Он доволен сегодняшним днем, все забеги оказались для него выигрышными, "Черт тебя дери Джек если бы каждый раз ты доставал из своих джинсов по паре долларов и делал что я тебе говорю, у тебя к вечеру накопилось бы 40 полновесных баксов", и это правда но мне не жаль - разве что денег - А Рафаэль вернул себе проигранное и остался при тех же тридцати долларах Коди выиграл сорок и гордо распихал их маленькими банкнотами по своим карманам
Это один из его счастливых дней
Мы выходим с ипподрома и идем к паркингу где наш седан стоит в бесплатном месте прямо около рельсов железнодорожной ветки, и я говорю, "Хорошее место, можешь теперь каждый раз оставлять здесь машину без проблем", потому что теперь, раз выиграв, он наверняка станет приезжать сюда каждый день
"Да, мальчик мой, и кроме того вот та штука которую ты здесь видишь через шесть месяцев это будет Мерседес-Бенц - ну или хотя бы микроавтобус Нэш Рамблер для начала"
89
О озеро снов наших, все течет и изменяется - Мы забираемся в маленькую машину и возвращаемся назад, и видя маленький подернувшийся уже вечерним багрянцем на фоне тихоокеанской белизны город, мне вспоминается как выглядела гора Джек в высокогорных сумерках и как утес у нее на вершине подкрашивался краснотой до самого заката, и потом еще немного оставалось на вершине и там где земля закругляется за горизонт, и тут забитую машинами улицу перед нами переходит кто-то с маленькой собачонкой на поводке и я говорю "Маленькие щенята Мексики так счастливы - "
" - и вот живу я и дышу, и не заморачиваюсь, не циклюсь на всякой ерунде, но все-таки в прошлом году я упустил свою систему, ставил как попало и продул пять тысяч долларов - теперь ты понимаешь почему я это делаю?"
"Точно!" завопил Рафаэль. "Мы сделаем это вместе! Ты и я! По разному но мы сделаем это!" и Рафаэль улыбается мне одной из своих редких полуискренних усмешек. "Но теперь я тебя понимаю, я знаю тебя теперь, Померэй, ты искренний - ты действительно хочешь выиграть - я верю тебе я знаю что ты современный ужасающий брат Иисуса Христа, я просто не хочу зависать не на тех играх, это все равно как зависать не на той поэзии, не на тех людях, не на тех идеях!"
"Все идеи те", говорю я.
"Может быть, но я не хочу облома - я не хочу быть Падшим Ангелом чувак", говорит он, пронзительно грустно и серьезно. "Ты! Дулуоз! Я вижу в чем твои те идеи, ты шатаешься по Скид Роу и пьянствуешь с бродягами, эх, мне бы такое и в голову не пришло, зачем навлекать на себя убожество? Пусть слабый умрет. - Я хочу сделать деньги. Я не хочу говорить Ох Ах Эх я запутался, Ох Ах я потерялся, я не потерялся еще - и я попрошу Архангела чтобы он помог мне победить. Хе! - Сверкающий Посланник слышит меня! Я слышу его трубу! Эй Коди, это та ра таратара тара - это чувак с длинным тромбоном который играет перед началом каждого забега. Ты врубаешься?"
Теперь у них с Коди полное согласие во всем. Я вдруг понимаю что дождался того чего хотел - теперь они друзья и все споры позади - это случилось - теперь у каждого из них рассеялись все сомнения - А что касается меня, у меня все вызывает восхищение потому что два месяца я пробыл в заточении под открытым небом и все происходящее радует и захватывает меня, это мое снежное видение световых частиц проникающих в самую суть вещей, проходящих сквозь все - я чувствую Стену Пустоты - И естественно я рад что Коди с Рафаэлем подружились, ведь это так связано с тем ничто которое суть все, и мне не нужно даже защищаться отсутствием суждения о Вещах вынесенным Отсутствующим Судьей который создал этот мир не создавая ничего.
Не создавая ничего.
Коди высаживает нас в Чайнатауне, он весь светится желанием отправиться домой и рассказать жене о том что выиграл, и мы с Рафаэлем идем в сумерках пешком по Грант Стрит, потом нам в разные стороны, но сначала мы хотим видеть чудовищное столпотворение Маркет Стрит. "Я понял что ты имел в виду Джек когда хотел чтобы я увидел Коди на скачках. Это было очень здорово, мы опять поедем туда в пятницу. Слушай! Я пишу новую великую поэму - " и вдруг видит цыплят в ящиках внутри темной китайской лавки "смотри, смотри, они все умрут!" Он останавливается на улице. "Как мог Бог создать мир таким?"
"Посмотри внутрь", говорю я показывая на коробки позади внутри которых что-то белеется, "бьющиеся голуби - все маленькие голуби умрут"
"Не нужен мне от Бога такой мир"
"Не могу тебя за это винить".
"Я серьезно, не хочу этого - какая идиотская смерть!" показывая на животных.
("Все существа содрогаются боясь страдания", сказал Будда.)
"Им перережут глотки над тазом", говорю я типично по-французски пришепетывая, и Саймон тоже говорит странно с русским акцентом, мы оба немножко заикаемся - Рафаэль никогда не заикается
Он открывает рот и выпаливает "Умрут все маленькие голубята, мои глаза давно открыты. И мне не нравится и мне плевать - Ох Джек", внезапно гримаса искажает его лицо при виде этих птиц там в темной уличной лавке, я не знаю случалось ли прежде чтобы кто-нибудь чуть не расплакался перед витриной чайнатаунской мясной лавки, и кто бы еще мог сделать это, разве что какой-нибудь тихий святой типа Дэвида Д`Анжели (с которым мы скоро встретимся). И эта рафаэлевская гримаса почти заставляет расплакаться меня, я все понимаю, я страдаю, все мы страдаем, люди умирают у нас на руках, это невыносимо и все же надо двигаться дальше будто ничего такого не происходит, правда? Правда, читающие это?
Бедняга Рафаэль, он видел как умер его отец в петле висельника, в жужжащей суматохе его старого дома "Под потолком у нас сушились на растянутых веревках красные перцы, моя мать прислонилась к обогревателю, моя сестра сошла с ума" (так он рассказывал это сам) - Над его юностью сияла луна и теперь Смерть Голубей смотрит ему в лицо, вам в лицо, мне в лицо, но милый Рафаэль хватит довольно - Он просто маленький ребенок, я вижу это по тому как иногда в середине разговора он выключается и вдруг засыпает, оставьте младенца в покое, я старый охранитель этого собрания нежных младенцев - И Рафаэль будет спать под покровом ангельским и эта черная смерть не станет частью его прошлого нет (предрекаю я) она будет ничем, пустотой - Ни предназнаменований, Рафаэль, ни слез? - поэт должен плакать - "Эти маленькие зверьки, их головы будут отрублены птицами", говорит он
"Птицами с длинными острыми клювами сверкающими на полуденном солнце"
"Да..."
"И старый Зинг-Твинг-Тонг живет в квартирке наверху и курит лучший опиум мира - лучший из опиумов Персии - все его имущество это матрас на полу, и портативное радио Трэвлер, и его писания под этим матрасом - и сан-францискский Кроникл описал бы это как притон бедности и порока"
"Ах Дулуоз, ты ненормальный"
(Раньше этим же днем Рафаэль сказал, после серии криков слов и махания руками, "Джек, ты - великий!" имея ввиду что я великий писатель, после того как я сказал Ирвину что чувствую себя облаком потому что все лето наблюдал их в Одиночестве и теперь стал облаком сам.)
"Я просто - "
"Я не хочу думать об этом, я иду домой чтобы лечь спать, я не хочу снов о зарезанных свиньях и мертвых цыплятах в тазу - "
"Ты прав"
И мы быстро шагаем дальше прямо на Маркет. Там мы идем к кинотеатру Монстр и для начала разглядываем афиши на стене "Это дурацкий фильм, я не хочу на него", говорит Рафаэль. "Здесь нет настоящих чудовищ, нарисован какой-то наряженный в костюм космический тип, а я хочу видеть чудовищных динозавров и зверей других миров. Кому охота заплатить пятьдесят центов за то чтобы посмотреть на парней с автоматами и приборами - и девицу в чудо-поясе нашпигованном всякими штуками. Э, сваливаем отсюда. Я иду домой". Мы ждем его автобуса и он уезжает. Завтра вечером мы встретимся на званом обеде.
Я иду вниз по Третьей улице счастливый, сам не знаю почему - Это был замечательный день. И вечер не менее замечательный, и тоже непонятно почему. Пружинящий тротуар раскручивается у меня под ногами. Я прохожу мимо старых забегаловок с музыкальными ящиками куда я раньше захаживал чтобы поставить на ящик Лестера, выпить пивка и поболтать с чуваками, "Эй! Че ты тут делаешь?" "С Нью-Йорка я", произнося это как Нью-Йак, "Из Яблока!" "Точно, из Яблока" "Даун Сити!" "Даун Сити!" "Бибоп Сити!" "Бибоп Сити!" "Ага!" - и Лестер играет "В маленьком испанском городишке", ах какие ленивые деньки проводил я на Третьей улице, сидя в солнечных переулочках и попивая вино иногда болтая - все те же самые старые и самые чудные в Америке чудаки хиляют мимо, с длинными белыми бородами и в рваных костюмах, таща маленькие жалкие пакетики с лимонами - Я прохожу мимо своей старой гостиницы, Камео, где всю ночь стенают скид-роудские алкаши, их голоса слышны в темных увешанных коврами холлах - и все такое скрипучее - во времена конца света никому ни до чего нет дела - там я писал большие поэмы на стене, что-то вроде:
Увидеть можно лишь Священный Свет,
Услышать лишь Святую Тишину,
Почувствовать один Священный Запах,
Коснуться лишь Священной Пустоты,
Вкусить возможно только Мед Святой,
И мысль одна - Святой Экстаз...
в общем страшная глупость - я не понимаю ночи - я боюсь людей - и я иду вдоль по улице счастливый - Заняться мне больше нечем - И броди я сейчас по своему дворику в горах, я был бы не менее чужим чем идя по городской улице - Или не более чужим - Какая разница?
И тут еще старые часы и неоновая реклама на здании производящей типографское оборудование фирмы напоминают мне отца и я говорю "Бедный Па" и действительно чувствую и вспоминаю его сейчас, будто он здесь, будто это его влияние - Хотя такое или сякое влияние, все это неважно, все это в прошлом.
Саймона дома нет но Ирвин в постели, беспокойно-задумчивый, он тихо беседует с Лазарусом сидящим на краю кровати напротив. Я захожу и открываю широко окно в звездную ночь и забираю свой спальный мешок собираясь идти спать.
"Чего это ты сидишь с кислой рожей, Ирвин?" спрашиваю я.
"Просто мне подумалось что Дональд с МакЛиром терпеть не могут нас. И Рафаэль терпеть не может меня. И он не любит Саймона."
"Конечно он его любит - не надо - " он перебивает меня громким стоном и вздымает руки к потолку со своей растерзанной кровати:
"Да на хрен все эти разборки! -"
Беспощадный раздор разделяет его братьев по крови, некоторые из них были очень ему близки, некоторые менее, но что-то недоступное моему аполитичному уму просачивается в мозг Ирвина. В его темных глазах тлеет подозрение, и страх, и молчаливое возмущение. Он выпучивает глаза чтобы выказать переполняющие его чувства, и на губах его появляется складка уверенности в Пути. Он собирается сделать что-то что дорого обойдется его нежному сердцу.
"Я не хочу всей этой свары!" кричит он.
"Правильно".
"Я просто хочу чтобы мы были ангелами" - он часто говорит так, и так он видит всех нас идущих плечом к плечу прямо в рай и никаких левых базаров. "Плечом к плечу - вот как это должно быть!"
И любые уступки оскорбляют его, пороча его Небеса - Он видел бога Молоха и всех остальных богов даже Бель-Мардука - Ирвин вышел из Африки, из самого центра ее, надув угрюмые губы, и дошел до Египта и Вавилона и Элама, и создавал империи, настоящий Черный Семит, и одновременно Белый Хамит в словах и суждениях своих - В Вавилонской ночи видел он Молоха Ненавидящего. На Юкатане видел он Богов Дождя мрачно сверкающих в свете керосиновой лампы среди развалин поросших джунглями. Он задумчиво смотрит в пространство.
"Ну а я собираюсь отлично выспаться", говорю я. "У меня был отличный денек - мы с Рафаэлем сейчас видели трепещущих голубей" - и я рассказываю ему всю историю.
"И еще я немного позавидовал тебе что ты был облаком", серьезно говорит Ирвин.
"Позавидовал? Ух ты! - Гигантское облако, вот какой я, гигантское облако, чуть сплющенное сбоку, сплошной пар - во."
"Я тоже хотел бы стать гигантским облаком", кивает Ирвин совершенно серьезно хоть раньше и посмеивался надо мной, теперь он совершенно серьезен и хочет знать что будет когда все мы превратимся в гигантские облака, он просто хочет знать это точно и заранее, вот и все.
"А ты рассказывал Лазарусу о зеленых рожах которые у тебя в окошке появляются?" спрашиваю я, но я не знаю о чем они говорили раньше и иду спать, и просыпаюсь в середине ночи на секунду чтобы увидеть Рафаэля который заходит и ложится спать на пол, переворачиваюсь на другой бок и сплю дальше.
Блаженный отдых!
Утром Рафаэль спит на кровати и Ирвин уже ушел, но дома Саймон, сегодня у него выходной, "Джек я пойду сегодня с тобой в Буддистскую Академию". Я уже несколько дней туда собирался, и как-то сказал Саймону об этом.
"Ну да, но тебе там скучно будет. Лучше я пойду один".
"Не-а, я с тобой - хочу добавить что-то к красоте этого мира"
"И как же мы это сделаем?"
"Просто я буду делать все тоже самое что делаешь ты, помогать тебе, и тогда я узнаю все о красоте и красота придаст мне сил". Абсолютно серьезно.
"Это чудесно, Саймон. Окей, хорошо, мы пойдем - Пешком - "
"Нет! Нет! Там автобус! Там, видишь?" показывая куда-то пальцем, прыгая, танцуя, пытаясь подражать Коди.
"Хорошо, хорошо, мы поедем на автобусе".
Рафаэль тоже спешит куда-то, так что мы быстро завтракаем и причесываемся (и уходим), но сначала в ванной комнате я стою три минуты на голове чтобы расслабиться и подлечить мои болезные сосуды, и мне все кажется что кто-нибудь обязательно вломится в ванную и столкнет меня прямо в раковину... в ванной Лазарус оставил замокать свои большущие рубашки.
90
Со мной часто так случается, что за восхитительным днем вроде вчерашнего когда я прогуливался домой по Третьей улице, следует день безысходного отчаяния, и все это потому лишь что я оказываюсь неспособен оценить прекрасность нового великолепного дня, который тоже солнечный, и небеса такого же синего цвета, и великодушный Саймон так хочет меня развеселить, а я не могу радоваться этому всему, разве что потом, в воспоминаниях своих - Мы садимся на автобус до Палка и потом идем вверх по Бродвейской горке по свежему воздуху среди цветов и Саймон пританцовывая делится со мной своими теориями - на самом-то деле я понимаю и принимаю все что он говорит но почему-то все время мрачно твержу что это не имеет никакого значения - В конце концов я даже резко обрываю его: "Староват я стал для этих юношеских восторгов, я уже этого накушался! - Все то же самое, опять и опять!"
"Но это все реально, это правда!" кричит Саймон. "Мир бесконечно восхитителен! Если дать людям любовь, они ответят любовью! Я видел это сам!"
"Я знаю что это правда но мне все надоело"
"Но тебе не может все надоесть, если тебе все надоест то нам всем тоже все надоест, а если нам всем все надоест и мы устанем и сдадимся, тогда весь мир разрушится и умрет!"
"Так оно и должно случится"
"Нет! Должна быть жизнь!"
"Это одно и то же!"
"Ах маленький Джеки не говори глупостей, жизнь это жизнь и кровь и толчки и щекотка" (и тычет меня пальцем под ребра чтобы доказать это) "Видишь? Ты дергаешься, тебе щекотно, ты жизнь, в твоем мозгу есть живая красота, в твоем сердце живая радость, в твоем теле живой оргазм, и тебе надо просто не бояться этого. Не бойся! Все влюбленные должны выйти на улицу плечом к плечу", и я понимаю что он разговаривает с Ирвином
"Конечно ты прав но я устал", все же замечаю я.
"Нет! Проснись! Будь счастлив! Куда мы идем сейчас?"
"В Буддистскую Академию там на вершине горы, пойдем в подвал к Полу - "
Пол это такой большой светловолосый буддист, он работает в Академии уборщиком, вечно улыбаясь он сидит у себя в подвальчике, а потом джазовым вечером в ночном клубе Подвал он будет стоять с закрытыми глазами и подпрыгивая в такт музыке, так он рад слышать джаз и безумную трепотню Затем он медленно разожжет свою большую солидную трубку и сквозь дым поднимет большие серьезные глаза чтобы посмотреть прямо на тебя и улыбнуться не выпуская трубки из зубов, отличный парень - Он частенько бывал в хижине на лошадиной горке и ночевал в старой заброшенной комнатке позади, со своим спальником, и когда утром мы заваливались к нему всей толпой и предлагали вина, он вставал, и пропускал с нами по стаканчику, но потом уходил на прогулку среди цветов, задумчиво, и через какое-то время возвращался к нам с новой идеей - "Точно как ты говорил, Джек, чтобы коршун достиг просветления ему нужен длинный хвост, и я вот что только что подумал, представь, я рыба плыву себе через бездорожье океана - сплошная вода, ни дорог, ни направлений, ни улиц - и вот я плыву потому что махаю хвостом - но голова моя сама по себе, с хвостом у нее нет ничего общего - и пока я" (он садится на корточки и изображает это) "свободно виляю хвостом и махаю плавниками я двигаюсь вперед ни о чем не беспокоясь - Хвост меня несет а голова это просто мысли - мысли копошатся в голове пока хвост виляя несет меня вперед" - Длинное объяснение - чудной тихий и серьезный чувак - я собираюсь зайти спросить про потерянную рукопись которая может оказаться у него в комнате, потому что я оставил ее там в ящике для всех кому интересно, причем с такими указаниями: "Если вы не понимаете это Писание, выбросьте его. Если вы понимаете это Писание, выбросьте его. Я настаиваю на вашей свободе - и тут я понимаю, что возможно он так и поступил и начинаю поэтому смеяться, это было бы так правильно - Пол сначала был физиком, потом студентом математики, потом студентом инженерного дела, потом философом, теперь он буддист и поэтому у него нет никакой философии, но есть "просто мой рыбий хвост".
"Теперь ты понимаешь?" говорит Саймон. "Какой сегодня прекрасный день? Солнце повсюду сияет, куча красивых девушек на улице, что тебе еще надо? Старина Джек!"
"Ладно Саймон, будем ангельскими пташками".
"Будь же ангельской пташкой прямо сейчас и хорош трепаться"
Мы подходим к подвальному входу в мрачное здание и заходим в комнату Пола, дверь открыта нараспашку - Никого нет дома - Мы идем на кухню, там большая цветная девушка которая говорит что она с Цейлона, очень милая и красивая, хоть и немного полноватая
"А ты буддистка?" спрашивает Саймон.
"Ну да, а то что бы я тут делала - на следующей неделе еду назад на Цейлон"
"Разве это не замечательно!" Саймон поглядывает на меня чтобы я ее оценил - Он хочет ее трахнуть, подняться в одну из спален общаги этого религиозного заведения там наверху и трахать ее в постели - мне кажется она чувствует это как-то и вежливо его отшивает - Мы спускаемся вниз в холл, заглядываем в комнату и там на полу лежит юная индуска с ребенком, вокруг куча книг и развешанных повсюду шалей - Когда мы с ней заговариваем, она даже не встает
"Пол уехал в Чикаго" говорит она - "Поищи свою рукопись у него в комнате, может найдешь"