* * *
- Вот мерзавец! - сказал Андрикос, когда они вышли из магазина. - Боюсь, что придется нам снова вернуться к этому негодяю! А как не хотелось бы! И не потому, что сам рассчитываю что-нибудь перехватить, а просто жалко ее, бедняжку, ведь это и вправду ее последние вещи.
- Но чем же он торгует? - спросил Космас. - Полки совсем пустые.
- Он и душу свою продаст, предложи только денег побольше, - сказал Андрикос. - А насчет полок не удивляйся. Все сделки он заключает по телефону, а товар держит на складах. Этот Василакис до оккупации спекулировал на театре: начал билетером, а кончил театральным предпринимателем. В люди его вывела Розалия, добрая душа. А этот Ставиский {} обобрал ее до последней нитки. Говорят, когда-то был ее любовником.
Андрикоса окликнули из маленького магазинчика:
- У тебя есть что-нибудь, старина?
- Скатерти!
- А мадзария?{}
- Мадзария? Иок!{} Скатерти, платья… чистый шелк!
- Валяй дальше! Они пошли дальше.
- Была у меня дома кошка, - рассказывал Андрикос. - Зимой, когда умирал племянник, зарезал я ее, принес на рынок и променял на масло. Я всучил кошку за зайца, а мне тоже подсунули вместо масла травяную настойку. Обнаружил это я уже дома. На другой день опять пришел на рынок и сплавил ее тому самому, что окликнул меня сейчас. А через несколько дней столкнулись мы с ним в трамвае. Меня аж в жар бросило. "Ну, - думаю, - сейчас он мне задаст…" Но куда там! Падает мне на грудь чуть не с поцелуями! "Твоим маслом, - говорит, - я жену спас, она уже опухла вся, чуть-чуть не умерла". Вот так штука!
Они вышли к Монастыраки. Здесь сплошными рядами стояли баулы, столы, шкафы, стулья, полки, шифоньеры, комоды, бюро, огромные трельяжи, буфеты с тарелками и кастрюлями, матрацы, диваны, одеяла, ковры, швейные машинки, керосиновые лампы, груды одежды - все, что только можно было сыскать в голодном городе, все продавалось здесь.
- Нам нужно где-нибудь пристроиться, - сказал Андрикос, - и разложить свой товар.
Они постелили на землю несколько газет, и на них Космас собрался разложить скатерть.
- Нет, давай-ка сюда шаль, - остановил его Андрикос, - она понаряднее.
Они развернули шаль, а платья и скатерти, перекинув через плечи, демонстрировали поочередно.
- Если нам повезет и нарвемся на какого-нибудь толстосума, авось что-нибудь да выйдет, - сказал Андрикос. - Иначе придется бросить якорь у этого паршивца Василакиса.
До вечера никто по-настоящему так и не клюнул: подходили какие-то женщины, ощупывали платья, разглядывали их и с лицевой стороны, и с изнанки. Две или три женщины предлагали деньги. Но Андрикос денег не брал.
- Пока мы донесем их до Розалии, они наполовину обесценятся. И что она будет делать с деньгами? Уж лучше поищем для нее что-нибудь съедобное.
К вечеру, когда начало темнеть, Андрикос оставил Космаса на месте, взял в руки одно из платьев и смешался с толпой.
- Я покружу тут немного. Может, и найду клиента, - сказал он, уходя. - А ты смотри в оба, а то как бы тебя не утащили вместе со всем товаром.
Сумерки уже сгущались, когда Андрикос вынырнул из толпы, ведя за рукав клиента, огромного усатого мужчину в высоких овечьих сапогах. За другой рукав гиганта тянула грузная женщина, похожая на трехпалубную шхуну, мчащуюся на всех парусах.
- Прошу вас! - воскликнул Андрикос. - Прошу вас, хозяин! - И он вытянул руку, будто приглашал клиентов зайти в его магазин под открытым небом. - А ты, мой милый, покажи господам платья.
Космас отложил скатерть и развернул платья. Покупатель застыл на месте, как истукан. Он даже не взглянул на товар.
- Ну, что скажешь, Ангело? - спросил он женщину. Ангело вцепилась в шаль. Она вертела ее из стороны в сторону, раза два набрасывала себе на плечи и, судя по всему, осталась довольна.
- Да что тут говорить!
И еще раз накинула на себя шаль.
- Ну что она может сказать, хозяин? - вмешался Андрикос и принялся разглаживать шаль на могучих плечах Ангело. - Стоит ли спрашивать? Да ты сам посмотри, хозяин.
Но хозяин и на этот раз не взглянул. Он закрутил ус, поднял брови и снова спросил жену:
- Тебе нравится? Скажи только одно слово!
- Нравится, еще как нравится!
- Принеси-ка нам, мальчик, шелковую скатерть! - снова крикнул Андрикос.
Космас взял скатерть и расстелил ее перед клиентом.
- Ну как, Ангело?
- Ой, с ума сойти!
Тут хозяин наклонился и одним глазом взглянул на скатерть.
- Слишком уж она затейлива!
- А мне нравится!
- А теперь покажи нам платья с гирляндами! - закричал Андрикос.
- Да погоди ты! - Хозяин принял великое решение. - Сколько просишь за весь товар?
- Что же мне запросить? - И Андрикос почесал за ухом.
- Только смотри без обману! По-честному!
- По-честному, хозяин. Вот те крест.
- Креста ты лучше не трогай, не марай. Отвечай, сколько хочешь?
- Вот мой ответ, хозяин: подавай четыре золотых и забирай с богом весь товар.
Хозяин пришел в бешенство:
- Что ты сказал, антихрист? Да ты понимаешь, что говоришь?
- Посмотри, что я тебе даю, хозяин…
- Эй, Ангело, пойдем!
Но Ангело никак не могла расстаться с шалью и скатертью.
- Павлис!
- Пойдем, говорю! Обманщики чертовы!
- Погоди, хозяин, одну минуту! Погоди, договоримся!
- Погоди, Павлис!
- Сколько даешь, хозяин?
- Три золотых и ни гроша больше!
- Прибавь, дорогой, еще один золотой!
- Ничего не прибавлю. Пойдем!
- А ну, господь с тобой! Три так три!
Голос хозяина покрывал базарный шум:
- Нет, ты видела, Ангело? Мошенники чертовы! Кого провести хотели, прощелыги?
* * *
От радости у Андрикоса выросли крылья.
- Каков дьявол! - говорил он. - Но больше всего я рад, что не пошел к этому иезуиту и не отдал ему все вещи за горстку фасоли. Вот, пожалуйста, три золотых. А ты знаешь, что это значит для бедняжки Розалии? Трех золотых она не выручила за всю свою мебель, которую раздавала направо и налево ни за что ни про что…
Его возбуждение было так заразительно, что понемногу передалось и Космасу. Он тоже радовался, что они выгодно продали вещи Розалии. Но вместе с тем он думал, что сейчас Андрикос от радости готов сделать сальто, а если бы года два назад, когда он был служащим солидной компании - в галстуке, в отутюженном костюме и с полным желудком, - если б ему кто-нибудь сказал тогда, что он будет старьевщиком на толкучке, Андрикос решил бы, что этот человек сумасшедший. А если бы поверил в пророчество, то предпочел бы скорее провалиться сквозь землю, чем выносить этот позор. Теперь же Андрикос мирится со своим ремеслом, порой оно даже доставляет ему удовольствие. И, кто знает, может быть, за всю его жизнь не так уж много выпадало минут, когда бы он переживал радость так сильно, как сейчас.
Но хорошее настроение держалось недолго. Улицы как-то сразу опустели, словно вместе с сумерками к городу протянулась чья-то сильная рука, хорошенько встряхнула его и на улицах не осталось никого, кроме патрулей да пьяных молчаливых женщин, выползавших с наступлением темноты, как улитки после дождя.
Еще не совсем стемнело, когда Андрикос и Космас натолкнулись на итальянский патруль. Сначала они услышали топот и крики. Еще не сообразив, откуда доносится шум, они увидели мужчину в штатском - он выскочил из переулка и побежал прямо на них. Итальянцы догнали его. Один из солдат ударил его прикладом, и тот со стоном упал на землю. Тогда итальянцы набросились на него и принялись топтать ногами. Упавший кричал, звал на помощь. Солдаты били и ругались - все сразу, возбужденно и беспорядочно, было похоже, будто они топчут виноград. В стремительном потоке итальянской брани нельзя было разобрать ни одного слова. Впрочем, один солдат стал ругаться по-гречески. Он беспрерывно повторял: "Рогоносец, рогоносец, рогоносец!" - и что было сил колотил упавшего.
Первым опомнился Андрикос.
- Не нужно стоять на одном месте, - тихо сказал он Космасу, - а то они и за нас возьмутся. Пойдем напрямик. И слушай: когда подойдем, отдай приветствие! Правой рукой, знаешь…
Когда они приблизились, их остановил гневный окрик:
- Venita qua! (Идите сюда!)
Они замерли и в знак приветствия подняли правые руки.
- О! - удовлетворенно произнес подошедший итальянец. - Allora va bene. (Это другое дело.) Da dove venite? (Откуда вы?)
- Dal mercato, signore! (С рынка, синьор!)
- Mercato nero? Speculator!? (Черный рынок? Спекулянты?)
- No, signore! (Нет, синьор!)
- Hai una figlia? (У тебя есть дочка?)
- Si, e bellissima! (Есть, есть, очень красивая девушка!)
Отделившись от тех, кто все еще топтал лежащего человека, подбежал солдат с автоматом наперевес. Глаза его горели, как два крохотных уголька.
- Весь грек есть рогоносец!
Дышал он прерывисто, как взмыленный конь. Лицо, вытянутое от злости, вплотную приблизилось к лицу Андрикоса. Андрикос перевел его слова в шутку:
- Ha ragione, signore. Il greco e'un cornuto, pero la ragazza é molto bella. (Синьор прав. Греки рогоносцы, зато гречанки очень красивы.)
Первый солдат залился смехом.
- Questo greco é proprio un buffone! (Да этот грек настоящий паяц!)
Второй по-прежнему смотрел волком.
- Quando saremo stufi con le ragazze, comincieremo con le vostte mogli! (Как только покончим со всеми синьоринами, мы примемся за ваших жен!)
- San Pietro abbia almeho pieta di noi uomini! (Пусть святой Петр пожалеет хоть нас, мужчин!)
Первый снова залился смехом.
- Ma, si ha proprio del gusto! (Да, он знает толк в шутках!)
Человек, которого избивали в нескольких шагах, уже не стонал. Итальянцы отошли от него и перестали ругаться. В тишине пустынной улицы раздавался лишь смех веселого солдата.
- Эй! - грубо крикнул кто-то из патруля. - Chi sono quelli la? (Кто там у вас?)
Он отделился от своих и подбежал к задержанным. Солдаты расступились.
- Dove andate? (Куда вы идете?)
- A casa nostra, signer capitano! (Домой, господин капитан!) - сказал Андрикос, снова поднимая руку.
- Io non sono capitano, ma solo sergente! (Я не капитан, а всего лишь сержант!) - сказал тот, понижая тон.
Андрикос собирался что-то добавить, но сержант, размахнувшись, закатил одну оплеуху ему, другую отвесил Космасу. Потом схватил Андрикоса за шиворот.
- Allontanatevi immdiatamente appena io chiudo un occhio! (Пошли вон! И чтоб духу вашего здесь не было!)
Космас и Андрикос бросились бежать. За их спиной снова захохотал солдат…
Когда они свернули в переулок, Андрикос едва стоял на ногах. Его грудь поднималась и опускалась, как мехи. Чтобы не свалиться на мостовую, он схватился за Космаса.
Они шли молча. Но не из страха - страх остался где-то позади. К человеку, шагавшему рядом, Космас испытывал сейчас нечто вроде отвращения. За минувшие дни он привязался к Андрикосу, а теперь тот казался ему совсем чужим. Его паясничанье, его унижение перед итальянцами, хоть и спасло им жизнь, вызвало в душе Космаса бурю противоречивых чувств - то гнев, презрение, отвращение, то понимание и жалость.
- Дешево отделались! - произнес наконец Андрикос, явно для того, чтобы сломить лед.
Космас не ответил. Они еще раз свернули за угол, - А знаешь, другого, они, кажется… Космас и на этот раз промолчал. Тогда Андрикос взял его за руку.
- А ну, скажи мне, - мягко проговорил он, - почему ты не отвечаешь?
С минуту они смотрели в глаза друг другу. Взгляд Андрикоса выражал покорность, и Космас вдруг почувствовал себя виноватым.
- Да что ты, что ты! - пробормотал он и попытался улыбнуться.
- Но ты подумал, что я…
- Ничего я не подумал! Что ты в самом деле?
Они пошли дальше. И снова молчали. Космас понимал, что теперь должен заговорить он, но не мог придумать ничего подходящего. Наконец его осенила неплохая мысль. Он спросил:
- Далеко еще до Розалии?
* * *
Дом Розалии стоял в центре, рядом с театром, который, как сказал Андрикос, когда-то тоже принадлежал ей.
Андрикос поднялся наверх один, но сначала надежно спрятал Космаса под каким-то навесом во дворе: на площади каждую минуту мог появиться патруль.
Космасу недолго пришлось сидеть под навесом. Андрикос вскоре спустился, но, вместо того чтобы выйти на площадь, они вошли в подъезд театра.
- Грех упускать такой случай, - сказал Андрикос. - Иди сюда.
Они не стали подниматься по лестнице, а прошли в какой-то темный коридор, миновали несколько дверей и неожиданно оказались в боковом ярусе. Внизу, под ними, лежал зал, большой, холодный и пустой. Только передние ряды партера были заполнены людьми.
На сцене за длинным столом сидело человек десять мужчин и женщин. Председательское место занимал поп. Космас впервые видел настоящего попа на сцене.
- Что здесь происходит? - тихо спросил Космас, повернувшись к Андрикосу.
Тот сделал ему знак молчать и смотреть на сцену.
На сцене с краю стола, заложив ногу за ногу и упершись в стол локтем правой руки, сидел молодой мужчина в очках. Перед ним лежали какие-то бумаги. Вот он приподнял голову и громко крикнул:
- Три!
Потом, обращаясь к зрителям, спросил:
- Кто еще?
Легкий шум волной прокатился по залу, и снова воцарилась тишина. Все ждали.
- И один наполеон! - выкрикнул кто-то из первых рядов.
- Три и один наполеон! Продолжаем, господа!
- Четыре!
Мужчина в очках наклонился вперед и приветствовал кого-то из публики. Потом он принял прежнюю позу и сказал:
- Четыре, господа! Лидирует господин Галанос!
Поп покуривал и тихо беседовал с госпожой, сидевшей рядом.
Андрикос схватил Космаса за локоть.
- Взгляни направо! - прошептал он. - На первый ряд. Там Бела Джина.
Космас придвинулся ближе к барьеру. Белу Джину он знал по фотографиям в журналах. Ее слава докатилась и до провинции. В свое время она участвовала в нашумевшем театральном обозрении, где по ходу пьесы ей приходилось принимать ванну на глазах у зрителей. Ванна, писали газеты, была установлена на правом крыле сцены, поэтому все места справа были распроданы в первый же день на весь сезон. А в самом театре перед эпизодом с ванной начиналась потасовка. Все бросали свои места и устремлялись на правое крыло, чтобы получше рассмотреть Белу в те минуты, когда она входит в ванну и выходит из нее. Газеты сообщали, что один из многочисленных поклонников Белы подарил ей в день премьеры золотую статуэтку Афродиты, выходящей из морской пены. После двух-трех представлений дирекция была вынуждена перенести ванну на середину сцены. - Ну как, видишь? - спросил Андрикос.
- Вижу.
- Рассмотри получше, такого случая больше не представится. Сегодня ее продают с аукциона.
- Белу?
- Не бойся. Ее поцелуй.
- И кто это затеял?
- Комиссия. И тот бородатый козел - председатель. Их, видишь ли, одолела забота о народных столовых. Мне сейчас сказала Розалия, они хотели втянуть и ее. Но она хорошо знает, что это за типы.
Между тем поцелуй Белы оценивался уже в пять золотых.
- Кто больше, господа? Пальма первенства принадлежит господину Илиадису.
- Шесть!
- Господин Павлопулос предлагает шесть. Павлопулос поднялся со своего места. Он стоял, как охотник, который выстрелил и теперь ждет, чтобы птица упала. Космас узнал его.
- Я его знаю! Я видел его у Марантиса.
До сих пор аукцион шел спокойно и неторопливо. Предложение Павлопулоса всколыхнуло зал.
- Семь! - сказал мужчина, сидевший возле Белы Джины.
- Семь. Лидирует господин Лавдас.
- Восемь! - крикнул Павлопулос.
- Девять!
- А! Господин Галанос активизируется! Прекрасно!
- Десять - и отказываюсь от поцелуя.
- Это Лавдас. Он ее любовник, - сказал Андрикос. - Сын табачного магната.
Заявление Лавдаса внесло беспорядок. Послышались возгласы, протестующие против нарушения правил. Мужчина, проводивший аукцион, несколько раз постучал перстнем по стакану и призвал публику к порядку.
- Никакого нарушения не произошло! - сказал он. - Победитель волен воспользоваться или не воспользоваться своим правом. Есть еще претенденты? Господин Павлопулос отступает?
- Исключительно из уважения к господину Лавдасу, - ответил Павлопулос.
- Однако не забывайте, что уважение в данном случае наносит ущерб благотворительности, - напомнила дама из комиссии.
- Одиннадцать золотых - и я не откажусь от поцелуя Белы Джины!
- Лидирует господин Галанос. Одиннадцать!
- Двенадцать.
- Двенадцать - господин Лавдас!
- Тринадцать!
- Тринадцать - господин Галанос!
- Пятнадцать, господа!
- Пусть пятнадцать! И Бела Джина сегодня моя! Поднялся переполох. Хохот, крики, свист. Кое-кто в зале возмутился непристойностью. Члены комиссии отчаянно жестикулировали, но голосов их не было слышно. Наконец встал поп. Шум стих.
- От имени комиссии настоящего конкурса, председателем которой я являюсь, считаю своим долгом призвать к порядку господина Галаноса. Фраза, которую он произнес…
- Каюсь, отец! - воскликнул Галанос, поднимаясь со своего места. - Благословите!
Галанос поклонился, и Космас увидел его большую лысую голову.
- Да не наш ли это утренний торговец? - спросил он Андрикоса.
- Да, негодяй Василакис, он самый. Упрям, как осел, и ни за что не уступит.
Аукционер поднялся.
- Имейте в виду, господин Галанос, если вы остановитесь на пятнадцати, первенство присуждается господину Лавдасу, который…
- Не остановлюсь! - крикнул Галанос. - Восемнадцать!
- Двадцать!
- Двадцать за господином Лавдасом!
- И я двадцать! Нет, двадцать один!
- Двадцать пять!
- Тридцать!
Бас Галаноса стал сбиваться на пронзительные нотки.
- Тридцать пять! - спокойно сказал Лавдас.
- Тридцать пять господина Лавдаса! - раздался голос аукционера. - А господин Галанос?
- Сорок!
- Сорок пять!
- Сорок пять - господина Лавдаса! Господин Галанос?
- Пятьдесят!
- Шестьдесят!
- А, чтоб тебя!.. Ты самого черта выведешь из терпения!
Галанос встал. Шумно дыша, вытер запотевшую лысину и широкими шагами направился к выходу.
- Шестьдесят - господин Лавдас! - продолжал аукционер в общей суматохе. - Кто больше, господа? Нет? Считаю: раз… два… три! Победу в конкурсе одержал господин Лавдас! Дамы и господа, аплодируем победителю!
Все поднялись со своих мест. Публика неистово хлопала. Аплодировали и члены комиссии. Дама, сидевшая рядом с попом, жестом пригласила Лавдаса подняться на сцену. Он поклонился Беле, взял ее под руку, и они вместе поднялись в президиум.
- Вознаграждение! - крикнули из зала.
И этот крик мгновенно подхватили все:
- Вознаграждение!