Между Днепропетровском и Кременчугом на высоте восьмисот метров самолет Назарова вышел из облачности. Внизу, как мутные воды, бежали сплошные тучи, а вверху ослепительно ярко светило солнце. Летчик кружил над дорогами, по которым двигалась танковая колонна врага. Надо было точно разведать, куда свернет эта большая колонна - на Днепропетровск или на Кременчуг. С земли заметили самолет. Зенитки открыли огонь. Назаров опять вошел в облака. Но здесь настигали его вражеские снаряды. Самолет взял курс на Кременчуг. Под плоскостью разорвался снаряд, осколком пробило бак, бензин загорелся. Летчик бросил машину на крыло. Теряя высоту, он старался сбить пламя, но безуспешно. Подлетая к Днепру, Назаров крикнул штурману:
- Под нами камыш, прыгай!
- Прыгнем вместе, - отозвался Пылаев. Штурман приземлился первым и посмотрел вверх.
Покачиваясь на шелковых стропах парашюта, летчик медленно приближался к земле. Пылаев настороженно оглянулся по сторонам, держа наготове пистолет. В камышах, куда упал самолет, раздался взрыв, вспыхнуло яркое пламя. Загорелся сухой камыш.
Летчик приземлился недалеко от штурмана. Посоветовались и решили скрыться в камышах, а когда стемнеет, уйти к своим.
К вечеру подул резкий ветер, стала слышней артиллерийская канонада.
- Эх, - с досадой проговорил Назаров, - сиди тут, а там наши ждут результатов разведки. Может, рискнем?
По Днепру пронесся сторожевой немецкий катер. Он сделал крутой разворот и недалеко от места, где укрывались Пылаев и Назаров, причалил к берегу. Из катера вышли офицер и шесть солдат, двинулись к камышам. Шли медленно, осторожно. Друзья поползли прочь от берега, осторожно рассекая плотную стену камыша. Ползти было тяжело, камыш стегал по лицу, окровавленные руки натыкались на острые корни, вязли в податливой илистой земле.
Немцы открыли стрельбу, прочесывая камыши. "Неужели не уйдем?" - подумал Назаров, оглядываясь назад. Где-то за Днепром вспыхнул яркий луч прожектора, молнией прорезал темное небо и погас.
- Николай, дальше вода, что будем делать? - шепотом спросил Пылаев.
Положение казалось безвыходным. Впереди - болото, позади немцы.
- Чего думать, бой принимать надо, - заговорил Василий, расстегивая кобуру. Лицо у него было измученное, грязное.
- Молчи! - резко оборвал штурмана Назаров. - Тут горячиться не к чему.
Он понимал, что принимать бой бессмысленно. И оружия у них - только пистолеты, и врагов во много раз больше. Нет, бой они примут тогда, когда их обнаружат.
Хруст камышей позади прекратился, и до летчиков донеслась гортанная отрывистая речь. Видимо, немцы остановились, о чем-то договариваются.
Назаров осторожно раздвинул камыши. Вот немцы, совсем близко. В зеленых мундирах, касках, автоматы на изготовку. Офицер шагнул в ту сторону, где прятались летчики. Николай приподнял пистолет, прицелился. Слышно, как постукивает сердце да на руке секундная стрелка часов отсчитывает время. Немец провалился по колено в воду, выругался, и вернулся к солдатам. Потом они погалдели и пошли обратно. Николай, облегченно вздохнув, опустил пистолет.
- Кажется, выбрались, Вася!
Штурман молча сжал его плечо.
Когда катер ушел, Назаров и Пылаев вышли из камышей и, оглядываясь по сторонам, подошли к берегу.
- Трусливые черти! - покачал головой Назаров. - Боятся нас! Даже когда на их стороне перевес. Что ж, Вася, поплывем. Река широка, да и неспокойна сегодня… Постарайся не отставать от меня.
- Эх, сейчас бы лодочку! - вздохнул Пылаев.
В эту минуту в стороне снова показался сторожевой немецкий катер.
- Неужели опять за нами? А ну давай быстрей, - Николай снял сапоги, вошел в прохладную воду, поплыл. Пылаев за ним.
Они не знали, что на левом берегу уже были немцы, успевшие небольшими группами просочиться в приднепровские села.
* * *
Тихо в маленьком доме директора МТС. Лида задумчиво сидит у окна. Вернулась последняя машина, а Николая все нет. На душе у девушки тревожно и тоскливо. Лида прильнула лицом к стеклу. Ветер срывает вишневые листья и бросает их в окно. Они ударяются об стекло и мертвые падают на землю. С горизонта наползают свинцовые тучи. Тревожная и тоскливая картина!
Раздался гул самолета. Лида распахнула окно. Большой двухмоторный самолет коснулся колесами земли и побежал, скрываясь в темноте. Нет, это не Назаров.
К Лиде подходит мать и ласково обнимает ее за плечи.
- Я пойду в армию медсестрой, мама, - говорит Лида.
Мать опускает голову. Сердце ее сжимается. Мужа проводила, вестей от него нет, а теперь вот и дочь… А что делать? Как удержать?
- Ты пойми, мама, иначе не могу я, - продолжает Лида. - Там и Коля, и папа… Ты не бойся, я удачливая, со мной ничего не случится, - она припадает к материнскому плечу, понимая, как неубедительны ее попытки утешить, успокоить мать.
- Тяжело мне, - с трудом, глотая слова, говорит женщина, - одна остаюсь. - Морщинки собираются вокруг заплаканных глаз. - Но ты права, и я не могу не гордиться тобой.
- Какая ты… у меня, мама! Лучшая!
* * *
Яков лежал на траве, закинув руки за голову, вглядываясь в темное, с дрожащими фонариками звезд небо. Сердце все еще билось неровно, волнение не совсем покинуло его.
Смотри, Яков, в это спокойное небо, слушай тишину, наслаждайся покоем. Ты помнишь тот день, когда впервые встретил в воздухе тупорылый вражеский самолет. Ты помнишь, что не испытывал тогда ни страха, ни колебания. Только испепеляющую ненависть. Ты помнишь и то, как бессильная ярость сжимала твое сердце, когда увидел ты Зою Банникову с мертвым сыном на руках. И всех их - твоих сограждан, которых не мог защитить в тот момент, тоже помнишь ты.
Сегодня тебя приняли в партию. Сегодня ты стал коммунистом. Ты пришел к этому дню нелегкой дорогой. Очень нелегкой, но очень правильной. Прошел сквозь смерть и не дрогнул. Отступал, но не изверился в справедливости нашей борьбы, в силе нашей. Ты стал коммунистом в те дни, когда слова "Предан делу партии" каждый день, час, минуту проверяются делом, когда доказывают эту преданность ценой собственной жизни. Ты повзрослел за эти недели войны на много лет. Ты теперь знаешь, какое это счастье - мир. И ты готов драться за него до конца, до победы.
Да, ты запомнишь этот день навсегда. И короткое заседание партийного бюро прямо на летном поле, у только что вернувшегося из полета, еще горячего от недавней воздушной схватки твоего самолета. И суровое лицо Пряхина, читавшего твое заявление, и теплый, ободряющий взгляд Чугунова, и улыбку на усталом лице Зорина. И их твердое, единогласное: "Достоин!"
Радостно дрогнуло твое сердце, ты мысленно прошептал: "И всегда буду достоин". Да, ты всегда будешь достоин, потому что клятву эту ты давал сердцем, уже испытанным, уже закаленным в боях.
Помни же всегда этот день, Яков Колосков, помни.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Плотно прижавшись друг к другу, Назаров и Пылаев лежали в сарае. Пахло прелой пшеницей и мышами. В единственное маленькое оконце пробивался лунный свет, С полчаса тому назад на берегу Днепра их окружили гитлеровцы. Избитых притащили сюда, связали, швырнули в угол. Им всегда казалось: самое страшное на войне - плен. И вот они в плену.
Василий скрипнул зубами, пошевелился. Тотчас же веревки врезались в тело. "Пропали, не вырваться нам…" - обреченно подумал штурман.
- Ты что? - спросил Николай, теснее придвигаясь к другу. - Попробуй-ка зубами лучше развязать веревки на мне.
- Хорошо. Приподними руки, расслабь локти, вот так…
Прошло несколько минут. Не обращая внимания на то, что болели зубы, сводило челюсти, штурман рвал и рвал узел.
- Ну как?
- Сейчас. Завязали на смех курам. Решили, дескать, отвоевались хлопцы. Ан нет, просчитались. Вот еще немножко, сейчас… Готово!
- Вот что, Вася, - торопливо заговорил летчик, расправляя плечи. - Двоим нам отсюда не выбраться. Надо пробиваться к своим одному.
- Нет, Коля, это не пойдет. Вместе выбираться будем.
- Да пойми ты, двоим не уйти, - горячо продолжал Назаров, возясь с веревкой, стягивающей руки штурмана. - Ты один убегай. А я задержу их, сил хватит, до войны боксом увлекался, разряд имел. Пока часовые будут возиться со мной, ты…
- Не пойдет, - перебил Пылаев. - Только вместе.
- Ухлопают, как куропаток, обоих. Умно это, скажи? И потом, я тоже постараюсь вырваться, это я на крайний случай, чтобы ты один…
- Летели вдвоем, а возвращаться одному. Нет, Коля, друзья так не поступают.
История их дружбы была коротка. Началась она в запасном полку, куда они были направлены военкоматами. Однажды после учебных полетов Пылаев зашел в общежитие летчиков и увидел там незнакомого лейтенанта. Он одиноко сидел на кровати, невесело поглядывал в окно. Василий подошел к нему.
- Чего задумался? Рано, что ли, оженился? - спросил он.
- Не угадал. Сдавал район полета и споткнулся.
- Значит, ушибся? - с лукавинкой сказал Пылаев. - Бывает…
- Лучше бы не было. Штурман полка сказал мне: "Вот тебе, Назаров, три часа на подготовку, не сдашь - не пошлем в боевой полк". Сам понимаешь, что же мне здесь делать…
Василий подсел к летчику.
- Давай помогу.
- А ты разве штурман?
- Да. В гражданке освоил У-2, летал и за летчика и за штурмана.
Пылаев достал карандаш, вырвал из блокнота листок бумаги.
- Я нарисую тебе схему полета в радиусе 300 километров, с обозначением всех пунктов. Ты хорошенько запомни и несколько раз срисуй. Потом я тебя спрошу.
Пылаев быстро набросал район полета и отдал Назарову.
- Здорово у тебя получается, как дважды два - четыре. Знаешь что, давай вместе летать, - неожиданно предложил летчик.
Василий согласился. С тех пор они - неразлучные друзья…
За дверью раздались шаги.
- За нами, - шепнул Николай. - Возле дверей я их задержу, а ты беги.
Василий упрямо покачал головой.
- Ты что думаешь, я с тобой шучу? - повысил голос летчик. - Я командир экипажа, приказываю вам, лейтенант Пылаев, приготовиться…
- Как я товарищам в глаза погляжу? Скажут: бросил летчика в беде, свою шкуру спасал…
- Ты выполнял приказ командира, а это главное. - Назаров обнял друга и легонько оттолкнул от себя. - Приготовься… Командиру и комиссару доложи все, как было. Ребятам от меня привет. Лиде помоги уехать. И давай, Василий, без дураков, приказ есть приказ.
Заскрипел засов. Николай и Василий притаились в темноте.
Дверь распахнулась, в темно-голубом квадрате показались силуэты двух немцев с автоматами.
- Рус, вылас! - раздался окрик.
Назаров сразу же бросился на одного солдата, повалил его на землю. Василий, воспользовавшись замешательством, проскользнул в дверь. Второй немец испуганно закричал и вслед беглецу послал длинную очередь.
На выстрелы из соседнего дома выскочили гитлеровцы. Назаров дрался изо всех сил, стараясь задержать фашистов как можно дольше. Как сквозь сон, услышал он гортанный, повелительный голос:
- Прекратить! Приказано доставить живым.
Николай попытался подняться, но ноги не подчинялись. Два немца взяли его под руки и потащили в соседний дом. В небольшой комнате ярко горели две керосиновые лампы, за столом сидел немецкий офицер. Чтобы не упасть, Николай прислонился к стене.
- Как самочувствие? - приветливо спросил его офицер, в упор разглядывая пленника выпуклыми белесыми глазами.
- Пока один ноль в мою пользу. Как решили с другом, так и сделали, - тяжело дыша, ответил Назаров.
- О, вы человек с юмором! - воскликнул офицер. - Люблю таких. А товарищ ваш далеко не убежит, всюду наши… - Немец подошел к Назарову, щелкнул портсигаром и спросил, закуривая: - Вы летчик или штурман?
- Вам-то зачем? - в свою очередь спросил Назаров и усмехнулся.
- Здесь спрашиваю я! - крикнул немец. - Вы же обязаны отвечать.
Николай насмешливо смотрел на офицера и молчал.
- Напрасно упрямитесь, для вас война окончена. Да и не только для вас, вся русская армия на грани катастрофы. Мы перешли Днепр, еще один удар наших доблестных вооруженных сил - и мы у Волги. Великая германская империя от Атлантики до Урала!
"Хорошо зазубрил. Словно артист, без конспекта читает", - подумал Николай и хмуро сказал:
- Все равно крышка вам. Много таких было, всех били.
- Поживем-увидим, - спокойно проговорил офицер. - А пока вы можете спасти жизнь себе и другу своему, которого мы поймаем, если не поймали уже… Вы должны выступить по радио с текстом, который я вам дам. Десять минут у микрофона, и вы свободны…
- Не старайтесь…
- А если вам хорошо заплатят?
- Не продаемся.
- Молчать! - перестав сдерживаться, выкрикнул немец. - Видели мы таких героев. Попадешь в руки эсэсовцам, жилы из тебя вытянут, мертвого заставят танцевать. Как офицер офицеру советую подумать. Жизнь дается один раз.
Николай молчал, машинально крутил пуговицу на комбинезоне. Немецкий офицер сжал рукоятку парабеллума, замахнулся. Николай подался к нему, но сзади кто-то ударил его по голове, и он медленно стал оседать, теряя сознание. Фашист приоткрыл дверь, крикнул:
- Ком гер!
В комнату ввалился рыжеволосый немец. На лице его багровели свежие ссадины, глаз заплыл.
- Хайль Гитлер! - крикнул он, застыв у дверей.
Офицер небрежно махнул рукой в сторону лежавшего на полу Назарова. Солдат со злостью пнул ногой неподвижное тело, потом схватил его за ноги, потащил к двери.
…Очнулся Назаров в том же сарае. Тело болело от побоев, в голове гудело. Хотел приподняться и не смог. Неужели все? Похоже, что так. Ах, до чего же умирать не хочется! Ведь только жить начал. И повоевать не успел. Вспомнилась Лида, однополчане, с которыми так сжился за это время. Что с Василием? Доберется ли в полк?.. Да, жизнь… И так глупо она обрывается…
Вдруг за стеной сарая послышался шорох. Летчик приподнял голову и прислушался. Кто-то шарил по стене чуть левее того места, где лежал Назаров.
Пылаев не ушел из села. Он отсиделся в чьем-то огороде, а на рассвете постучался в первый попавшийся дом. Ему долго не открывали. Наконец в двери появился невысокого роста вихрастый подросток. Щуря спросонья глаза, он оглядел незнакомца.
- Наш летчик, вот здорово, - удивленно проговорил мальчик. - Входи, там одна мамка…
…Неслышно ползут к сараю два человека. Вот они уже вплотную приблизились к стене, замерли.
Часовой подошел к углу сарая, постоял, всматриваясь в темноту, и повернул обратно. В эту минуту его что-то сильно ударило по голове, и он без единого звука упал на землю.
Василий схватил автомат и вместе с подростком бросился к двери.
- Коля, где ты? - тихо спросил он в темноту сарая. - Это я, Пылаев.
- Сам не поднимусь, помоги, - послышался слабый голос.
- Степа, подсоби, - кинул штурман подростку. Они вдвоем подняли летчика, повели к дверям. - Понимаешь, командир, не мог тебя бросить и уйти, - шептал Пылаев.
- А если нас обоих сцапают, тогда как?
- Не думаю… Вот Степа, сын бригадира, тоже такого мнения.
- Спасибо вам, ребята!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Ночью немцы прорвались к Мирошино. Наземный эшелон полка спешно выехал на новую площадку. В два часа ночи стало известно: две немецкие колонны пытаются соединиться и окружить наши части, обороняющие подступы к большому городу.
Командир полка вызвал Колоскова и летчика-наблюдателя Кочубея. Задание было коротким. Одна немецкая колонна идет по пути к Петровке. С севера движутся на соединение с ней бронетанковые колонны. Надо срочно найти раненых, эвакуирующихся в тыл, сбросить им вымпел, где будет указан проход, еще не занятый немцами.
Только успел Колосков подняться в воздух, как увидел идущие навстречу четыре немецких истребителя. Они делали змейки, патрулируя в голове своей наземной колонны. Расстояние между ними и советскими бомбардировщиками быстро уменьшалось. Надо было пробиться и идти на поиски своих войск, или вернуться обратно. - Вернуться - значит обречь на смерть товарищей.
Штурман Кочубей отстреливался короткими очередями. Фашистские истребители заходили с разных сторон и высот. Несколько снарядов попало в фюзеляж, и осколками пробило кабину штурмана, но бомбардировщик упорно шел на север. Немцы после каждой атаки делали боевые развороты, набирали высоту и снова пикировали на цель. Во время седьмой атаки Кочубея ранило в руку. Превозмогая боль, он громко крикнул Якову:
- Курс двести восемьдесят градусов, сейчас должны быть наши.
Осколок снаряда пробил борт кабины и впился в ногу штурмана.
Тот опустился на одно колено и продолжал вести огонь. Вскоре вышли все патроны. Слабеющим голосом Кочубей передал летчику:
- Яша, я ранен… Патронов нет…
Враги окружили бомбардировщик, но и у них, вероятно, иссяк запас патронов и снарядов. Справа и слева подлетели вплотную два "мессера-109". Фашисты злобно махали кулаками, бессильные что-нибудь сделать советскому летчику.
"На таран не пойдут, - решает Колосков. - Для них жизнь дороже всего на свете".
Склонив голову набок, он с презрением посмотрел в лицо немецкому летчику и резко дал крен в сторону противника. Тот испуганно метнулся в сторону.
- Трусит, сволочь!
Три фашистских истребителя несколько секунд, не атакуя, летели рядом, потом развернулись влево и взяли курс на запад.
- Яша, наши, видишь, наши, - шептал штурман. Говорить в полный голос уже не было сил.
Внизу, по тропинкам, по дорогам, с боями отходили наши войска. Колосков сделал три круга над головой колонн. С земли замахали. Кочубей с трудом сбросил вымпел.
- Задание выполнено. Курс на Харь… - штурман не договорил.
- Кочубей! Что о тобой? Отвечай! Слышишь меня? Держись, дружище! - кричал в ларингофон Яков. Ответа не было. Когда приземлились, Яков выскочил из кабины и кинулся к штурману. Самолет окружили техники и летчики. Кочубея на руках вынесли из машины. Врач и медсестра оказали ему первую помощь. Колосков нагнулся к раненому:
- Коля, дружок мой, спасибо!
Штурман поднял посиневшие веки. Многое хотелось сказать ему, но мысли путались, он прошептал только:
- Наши… пошли в наступление?
Глаза его не отрывались от лица Якова. Летчик отрицательно покачал головой. Кочубей приглушенно застонал:
- Неужели… не увижу? - и после паузы: - Деньги в планшете. Родным перешли.
- Да брось ты, - взволнованно заговорил Яков. - Полетаем еще с тобой… И родных своих повидаешь. Слышишь, дружище!
Над Кочубеем склонился командир полка. Штурман чуть приподнял голову.
- Выполнил, - с усилием проговорил он.
- Ладно, ладно. Лежи. Ты герой у нас. Выздоравливай и обязательно к нам возвращайся.
Колосков медленно подошел к своему подбитому самолету. Рули глубины и поворота были пробиты, перкаль болталась на ветру. Услышав осторожные шаги, Яков повернулся и увидел Чугунова.
- Что, Яша, тяжело? - спросил комиссар. - Крепись, брат. Нелегкая доля нашему поколению выпала. Но мы воюем за то, чтобы наши дети и внуки больше никогда не воевали.
- Эх, товарищ комиссар, все это я понимаю, но до чего же Кочубея жаль! Я его с детства знал, в школу вместе ходили, односельчане мы с ним. Отцы наши в одной шахте работали… Я вот цел, а его - второй раз.