- Эх-х! - грустно вздохнул Бобулис и поплелся назад в свое убежище. Между стеной и печкой он устроил себе отличный тайник, которого не заметил бы и самый наметанный глаз.
- Так что, еще с недельку ждать придется, - высунув голову из своего логова, проговорил он.
- Как сверчок, - засмеялись мы. - Чего сразу прячешься? Неужто так белых боишься?
- Чего там бояться, только вот Лиепиневы парни шныряют тут повсюду. Как бы не наскочили.
Алма принесла хлеба, масла и молока. Мы набивали животы до отказа - кто знает, когда придется еще раз поесть. Не всюду нас так принимали.
Из леса вернулись с работы Волдис и Милда Вейс-ман. У Волдиса на плече пила, у жены топор в руке. Они лесорубы. Очевидно, Алма уже успела сказать им про нас.
- Где вы так долго пропадали? - спросил Волдис. - Уже давно вас поджидаем.
Милда поцеловала Генриха - он жених ее золовки. Они помылись и подсели к нам. Снова посыпались вопросы.
- Когда насовсем-то придете?
- Пока еще нет,-сказали мы. - Еще не так скоро.
Валдис задумчиво глядел на лесную опушку.
"Сколько ему лет? - подумалось мне. - Около двадцати пяти? Не больше".
Рука Милды лежит на колене Волдиса. Он гладит ее. Милда молча улыбается. Ей тоже двадцать пять, но руки у нее потрескавшиеся, в смоле. С двадцати лет изо дня в день они держали пилу.
На груди у нее синий полевой цветок.
Я посмотрел на этот цветок. Потом поднял глаза. Наши взоры встретились.
- По дороге сорвала, так... - слегка зардевшись, сказала она, точно оправдываясь.
- Да полно тебе, я тоже люблю цветы, - выручил я ее. - Я сую голову в цветущий куст ивы и аж свищу от радости. Я даже венки умею плести, ей-богу.
Милда с Алмой засмеялись.
- Хороший ты парень, - сказали они.
Я кашлянул и стукнул Генриха по плечу. Потом повернулся к Бобулису. Он, высунув голову из тайника, слушал.
- Вылезай давай! - позвали мы его.
- Лиепиневы ребята шляются, как бы не наскочили, - сказал Бобулис и снова втянул голову в свое логово.
В стену постучали;
- Можно войти?
Во второй половине дома живут У питы, тоже лесорубы. Мать с сыном Янисом и дочкой Луцией. Янису двадцать один год. Янис в солдатах у белых, сейчас в отпуске.
- Давайте, давайте, заходите!
Пришли Янис с Луцией. Луция, потупив глаза и теребя от смущения передник, осталась стоять у двери. Поздоровавшись с Янисом, я взял Луцию за руку и усадил к столу. Постепенно разговор возобновился. Мы разболтались вовсю и не подозревали, что в это самое время от Яунгул-бене, от Лубан уже торопились сюда цепи белых, чтобы сомкнуться кольцом вокруг Страдов.
Первым, кто заметил их разведчиков, был Генрих.
- Белые! - крикнул он и подскочил к окну.
В одно мгновение все мы были у окон. Мимо Зосарова сада со стороны Яунгулбене по большаку на линейке мчались трое белых солдат. По всему было видно - едут к домику лесорубов. Вот же до чего некстати! Будь мы на большаке или на лугу, ну хотя бы в десяти шагах от дома, тогда трое белых для нас с Генрихом сущий пустяк. И сейчас они для нас пустяк, но за каждый выстрел, сделанный из дома, ответ держать придется Вейсманам и Упитам.
Да, чертовски нескладно!
- Бежим! - крикнул Генрих, распахнув окно, выходившее к лесу. - Пока белые войдут в дом, мы успеем спрятаться за хлевом, а оттуда - в лес.
Генрих выпрыгнул. Я хотел последовать его примеру, но в тот же миг, взглянув на ехавших, понял, что солдаты заметили Генриха: лошадь с ходу уперлась всеми четырьмя копытами в землю, и трое белых вскинули винтовки.
Я отскочил назад и залез в тайник к Бобулису.
- Может, еще обойдется без стрельбы, - шепнул я ему. - Может, Генрих заманит их в лес, но - держи оружие наготове!
У Бобулиса револьвер системы "Парабеллум". Я вижу, как он дослал патрон в ствол.
- И все-таки, сволочи, следили, - тоже шепотом проговорил он.
К тайнику подбежала Алма. Она сообщила:
- Генрих уже на опушке. Двое побежали за ним, третьего - не видать.
Тишина. Слышно только тяжелое дыхание людей и торопливые шаги снаружи и в доме.
Генрих в лесу. Он обернулся и, увидев не меня, а белых, вскинул карабин. Белые проделали то же самое. В лесу загремели выстрелы. Один из белых скорчился. Второй, отстреливаясь, кинулся удирать к дому. Он побежал догонять солдата, выскочил на лужайку, и это было смертью для Оша. Третий белый, снайпер, залег в картофельном поле и прицелился. Один только выстрел - и Оша не стало...
Я услыхал выстрелы и выскочил из убежища. Решающий момент миновал. Раз уже дошло до стрельбы - терять нечего! С карабином в руке я выбежал во двор. По картофельному полю, стреляя в сторону леса, мчались двое белых. Я поднял карабин. Алма схватила меня за руку.
- Не надо!
Белые бежали к дому Зосара. Я было снова вскинул карабин, но мне опять помешали выстрелить.
- Не надо! Отвечать придется Нам.
- Теперь об этом говорить нечего! - крикнул я. - Собирайтесь сейчас же в лес со мной, не то вас теперь...
Я перевел взгляд на хутор Зосара и смолк. Через Зо-саров сад бежали цепью белые.
- Все за мной!
И я медленно, оставаясь лицом к цепи, попятился за хлев, оттуда юркнул в канаву и по ней побежал к лесу. Но никто не последовал за мной.
- Ну почему они остались! - невольно вырвалось у меня.- Ведь белые их...
И замер от ужаса: на опушке лежал в окровавленном френче Генрих Ош. Я не видел, когда его убили. Я подбежал к нему, схватил его руку и не мог удержаться от рыдания. Но в тот же миг мой слух уловил в глубине леса топо*, шум, треск... Я лег рядом с .Ошем и выхватил гранаты. Я погибну рядом с ним, другом моего безрадостного детства, рядом с товарищем по битвам. Но многих из вас, сволочей, прихвачу я с собой!
- Ха-ха-ха!.. - злорадно расхохотался я. - Мно-огих!..
Но тут же я взял себя в руки: кто доложит Улдису, кто организует партизан, кто станет продолжать борьбу, ведь у нас каждый человек... Я вскочил 'И бросился в кусты. По ним я добежал до рва, перескочил через него, пересек лужайку и, пробежав еще шагов двести, остановился. Отсюда до батрацкого домика было шагов пятьсот. Схоронившись за елями, я стал наблюдать.
К Страдам со стороны Зосара движется цепь. Из лесу, от Лубан, идет вторая цепь белых. Первые уже достигли Страдов. На дворе стоит Волдис. Солдат размахнулся и ударил Волдиса в грудь прикладом. Волдис стоит. Еще удар прикладом - теперь по голове. Волдис упал. С ребенком на руках к нему подбежала Милда. Она что-то кричит, но мне не слышно слов. К хлеву бежит Янис Упит" Его догоняют белые, но вскинутая винтовка опускается - Упит в солдатской форме. Лейтенант, стоявший в дверях дома, что-то крикнул, солдат замахнулся и ударил Яниса прикладом по затылку. Цепляясь руками за стенку хлева, Янис упал. Его принялись избивать ногами. Схватившись руками за голову, неподалеку стоит его сестра Луция и надрывно кричит. К ней подбежал солдат, схватил за косу и швырнул наземь. Потом подтащил ее к брату и бросил на него. Луция смолкла. К дому бегом приближалась вторая цепь. В ней - двадцать человек. Не задерживаясь на дворе, они сразу ворвались в дом. По-видимому, там завязалась схватка. Звенят выбитые стекла, слышна брань, рванула граната... Дверь распахнулась, и по лесенке сбежала Алма. Следом за ней - лейтенант. Он ухватил ее за косу и швырнул себе под ноги. На помощь офицеру бросились несколько человек. Было видно, как они связали Алме руки и ноги. В этот момент из дома выскочили остальные солдаты, волочившие что-то за собой. И тут же из окон дома повалили черные клубы дыма...
На минуту все стихло. Затем раздался громкий голос лейтенанта. На чистом латышском языке он приказал:
- В огонь ее!
Четверо солдат подхватили Алму и, высоко подняв, бросили в окно горящего дома.
Я схватился за голову и упал на колени.
- Алма!
Но она -видимо, ей удалось перерезать или пережечь веревку - снова появилась в дверях. Платье и волосы на ней горели. Пытаясь погасить огонь, она кричала:
- Убийцы! Думаете никто не узнает, как вы тут зверствуете! Весь мир будет знать об этом... Весь...
Договорить ей не удалось. Четверо солдат опять сгребли ее и, раскачав, бросили в огонь. Наверно, от порыва ветра высоко в небо взметнулся большой язык пламени и вместе с ним стоны и крики Алмы.
- Будьте прокляты вы и ваши...- донеслись до меня последние слова.
И вдруг снова тишина. Из окна вырывался черный столб дыма. Горел человек. Горела женщина-мать. Лесоруб Алма Вейсман, чьи руки были натружены и мозолисты.
За что? За что?
Ветер нес к лесу запах горелого мяса. Я почувствовал, как кровь отхлынула от моего лица, и злоба обуяла меня. Я встал. Я стиснул в руках карабин и шагнул вперед.
- Смерть вам!
Но сделав шаг/ я остановился. Один против пятидесяти! Это самоубийство. Имею ли я право на него? Они застрелят меня, даже не подпустив близко к дому. Голова моя упала на грудь. И сам я опустился на землю. Против моей воли слезы застлали глаза, и сердце больно сжалось от горя. Я беззвучно рыдал... Но закаленная воля и сознание бойца взяли верх над чувствами, и я поднялся. Я - солдат революции. Я вскинул на плечо карабин, проверил гранаты и пустился в путь.
Надо мной зеленый шатер леса и лучи заходящего солнца.
Этот поход в тыл врага был шестнадцатым по счету. От остальных он отличался тем, что на сей раз нам предстояло пробыть на^ вражеской земле несколько месяцев. Ни винтовок, ни гранат брать с собой мы не могли, и единственным нашим оружием были спрятанные в карманах револьверы. Кроме того, идти предстояло не лесами и болотами, а торными дорогами, заходить в города. Надо было завести связи в штабах, так как нам было приказано освободить из Вадгривской крепости разведчика Лициса, поймать предавшего его провокатора Бранта, поставить на его место нового разведчика. Все это требовало времени и сил. Я не могу поручиться за точность даты - то ли это было 16-го, то ли 17 октября, помню лишь, что была суббота. Вижу как сейчас: рядом со мной ползет Зиедынь, впереди - Эйнис. Тогда они еще были живы. Эйниса ранили в Логовских болотах, и он скончался на хуторе Цел-мини, Зиедынь пал в бою у Пурвайне, но все это произошло позднее.
На этот раз мы двигались без помехи. Еще с вечера мы заметили, где противник расставил дозоры, и в одиннадцать ночи тронулись в путь. Черные тучи висели до самой земли. Бушевал осенний ветер, тяжелые, словно град, капли дождя громко хлюпались в реку Уравейку. Но для нас непогода была как раз кстати. Никем не замеченные, мы перешли вброд Уравейку и преспокойно двинулись дальше. В этом месте мы переходили линию фронта уже второй или третий раз. Преодолев проволочные заграждения, мы вскоре оказались на узкой тропинке, которая через рощи и луга вела в лесную деревеньку Нелюда.
Глухо шумел ольшаник, свистел ветер в голых осинах, вовсю поливал дождь - в общем, погодка как нельзя
лучше: ненастная осенняя ночь надежно прятала нас, заглушала наши торопливые шаги, давала передышку вечно натянутым, возбужденным нервам. Недарам мы, разведчики, говорим: "Хорошо, когда ночь и день позади и снова ночь".
По тропе навстречу нам шел неприятельский дозор. Шлепанье шагов, громкий шорох плащей и неосторожное обращение с электрическим фонариком заблаговременно предупредили нас. Мы отступили в сторону и, ничем не выдав себя, пропустили дозор мимо.
В окне одной из нелюдовских халуп трепетал огонек. Он послужил нам хорошим ориентиром, чтобы обойти деревню стороной...
Быть может, он был как раз в этом доме, возможно, ему удалось ненадолго оторваться от своих трудных служебных обязанностей и поразвлечься у зазнобы - в субботние вечера унтер-офицеры любят удрать с передовой и пошляться в тылу. А может, это сама смерть погнала его навстречу нам из деревни, но мы даже не успели отскочить с тропы, как он натолкнулся на нас. Несмотря на холод осенней ночи, он был в одном френче. И, возможно, из-за того, что он был без шинели, он так бесшумно и неожиданно возник перед нами из темноты. Он первый крикнул нам:
- Сержант охраны! Куда следуете?!
Я знал, что, заметь он у нас на плечах винтовки, он не стал бы нас задерживать. Но на этот раз винтовок при нас не было, и в этом была его погибель. Он наставил оружие на Эйниса, и мы сделали свое дело.
Сержанта мы оттащили в кусты.
Над полями по-прежнему мчались облака. Тихо подпевали на ветру составленные стожары. Мы продолжали свой путь.
Сколько угодно может злиться непогода - это ровно ничего не значит, потому что источник ощущения радости и покоя заложен внутри самого человека. Мы шли по старой, заросшей просеке. Со всех сторон нас обступал дремучий лес и непроглядная темень. Глухо шумели намокшие мелнупские сосны... Будто огромные птицы, расправляющие свои крылья, над нами протягивались черные еловые ветви. Дождь, точно ледяная крупа, больно хлестал нас по лицам. Одежда намокла, отяжелела, но у нас было на редкость радужное настроение. Первая часть задания была выполнена, мы благополучно перешли линию фронта, мы находились глубоко в тылу противника...
Если буря и дождь приходят к ночи, то наверняка к утру жди перемены погоды. Мы приближались к притоку Мелнупе, когда начало светать. В лесу было еще темно, а над макушками деревьев уже просвечивала заря. Вместе с ней на запад уносились серые осенние тучки. Дождь перестал. Занималось серое осеннее утро. От Мелнупе подымались клубы тумана. Это не входило в наши расчеты. Встреча с командиром партизан Куртом была назначена на противоположном берегу притока при его впадении в Мелнупе. Теперь, идя по этой стороне, мы не видели другого берега. После ночного ливня речушка вздулась, и не везде перейдешь ее вброд - извиваясь и бурля, она мчалась к Мелнупе. Глядя с беспокойством на клокочущую воду, мы двигались по берегу. Утро вступало в свои права, светлело небо, уползали в глубь леса черные силуэты елей. Казалось, что с приходом дня тяжелые клубы тумана снова ложатся на речные воды, и в то же время местами уже начал проглядывать противоположный берег...
Встретить Курта надо было во что бы то ни стало. Он должен был передать нам вражеское обмундирование и удостоверения. Эйнис первым ступил в воду.
Ледяная ванна - полбеды, если сразу обогреться у огня. Перейдя речку, шагов через двести мы встретили Курта. Вместе с Заляйсом и Миетынем он поджидал нас в прибрежном ольшанике. У них был топор, и они даже успели шалаш поставить и развели костер. Вокруг стеной стоял лес; до ближайшего жилья было пять верст, и в этих местах редко можно было повстречать человека. Мы быстро разделись и разулись... Усталость брала свое; просушив одежду, умывшись, мы растянулись на мягком мху, а Миетынь пошел поразведать окрестности и заодно поглядеть, куда сносит дым от костра.
Нас разбудил Курт. В лесу смеркалось. Мы проспали целый день, и весь вечер ушел на подгонку нашей новой формы, на то, чтобы условиться о местах дальнейших встреч, на ознакомление с удостоверениями и бумагами, заготовленными для нас Куртом. На ночь глядя идти дальше не было смысла, и мы решили заночевать здесь. Уже лежа, Курт нам еще долго рассказывал про свою нелегальную жизнь, которую он вел с пятого по семнадцатый год. Он наставлял нас, как надо себя вести и поступать в различных ситуациях. Его двенадцатилетняя подпольная деятельность была полна всевозможных приключений. Мы, безусловно, были сильны в лесу, но на открытом месте, в этих проклятых городах и селениях, нам просто не приходилось действовать. Мы ловили каждое слово Курта - ведь завтра предстоит идти и работать в новых для нас условиях! Его дельные советы дали нам много. Разговоры затянулись за полночь. Над лесом в глубине неба мерцали звезды. Тихо журчала речушка.
Из лесу мы вышли часов в семь. Осторожно лавируя среди грязных луж, чтобы не заляпать начищенные сапоги, мы шли к волостному правлению. Оно стоит верстах в двух-трех на пригорке в конце липовой аллеи.
Неподалеку от дороги крестьяне стлали лен. Они еще издали спешили приветствовать нас. Мы, как это здесь принято, небрежно вскинув два пальца к фуражке, отдали им честь. Только Зиедынь энергично помахал шляпой в ответ. На нем было штатское платье, он - депутат от социал-демократов.
- Господа, не дозволите ли спросить кой о чем?
Эйнис прищелкнул шпорами.
- В такую рань и уже в дороге... может, в нашей волости дела какие? Что на фронте слыхать хорошенького? Не ожидаете наступления большевиков?
- Да нет, ничего. Мы здесь мимоходом, - поспешил я заверить их. - У нас тут к волостному есть дело...
Эйнис не любил пускаться в разговоры; ему не пристало беседовать с первым встречным: у него знаки отличия старшего лейтенанта.
Старик отошел и еще раз почтительно приветствовал нас.
Волостной старшина встал при нашем появлении. Он был до того любезен и вежлив, что даже не спрашивал у нас документов, пока не подъехала упряжка, - мы потребовали ее, чтобы ехать в Амуриенскую волость, - и лишь на прощанье нехотя, словно исполняя докучливую обязанность, заглянул в наши бумаги. Они оказались в полном порядке. "Технический отдел" Курта в глуши Мелнуп-ского леса работал безукоризненно. Бумаги у нас были что надо...
Эйнис - старший лейтенант разведотдела штаба Кал-нынь, я - помощник, лейтенант Озолинь, а Зиедынь-социал-демократический депутат Вентынь, наш знакомый,
которого мы встретили по пути и теперь едем вместе. Все это подтверждалось удостоверениями, скрепленными печатями.
Дальнейшее зависело лишь от нашего поведения.
- Понимаете ли, я должен в книге отметить, кому нарядил подводу, - словно извиняясь за бестактность, пробормотал волостной старшина.
- А вы, господин, из тайной полиции будете? - отмечая в книге, поинтересовался он у Зиедыня.