И вот на противоположной стороне полянки, которую мы только что пересекли, показывается человек с ружьем на плече. Идет согнувшись, внимательно всматриваясь в наши следы. Нас охватывает злость, ярость. Мы знаем: когда он подойдет сюда, на противоположной стороне появится целая группа преследователей.
- Ишь гнида! Видно, тебе жизнь надоела? - цедит сквозь зубы Эйнис.
- Ребята! Не стреляйте! - спешит предупредить Виллер и прячется за густой елью на. краю проложенной нами дорожки.
Мы усмехаемся:
- Ну, ладно! - отползаем в сторону.
Тем временем преследователь приблизился. Я становлюсь так, чтобы видеть одновременно и его и Виллера. И вижу: едва только неизвестный миновал Виллера, как тот вскочил, набросился на него и мгновенно сжал в своих могучих объятиях. Схваченный не успел ни крикнуть, ни выстрелить. Мы с Жоржем подбегаем к Виллеру. Поздно! Человек неподвижно лежит на земле.
- Такого уговора не было, - замечаю я.
- Чепуха! - оправдывается Виллер. - Я не думал его душить, это он от страха.
Я делаю знак остальным - дескать, следите за полянкой, тут у нас дела! - и опускаюсь на колени возле незнакомца. Беру его ружье. Гм! - охотничья одностволка. Это нас немного успокаивает. Затем осматриваем его карманы: пусты, ничего в них нет, даже другого патрона. Мы удивленно смотрим друг на друга.
- Эй! - окликаю я.
Незнакомец моргает глазами и вздыхает.
- Я же сказал, что от страха обмер! - радуется Виллер.
- Эй! - повторяю я.
- О-ох! - стонет незнакомец.
- Ты откуда? - спрашивает >Йорж.
- О господи! Лесник я...
- Зачем идешь по следу?
- Так.
Жорж свистит. Подходят остальные товарищи.
- Что с ним делать? - спрашивает Жорж. - Лесник он. По своей дурости шел за нами, куда вели следы.
- Связать и отпустить, - говорит' Силис.
Эйнис мигом достает из сумки тонкую льняную бечевку и с помощью Алберта крепко связывает леснику руки выше локтя.
*- Делайте что хотите, только в живых оставьте! - умоляет лесник.
- Так и делаем,- говорят Алберт с Эйнисом, связывая ему и ноги.
- Попробуй-ка идти,- предлагают они.
Оказывается, что лесник может передвигаться маленькими шажками.
- Понимаешь, почему мы тебя так связали? - спрашивает Алберт.
- Понимаю, понимаю, - садясь, говорит лесник. - Чтобы не убежал и не донес на вас в комендатуру, да и чтоб не замерз, а в конце концов потихоньку добрался домой.
- Совершенно верно.
- Только понапрасну это делаете. Ведь мой сын у вас. Никуда я не побегу доносить.
- Ну, этого мы сейчас установить не можем,- говорим мы и отправляемся дальше.
Снег снова пошел. Ветер усиливается, начинается метель. Тяжело вздыхают лохматые вибурские сосны, низко склоняются пышные, стройные ели. Порой в лесу за десять шагов ничего не слыхать, ничего толком не разглядеть.
- Не беда,- говорим мы, упрямо стремясь вперед, когда выбрались на опушку. Впереди, в полуверсте, Ви-бурский мост. Опытный глаз сразу определяет, что лучшего места, чтобы преградить путь, опрокинуть эшелон, нельзя себе и представить. Со стороны фронта - горка, значит, эшелон, хотя и на тормозах, не сможет остановиться. Сразу же за мостом полотно поворачивает. А высота моста - сажени четыре, не меньше.
- Ну, все в порядке, - говорим мы, прячась в кустах на опушке.
Виллер расстегивает мешочек и вынимает пироксилиновую шашку. Жорж протягивает ему вторую, Лицис подает индуктор, Вайвар - провод.
Прежде всего Виллер берется за индуктор - действует. Концы провода дают искру. Затем проверяет капсюли - взрываются.
- Попробуй и шашку! - советует Вайвар.
- Если ты на нее сядешь! - соглашается Виллер.
Затем наступает молчание. Внезапно из-за леса, пронзительно свистя, появляется идущий на фронт эшелон. Не замедлив хода возле моста, он исчезает вдали. Значит, поезда, идущие с фронта, здесь тоже не останавливаются. Это очень важно. При свете паровозных фонарей возле моста вырисовываются часовые. Что мы их увидели - неплохо. Боимся одного: а вдруг белые узнали о нашем наступлении этой ночью? Почему вчера ночью по Гари-наузской железной дороге спешили на фронт эшелоны с пушками? И почему только что промчался эшелон, должно быть, с солдатами?
Чутко прислушиваемся - не донесет ли порыв ветра со стороны фронта звуков боя. Нет, все тихо. Из-за воя метели мы можем и не расслышать ружейных выстрелов, но грохот орудий непременно будет слышен, до фронта всего четырнадцать верст.
Ждем час, другой, третий. Все спокойно. Слегка морозит, и от холода коченеют ноги. Тогда мы встаем, разминаемся, прыгаем, но по-прежнему внимательно прислушиваемся. Вот уже двенадцать, час ночи...
И ровно в час фронт загремел. Началась сплошная канонада. В небо взметнулись алые столбы пламени - где-то уже запылали деревни. Через несколько минут в сторону фронта с грохотом пронесся бронепоезд, очевидно, вызванный со станции Вибури.
- Ну, если этот первым пустится наутек, - рассуждаем мы, снаряжаясь на работу, - ничего лучшего и не придумаешь.
- Нет, этот пойдет последним. Первыми удерут эшелоны, - замечает Силис.
Мы делимся на две группы по пять человек и, рассыпавшись в цепь, крадемся к мосту. Часовые стоят у ближнего конца моста, греются возле яркого костра.
Они хорошо видны при свете пламени. Их четверо. Мы подползаем к ним и, взяв в полукольцо, ложимся шагов за сто, ближе нельзя - заметят.
"Открывать огонь или нет?"
- Нет! - решаем наконец. - Открыть огонь еще успеем, сначала попробуем по-хорошему, добром.
И слегка приподнявшись, Жорж кричит:
- Эй вы!
Часовые поражены, мгновенно падают на землю. Щелкают винтовочные затворы.
- Смирно! - опять кричит Жорж, - С вами говорит
Щ
командир отряда красных партизан. Мы не хотим вашей смерти, мы хотим, чтобы вы просто сдались.
Молчание.
- Малейшее сопротивление, хоть один выстрел, и всем вам конец! Вы окружены особым партизанским отрядом. Если не верите, послушайте!
И мы все свистим.
- Слышите?!
Молчание.
- Считаю до десяти. Если после того, как я скажу "десять", вы не поднимете руки вверх, мы закидаем вас гранатами, разорвем на куски. Какой вам смысл умирать в Вибурских лесах у какого-то там моста? Внимание! Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять...
Мы хватаемся за гранаты - сейчас все решится.
- Десять!
Возле костра встают четыре фигуры с поднятыми руками.
Мы бросаемся к мосту.
- Хорошо сделали, что сдались! - говорит Вилл ер, первым подбегая к часовым, и вместе с Эйнисом подбирает брошенные винтовки. Осматриваем карманы часовых. Пусто. На четверых ни одного револьвера. Только и есть у каждого что по одной английской ручной гранате.
- Мы вас свяжем,- говорим мы, и вы посидите под охраной двух наших товарищей, пока мы тут побудем еще часок. Согласны?
Они усмехаются:
- Согласны!
И Эйнис с Албертом связывают им руки за спиной, а затем привязывают друг к другу.
- Это для того, чтобы вы уцелели, чтобы по глупости не вздумали бежать, - объясняет Алберт.
Вайвар с Коном уводят их вниз, в кусты. Мы же принимаемся минировать мост. Главное делает, сам Виллер. Он вставляет капсюли в шашки, мы только помогаем. Он всовывает кончик провода в капсюли, мы только придерживаем. И он же тянет провод к кустам, мы только помогаем разматывать. Шагов через сто от моста, в кустах, как раз там, где сидят Вайвар и Кон с пленными, Виллер останавливается.
- Хватит! - говорит он, - Все в порядке.
И все мы рассаживаемся вокруг Виллера, не сводя глаз с моста, прислушиваясь к гулу канонады. Очевидно, бронепоезд белых уже вошел в бой, - его выстрелы выделяются особенно резко. Время от времени в общем гуле слышны ружейные залпы и лай пулеметов. В небе непрерывно мерцают ракеты.
Фронт приближается, это ясно.
И вот через некоторое время на пригорке загудели рельсы.
- Ага! - кричит Виллер, вскакивая с места.
- Жми, жми! - подгоняем мы приближающийся поезд.
- Развязать пленных, отойти! - командует Виллер.
Развязав пленных, мы вместе с ними отползаем поглубже в кусты. С горки, грохоча, спускается первый эшелон. Виллер берет индуктор. Эшелон приближается. Визжат тормоза, сдерживая стремительный бег вагонов. Еще миг - и паровоз уже на мосту. В ту же секунду Виллер поворачивает рукоятку индуктора. Ослепительный взрыв - и мост со всеми своими перекрытиями, перилами и паровозом взлетаетна воздух. Еще мгновение - и все это с грохотом, налезая друг на друга, обрушивается в реку, ломая лед, вздымая высокие фонтаны воды. Вслед за паровозом опрокидываются вагоны, сталкиваются, громоздятся один на другой. Но вот гремят новые взрывы. В воздухе свистят стальные осколки. Мы бросаемся бежать - это эшелон с артиллерийскими снарядами. Еще несколько десятков шагов - и новые взрывы, обдавая жаркой волной огня, валят нас с ног. Цистерны с бензином!
Мы снова вскакиваем и, оглядываясь на бегу, видим: горят кусты, горит все, что окружает мост. Светло как днем. В отблесках пламени мы замечаем, что вместе с нами бегут и четверо наших бывших пленных.
- Куда вы? - кричим мы.
- Куда? С вами!
- Нет, с нами никому нельзя. Если хотите перейти к красным, спрячьтесь поглубже в кусты и ждите. Через пару часов красные будут здесь!
Они уходят прямо в лес. Мы же поворачиваем на север, спешим в сторону фронта. По железной дороге подходит новый эшелон. Поднявшись на горку, он внезапно останавливается, визжа тормозами. Раздаются беспоря-
дочные ружейные залпы. Из вагонов выскакивают солдаты, стреляя в воздух, бегут к мосту. Мы продолжаем свой путь, все больше удаляясь от железнодорожной насыпи. По лесной дороге со стороны фронта скачет эскадрон белых кавалеристов. Мы не можем удержаться, чтобы не обстрелять их. Оставив на дороге нескольких убитых, кавалеристы в панике удирают.
Всего верстах в двух впереди ведет огонь бронепоезд противника. Не трудно догадаться, что он понемногу отходит, преследуемый нашим бронепоездом. Там же, вдоль железнодорожной насыпи, самая ожесточенная пулеметная стрельба.
Светает. Я взбираюсь на пышную, стройную ель и наблюдаю оттуда за происходящим. Теперь мне все видно как на ладони. Действительно, неприятельская цепь залегла на опушке и пытается оказать сопротивление. Ее поддерживает бронепоезд. Шагах в четырехстах от опушки, по оврагам и ложбинам, продвигаются наши цепи. Сразу же за ними - наш бронепоезд, он ведет непрерывную пулеметную и орудийную стрельбу. Ураган огня... Снаряды рвутся в цепи противника, рвутся возле вражеского бронепоезда. Тог снова скрывается за поворотом. Вместе с ним отходит и цепь белых. В ту же минуту поднимаются все наши цепи. Они стреляют, кричат "ура!", бегут вперед.
- Держись, ребята! - кричу я. - Сейчас здесь будут белые!
Сорвав шапку, скинув рукавицы, расстегнув френч, Эйнис первым занимает место. Рядом с ним Алберт, Жорж, я и остальные. Ждать недолго. Идут. Идут, как попало, врассыпную. Шум и треск по всему лесу. На нас выходят человек двадцать.
- А ну! - кричит Лицис и первым бросает гранату. За ней разрываемся вторая, третья, десятая. Враги бегут. Куда там - от гранат не убежишь. Раненные осколками падают после каждого нового взрыва и корчатся на земле.
- А ну! - Мы вскакиваем и, стреляя из маузеров, бросаемся на другой отряд белых.
На бегу срывая с себя шинели, скидывая с плеч вещевые мешки, они скрываются в еловой чаще. И там же, в еловой чаще, нас атакуют свои...
- Ни с места! - орут они, ощетиня штыки.
- Свои1 - кричим мы, отбиваясь от самых ретивых.
Подбегает один из командиров.
- Кто вы?!
- Из штаба армии, разведчики, были в глубоком тылу противника.
По лесной тропинке скачет один из наших старших командиров с небольшой группой сопровождающих лиц. Мы спешим к нему:
- Вибурский мост взорван, бронепоезд будет нашим, только поднажмите еще!
- Отлично! - восклицает он и мчится дальше. Впереди него - неудержимая лавина красных.
Мы садимся на краю тропинки. Можно передохнуть.
- Ишь, черт, как есть захотелось, - говорит Эйнис, роясь в вещевом мешке.
Он пал 29 июня 1920 года у хутора Страды под Яун-гулбене в белой Латвии. В тот же самый день была ‘заживо сожжена Алма Вейсман. Луцию Упит и ее брата увели в Лубаны. Ночью их убили. Куда белые девали их изуродованные трупы, не знаю. Судили только Милду Вейсман, Волдиса и старика Вейсмана. Военный трибунал приговорил их к смертной казни., Их расстреляли 27 июля в Мариенхаузе. Белым не удалось вырвать у них ни единого ^лова признания. Они приняли смерть не дрогнув, как настоящие сыны и дочери своего класса, класса бедняков... Вы спросите меня про "Портного" - партизана Бобулиса, сына Фрициса Арвида? Нет, не знаю, какая судьба постигла его. То ли его сожгли вместе с Алмой Вейсман? то ли увели в Мариенхауз, - не знаю. И никто больше не знает этого. Белые зверствовали, как настоящие варвары...
Это было написано в моем донесении начальнику штаба красных партизан Шпонису - "Улдису". Перепечатывая пятнадцать лет спустя эти строчки, я снова вижу перед собой его - Генриха Августовича Оша. Тут же и его фотография: вьющиеся волосы, лицо дышит спокойствием, ясный взор. Друг моего детства и боевой товарищ. Ничто и никогда не было ему не по силам. Поэтому Улдис и любил его так горячо. Сфотографировался он за несколько недель до смерти.
Я беру карточки Милды, Волдиса, Арвида и других. Рука немного дрожит, но слез нет, так же как и тогда, когда я смотрел на охваченный пламенем дом и ветер доносил запах горелого мяса...
Я не плачу. Я не смею плакать. Они умирали без слез. Я гляжу на их портреты, и память уносит меня
в далекое прошлое. Как живой стоит передо мной Генрих. Чудесный июньский день. Мы вдвоем шагаем по опушке Яунгулбенского леса. На плечах у нас карабины, в руках маузеры. Мы оба молоды и полны сил. Гулко стучат наши сердца. Мы знаем, за что мы боремся.
Генрих снял с головы фуражку.
- Жарко, - сказал он. - Может, в Страды зайдем?
- В Страды? Стоит ли? Сейчас - день, а белые следят за Страдами.
- Чего не знаю, того не знаю, а вот поели бы мы там на славу и встретили бы Арвида.
- Арвида? - усмехнулся я. - Тебе не Арвида надо повидать, а... - И, взяв Генриха за плечо, я показал на батрацкий домик, у леса - там по двору как раз шла Алма Вейсма. Алме тоже всего двадцать два года, она красива, и в смелости ей не откажешь.
Генрих тоже засмеялся. Он хохотал весело, от души. Смех у него был звонкий, и в ясный июньский денек эхом катился по лесу.
- Признаешься? - припер я его к стенке. - Пошли1
Наблюдая за батрацким домиком и видневшимися за
ним домами лесника Лиепиня и Зосара, мы медленно пробирались по кустарнику. Ничего подозрительного незаметно. Мы уже напротив дома, но останавливаться не стали. Мы пересекли небольшую лужайку, перепрыгнули через широкий ров, разделявший яунгулбенские и лубан-ские земли, и дальше пошли вдоль опушки, в обход, почти до Лиепиня и Зосара.
- Ну, видишь, никто и не следит, - опуская маузер, торжествующе произнес Генрих.
- Верно, - ^огласился я.
Мы снова пришли к тому месту напротив дома и пригнулись, чтобы нас нельзя было заметить ни от Лиепиня, ни от Зосара. По картофельному полю мы крались к Страдам.
Около дома стояла Алма, она уже заметила нас. Генрих кинулся к ней чуть ли ле бегом. Я же пошел стороной, мне* как-то не по себе, когда они целуются.
- Здравствуй, Эрнис! - услышал я ее голос.
Я повернулся и зашагал к ним.
И вот в этот момент белогвардейский шпик, сидевший на высокой ели за домом Лиепиня, заметил нас.
- Здравствуй, Алма! - пожал я протянутую мне Руку.
Я заглянул ей в глаза. Они голубые, и в них такая же ясность, как в глазах Генриха. Волосы у нее тоже немного вьются и такого же золотистого оттенка, как и у Генриха.
Алма провела нас в дом. По лесенке мы подымаемся на чердак. Она лезет первой. Я вижу ее голые, стройные ноги, вижу ее крепкую, полнеющую фигуру. Я знаю, она готовится стать матерью... И разве мог я, глядя на нее тогда, подумать, что через несколько часов ее сожгут...
Из своего тайника выскочил и Бобулис. Он на костылях. Бобулис, как и мы, партизан. Только зимой он обморозил ноги и теперь живет в Страдах, пока не залечит язвы.
- Ну, вернутся красные или нет? - как всегда, спрашивает он.
Ему надоело жить без всякого занятия да прятаться то на чердаке, то в подвалах, и он готов, если красные не придут, ковылять к ним по лесам через линию фронта на своих гноящихся ногах.
- Придут, - сказали мы с Генрихом, - почему им не прийти, они должны прийти! Но только тогда, когда мы сами начнем тут погромыхивать. Когда батраки Лие-пиня, Эглита, Стала и других присоединятся к нам и потребуют оружия.