3
На судьбу Наташи (так называли ее товарищи и так значилось в паспорте и пропуске, подписанном станичным атаманом, хотя при рождении ей дали другое имя) оказало влияние одно случайное обстоятельство. Когда ей было девять лет, у ее родителей поселилась квартирантка - приехавшая в станицу учительница немецкого языка, чистенькая, сухонькая старушка в старомодном пенсне. Она-то и выучила девочку немецкому языку.
Хотя ученье в школе давалось Наташе легко, особого интереса к наукам она не выказывала. Характер у нее был мальчишеский. Ее больше привлекало все, что требовало движения, ловкости, физической силы. Скатиться с яра так, чтоб санки, вздымая снежную пыль, домчались до середины Дона; метким ударом снежка расквасить нос вредному пацану с другого края станицы; доплыть до острова, где в тальнике жили сказочных размеров гадюки, никогда, впрочем, никем не виданные; промчаться на бешеном дончаке, уцепившись за гриву и сжимая его бока голенастыми исцарапанными ногами, - вот что нравилось Наташе, в тринадцать лет уже прозванной станичными мальчишками "атаманом".
Остепенилась она к пятнадцати годам. В эту пору случилось несчастье: погиб ее отец - веселый, шумный человек, уважаемый всей станицей, один из организаторов колхоза. Он был ветеринарным фельдшером, и во время служебной поездки в грозовую ночь его затоптал испуганный табун. С отцом у Наташи была тесная дружба. Она рассказывала ему обо всех своих проказах и находила сочувствие и поддержку. Смутно представляя, каким должно быть правильное воспитание, отец считал, что ребенок должен развиваться свободно, и радовался, что у него такая боевая дочка.
Шестнадцати лет Наташа, обладавшая завидным здоровьем, вдруг заболела. Городские врачи нашли аппендицит. Профессор, оперировавший Наташу, сказал ей:
- Когда будет очень больно - скажешь, красавица. Постарайся потерпеть.
Случай выдался сложный. Операция затянулась. Наташа изжевала край стерильной простыни, но не издала ни звука. Профессор одобрительно сказал:
- Молодец. Люблю таких.
Там же, в больнице, присмотревшись к работе врачей, Наташа, которая раньше не задумывалась о своей будущности, вдруг твердо решила стать хирургом. Война застала ее студенткой мединститута на практике. Наташа обратилась в военкомат с просьбой направить ее в армию. Ей отказали. Она пошла в горком комсомола к добилась, что ее послали на курсы медсестер. Через несколько дней ее вызвали в штаб.
- У вас в анкете написано, что вы хорошо владеете немецким языком, - сказал принявший ее офицер. - Как это надо понимать?
- Так и надо понимать, как написано, - сказала Наташа.
Офицер усмехнулся.
- Оценки бывают нередко весьма относительными. Впрочем, почитайте-ка вслух и переведите.
Он протянул Наташе небольшой томик. Это была "Зимняя сказка" Гейне. По мере того как девушка читала, переводя строфу за строфой, лицо офицера приобретало все более довольное выражение..
- Вот теперь я вижу - действительно хорошо, - перебил он Наташу. - Мы берем вас в штаб. Будете переводчицей.
Новая работа не понравилась ей. Приходилось целыми днями читать письма и дневники гитлеровцев. Почти все они были похожими, будто писались под диктовку. Авторы педантично заносили в них свои впечатления о выпивке, жратве и женщинах. Часто встречались омерзительные подробности.
Время от времени ей приходилось участвовать в допросах пленных. На первый допрос она шла с любопытством: как они держат себя, эти взятые в плен "победители"?
Пленный был простым пехотинцем. Прошел Польшу и Францию и весной 1942 года попал на русский фронт. На все вопросы о целях войны и ее методах он тупо отвечал:
- Я - солдат. Я выполнял приказ.
Наташа, глядя на него, ужасалась. Что можно сделать с человеком длительной обработкой! Это был солдат-автомат с простейшими животными инстинктами. И он мог родиться и вырасти в стране Шиллера и Гете?!
Встречались пленные и другого рода. Попался, например, толстый лавочник, владелец магазина игрушек в Лейпциге. Он оставил свое мирное предприятие на попечение супруги, а сам ринулся на войну, одержимый страстью стяжательства. Перепадало ему не много: сливки доставались более проворным и более хитрым. Но и лавочник не брезговал ничем. В его записной книжке имелись подробные реестры всех посылок, которые он отправил домой.
Попав в плен, лавочник смертельно испугался. На допросе юлил и заглядывал в глаза, как напакостивший щенок. Время от времени вскакивал и искательно обращался к Наташе:
- Прошу, фрейлен, перевести. Я вспомнил еще одно обстоятельство…
Но особенно запомнился Наташе летчик Эрих Вайнер. Его самолет сбили на подступах к Ростову в середине июля, когда немцы начали воздушное наступление на город. Если солдат-автомат и толстый лавочник были просто пешками, то Эрих Вайнер оказался крупной фигурой. Он был сын фабриканта. На допросе держался самоуверенно. Исход войны не вызывал в нем сомнений. Наташу он осмотрел наглым взглядом.
- Фрейлен нечего опасаться. Она может сделать блестящую карьеру. Победителям нужны красивые женщины.
Наташка-атаман проснулась в корректной переводчице.
- Жалею, - сказала она, - что у нас запрещено грубое отношение к пленным.
- Почему? - спросил так же нахально Вайнер.
- Дала бы я тебе, мерзавцу, по морде, - объяснила Наташа и посмотрела на летчика таким взглядом, что тот невольно отодвинулся и пробормотал:
- Вы не имеете права.
…Нет, эта работа была не для нее. Наташу не могла удовлетворить пассивная роль переводчицы. Ее кипучая, живая натура требовала себе иного применения. Улучив удобный момент, она обратилась в штаб партизанского движения. Пожилой полковник с отечными мешками под умными, проницательными глазами (у полковника шалило сердце) разговаривал с Наташей, как с дочерью.
- Да, нам нужны люди на оперативную разведывательную работу, - сказал он, поглаживая высокий лоб. - Но, мне кажется, вы представляете себе эту работу односторонне. Вам хочется действия, преодоления препятствий, борьбы, требующей смелости, ловкости, силы. Все это будет, - он усмехнулся, - иногда даже в избытке. Но, кроме этой, так сказать, романтической стороны дела, есть еще сторона будничная, и на нее я хочу обратить ваше внимание. Разведчик должен прежде всего обладать величайшей выдержкой и терпением. Вам хочется действовать, а придется нередко выжидать - неделю, две недели, месяц… Будут соблазны и, может быть, провокации. Будет казаться, что вы легко можете получить важнейшие сведения. Ведь для этого вы и шли в разведку! А придется бездействовать и ждать. Это бывает очень трудно, гораздо трудней, чем делать что-нибудь. Но самое трудное - необходимость постоянно носить маску. Вы будете выдавать себя за кого-то. И надо вести себя соответственно и ни на минуту не забывать, что вы та, за кого вы себя выдаете. Придется подавлять в себе естественные движения сердца, хмуриться, когда вам радостно, смеяться, когда вам больно от горя, делать вид, что вы равнодушно смотрите на муки и гибель товарищей… Хватит ли у вас на это сил? Сумеете ли вы так искусно играть свою роль и при этом не ошибиться, потому что разведчик, как и минер, ошибается только один раз? А в случае провала сможете ли вы не дрогнуть под пытками - гестапо очень изобретательно на этот счет - и умереть молча?
Он шумно вздохнул, прислушался к чему-то, происходившему внутри: сердце работало нехорошо, очень нехорошо. Наташа ждала, упрямо сдвинув брови.
- Не думайте, что я умышленно сгущаю краски, - бывает и хуже. Я взял средний случай. Взвесьте все это.
- Я знаю, что меня ожидает, - настойчиво сказала Наташа, - я не боюсь.
- Ну, ладно, - умные глаза начальника смотрели на девушку одобрительно, - идите, я подумаю.
Наташа стала разведчицей. Началась беспокойная, напряженная жизнь. Ей давали все более и более трудные задания и, наконец, послали в тыл к немцам на длительный срок.
4
Недолго пробыла Наташа у стариков: на третий день с попутной машиной она ехала в Краснодар и к вечеру была в городе. Уже в сумерках она разыскала нужный ей домик на тихой, пустынной улице, постучала в зеленую дверь условным стуком. Дверь отворилась, и на пороге появился знакомый ей лишь по описанию невысокий толстяк с лысиной и удивленно приподнятыми бровями.
- Здравствуйте, дядя, - сказала она, - вот я и приехала.
Толстяк бросил быстрый взгляд вдоль улицы.
- А-а, Наташа! - воскликнул он. - Вот хорошо.
Он отступил в глубь коридора, приглашая девушку войти. В неосвещенной комнате на диване темнели две женские фигуры.
- Вот, - обратился к ним хозяин, - приехала племянница Наташа. Помнишь, Людочка, я тебе говорил…
- Зажги свет, - тихо ответила одна из фигур.
Хозяин закрыл ставни, чиркнул зажигалкой.
Наташа давно не видела так хорошо обставленной комнаты. Никелированная кровать, резной зеркальный шифоньер, мягкие плюшевые кресла… Хозяева, по всем признакам, любили дорогие вещи. На диване с полочкой, заставленной слониками, зайчиками, фарфоровыми башмачками и другими безделушками, сидела, кутаясь в пуховой платок, худощавая женщина с седеющими волосами… В другом углу дивана так же куталась в платок очень похожая на нее, но склонная к полноте девушка с грустными глазами. Они пристально смотрели на снимавшую ватник Наташу.
- Выросла-то как, удивительно! - воскликнул притворна хозяин.
- Как старики? - спросил он спустя немного.
- Ничего, - ответила Наташа, садясь в кресло. - Дедушка все на ревматизм жалуется.
- Он давно им страдает, - сочувственно подтвердил хозяин. Он сидел напротив Наташи. Маленькие серые глаза его внимательно изучали девушку.
- Трудно, значит, стало жить в станице? - продолжал он. - Ну, что-нибудь придумаем. В такое тяжелое время родственники, хоть и дальние, должны поддерживать друг друга…
Наташу поместили в одной комнате с Леной - так звали склонную к полноте девушку.
Утром "дядя" - Леонид Николаевич - уходил на работу, и женщины оставались одни. Дома дел было не так много - убрать да приготовить обед. Этим занималась жена "дяди" Людмила Андреевна. На базар не ходили: все необходимые продукты, самого отменного качества, приносил Леонид Николаевич, работавший кладовщиком.
Лена чаще всего сидела с книжкой или бралась за вышивание. Но работа валилась у нее из рук, и она в тяжелом раздумье устремляла взгляд в пространство. За две недели Наташа ни разу не увидела, чтобы женщины улыбнулись. За это время к ним не зашел никто из соседей, и они ни у кого не были. А вскоре Наташа случайно подслушала разговор двух соседок. Она вынесла потрусить коврик и отошла к забору, чтобы не пылить у крыльца.
- А что, к немецким прихвостням какая-то девка приехала? - услышала она.
- Гулящая, должно быть, - отозвался другой голос. - К ним разве хороший человек приедет?
- О господи, и как их земля носит!
Наташа постаралась остаться незамеченной.
Время шло, а работы, которую подыскивал "дядя" для Наташи, все не было. Наташа уже прочитала все книги, которые нашлись у Лены, вышила под ее руководством какого-то немыслимого барбоса в окружении фантастических цветов.
Первое время Лена относилась к Наташе с некоторой отчужденностью, но очень быстро этот холодок исчез, и дочь хозяина привязалась к своей "родственнице".
Однажды ночью, когда Леонид Николаевич и Людмила Андреевна давно уже уснули, а девушки еще разговаривали, лежа в темноте - одна на своей кровати, другая - на диване, Лена после долгой паузы вдруг спросила:
- Можно прийти к тебе, Наташа?
- Конечно, - ответила та, догадавшись, что Лене захотелось пооткровенничать.
Лена влезла под одеяло и жарко спросила у Наташи:
- Ты любила кого-нибудь?
Наташа почувствовала, что краснеет. Как-то сразу ей представилось радостное и растерянное лицо Миши, когда она поцеловала его на горе, в кизиловых зарослях.
- Нет еще, не любила, - ответила она.
- Тогда ты меня не поймешь, - разочарованно сказала Лена.
- Да почему же?
- Ах, это надо пережить самой, - прошептала Лена. - Завтра я покажу тебе его фотографию. Наташенька, милая, как я его люблю - передать не могу.
- Где же он сейчас? - спросила Наташа.
- В Красной Армии. Но я хотела не об этом… Скажи, ты могла бы возненавидеть родного отца?
- Ты задаешь странные вопросы, Лена, - уклончиво ответила Наташа.
Лена затряслась от приглушенных рыданий, прижалась мокрой щекой к плечу Наташи.
- Я ненавижу его! Все ненавидят их, Митя с ними воюет, а отец… он у них работает, продается за белый хлеб. Господи, лучше голодать, быть нищими! Когда наши вернутся… ведь они вернутся, ведь немцы не навсегда?
- Конечно! - ответила Наташа.
- Что мне тогда скажет Митя? Да он и смотреть на меня не захочет! У нас было много знакомых, где они? Никто не хочет с нами знаться. Ну, скажи, что мне делать, что?
Она говорила бессвязно, часто всхлипывала и вытирала слезы то пододеяльником, то краем Наташиной рубашки. Утешать Наташа не умела, сказать то, что знала, - не имела права. Наташа молча гладила девушку по голове.
- Успокойся, Леночка… Скажи, ты и меня будешь ненавидеть, если я пойду работать?
- А зачем тебе работать? - удивленно спросила Лена, перестав всхлипывать.
- Как - зачем? Не могу же я все время быть на вашем иждивении.
- Вот глупости! Конечно, можешь.
- Нет, Леночка, мне надо работать. Но ты не ответила…
- Не знаю, что тебе ответить. Смутно у меня на сердце, нехорошо.
- Потерпи… и… не суди поспешно.
Наташа пожалела, что у нее вырвались эти слова. Сейчас Лена начнет допытываться, что она хотела этим сказать, и надо будет выкручиваться. Но Лена, видимо, не придала значения сказанному. Они долго еще лежали молча, думая каждая о своем, затем незаметно уснули.
…На другой день Леонид Николаевич сообщил Наташе:
- Есть работа. Будешь официанткой в офицерской столовой. - Он критически осмотрел ее с ног до головы. - Надо только позаботиться о своей внешности. Желателен более кокетливый вид.
Она побывала в парикмахерской. Жалко было портить волосы: темные, почти черные, с чуть заметным рыжеватым отливом, они ложились крупными волнами, а после завивки поднялись курчавой шапкой. Не спрашивая разрешения, мастер обработал также и брови. В завершение она подкрасила губы, чего раньше никогда не делала… В зеркале она увидела знакомое - и вместе с тем странно чужое, кукольное лицо. Только глаза остались прежними. Наташа почувствовала себя неловко. Так, должно быть, чувствует себя неопытный актер в новом, непривычном гриме. Ну, что ж, она - тоже артистка и должна хорошо сыграть свою роль. Для пробы она попыталась кокетливо улыбнуться парикмахеру. Улыбка получилась не совсем удачная; все же мастер - тощий флегматик с висячим мясистым носом и маленькими усиками - засуетился, смахнул с ее блузки невидимую пылинку и выразил надежду, что она будет его постоянной клиенткой.
Лена подарила ей кое-что из одежды: платья пришлись почти впору, потребовалось лишь чуть-чуть ушить в талии.
В сопровождении Леонида Николаевича Наташа предстала перед шефом столовой и произвела на него благоприятное впечатление. Шеф между прочим, поинтересовался, знает ли девушка немецкий язык. Наташа сделала испуганно-огорченное лицо, а Леонид Николаевич смущенно сказал:
- Увы, господин шеф, деревенская девушка… Она и русский-то знает слабовато.
Но оказалось, что официантке как раз и не следует владеть немецким. Зачем ей понимать, о чем разговаривают между собой офицеры?
Шеф оставил у себя Наташины документы и велел прийти через три дня. Вероятно, проверка, которую за это время провело гестапо, кончилась благополучно, потому что, придя в указанный шефом срок, Наташа приступила к работе.
Оказалось, что быть официанткой не так-то просто, особенно, когда вваливались штабники и в столовой сразу становилось тесно. Требовалось большое искусство, чтобы, уставив поднос тарелками и быстро лавируя между столиками, не ошпарить господ офицеров горячим супом. Шеф, стоя у двери своего кабинета и сложив на яйцевидном животе, туго обтянутом интендантским мундиром, короткие жирные руки, зорко наблюдал за официантками. Несколько дней Наташа все внимание и все силы отдавала работе и тому, чтобы "войти в роль". Следила за каждым своим жестом, движением, каждым словом. Придя домой, от усталости сразу падала на диван и засыпала, но и во сне ее преследовал шум голосов и звон посуды. Однажды ей приснилось, что она разбила полный поднос тарелок и шеф выгнал ее из столовой. Однако Наташа уже понимала, какие большие возможности открывает ей эта работа.
Она быстро приобрела необходимые навыки. Трудно было ходить семенящей походкой и кокетливо улыбаться господам офицерам, но и это Наташа преодолела.
Пора было устанавливать связи.
…Холодный ветер кружил по тротуару сухие листья, бумажные клочья и пыль. Хотя время было не раннее, на улицах встречались лишь редкие прохожие, да и те спешили скрыться в домах или завернуть в переулки. Особенно была пустынна центральная улица города - Красная, и, выйдя на нее, Наташа невольно ускорила шаги.