Заметив старый, с облупившейся краской, противопожарный ящик с песком, Семенов откинул его крышку и свалил туда тело. Сразу стало легче дышать. Со стуком упала крышка ящика, а он уже бежал к выходу на соседний чердак. Скорее, скорее!
Ноги, забыв про тяжесть в момент выхода из деревянной будки туалета, отсчитывали ступеньку за ступенькой вниз. Вот и дверь подъезда, выводящая на улицу. Некогда глядеть по сторонам - давно не стриженный парень в сером свитере открывает замок своего велосипеда. Остальные на замках. Не везет, придется потратить еще несколько секунд.
Подскочив к парню, Семенов рубанул его ребром ладони по шее и, схватив велосипед за руль, побежал с ним под горку, на ходу вскочив в седло. Мимо замелькали дома, шины подпрыгивали на булыжной мостовой, коротко свистнул в ушах ветер и вместе с ним долетел хлопок пистолетного выстрела.
Заметили, сволочи? Но даже если у вас есть машина - не догоните! Поворот в переулок, а дорога все под горку, еще поворот, теперь во двор, бросить велосипед и - через дощатый забор.
Осклизаясь на грядках чужого огорода, политых к вечеру заботливыми хозяевами, Павел Романович перемахнул еще через один забор и побежал садом. Сердце билось глухо и неровно, пот заливал глаза, и Семенов на бегу вытирал его ладонью, слизывая скатившиеся соленые капли с губ.
Калитка, переулок, проходной двор, опять забор и знакомый овраг. Теперь можно перейти на шаг. Неужели действительно все, неужели ушел? Стоит провериться еще разок…
* * *
На явку Семенов вернулся поздно ночью - грязный, усталый до дрожи в коленях, голодный, - он ввалился в горницу и тяжело опустился на лавку у стола. Его ждали. Сидя под образами, покуривал Волков, скрывающий свое беспокойство, нервно ходил по домотканым половикам Осип Герасимович, его жена возилась у печи, без толку переставляя горшки и чугунки.
- Поешьте, - поставила она перед Павлом Романовичем тарелку с жареной картошкой. По оккупационным временам пища лакомая и сытная, особенно весной. Положила рядом с тарелкой кусочек серого эрзацхлеба.
- Подкрепись, - кивнул Антон, - потом поговорим.
Семенов молча поел, свернул цигарку и начал рассказывать о визите к сапожнику, метаниях по городу и уходе от немецкого наружного наблюдения.
- Явка на Мостовой могла быть провалена еще до побега Слободы, - закончил он. - Теперь они знают, что мы в городе.
- Знают, - задумчиво повторил Волков, вертя в пальцах полицейский жетон на тонкой цепочке. - Боюсь, что и обо мне тоже знают. Не нравится мне встреча с темной машиной у костела, а тут ко всему прочему и твои сегодняшние приключения.
- Есть еще одна не слишком приятная новость, - сообщил Осип Герасимович. - Передали, что хутор, на котором находился маячок, принявший беглеца по рекомендации погибшего Прокопа, тоже сожжен. Разведчики ходили, проверили. Никто не уцелел. Теперь, после столкновения с немцами, надо ждать усиления режима в городе. Работать станет сложнее.
Елизавета, жена Осипа, убрала грязную посуду и ушла к себе. Мигала на столе коптилка с самодельным фитилем, тихо шуршали за печкой рыжие тараканы, шумел за окнами ветер, сгоняя к Немежу дождевые тучи, обкладывая город пеленой затяжного дождя, пряча за облаками звезды и холодную белую луну.
Трое сидевших за столом мужчин молчали. Помощи ждать не приходится - отряды партизан далеко в лесах, в город им хода нет, а опереться на помощь подполья во всех вопросах невозможно. Враг сейчас сильнее и многочисленнее, но надо перехитрить его, заставить отказаться от наступления и принять оборону от горстки чекистов-разведчиков и подпольщиков, вынудить метаться в поисках решений для ответа на их неожиданные действия. А город мал, каждодневно придется ходить по одним и тем же улицам, встречаться с людьми, преимущественно знающими друг друга - если не лично, то хотя бы в лицо.
"На это и рассчитывал Бергер, - подумал Антон. - Развернуться тут негде, кругом наткнешься на его людей и получишь только то, что он милостиво соизволит тебе дать. В любой момент он хочет контролировать обстановку, распоряжаясь твоей жизнью и смертью. Как только ему покажется, что ситуация стала неуправляемой, он обрушит на город всю силу полицейского и эсэсовского аппарата, битком набьет тюрьму, прочешет кварталы, устроит облавы, массовые аресты, а потом со спокойной душой начнет разбираться на допросах, кто и какую роль играл в подполье… Об этом свидетельствуют сожжение деревни и уничтожение хутора, на котором останавливался и получил помощь Слобода. Можно предположить, что и другие пункты его маршрута теперь немы, поскольку их просто-напросто более не существует.
Тактика "выжженной земли", столь любимая оберфюрером и его учеником фон Бютцовым. Строят загон, готовясь погнать чужих разведчиков к нужному результату? Но к какому? Почему они уничтожили все следы? Ответа два - либо Слобода понес дезинформацию, рассчитанную на длинную политическую интригу, либо немцы действительно прокололись, недоглядели и допустили утечку важных сведений, а сейчас выворачиваются, напуская туману, заставляя нас не верить Слободе и принесенным им сведениям. Но мы должны установить истину, как бы трудно это ни оказалось и чего бы это нам ни стоило".
- Обмозговать все надо как следует, - нарушил затянувшееся молчание Волков. - Пока могу сказать одно: придется разделиться. Другого выхода не вижу.
- Как? - повернулся к нему Павел Романович. - Как делиться?
- Вот и подумаем, как, - улыбнулся Антон. - Поделим работу и разойдемся по разным явкам. Надеюсь, Осип Герасимович найдет нам еще одну надежную квартирку?
- Постараемся, - вздохнул хозяин. - Трудно, конечно, но постараемся. Есть у меня один хороший человек, гробы для немцев делает. Не побрезгуете?
- Не побрезгуем, - успокоил Семенов. - Где он живет?
- Почти в центре. Квартира удобная, с черным ходом в проходной двор. Другой вход через парадное с улицы. Сын у него в партизанах, но об этом никто не знает. Считают, что пропал без вести в начале войны, а он не разубеждает. Живет вдвоем с женой, оба помогают мне, и знаем друг друга давно, с детства. Кто туда пойдет?
- Наверное, я, - отозвался Волков. - Приятелю моему, - он кивнул на Семенова, - нет резона в центре поселяться, особенно после сегодняшнего случая. И вот еще что, дорогой Осип Герасимович, пора искать надежные и безопасные пути выхода из города. Возвращаться через минное поле нет желания, да и открыта эта дорога только ночью. Опять же нет гарантий, что теперь немцы не выставят там посты или не проложат маршрут для патруля. Поищите?
- Обязательно, - заверил хозяин, провожая гостей в отведенную им комнату.
Улегшись на кровати, долго курили. Семенов еще раз во всех подробностях рассказал товарищу о происшествии, а тот поделился с ним своими сомнениями.
- Не веришь в измену? - шепотом, чтобы не услышали хозяева, спросил Павел Романович.
- Моей веры или неверия мало, - помолчав, горько сказал Антон. - Нам дано задание принести точный ответ, исключающий любые сомнения. Как мне кажется, господа Бергер и Бютцов такой ответ для нас заранее приготовили и только ждали, пока мы за ним придем. Самое страшное, Паша, что ответ они могут дать самый что ни на есть правдивый. А у нас ему не поверят!
- Думаешь, сыграют от обратного? - приподнявшись на локте и вглядываясь в темноту, туда, где лежал Волков, встревоженно спросил Семенов.
- Они нас тоже неплохо изучили. Будем надеяться, что сегодня тебя приняли за партизана или подпольщика. Но почему около этой явки, даже давно сгоревшей, оставлен пост немецкого наблюдения? Сапожник мог там сидеть не один, рядом могли гулять наружники, специально выделенные для выявления незнакомых людей, проявляющих интерес к пожарищу. Почему Бергер и Бютцов не жалеют на это сил? Почему и как, если Слобода ими не завербован, они узнали весь его маршрут и уничтожили свидетелей?
- Торопишься, - откинулся на тощую подушку Павел Романович. - Пока неизвестно, как с другими населенными пунктами. Ермаков не дал ответа, а здесь шуровали каратели.
- Погоди, даст, - невесело ответил Антон. - Худо дело, если они нас обоих уже засекли. Тогда мне надо тянуть их за собой, делать вид, что пошел на поводу и сам лезу в их западню.
- Опасно!
- Не очень. Им надо впихнуть нам свое, поэтому, думаю, выпустят из города, если убедятся, что заглотил их наживку и потащил ее за линию фронта. А ты тем временем, оставаясь в тени, станешь скрупулезно все и вся проверять. Живым, в случае чего, я все одно не дамся.
- Не дело, - отрезал Семенов. - Часть твоего плана годится, но не весь целиком. Подумаем еще, чтобы свести риск к минимуму.
Волков не ответил. Закинув руки за голову, он прислушивался к шуму деревьев за окнами домика, спрятавшегося в трущобах Таракановки.
Надо попытаться понять ход мыслей Бергера и фон Бютцова еще до побега Слободы - начали они операцию загодя или разработали ее уже потом, от собственной безысходности, когда смертник ушел из их рук? От этого сейчас многое зависит: поймешь, разгадаешь или нет?! Надо ломать голову и думать, думать, искать слабое звено в их замысле и бить по нему, неожиданно для врага, так, чтобы он ничего не успел предпринять, пребывая в полной уверенности собственной неуязвимости и изворотливости. Вот только где оно, это слабое звено?
Осип Герасимович щупает подходы к замку, парикмахерша Нина должна в самое ближайшее время устроить встречу со словаком - в отношении него направлен запрос в Москву, но пока не дали ответа. Кто-то сейчас в далекой Словакии работает в Прешове, собирая сведения о Ярослава Томашевиче? Время бежит, а сделано еще так мало…
Под утро приснился ему отец Тони, виденный им только на фотографиях предвоенной поры - грустыой и опечаленный, он укоризненно качал головой, глядя на Антона с мольбой в глазах. Потом он исчез и появился фон Бютцов - совсем такой, каким его видел Волков в Польше сорокового года, когда они вместе оказались в абверкоманде подполковника Ругге. Конрад, одетый в щегольской штатский костюм, тащил на плече какую-то скульптуру и радостно склабился, приветственно помахивая рукой.
- Тараканов! - закричал он, назвав Волкова по фамилии, под которой тот работал в Польше. - Спрятался в Таракановке и думаешь, тебя там не найдут?..
Открыв глаза, Антон увидел за окном серый свет утра. Ветер утих, стука капель дождя пока не слышно. За перегородкой возилась у печи Елизавета и глухо басил Павел Романович, расспрашивавший ее о столь странном названии трущобного поселка.
Выйдя на половину хозяев, Волков пожелал всем доброго утра и попросил налить в стаканчик для бритья горячей воды. Намылив щеки, он начал тщательно скрести их трофейной опасной бритвой.
- Как спалось? - в горницу вошел Осип Герасимович. - Я уже сходил в город, гробовщик готов принять постояльца. Не передумали? Кто пойдет?
- Я, - Антон предостерегающе поглядел на хотевшего возразить Павла Романовича, призывая его согласиться с принятым решением.
- И вот еще что, Осип Герасимович, - попросил Волков, вытирая полотенцем лицо. - Нужен доктор. Хороший, надежный, желательно опытный и не трусливый. Сможете?
- Доктор? - озадаченно переспросил хозяин явки. - Поищем… А как скоро надо и чего ему говорить?
- Пока ничего, а надо еще вчера, - улыбнулся Антон. - Договоримся так: найдете, сразу скажете, а я буду с нетерпением ждать.
* * *
На завод Сергей Иванович Кривошеин приехал затемно. Тяжело отдуваясь - погода скачет, будь она неладна, оттого и сердечко прихватывало, - он поднялся по лестнице и, пройдя коридором, без стука отворил дверь кабинета Первухина.
Тот поднял вихрастую голову от бумаг и покрасневшими от ночных бдений глазами недобро глянул на вошедшего. Не обращая внимания на его красноречивые взгляды, Сергей Иванович прошел к столу и по-хозяйски уселся на стул. Достал портсигар, вынул папиросу, размял, прикурил, с наслаждением выпустил струю сизого дыма и погладил пальцами шрам на тыльной стороне ладони.
Первухин откинулся на спинку кресла и зло прищурился: если Кривошеин гладит свой рубец, хорошего не жди.
- Зачем пожаловал? - прервал молчание хозяин. Сергей Иванович отметил, что того проняло бесцеремонное вторжение. Забеспокоился. Ишь, как вскинулся и глазенками стрижет, чует за собой, пакостник, что набрал в рот дерьма и начал им плеваться во все стороны…
- Девчонку уволил все-таки? - Кривошеин снял фуражку и положил ее на край стола.
Первухин покосился на фуражку, словно это была бомба со взведенным механизмом и, быстро облизнув пересохшие от волнения губы, полез в сейф. Вытащил из него тонкие корочки личного дела и поставил их перед собой, как щит, повернув лицевой стороной к незваному гостю.
- Видишь, - он постучал по корочкам ногтем, обращая внимание Сергея Ивановича на крупную надпись красным карандашом, сделанную в правом верхнем углу: "Внимание! Дочь врага народа". - Вопросы есть? Или опять начнем вспоминать ваши собственные ориентировки, уважаемый Сергей Иванович?
Последние слова он постарался произнести с максимальным сарказмом и, донельзя довольный собой, опять откинулся на жесткую деревянную спинку кресла, словно впечатавшись в нее спиной.
Кривошеин скользнул взглядами по корочкам и презрительно скривил губы:
- Рапорток из ревности нацарапал? Думаешь, я не проверил насчет твоих домогательств к Сушковой? От народа, Первухин, ничего утаить не удается, рано или поздно все открывается. А ты забыл, что тебя поставили народ охранять от врага, а не делать врагов из народа?
Хозяин кабинета немного побледнел, но быстро взял себя в руки и перешел в атаку.
- Странно слышать это от начальника отдела контрразведки. Странно, если не сказать большего…
- А ты скажи, не стесняйся, - прервал его Кривошеин. - Скажи! Чего уж таить друг против друга камень за пазухой? Давай начистоту.
- И скажу! - с вызовом ответил Первухин, нервно приглаживая вихры на затылке. - Преступно! Вот что я скажу. Покрываете чуждые нам элементы и еще смеете меня упрекать за своевременную сигнализацию в отношении морального падения сотрудника, приезжавшего сюда в командировку из Москвы? В этом стоит разобраться.
- Разберемся, - мрачно пообещал Сергей Иванович. - Обязательно разберемся. Моя бабка говаривала: "Аки дадено, тако же и воздашется". Мудрая была старуха, хоть и неграмотная. На, читай!
Достав из папки тонкую пачку листков, он положил их на стол перед Первухиным.
- Здесь показания задержанного, вернее, найденного раненным связника немецких агентов. Ты читай, читай, бдительный страж.
Метнув на него сердитый и обеспокоенный взгляд, Первухин подтянул к себе листы и начал читать. Буквально через минуту его лоб покрылся испариной, а щеки - яркими красными пятнами, похожими на предсмертный чахоточный румянец. Отодвинув от себя листки, он поднял на Кривошеина глаза:
- Это ложь и оговор! Здесь нет ни единого слова правды. Савелий Борисович прекрасный специалист и вне всяких подозрений.
- Шпион твой Савелий Борисович, - забирая бумаги, устало сказал Сергей Иванович. - У меня машина внизу и люди ждут. Брать надо.
Первухин вскочил и ошалело заметался по кабинету, бестолково поворачиваясь, словно постоянно натыкался на невидимые преграды и не знал, как их обойти.
Такого поворота он не ожидал. Что теперь будет? Нет, не с инженером Сомпольским Савелием Борисовичем, в котором он своевременно не сумел разглядеть вражеского агента, а с ним самим, с Первухиным? Что будет?
Время военное, по делу, связанному с заводами, приезжали аж из Москвы, там знают, а Кривошеин не преминет измазать его дерьмом в этой и без того неприглядной истории. Все вспомнит: рапорт на Волкова, увольнение строптивой девки, не захотевшей ответить взаимностью заместителю директора по найму, пришьют еще халатность, если чего не похуже.
Схватившись за трубку телефона, - он даже не знал сам, кому и зачем он хочет позвонить, - Первухин вдруг услышал резкий окрик:
- Сядь! Не лапай телефон, ну!
Медленно вернувшись к своему креслу и чувствуя, как прыгают непослушные губы, он жалко просипел:
- Что вы… Сергей Иванович?! Вы же меня… Я же всегда, еще в комсомоле…
- Я тебе обещал, что разберемся, - напомнил Кривошеин. - Худо стало, как самого за штаны потянули?
- Худо, - заискивающе и жалко улыбнулся Первухин. Он готов был сейчас соглашаться с кем и с чем угодно, лишь бы не последовало определенных оргвыводов, не то и его скоро будут ждать внизу люди и машина.
- Вот видишь, как другим круто приходится? Может, теперь народ начнешь хоть немного понимать, - усмехнулся Сергей Иванович. - Где сейчас Сомпольский? У себя? Звони, попросил зайти.
- А что я ему, собственно?.. - положив руку на телефон, беспомощно заморгал Первухин.
- Размазня, - рассердился Кривошеин. - Скажи, что лаборантку новую подобрал. Давай, звони, время идет. Потом мне его личное дело дашь…
Сомпольский пришел минут через пять. Небрежно кивнув Кривошеину, он уважительно поздоровался за руку с Первухиным и, поглядев внимательнее в его лицо, встревоженно спросил:
- Как вы себя чувствуете, не заболели?
Сергей Иванович оглядел инженера. Ничего примечательного, лет под шестьдесят, прилично одетый. Зачем он связался с немцами? Ненавидит советскую власть? Или пожадничал, а может, нацистские спецслужбы просто поймали его старых грешках? Выясним, теперь никуда не денется.
- Присядьте, Савелий Борисович, - предложил он инженеру. - Давайте поговорим.
- Давайте, - легко согласился тот и поискал глазами, куда присесть, но свободных стульев не было.
- Хотя нет, - поднялся Кривошеин и взял фуражку. - Поехали лучше ко мне, там и поговорим. А то здесь и присесть-то не на что.
- Понятно, - протянул Сомпольский. Достал платок и высморкался. - Оружия у меня нет, яду тоже, но вы что-то припозднились. Я ждал раньше, когда Геннадий пропал.
- Мы и так вовремя, - насупился Кривошеий. - Я полагаю, у нас не возникнет недоразумений?
- Зачем же, - криво усмехнулся инженер, - проигрывать надо тоже уметь, а я знал, на что шел. Теперь придется все как на духу, раз уж вы до меня докопались. Прощайте, - поклонился он Первухину.
Тот дернулся, как от удара, и отвернулся к окну, уставившись на чумазый маневровый паровоз, тащивший по заводской узкоколейке платформы с металлоломом, словно в настоящий момент это являлось для него самым важным в жизни и требовало пристального внимания.
- Дело сам привезешь, - открывая перед инженером дверь, напомнил Сергей Иванович. - И чтобы разговоров тут не было! Потому я один зашел. Ясно?
Хлопнула дверь, проскрипели по коридору сапоги начальника отдела контрразведки и простучали каблуки Сомпольского, все затихло, а Первухин все смотрел и смотрел в окно. Маневровый паровоз давно утащил платформы, раз или два звонил телефон на столе, и он никак не мог выйти из транса.
Докопался неугомонный Кривошеин, до всего докопался - до шпиона, до приставаний к лаборантке, до рапорта. Хотя зачем лгать самому себе: это был тривиальный донос, в том числе из ревности. Но что же теперь контрразведка с ним сделает? Что?