В одно солнечное теплое утро распрощался он с добрыми людьми на последней своей конспиративной квартире и пошел к дороге, ведущей к приднепровскому городу. Ему предстояло проделать путь не очень длинный, но достаточно опасный и сложный. Знал, что на каждом перекрестке, у каждой переправы и моста может наткнуться на немецких патрулей, на полицаев и жандармов, и был готов к этому. Что поделаешь, иного пути, чтоб попасть в Запорожье, у него не было. Придется употребить всю свою ловкость, смекалку, хитрость, чтобы как-то проскочить в город.
На всех углах, заборах, телеграфных столбах были развешены грозные приказы немецких комендантов на немецком и русском языках. И каждый кончался непременным: "Капут… Тодт… Смерть!"
Подумав, через сколько смертей ему придется теперь пройти, он ужаснулся. Но так же уверенно направился к извилистому оживленному шоссе, ведущему к заветному городу. Хотя было еще довольно рано, там становилось все оживленнее. Взад и вперед сновали громоздкие грузовики, крытые брезентом, размалеванные под зеленые листья. Проносились юркие штабные машины, выкрашенные в темные тона. Немцы стали тщательно маскироваться: уже смертельно боялись русской авиации.
Тихонько напевая для храбрости веселую песенку, Эрнст шагал вдоль шоссе, внимательно присматривался к дороге.
А что у него было с собой, чтобы спокойно идти по этой дороге? Неизменный пистолет, с которым беглец не расставался: подарок от друга, шофера Ганса Айнарда. С этой штуковиной в кармане чувствовал себя куда увереннее. Еще у него была помятая старая справка - аусвайс, что он, Эрнст Грушко, фольксдойч, действительно является переводчиком при тыловой команде и что ему разрешается бывать в расположении своей части, а также в других местах круглые сутки.
Это все хорошо было раньше. Но теперь справка ломаного гроша не стоит но той причине, что Эрнст Грушко преступник, ярый враг фюрера и третьего рейха и гестапо разыскивает его, о чем уже сообщено по разным комендатурам. При задержании его немедленно надлежит доставить в гестапо или полевую жандармерию для строжайшего расследования.
По этой веской причине надо полагать, что фактически справки у него никакой нет и ее нужно немедля уничтожить. Она его может погубить. А что теперь стоит человек без бумажки с подписью и печатью?
Нет такого человека Эрнста Грушко! Весь выветрился. Не существует! И если его где-нибудь задержат, начнут допрашивать, он должен знать одно: никакой он не Эрнст Грушко, совсем не переводчик. Такого не знал, не знает и знать не желает.
Тут он вспомнил, что у него в кармане припрятан на всякий случай чистый бланк справки-аусвайс. Надо, стало быть, заполнить его, придумать новое имя и фамилию.
Опустившись в небольшую балку, достал аккуратно сложенную бумажку, написал какой-то номер, выдумал несуществующую команду и новое имя. Отныне он уже не фольксдойч, а просто работник при тыловой команде, от которой случайно отбился…
И так как на фронте у него был большой друг, погибший в бою, Петр Лазутин, то лучше всего взять себе это имя и фамилию.
Недолго думая, он так и сделал: написал в справке - Петр Лазутин…
Тут же сжег старую и сразу почувствовал себя увереннее. Порывшись в своей походной сумке, обнаружил там, кроме краюхи хлеба и луковицы, три пачки турецких сигарет, которые курил его бывший начальник. Эрнсту сунул их на прощанье навеки признательный ему обер-ефрейтор Генрик…
Эти сигареты могут ему очень пригодиться. Такое курево в состоянии смягчить сердце любого часового, любого охранника.
Получит эту сигарету самый строгий солдафон и тут же растает, откроет перед тобой все двери.
Легенду о том, как он, Петр Лазутин, работник великой всемогущей армии фюрера, вернее говоря, тыловой обслуживающей команды, отстал от нее во время боевых действий и столь энергично теперь ее ищет, он тоже уже придумал. Остается одно: кое-как добраться до Запорожья, откуда легче перейти через линию фронта к своим или в днепровские плавни к партизанам.
Все было продумано честь по чести, и пора двинуть в путь.
Он выбрался из балки и широко зашагал вдоль шоссейной дороги, все же держась на некотором расстоянии от нее. Решил, что идти по степи, пробираясь балками, ярами, будет куда безопаснее. Главное, никому не попадаться на глаза. Шагать и шагать, пока не достигнет заветной цели.
Он старался обойти села и поселки. Там можно было наткнуться на полицаев. Тепло - скоротаешь ночь-другую в степи, а то и в лесочке.
Все было бы хорошо, если б дороги не вели к переправам, к мостам, где, как на грех, непременно торчали часовые. И не всегда просто часовые, а солдаты рейха, охранники из полевой жандармерии, полицаи. Попробуй поговори с ними, проскользни мимо.
Как ни старался быть подальше от них, дорога вывела его к широкому мосту, который повис над безымянной речкой. Охранники увидели его издали, когда он только появился на косогоре, и не идти к ним было рискованно.
К мосту подъезжали машины, шли пешие. Всех там останавливали, тщательно проверяя документы, осматривали кузовы.
"Да, строгие контролеры, - подумал новоявленный Петр Лазутин. - От этих надо держаться подальше". И, попятившись, упал в небольшую яму, стал наблюдать за часовыми, выжидая.
Было раннее утро. Только-только край солнца блеснул на горизонте. Дорога на какое-то время стала пустынной. Откуда ни возьмись, словно из-под земли, у моста выросли двое. Одеты не то в штатское, не то в военное, с карабинами на плечах. Маленькие, толстые часовые, должно быть, нацмены-пленные.
Заметив, как они сменили немецкую охрану, решил подойти к ним.
Черноглазые, крепко загорелые часовые, похожие друг на друга, как два брата. Расправил плечи и широким шагом, напевая песню и прикидываясь немного выпившим, быстро сбежал с горки вниз. Поравнявшись с ними, похлопал их по плечам, как старых знакомых, что-то сказал скороговоркой по-немецки, чего, впрочем, они не разобрали, и быстро зашагал по мосту. А те, опешив, не успели его остановить.
Уже когда он был почти на другой стороне, охранники крикнули ему, должно быть, велели остановиться. Но он помахал им рукой, мол, все в порядке, и ускорил шаг.
Отойдя на несколько десятков шагов от моста, Петр Лазутин облегченно вздохнул.
"Лиха беда начало", - подумал он. И свернул в сторону, чтоб уйти подальше от дороги. Вместе с тем решил, что будет двигаться дальше.
Поодаль шагал ускоренным шагом.
Солнце пригревало крепче, поднимаясь все выше. Он и не заметил, когда съел краюху хлеба, а оставшейся луковицей сыт не будешь. Почувствовал сильный голод и жажду - решил свернуть.
Вдали, на косогоре, в стороне от шоссейной дороги, стояло несколько изб, куда он и направился. Приблизившись, увидел обшарпанную халабуду. Бросилась в глаза вывеска с многообещающей надписью: "Кахве-закусочная, вразливъ и навыносъ". Примерно такая же надпись была чуть пониже на немецком языке.
Петр Лазутин остановился. Ему очень понравилось слово "кахве", а еще больше устаревшие знаки, стоявшие в конце слов "вразливъ и навыносъ".
У стойки толпилось несколько подвыпивших горлопанов с кружками пива в руках, о чем-то громко спорили с полногрудой, раскрасневшейся девахой.
Увидев вошедшего немца, она оттолкнула пьяных завсегдатаев и заискивающе улыбнулась.
- Пиво, к сожалению, все кончилось, эти свиньи выпили. Но кофе могу предложить. И еще вот эти котлеты, - кивнула на какое-то месиво, где вился рой бойких, как майские жуки, мух.
Пришлось довольствоваться засохшими котлетами, холодным эрзац-кофе.
Допивая его, он заметил, что очень уж пристально присматриваются к нему двое подвыпивших полицаев. Расплатившись с хозяйкой, гость поспешил выйти из "кахве" и ускоренным шагом свернул к шоссе, словно его там ждал автомобиль.
Пройдя немного, он услышал быстрые шаги и оглянулся. Его догонял пожилой тучный детина с багровой мордой и маленькими бегающими глазками. На рукаве у него белела повязка, а на плече неуклюже болталась ржавая винтовка с отбитым прикладом.
Дымя толстой цигаркой, полицай поманил его пальцем, предложил пройти в комендатуру, чтобы проверить документы. Немного по-русски, чуть на корявом немецком, а в основном жестами, объяснил, что имеется строжайший приказ задерживать всех без исключения, кто шатается по дорогам в одиночку, без своей части, не в строю. И он, мол, выполняет его.
Петр Лазутин презрительно смерил его дерзким взглядом:
- Век, век, швайн! Как ты смеешь обращаться к немецкому солдату? А почему ты ему не козыряешь? Где твое "Хайль Гитлер"?! Кто тебя учил?!
Тот чуть опешил, буркнул что-то наподобие приветствия, но не отстал. Приказ есть приказ, и строгий немец обязан отправиться с ним в комендатуру, вон туда, в крайнюю избу.
Разъяренный и оскорбленный до глубины души "немец" неуклюже шагал к шоссе, но и полицай не отставал, требовал свернуть в комендатуру, иначе будет стрелять.
И снял с плеча для острастки винтовку, кивнул, мол, не задерживай.
А недалеко у стойки стояло несколько подвыпивших молодчиков и три ефрейтора - немцы. Влепить бы болвану затрещину, но поднимать шум нельзя было, те могут услышать, прибегут на выручку. Однако Лазутин понимал, что любой ценой должен избавиться от него, уйти. И он остановился. Улыбаясь, похлопал его по плечу: дескать, правильный ты человек, молодец, хорошо несешь службу. Достав из кармана справку, ткнул ему под нос. Мол, гляди, все у меня в порядке, есть документ с печатью…
Но тот, надувшись, как индюк, пробурчал: "Это хорошо, что есть бумажка, но я неграмотный, читать не умею, и потому надо показать ее коменданту. Тот лучше разбирается. А мое дело выполнять приказ - доставлять задержанных в участок".
От полицая не так просто уйти. А предстать перед комендантом - это полный провал.
Петр Лазутин оглянулся, изучая физиономию надувшегося от важности полицая, спрятал справку, достал из сумки пачку сигарет, попробовал было невзначай угостить его - мол, бери, дружок, турецкие. Но, как ни странно, полицай равнодушно взглянул на блестящую коробочку, брезгливо скривился и сказал, что такую дрянь он не курит… Он любит исключительно махорку или крепкий самосад, к тому же у него нет времени, ему скоро нужно идти в караул, а покамест пусть задержанный не валяет дурака и потрудится пройти с ним в комендатуру, иначе будет хуже!
Досада разобрала Петра. Подумать только, увернулся от гестапо, ушел от стольких опасностей, а тут так глупо попасться идиотскому полицаю! Хочет, видать, заработать железный крест! С каким удовольствием выхватил бы из кармана пистолет и влепил бы в его тупой лоб пулю. Но этого теперь никак нельзя было делать. И он почувствовал свою беспомощность, не знал, как поступить.
Петр Лазутин выкурил уже третью сигарету и все еще ничего не мог поделать с этим типом, который стоял над его душой.
А внизу, по гладкой асфальтовой дороге, сплошным потоком шли машины с войсками. Вот на какое-то время дорога опустела, и за поворотом показался небольшой грузовик. Из кабинки, высунувшись, глядел на "кахве" молодой немец - нижний чин.
"Была не была", - решил задержанный и поднял руку. Машина резко затормозила, остановилась. И Петр поспешил к ней.
Хайль Гитлер! Не смогли бы уважаемые коллеги взять его с собой? Ему срочно нужно добраться до Запорожья. Он выполняет важное поручение начальства…
Сказав, вернее, выпалив это, предложил молодому обер-ефрейтору, сидевшему в машине, и пожилому шоферу турецкие сигареты. Они, не задумываясь, поблагодарили. Собственно, желание закурить и заставило их затормозить возле этого буфета. Все произошло в течение нескольких секунд.
Контакт сразу был установлен. Петр Лазутин на чистейшем немецком языке объяснил, что в этом противном заведении, в буфете, и в помине нет сигарет. Ничего, кроме вонючих котлет и отвратного кофе из жолудей. Он будет рад, если примут у него скромный презент - пачку турецких сигарет.
Оба с удовольствием глядели на шикарную коробочку, а Петр объяснил, что такие сигареты курит его родной дядюшка, генерал Эрих Штокман, который стоит со своей дивизией в районе Запорожья. К нему он как раз и едет. К сожалению, его машина испортилась, и он вынужден добираться чужими… У дядюшки, Эриха Штокмана (они, вероятно, слышали о таком заслуженном генерале, личном друге фюрера), этих сигарет хоть отбавляй. Он Снабжает ими своего племяша.
Они учтиво смотрели на солдата, кивали головой. Кто же не знает генерала Штокмана?! Так это, оказывается, родной дядюшка? Какое счастье, что встретили такого знатного воина… Только пожалели, что не могут отвезти его в самый город, очень спешат. Но километров тридцать, до соседнего поселка, с радостью его подвезут…
- Это отлично! - просиял Петр. - Пусть тридцать. А там я откуда-нибудь позвоню по прямому проводу дядюшке, и тот, узнав, что к нему едет любимый племянник в трехдневный отпуск, немедленно вышлет за ним свою машину. А если не будет занят, то и сам приедет…
Ровно через минуту, пока полицай чесал свою волосатую грудь, Петр уже восседал в кабине грузовичка рядом с оживленным обер-ефрейтором. Тот смотрел на него с восхищением - не так часто встречаешь на фронте племянников видных генералов!
Лазутин облегченно вздохнул. Кажется, пронесло, отбился от мерзкого полицая. Но что это? Мордастый детина вырос перед самым радиатором, машет руками, кричит.
- Что он хочет, этот швайн? - спросил обер-ефрейтор.
- Черт его знает… Какая-то пьяная морда. Тоже, видимо, надо ехать…
Шофер разозлился, высунулся до половины из кабинки и в сердцах плюнул полицаю в лицо, погрозил кулаком. Включил газ, и машина тронулась.
Полицай, отскочив от радиатора, вцепился руками в задний борт грузовика и стал неуклюже лезть в кузов. Машина уже набрала скорость, и Петр (он глядел в заднее окно) был уверен, что полицай сорвется. Но нет! Несколько минут тот настойчиво карабкался все выше и наконец перевалился через борт.
"Вот гадина… - подумал Лазутин. - Никак не избавишься от него! Может испортить мне репутацию, и несуществующий дядя Эрих Штокман не поможет…"
Машина мчалась по ровному шоссе на бешеной скорости. Шофер вез такого важного пассажира, и ему хотелось блеснуть своим мастерством.
Обер-ефрейтор перебрасывался словами со знатным соседом, но тот слушал его рассеянно. Его волновало, что в кузове торчит этот ублюдок. Во что бы то ни стало надо отделаться от него!
- Смотрите, камрады, - отозвался Петр, - какая-то гадина залезла к вам в машину… Подозрительная личность… С белой повязкой полицая, но, наверное, партизан… Видите, какая противная морда… Ну, конечно, диверсант, партизан! Не из тюрьмы ли он бежал? Гестапо, безусловно, разыскивает его!
Услышав это, обер-ефрейтор выхватил из кобуры пистолет, кивнул шоферу, чтоб тот съехал на обочину. Со скрежетом скрипнули тормоза. Машина резко остановилась.
Шофер схватил автомат и вслед за своим старшим выскочил из кабины. Полицай, заметив, что на него направили автомат и пистолет, задрожал, стал махать руками, что-то объяснял. Но шофер, вскочив одной ногой на колесо, резким движением стащил его с машины, ударил прикладом по затылку, и тот заорал, схватившись за голову.
Обер-ефрейтор с минуту смотрел на корчившегося от боли швайна.
- Вальтер, подтяни его к тому обрыву, подальше от дороги, и поговори с ним как нужно… Только быстрее!
Грузный, чуть сутулый шофер, вскинув автомат, подошел и ударил сапогом лежавшего в кювете полицая, показал рукой вперед. И тот, дрожа от ужаса, пополз к краю обрыва.
Через минуту прогремела автоматная очередь. Послышался дикий вопль, и все смолкло.
Машина тронулась, выехала на блестевшее под солнцем шоссе и помчалась дальше.
- И ходят же гады, только воздух портят… - обрадованно сказал Петр Лазутин. - Меньше будет таких подлецов, и нам легче станет…
- Конечно, - согласился обер-ефрейтор. И шофер, довольный своим подвигом, кивнул головой и нажал на газ.
Чтобы как-то развеселить своих соседей, Петр Лазутин сказал:
- Да, есть мудрая русская пословица: баба с воза - кобыле легче…
- Это не русская пословица, а, кажется, немецкая… - решил показать свою образованность шофер.
Петр Лазутин посмотрел на него:
- Да, да, ты, брат, прав! Возможно, и немецкая. Кажется, недавно в своей речи доктор Геббельс ее употребил… Умнейшая голова, скажу я вам… Когда слушаю его, душа радуется… Красиво говорит!
И шофер, и обер-ефрейтор согласились с ним. Они смотрели вперед. Какая досада! Скоро уже перекресток и придется повернуть в сторону. Ведь этому славному малому, который угостил их такими хорошими сигаретами, нужно будет сойти и добираться на другой попутной.
Грузовик мчался на большой скорости. Все трое жадно курили, смеялись, шутили и радовались, что расправились с русским швайном. Особенно был этим доволен незнакомец. Кто-кто, а он-то наверняка знал, что этот мордастый тупица с белой тряпкой на рукаве сулил ему большую неприятность.
Эти километры машина преодолела незаметно и на перекрестке резко свернула направо, остановилась. Все трое очень сожалели, что уже приходится расставаться. Но что поделаешь, война, и каждый обязан выполнять свой воинский долг. Пожелали счастливо добраться попутчику к своему знатному дядюшке.
Машина понеслась дальше по извилистой грейдерной дороге. Петр Лазутин стоял на обочине и еще долго смотрел на длинный пыльный хвост, который она оставляла в чистом, давно не вспаханном поле.
ОПАСНЫЕ ВСТРЕЧИ
Нервы были напряжены до предела. Кажется, он проделал далеко не весь намеченный путь, а уже встретил столько преград и тревог! Хотя большую часть дороги ехал на попутной машине, все же чертовски устал, словно прошел пешком тысячу верст.
Увидев небольшой лесок на возвышенности, направился туда. Вытянулся во весь рост на траве, устремив взор в небо, где кружили легкие, тюлевые облака, словно отара овец резвилась под солнечными лучами. Дорога казалась необычайно далекой и опасной. Он еще не представлял, как доберется до города. Ему все время мерещился тот тупоголовый рыжий детина. Сколько таких еще встретится на его пути!
Передохнув немного, поднялся и неторопливо отправился в путь, держась подальше от асфальта. Спешить было некуда. Вот здесь, среди неба и земли, он теперь чувствовал себя свободным, как птица, отрешенным от всех мирских забот. Только когда вдали увидел избы, постройки, деревню, его охватила тревога. Хоть знал, что там должны жить добрые люди. Они радушно встретят его, накормят и дадут на время приют.
Но он должен быть осторожным, чтобы снова не попасть в какую-нибудь переделку.
Так, должно быть, будет все время, пока он не доберется до места. В большом городе найдет своих добрых друзей, и те помогут ему, как и он им когда-то помогал. Но столько времени уже прошло, как он их видел, и ничего о них не знал! И кто может поручиться, что с ними все благополучно, если ни один человек не знает, на каком он свете находится, что с ним может случиться через день, через час. Вокруг царят война, произвол, беззаконие.
Он медленно шагал чистым невспаханным полем. Не заметил, как и день прошел. Скрылось за облаками солнце, наступили сумерки.
Неподалеку словно из-под земли выросла деревня. Он это увидел сразу, когда взбежал на крутой косогор. Там, где проселочная дорога сворачивает к крайним избам, мерно покачивался под ветерком журавель. Придорожная криница. Не помешает испить студеной воды, утолить жажду.