирно". В наступившей тишине отчетливо слышно каждое слово долгожданного приказа:
"Семнадцать месяцев длится героическая, невиданная по силе, упорству, героизму борьба советского народа с немецко-фашистскими бандитами и их сообщниками. Воины Красной Армии! Славные защитники донских рубежей! В боях ваши сердца закалились волей к победе. Вы слышите стоны замученных и обездоленных советских людей: отцов и матерей, жен и детей наших. Ваши сердца преисполнены священной ненавистью к фашистской мерзости, отребью рода человеческого. Вы ждете приказа идти вперед, на разгром врага, на освобождение наших городов и сел, наших семей.
Настал грозный час расплаты с лютым врагом. Приказ дан. Вперед всесокрушающей лавиной, славные воины!
…Вперед, советские богатыри, за честь и свободу нашей Родины!
Военный Совет фронта, ноябрь 1942 года".
- По самолетам! - дал команду Зорин.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
С пронзительным воем падал наш горящий бомбардировщик. Падал прямо в Дон. Со страшной скоростью близилась зеленая лента реки и горбатые, припорошенные снегом береговые холмы.
Метрах в пяти от воды летчику удалось вырвать самолет из крутого падения. Бомбардировщик дернулся вверх, потом ткнулся в крутой берег и, резко заскрежетав фюзеляжем по склону холма, замер. Из кабины самолета выпрыгнули Дружинин и Пылаев и побежали к реке. Через несколько минут за их спинами раздался взрыв.
- Жалко машину… - вздохнул Дружинин.
Друзья огляделись. На восточном берегу Дона тянулся полосой лес, а чуть левее, извиваясь змеей, уходил вдаль Хопер. Там строили переправу. Ветер доносил голоса людей, ржание лошадей, рокот подъезжающих к переправе танков.
- Ну что, Гриша, пошли, - проговорил Пылаев.
- Давай отдохнем малость, руку мне перевяжешь, а то смотри, крови уже полный рукав.
- Тьфу ты, как же это я… Давай, давай…
- Помнишь, как немцы переправились через Дон и рвались к Волге? - задумчиво сказал Дружинин. - Тяжелое было время…
Он вспомнил, что где-то здесь на правом берегу Дона Колосков похоронил своего штурмана. И, повинуясь какому-то душевному движению, тихо сказал:
- Вот мы и вернулись, Борис.
- Ты о чем? - удивился Пылаев.
- Вспомнил Банникова. В этих краях его убили… На руках Якова умер. А Якова тяжелораненого разведчики подобрали и привезли в госпиталь, - после паузы он продолжал: - Якова я перед самым вылетом видел. Он собирался к командиру дивизии. Родные у него в этих краях. Думал разрешение взять, слетать к старикам.
- А разрешат?
- Разрешат. Летчиков хватает.
В небе послышался ровный гул. Большой отряд наших самолетов шел на запад. Могучие машины летели строгими рядами, как-то спокойно, неторопливо, уверенно.
Дружинин проводил их взглядом, и опять его мысли вернулись к погибшему другу.
"Эх, Борис, Борис! Дожить бы тебе до этих дней… Невыносимо думать, что унес ты с собой в могилу горечь тех дней нашего отступления, наших поражений. Конечно, в победу ты верил, как и все мы. Но одно дело верить в нее, и совсем другое увидеть ее своими глазами, увидеть много наших самолетов в нашем небе…
Некоторое время спустя летчики двинулись к переправе. На полпути их нагнала легковая машина. Из кабины выпрыгнул высокий военный.
- Молодцы, ребята, - сказал он. - Приношу благодарность от всей дивизии, - и, пожимая летчикам руки, продолжал: - Я полковник Донской, командир дивизии. Видел, как вы с врагом расправились. Здорово нас выручили. Попали мы в переплет. На середине реки застряли, ни назад, ни вперед, а он знай садит… В гости надо бы вас всех пригласить - попотчевать, да сами знаете, некогда. Скажите, кого благодарить? - спросил полковник, вынимая блокнот.
- Партию большевиков.
- Крепко сказано, а вспоминать о ком же?
Пылаев улыбнулся.
- Вспоминайте летчиков-гвардейцев. Полковник обнял летчиков, потом вскочил в машину и, взмахнув рукой, уехал.
Летчики долго смотрели ему вслед, а потом Пылаев тронул Григория за плечо:
- Пойдемте, товарищ капитан, - сказал он. - У нас сегодня заседание комсомольского бюро. Шеганцукова в кандидаты партии рекомендуем.