Мы бежали кратчайшим путем. Возле пасеки меня встретила Айжан. Губы чуть подкрашены, тонкие, в ниточку, черные брови и с хитрецой глаза, темные, как маслины. Такая яркая, открытая и милая. "Хайдар очень счастлив, - подумал я, - такую нельзя не любить".
Она шаловливо, широким жестом хлопнула своей смуглой ручкой по моей ладони и засмеялась.
- Здравствуй! Как ты думаешь: зачем я приехала на двух машинах?
- За медом, конечно!
- Не отгадал. Сейчас будем тебя раскулачивать. Директор совхоза Рогачев велел отобрать пятьдесят лучших пчелиных семей и погрузить на машины. Они проданы в Казахстан. Зря ты сюда устроился: одно лето позагорал. Надевай сетку и готовь ульи. Быстро! Быстро! К ночи надо успеть.
Когда человек с минуты на минуту ожидает беду и знает, что она вот-вот придет, тогда ему легче сталкиваться с нею, легче бороться, он готов на все. Но если она подкрадывается сзади, неожиданно, а человек в это время весел, счастлив и беспечен - тогда беда быстро берет верх, ее трудно одолеть. В первую минуту я не поверил девушке.
- Не может быть! - пробормотал я и так посмотрел на Айжан, что она не выдержала моего взгляда и отвернулась. - Ты шутишь? Да как же так? Разворачивай машины, поедем в город. Там все решим.
- Успокойся, Иван. Зачем в город? Рогачев приказал, директор. Значит, все решено. Он хозяин, ему виднее. Уже ничего нельзя изменить. Машины ждут.
- Здесь пару часов назад был Василий Федорович, - хватался я за соломинку. - Он говорил другое. Ты-то как думаешь: нужна совхозу пасека?
- Конечно! Нынче столько меда накачали. Каждый рабочий купил.
- Вот видишь! Поехали к начальству! - скомандовал я и решительно забрался в кабину. Айжан села рядом. Остановились в городе у белого управленческого здания. В приемной встретила прежняя миловидная секретарша, только без огромного медальона на шее, строгая, подтянутая, деловитая. Она узнала меня, приветливо кивнула и, как говорят, "с ходу" пропустила в кабинет начальника. Там сидели Василий Федорович и первый секретарь райкома Григорий Ильич. Начальник сразу заметил, что я взволнован.
- Что случилось? Я только от тебя.
- Да, Василий Федорович. Утром мы с вами мечтали о комплексе, а Рогачев уже продал полпасеки. Приехали… забирать. Что делать?
- Не в курсе, - он переглянулся с секретарем, пожал плечами. - Опять ЧП?
- Не надо продавать! - Нарушил я тишину. - Нынче такой доход…
- Пригласи-ка Рогачева сюда, - сказал Григорий Ильич. - Выясним. Эдак весь район продадут.
Василий Федорович позвонил Рогачеву. Пока мы ждали его, я, волнуясь, доказывал, что сейчас никак нельзя продавать пчел. По многим причинам. Во-первых, в ульях полно меду, надо откачать его, иначе в дороге все рамки оборвутся, мед вытечет, и пчелы погибнут. На откачку уйдет несколько дней. Во-вторых, донник, подсолнечник и луговые цветы хорошо выделяют нектар. Можно собрать еще много меду. Да и зачем дробить пасеку, ее надо укреплять. Ясное дело…
Вскоре в дверях показался Рогачев. В куртке, в сапогах, миниатюрненький, подвижный и напористый. Он стремительно промаршировал вперед, к столу, чуть не запнулся о мои ноги, почтительно пожал начальству руки. Меня не заметил, вернее, сделал вид, что не заметил.
- А с ним почему не здороваешься? - спросил Василий Федорович. - Нехорошо, брат. Ты директор, он твой подчиненный. Этикет надо соблюдать, уважать людей. Самолюбия у тебя чересчур много.
- Спасибо за нотацию. Этот подчиненный снова что-то затеял.
Григорий Ильич спокойно сказал:
- Затеял, видно, ты, Петр Яковлевич. Догадываешься, о чем будет речь? Вот и объясни свою затею: зачем продаешь пчел?
Рогачев поморщился и присвистнул:
- Я думал, разговор будет о серьезном деле. С пчелами одна морока.
- Тебе-то какая морока? Они что, работать мешают? Ты был хоть раз на пасеке? Вникал?
Рогачев вспылил:
- Слушайте, я, в конце концов, директор или кто? У меня более важных дел вот так, по горло. - И он провел пальцем по своей тонкой шее. - Вот!
- Да, ты директор совхоза, но не частной лавочки. Улавливаешь разницу?
- Имею я право на инициативу? Могу самостоятельно решать вопросы?
- Безусловно, - спокойно подтвердил Василий Федорович. - Иначе какой ты руководитель? Но инициатива всегда должна быть разумной, полезной…
- Дайте мне сказать, - закипятился Рогачев. Он начал объяснять, что решил завести в совхозе хорошую черно-пеструю породу молочных коров. Послал человека в Казахстан. Там нашел хозяйство, где можно купить таких коров. Но хозяйство просто так не продает, хочет завести свою пасеку и просит, чтоб ему уступили ульев пятьдесят. Как им откажешь?
Григорий Ильич снял очки и внимательно посмотрел на Рогачева.
- Смотри, какой коммерсант! А свой план куда денешь? Сколько пчелиных семей должно быть в совхозе к концу года?
- Не успел еще поинтересоваться, Григорий Ильич. Это - мелочь. Есть посерьезнее дела. Не знаю, за что хвататься…
- Сто двадцать, - выручил я Рогачева. - И продать государству две тонны меда.
- Вот видишь! Серьезные дела складываются из мелочей. А ты от них отмахиваешься. И не хвататься надо, а капитально решать вопросы. Без суеты! Ты разве забыл, что твой совхоз мясного направления?
Рогачев стушевался.
- Как же. Помню.
- А если помнишь, то зачем заводишь молочную породу? Где логика?
- Деньги на эту покупку совхозом не запланированы, - вступил в разговор Василий Федорович. - Где он возьмет средства?
- Деньги найдем, - упрямился Рогачев.
Секретарь нахмурился:
- Ты, Петр Яковлевич, всегда действуешь поспешно и потому часто опрометчиво. Надумал, загорелся и трах-бах… Выясняется, что тебе вовсе не нужна молочная порода коров. А ты уже куплю-продажу затеял. Несерьезно.
- У вас намечается расширять посевы донника, - опять вмешался Василий Федорович. - А кто будет опылять его? Без пчел плохо. Ты же агроном…
- Ладно, ладно. Убедили, - замахал руками Рогачев.
- Нет, мне твои замашки и отмашки не нравятся. Несерьезно это. - Секретарь побарабанил пальцами по столу, раздумывая о чем-то.
- А что тебе, Петр Яковлевич, мешало прийти сюда и посоветоваться с Василием Федоровичем? Опытнее его у нас в районе никого нет. Я вот не стесняюсь, захожу частенько. А тебя гордыня заедает, не в обиду будет сказано. Кстати замечу: с людьми ты по-прежнему жестковат. Жалуются. Подумай об этом. Скажи: почему ты всегда на дыбы встаешь?
- Не могу, Григорий Ильич, побороть себя, переломить. Натура такая, - сказал Рогачев, покосившись на меня.
- Не можешь перестроиться? - переспросил секретарь. - Худо! Тогда не получится из тебя руководителя… Василий Федорович! Я присмотрелся к товарищу Веселову: деловой, трудолюбивый, порядочный и принципиальный человек. Ты посмотри, как он стоит за государственное добро: и тогда, с донником, и сейчас. Ведь иной бы махнул рукой. Может быть, его поставить директором совхоза? Уверен: не промахнемся. Толк будет.
Рогачев побледнел. Да и я растерялся, очень уж это было неожиданно…
- Я не сомневаюсь, Григорий Ильич, - сказал начальник управления. - Но повременим. Пусть Рогачев подумает обо всем.
- Добро! Дадим ему испытательный срок. А вы, Иван Петрович, поезжайте, работайте спокойно, - сказал мне секретарь.
Отстоял я пасеку! Выскочил на улицу сияющий…
- Ну что, Иван? Что ты там долго был? - спросила Айжан. - Люди ждут.
- Отправляй их домой. И сама иди домой, не надо со мной ехать. Отвоевал я пасеку. Никакой продажи. Работать буду.
- Вот хорошо! Не врешь? Дай поцелую. - Кинулась ко мне Айжан.
- Ну-ну! А то Хайдар узнает. Или Марина…
Она лукаво погрозила мне пальчиком.
20
Наконец-то я собрался навестить Кузьму Власовича. Запряг лошадь и поехал в город. Железнодорожный переезд был закрыт. У шлагбаума, в ожидании, когда пройдет товарняк, скопились грузовые и легковые машины, мотоциклы, конные упряжки. Рядом оказалась машина Сергея Дмитриевича Шабурова. Я подошел к ней. Инженер высунул из кабины голову.
- А-а… Веселов! Здорово, здорово, - он крепко пожал мне руку. - Что не заглядываешь к нам? - поправил роговые очки и сладко зевнул. Видно, не спал ночь.
- Некогда, Сережа. Откуда едешь?
Он не ответил, а задал новый вопрос.
- Работы много, говоришь?
- Да, хватает дел. Мед качаю. Скоро взяток кончится.
Он улыбнулся иронически, замотал головой:
- Ну и шутник ты. Какая может быть на пасеке работа? Ульи стоят на месте. Пчел ты не пасешь, сами летают на цветы и возвращаются домой. Там только спать и глупеть.
- Я это уже слышал от тебя.
- Я не знаю хорошо, чем вы там занимаетесь, но Тоня говорит, что лично ты умираешь от скуки. Я бы давно оттуда сбежал.
- Так говорила Тоня? - вспыхнул я.
- Да. Жалко, говорит, парня. Он, чего доброго, запьет. А тебе это вредно. Ты интеллигент.
Не пойму его, шутит или серьезно говорит.
- Это ее слова?
- Безусловно. Не стану же я выдумывать небылицу. Не в моем характере.
- Врешь. Ты просто мстишь мне.
- За что, дорогой мой? Ох-хо-хо, - неестественно засмеялся он и скучно посмотрел на меня. - Ну чудила. За что? Скажи?
- Ты ревнуешь Тоню ко мне и не знаешь, как унизить меня.
Он нахмурился, закурил, затянулся до кашля.
- В соперники хочешь записаться? Фигура неподходящая. Ну, можно ли нас сравнивать? Подумай. Это же смешно. Да, забыл сказать тебе, друг мой, мы уезжаем отсюда. Навсегда. Гуд бай!
- Уезжаете? - вырвалось у меня так, будто я обрадовался или испугался.
- В областной центр. Повышение получил. Через месяц-полтора снимусь с якоря. А потом и Тоня переберется. Будешь в областном центре, заезжай. И не сердись… Я люблю тебя.
Шлагбаум открыли, машины двинулись.
…В больницу меня не пустили. Кузьма Власович подошел к большому окну, распахнул створку. Старик осунулся, похудел. Борода, кажется, стала еще более курчавой. Поздоровались.
"Как болезнь перевернула его", - подумал я и мне стало жаль старика.
- Ну, как ты там? - спросил он тихо, прижимая ладони к животу.
- Ничего, Кузьма Власович. Все в порядке.
- А у меня осколочек в животе нашли. С войны еще привез, как награду. Удалили. - Он протянул мне продолговатый серый кусочек металла.
- Сейчас легче? - спрашиваю. В его глазах вспыхнула радостная искорка.
- Ровно бы легче. Адам жив?
- Жив. Что с ним случится? Пасеку охраняет, вас ждет.
- Береги его. Скоро поправлюсь. Каждый день меня в этот час проведывает Тоня. Передачу приносит. - Он помолчал. - Уезжать, понимаешь, собираются в город. Им надо туда. Молодые. А я останусь здесь. Все законно-правильно.
- Почему? Как же вы без родных одни будете?
- Люди советуют остаться. Они правы. К шуму городской жизни я не привыкну. Буду скучать там. Сергей хотел обменять мой дом на городскую квартиру.
- А вам где жить?
- Я и говорю: где мне жить? Оказывается, он для меня выхлопотал там комнату в общежитии строителей. Но я привык к своему углу, поэтому отказался поехать. Все равно, что там, что здесь - один. Он вроде обиделся на меня, что я не согласился променять дом. Теперь ему придется ждать, пока там уладит с жильем. Иван Петрович, а может, мне переехать на пасеку навсегда и жить там до конца? Пусть Сергей меняет дом на городскую квартиру. - А вот и Тоня идет, - кивнул он головой и болезненно заулыбался.
Я обернулся. Она была в костюме приятного светло-серого цвета. Локоны завиты. Глаза, казалось, совсем почернели и стали еще более притягательными.
- Здравствуй, Ваня. - Она протянула мне руку, мягко и ласково улыбнулась. - Как живешь?
- Ты ведь знаешь. От лени начал опускаться. Чего доброго, запью.
- Вот как! Не говори глупости.
- Зачем же ты эти глупости говоришь Сергею?
- Я? Ты с ним встречался?
- Да. На переезде. Важный такой. Надутый.
- Он просто был не в духе. Или шутил. Ты же его знаешь. Он не может без шуток.
Она пыталась подбодрить меня и защитить мужа.
- Я не знаю ваших дел. Но зачем обижать человека? - буркнул старик. - Дружба дороже всего на свете…
- Разве ты не знаешь Сережу? - спросила Тоня. - Он любит подчеркнуть, что всегда и всюду лучше всех: лучший инженер, больше всех знает, лучше других работает. Ни в чем и никому не хочет уступить первенства. Даже жена у него самая красивая. - Она сверкнула глазами.
- Ну, в этом он прав, - грустно сказал я.
- Может, и в остальном прав? - спросила Тоня.
- Он умеет работать. А самохвальство не к лицу ему, - возразил Кузьма Власович. - Не мальчик уже.
- Отец! Я принесла тебе блины. Ты любишь блины, - сказала Тоня весело.
Старик нагнулся, взял сетку. По его лицу пробежала тень удовольствия.
- Идите домой. Угости Ивана Петровича чаем. Мы пошли.
Она сбоку посмотрела на меня.
- Ты сгорел весь. Почернел. Я давно тебя не видела. Скоро осень, и ты вернешься в город?
Я молчал.
- Ты знаешь, Сергея переводят в область. Мы собираемся уезжать. Отец остается один. Мне жалко его. Ты будешь жить с ним?
- Да. Хороший старик, - сказал я и опять вздохнул. - Я буду жить у него.
Сзади кто-то знакомо кашлянул. Это был Сергей. Он побагровел, брови ощетинились.
- Неожиданная встреча, пчеломор. Я бы на вашем месте шел под руку. На виду у всех. Демонстративно, так сказать…
- Сережа! - умоляюще посмотрела на него Тоня. - Ради бога, перестань разыгрывать эту сцену. Что подумают люди? - Он вдруг весь преобразился, просветлел, заулыбался дружески.
- Ну-ну. Напугался? То-то. Он, Тоня, говорит, что я ревную тебя к нему. В соперники напрашивается. Вот я и…
- Зря не ревнуешь. У нас с Ваней самые теплые отношения.
- Шут с вами. Я его тоже уважаю. Идем к нам обедать, расскажешь о своих делах.
21
Хайдар прискакал ко мне верхом на лошади.
- Иван! Я видел Марину. Она шла по городу с офицером, - сообщил он взволнованно и опустил глаза. - Такая веселая, счастливая. Это нехорошо, Иван. - У него нервно дернулась щека, будто хотел улыбнуться и подавил улыбку в зародыше.
- Что - нехорошо? Что она веселая? - волнуясь, спрашиваю недовольным тоном.
- Да. И с офицером под руку…
У меня сжалось сердце, задрожали пальцы.
- Чепуха, - сказал я безразличным голосом.
- Нет, ты не притворяйся. Это не чепуха, это серьезное дело.
- Как же быть? - растерянно спрашиваю я.
- Поезжай в город, узнай все, - посоветовал Хайдар.
И я отправился. Серка оставил возле дома Умербека, где когда-то останавливались с Хайдаром. "Где увидеть Марину?" - думал я, приближаясь к типографии. Тихонько приоткрыл дверь. Меня заметил Дмитрий Иванович.
- А-а-а-а! Заходи, заходи. Гостем будешь. Давненько не виделись. - Он достал из кармана расческу и тщательно вздыбил свои ершистые волосы. - А мы вот расширяем типографию. Новую печатную машину поставили и бумагорезальный станок.
Он был настроен миролюбиво, провел меня в свой кабинет, стены которого были выкрашены в салатный цвет. На больших окнах росли в горшках какие-то экзотические цветы: наверное, их посадила Марина. В это время она прошла по тротуару с капитаном. Мы с Дмитрием Ивановичем так и прильнули к стеклу. Она взглянула, заметила нас, отвернулась и ускорила шаг. Она была в светлом платье, в белых лакированных туфлях. Стройная и милая. Шея и руки подернуты легким загаром.
- Кто это с ней? - спросил я у Дмитрия Ивановича.
Он пожал плечами, спрятал в морщинках век свои маленькие глаза. Улыбнулся.
- Наверное, привезла с собой. У них живет, - ехидно сжал губы.
- У них? Так она… - впился я глазами в Дмитрия Ивановича.
- Не знаю. Ничего не знаю, - отмахнулся он.
Сердце порывисто колотилось. Мне хотелось бежать вслед за Мариной, догнать.
Я присел на стул. Дмитрий Иванович неторопливо достал из тумбочки начатую бутылку вина, наполнил граненый стакан и сунул мне под нос:
- Давай, держи! Успокаивает. - Я обратил внимание на его руку - черную, сухую и скрюченную, как клешня рака.
Я залпом выпил.
- Закуски нет, уж не погневайся.
Он снова налил и опять протянул мне клешню со стаканом.
- Брось, не расстраивайся. Я же тебе говорил, что прокараулишь ее на пасеке.
- При чем тут пасека?
Помолчали. Тесно и душно мне в кабинете. Дмитрий Иванович смотрит на меня и барабанит по столу острыми коричневыми ногтями.
- Вы ей ничего не говорили? - спрашиваю.
- Нет. Видел, какого подхватила? Парень на все сто. Орел! Положение имеет. Видать, неглупый.
- Откуда вам это известно? - возразил я. - Зачем вы его хвалите?
- А как же! Сейчас не те времена. Дурака офицером не сделают. Сейчас кадры подбирают, будь здоров. Проверочку проходят основательную. Так что ручаюсь, этот офицер - парень что надо!
- Ну и пусть. А я что, хуже офицера? - сказал и самому стыдно стало: перед кем унижаюсь?
- Видно, хуже. Она ведь идет под руку не с тобой, а с ним.
Я встал, прошелся по кабинету, посматривая в окно.
- Ты не пори горячку. Ты помнишь предложение Тюхи?
- Какое предложение? Ах, да… насчет меда. Так и вы в курсе? - спохватился я. - Ну, допустим, помню. Что из этого?
- Если ты согласен, то я даю слово - она станет твоей. Этот капитан завтра же смоется из города.
- А ты, Дмитрий Иванович, интересный человек. Ну, меня ты хочешь купить, а ее? Если ее сердце не лежит ко мне, если я противен ей, то что ты сделаешь, чтоб она вернулась ко мне?
- Еще неизвестно, куда лежит ее сердце. - Он поцарапал ногтями подбородок.
- Если она любит меня, то мы без тебя обойдемся, Дмитрий Иванович.
- Любит не любит, к черту пошлет, - хихикнул он. - Ты еще мальчишка, Иван. Опьянел. Ты глупый парень. - Он вытянул тонкую морщинистую, как гофрированная трубка, шею, затряс головой.
- Я не мальчишка. Я пойду в райком и расскажу о твоих предложениях насчет меда. И вообще…
- Иди в райком, - спокойно сказал Дабахов, сверкнув холодными стеклянными глазами. - Не поверят твоим россказням. У тебя нет никаких фактов. А меня там знают. У меня кругом знакомства. Да и не держусь за это место. А вот кто ты? Только что из тюрьмы вылез - и в райком. Тоже мне правдоискатель.
Я вышел из типографии и побрел в ту сторону, куда пошла Марина. Потом повернул обратно. Над тенистыми тополями у церкви вились галки, но я не слыхал их крика. Белое небо казалось пустынным и блеклым. Меня ничто не интересовало. Никто мне не дорог, кроме Марины. Всему конец, мелькнуло в мыслях. Капитан живет у них. Марина даже демонстративно прогуливается с ним по улицам. И все видят. Чего же больше? Надо трезво смотреть на жизнь, смириться. Нет, надо уехать. Это выход: сразу разрубить узел и не думать о ней, не переживать. А может, найти другую девушку, краше Марины? И появляться с ней всюду, ходить по городу, даже пустить слух, что женюсь? Вот тогда она поймет, кого потеряла. Ах, Марина!..
Я не заметил, как снова очутился возле типографии. Здесь движется основной поток людей. Видимо, я подсознательно надеялся, что встречу Марину. И не ошибся.