Захожу я за ним утром, чтобы представить его штабному офицеру. "Господин сержант, - говорит мне Теодор, - все мои надежды на вас. Вы отнеслись ко мне как отец. Я знаю, что сегодня вечером полк вступит в бой. Нельзя ли не представлять меня штабному офицеру? Я никогда не забуду вам этого, господин сержант, ни я, ни мой отец. Вы получите все что угодно!" - "Что мне угодно? - говорю я ему. - Да мне ничего не нужно. Жаль мне тебя, пропадешь ни за что ни про что. Ну ладно, штабной офицер мой приятель". А штабным был у нас Фонтас Дакалос, турки убили его потом, при Иконио. "Если удастся, я с ним поговорю. А ты давай-ка извести своего отца, чтоб он поскорее забрал тебя отсюда". - "Спасибо, говорит, спасибо!" И - святой Георгий свидетель - целует мне руки! "Не пройдет, - говорит, - и двух-трех дней! Я уже послал отцу срочную телеграмму!" Поговорил я с покойным Фонтасом. Он согласился, но потребовал денег - водился такой грешок за покойником. Вот так и спасся бедняга Теодор. Прошло несколько дней, и приказом генерального штаба его срочно перевели в Афины. Прислал он мне оттуда открытку, - жаль, потерял я ее в бою вместе с рюкзаком. Подписал ее, как помню, и сам министр, господин Лампрос Марантис. Написал собственноручно: "И я приветствую тебя, мой славный сержант", - а внизу подписался…
Ну вот и думаю я, друзья мои: что было бы, если б мы с Фонтасом не спасли тогда Теодора? Полк потерял бы никуда не годного солдата, а государство - большого политика. Теодор стал министром в правительстве Пангалоса{}. Потом он дважды был министром в правительстве Народной партии{}. В тридцать третьем году я приехал в Афины показаться врачам и захотел повидаться с ним. Пошел в министерство. "Вряд ли он меня помнит", - думал я, но он, как только услышал мое имя, сказал секретарю: "Передай Аристидису, чтобы пришел вечерком в партийный клуб". Секретарь дал мне адрес. Я пошел туда вечером, но Теодора не застал. Смотрю, подъезжает секретарь на машине. "Прости, Аристидис, - говорит он, - но министра вызвал к себе господин президент. Министр просил тебя прийти завтра в министерство". Но я должен был уехать в тот же вечер. "Он будет огорчен, если не увидится с тобой". Но я все-таки уехал.
Отец больше не ездил в Афины и так и не повидался с господином Теодором. Но они обменялись несколькими письмами. Каждый раз, когда приближались выборы, господин Теодор вспоминал Аристидиса ("Дорогой Аристидис, здравствуй!"). Сам он не выдвигал своей кандидатуры в провинции, но письмецо приносил местный представитель партии, адвокат с закрученными усами, господин Трихилос.
Потом наступила диктатура{}, и господина Теодора отправили в ссылку. "Теодор, как видно, социалист, - говорил отец. - Он стоит за новые идеи". Космасу тоже казалось, что господин Теодор социалист, в библиотеке мэрии он нашел его книгу "О чертах христианского социализма, бытующих у некоторых племен Латинской Америки".
В тот вечер, когда Космас, отправляясь в столицу, садился в поезд, он не думал о господине Теодоре. Он не думал о нем и в те минуты, когда впервые ступил на землю голодного города.
Однако ночью, ворочаясь на диване Андрикоса и с тревогой размышляя о неизвестном будущем, он вспомнил о Теодоре. Кто еще в этом необъятном, чужом, замученном городе мог подать ему руку помощи в страшный час одиночества?
* * *
Андрикос где-то откопал телефонный справочник, и они стали его перелистывать. Нашли двух Марантисов, у обоих одинаковые имена и профессии: "Теодор Марантис. Адвокат".
Один из Марантисов жил на улице Фемистокла, другой - на улице Илии.
Едва рассвело, Космас отправился к другу своего отца.
IV
На улице Фемистокла ему открыла пожилая женщина в наброшенном на плечи мужском пальто.
Вид у нее был недовольный, и прежде чем объяснить причину своего визита, Космас несколько раз попросил извинения. Женщина посторонилась, давая ему дорогу.
- Господин Марантис немного болен… - И попросила не задерживать его слишком долго.
Они поднялись по лестнице и вошли в темную, холодную гостиную, где стоял одинокий столик и два-три ободранных кресла. Космас обернулся к женщине:
- Простите, я не ошибся? Господин Марантис, бывший министр?
Она не успела ответить. Внутренняя дверь отворилась, и перед Космасом появился мужчина. Высокий, в длинном халате. Старик.
- Я бывший адвокат, - сказал он и рассмеялся. - Прошу! - И нарочито медленным, изысканным жестом пригласил Космаса пройти в кабинет.
Космас робко пробормотал, что ищет господина Марантиса, то есть другого Марантиса, но не знает адреса, а по телефонному справочнику…
- Понимаю, - прервал адвокат его оправдания. - К сожалению, не в первый раз мне по несчастному совпадению фамилий выпадает честь встречать нежданных посетителей.
Он говорил, а его взгляд настойчиво изучал гостя.
- Из провинции? - внезапно спросил он.
- Теодор, - сказала женщина, стоявшая позади Космаса, - в дверях холодно…
- Совершенно верно, Анна, - адвокат не тронулся с места, - в дверях холодно, зато в комнате…
- Но здесь сквозняк!
- Прошу вас, мой юный посетитель! Здесь нам запрещают разговаривать. Проходите!
- Но я…
- Прошу вас. Целый век мой кабинет не видел посетителей. Сделайте одолжение.
Кабинетом служила полупустая комната: тяжелый черный стол, два кресла, такие же, как в гостиной, древний диван в углу. На подоконнике и на полу беспорядочные груды книг и пожелтевших от времени газетных пачек.
- Достоуважаемый родитель моего достоуважаемого родителя, - неожиданно начал адвокат, медленно и раздельно произнося каждое слово, - имел счастье в течение сорока лет служить Фемиде. После его смерти это служение продолжал мой достоуважаемый отец, а потом и я, однако мне оно счастья не принесло. Садитесь, дорогой мой.
Космас осторожно опустился на диван. Под тяжестью его тела диван отчаянно заскрипел и стал угрожающе проседать. Космас поднялся и примостился на краешке кресла.
- Ваше поведение, мой юный друг, - тем же тоном продолжал адвокат, - позволяет мне сделать вывод, что вы еще очень далеки от того, чтобы правильно оценивать истинное положение вещей. Etiam periere ruinae{}.
Космас не уловил смысла слов и вопросительно посмотрел на адвоката.
- То, что вы видите в этой комнате, - последние свидетельства былого величия. Я не стал отдавать эти реликвии, и, конечно, не потому, что они представляют собой археологическую ценность. Нет, причина тут другая: они уже никуда не годятся. Разве что в печку, для которой мы пока используем более дешевое топливо - бумагу. Вы курите?
- Нет.
- Жаль.
Он сел в кресло у стола.
- То, что вы видите здесь, мой друг, - голос адвоката вдруг потерял напыщенность, зазвучал глухо и надломленно, - это все, что у меня осталось. Больше ничего нет. Да, пожалуй, и не нужно.
Космас не нашелся, что сказать. На полу он различал следы вынесенной мебели, на старых, выцветших обоях выступали темные пятна от висевших здесь картин. Уцелела только одна. На ней была изображена молодая женщина с очень тонкой талией, в старинной греческой одежде.
- Это бабушка, - сказал адвокат, не оглядываясь на портрет, висевший за его спиной, - работы Гизиса{}, он был близким другом моего деда. Там, - он указал на противоположную стену, - еще позавчера висело другое полотно того же мастера. Портрет моего деда.
Он покачал головой и закончил со скорбной улыбкой: - Мы пустили его с молотка! Позавчера мы с женой пошли на рынок. Я с портретом деда, она с ножами и вилками. Ножи и вилки, дорогой мой… - Он сделал маленькую паузу и продолжал, понизив тон: - Ножи и вилки мы продали вдвое дороже, чем деда.
Деланно рассмеявшись, адвокат забился в сильном приступе кашля.
- Вы давно уже здесь?
- Я приехал вчера.
- Это сразу видно. Вы как бы олицетворяете провинциальный достаток. Из Фессалии?
- Из Пелопоннеса.
- Если мне не изменяет память, мой однофамилец выдвигал свою кандидатуру в Фессалии.
- Не знаю, - ответил Космас, - я с ним незнаком. Господин Марантис был другом моего отца.
Адвокат с минуту помолчал, тихо постукивая пальцами по столу, потом спросил:
- И надолго вы намерены остаться здесь?
- Как вам сказать… Я уехал с таким чувством, будто навсегда покидаю родные места или по крайней мере не скоро туда вернусь…
- Очень горькое чувство. Оба помолчали.
- Не знаю, какие обстоятельства заставили вас принять это решение. Очевидно, очень серьезные обстоятельства. Поступок ваш нельзя назвать иначе, как отчаянным. У вас здесь родственники?
- Нет.
- Ваши родители живут в провинции?
- Видите ли… Их уже нет на свете…
- Понимаю. Очевидно, вы пришли к такому решению потому, что здесь у вас есть ангел-хранитель?
Космас улыбнулся.
- До сих пор я никогда не рассчитывал на постороннюю помощь. Но отец всегда говорил, что господин Марантис непременно поможет мне в трудную минуту.
- Все мы переживаем критический период, - несколько загадочно сказал адвокат, - сейчас ни один человек не может обойтись без помощи. А тот, кому может оказать помощь не простой человек, а земной бог, тот может считать себя редким счастливцем.
Адвокат перешел на прежний тон, и Космас не мог понять, где он иронизирует и где говорит серьезно. Впрочем, вскоре он замолчал, а когда заговорил вновь, голос его звучал искренне и взволнованно:
- Как вы сами видите, дорогой мой, я быстрым шагом приближаюсь к Ахерузии. Но поверьте, душа моя, моя мятущаяся душа все еще не находит себе покоя. Ее агония куда более мучительна, чем ваши страдания. Потому что я ищу не убежища, а выхода, не покровителя, а союзника и наставника. Да, я ищу наставника, который указал бы мне путь к спасению.
И хотя для Космаса смысл его слов по-прежнему оставался неясным, здесь, в холодном и пустом кабинете, они звучали веско и значительно.
- Свобода придет! Свободолюбивый дух народов бессмертен. Но мне, juvenis{}, уже не видать полета гордого орла свободы. О, если бы я мог услышать в своей душе голос, предвещающий его приближение, если бы я мог ступить на путь, который приведет нас к свободе! Я прислушиваюсь - и не слышу, ищу - и не нахожу! Наши души, друг мой, опустошены, съежились, как вытряхнутые мешки. Как нам поднять свой павший дух, как расправить заново свои души? Кого мы позовем на помощь, на кого возложим надежды? Нужны воины и вожди, но где их найти? Они существуют, но я их уже не увижу. Увидите их вы. Произойдет одно из двух: либо окрепнет ваше зрение, либо рассеется мрак. Я не знаю, где они, но одно я знаю твердо: они не там, куда вы направляете свои шаги.
В дверях появилась женщина и посмотрела на адвоката с молчаливым укором.
- Мы заканчиваем, Анна! - сказал ей адвокат, но тут же пересел в другое кресло, поближе к Космасу.
- Как только выйдете из моего дома, поверните направо. Пройдете до конца улицы, и там первый же полицейский укажет вам улицу Илии. Улица Илии, шесть. Там вы найдете лукавого змия, которого ищете. Но скажите мне чистосердечно, зачем вы идете к Марантису?
- Может быть, потому, что не знаю его, - проговорил Космас.
Адвокат обрадовался:
- Именно поэтому! Я уверен!
- Но, господин Марантис, неужели он на самом деле такой дурной человек?
- Он не дурной, - ответил адвокат, - он подлец.
- Он ваш родственник?
- Не в этом дело. К сожалению, мы не просто однофамильцы - мой и его отцы имели общую мать, общего отца. Но, к счастью, мой отец занимался наукой и адвокатурой, а его с головой ушел в политику. Я последовал примеру своего отца. Не знаю, может быть, я и свернул бы с этого пути, если б не имел несчастья родиться в эпоху, когда политика, дорогой друг, подобна обитательницам улицы Сократа{}.
- Стало быть, ваши чувства объясняются вашим отрицательным отношением к политике…
- Ваш силлогизм, - прервал его адвокат, - неверен, ибо базируется на ложных посылках. Я вовсе не отрицаю политики, что же касается моего двоюродного брата, то я его ненавижу. Отрицать политику было бы нелепо. Функции общественного организма так же, как и человеческого организма, весьма разнообразны: одни из них приятны, другие способны вызвать отвращение. Попытайтесь отрицать хоть одну из этих функций, и вы убедитесь, что это совершенно нереально. Нет, дорогой мой, сила человека в том и заключается, что он способен осмыслить свои чувства. Но оставим в стороне политику, она чувств не любит. Я уже сказал вам, что ненавижу двоюродного брата. Это чувство еще очень свежее, оно родилось в годину нашего общего национального бедствия. Но поверьте мне, никогда я не был так твердо убежден в правильности моих суждений, как на этот раз. Я мог бы развивать вам эту тему в течение нескольких часов, что, конечно, доставило бы мне несказанное удовольствие: посвятив более пятидесяти лет моей жизни защите уголовного права в переполненных залах судов, я в последние годы обнаружил, что моя аудитория резко сократилась. Увы, она сократилась до единственного, верного мне до могилы слушателя - моей супруги. Да, мой юный друг, тот, о котором мы говорим, совершил преступление. Час расплаты за него настанет с первыми проблесками свободы! Finis coronat opus.{} Преступление это - предательство. Наказание за него - смерть!
- Возможно ли? Ведь ваш двоюродный брат социалист!
- Прежде всего прошу вас забыть о родстве, которое связывает меня с этим иудой. Во-вторых, я, к сожалению, не располагаю доказательствами несовместимости социализма и предательства. И, наконец, Марантис не социалист. Признаюсь, мои знания по разделу "социализм" очень и очень убоги. Если я не ошибаюсь, идеал социализма - борьба за благо человечества. Какое же отношение может иметь к таким идеалам иуда, который в столь критический для всей нации момент протягивает руку ее врагу? Простите! Lapsus linguae{}. Он не сотрудничает с врагом, о, он не настолько глуп! Он сотрудничает с сотрудниками врага. Преступление, дорогой мой друг, совершается в глубокой тайне. Но, - адвокат положил ладонь на плечо Космаса, - я заговорил вас. По выражению ваших невинных глаз я вижу, что в ваше юное сердце проник яд, который источает моя старая и злая душа. Не верьте ни одному моему слову. Верьте своим собственным суждениям и чувствам. Но я убежден, что, постучав в ту дверь, вы вспомните все, что услышали здесь.
- Господин Марантис, я даю вам слово, что никогда не постучу в ту дверь.
- Напротив, вы должны пойти. Пусть у вас сложится собственное представление об этом человеке. Возможно, что я сказал вам неправду или, в лучшем случае, не сказал всей правды. Omnis homo mendax{}. Но из того, что я вам сказал, я не возьму назад ни одного слова. Я уже слишком стар для того, чтобы подчинять свою совесть страху. Кроме того, у вас хорошее лицо, мой юный друг, лицо честного юноши. А я считаю, что честность и молодость - это как раз те добродетели, в которых больше всего нуждается сегодня наша несчастная страна. Вам предстоит большой и трудный путь, и вы начнете его с познания зла. Идите и не пугайтесь греха. Прежде чем бороться с ним, его нужно познать. Ite, missa est{}.
V
Улица Илии. Над подъездом старинного особняка ясно виден № 6. Это желтый двухэтажный дом с высокими железными воротами. Двор вымощен белыми и черными плитами, как шахматная доска.
Дверь открыта. Молодой мужчина сидит на стуле и читает газету. Увидев Космаса, он встает.
- Кого вам угодно, господин?
- Господина Марантиса…
- Он пригласил вас?
- Нет. Я только вчера вечером приехал из провинции.
- А… Подожди минуту. Вот здесь. Проходи, я доложу господину секретарю.
Космас вошел в просторный холл, стены которого были выложены разноцветной мозаикой. Он насчитал восемь дверей, старинных, тяжелых, украшенных тонкой резьбой. В углу стояло большое зеркало, его поддерживали две черные кариатиды. В другом углу огромная печь из белого металла. Ее никогда не топили. Господин Марантис получил ее в подарок из Сербии. Космас слышал об этом от отца.
- Пройдите, прошу вас.
Одна из дверей полуоткрылась, и в ней появился высокий лысый господин в очках. Другой господин, с газетой в руке, прошел мимо и занял место на стуле.
- Сюда, пожалуйста! - улыбнулся высокий господин. - Из провинции?
- Да. Господин Марантис?
- Нет. Проходите.
Космас вошел в квадратный зал. Тяжелая, развесистая хрустальная люстра спускалась так низко, что почти касалась большого круглого стола. Вокруг сидели шесть человек. Космас внимательно оглядел их: кто же из них господин Теодор?
- Министр сейчас занят, - сказал высокий в очках. - Присаживайтесь. Он, наверно, не знает о вас…
- Я приехал лишь вчера вечером.
- Поездом? - спросил худой и бледный человек, сидевший за столом напротив Космаса.
- Да, поездом.
- Линия Лехека-Патры действует? - Он не стал ждать ответа и тотчас же повернулся к соседу: - Значит, линия в порядке…
- Вы желаете увидеть министра сегодня? - с улыбкой спросил секретарь.
- Да. Если это возможно…
- Одну минуту.
Он пригласил Космаса к своему бюро.
- Обычно министр заранее назначает часы приема, Именно поэтому я не могу… э… обещать вам. Сначала пройдут эти господа, им уже назначена аудиенция на сегодня, а потом, если останется время… Ваша фамилия?
Из бесчисленных блокнотов, которые лежали на столе, он выбрал один и начал писать.
- Обычно министр принимает до двенадцати, но сегодня он очень занят. Именно поэтому я не могу… э… Но он, безусловно, примет вас послезавтра. Министр принимает по понедельникам, средам и пятницам. Запишите, если вам угодно, номер телефона и позвоните мне завтра, я скажу вам… э… в котором часу он вас примет.
Космас начал шарить в карманах, разыскивая карандаш и бумагу. Его мучило желание как можно скорее выбраться отсюда, и предложение секретаря он принял с облегчением.
- Однако если вы не торопитесь, то подождите немного…
- Нет, пожалуй.