3
Странная гроза.
"Придут ли сюда русские?"
Джонни озабочен.
Снова в путь.
Где-то вдали гремело и грохотало порой сильнее, порой слабее, но гораздо громче, чем вчера. Джонни проснулся и протер глаза. Увидел над собой знакомую камышовую крышу, сквозь которую кое-где проглядывало небо. Потом он заметил, что место возле него было пусто. Там лежал только смятый брезент. Мальчик поспешно отбросил шерстяное одеяло и поднялся.
- Густав! - негромко позвал он.
Ответа не последовало. Только был слышен рокот вдалеке.
Сначала мальчик испугался. Но, увидев недалеко от лагеря знакомый туго набитый рюкзак, несколько успокоился. Он опустился на колени и высунул голову из шалаша.
Было свежо. Терпкий, бодрящий воздух захватывал дух. Над болотами плавали тонкие полосы тумана. Вокруг росли кусты высотой в человеческий рост, еще голые, без листьев, обсыпанные росой.
Мальчик осмотрелся и крикнул еще раз, но уже громче:
- Густав!
- Не кричи так, - где-то совсем близко отозвался солдат. Это прозвучало почти грубо. - Так ты переполошишь всю округу!
Кусты в нескольких шагах от шалаша раздвинулись, и оттуда показался Густав. Его крепкое тело было до пояса обнажено, на шее повязан полотняный носовой платок. В руках он нес наполненный водой котелок.
- Вот хорошо, - облегченно вздохнул Джонни.
- Что хорошо? Ты думал, что я ушел, провозившись с тобой целых два дня?
Мальчик смущенно замолк.
Густав указал на вербу с голыми поникшими ветвями, видневшуюся за полосой разросшихся кустарников.
- Там за ними река. Беги быстро умойся! - приказал он, бросая мальчику носовой платок и мыльницу, которую он вытащил из кармана брюк.
- Зубной щетки у меня, к сожалению, нет. Да я и не люблю с ней возиться.
Над рекой туман был намного гуще. Он лежал на воде тяжелым серым покрывалом. Мальчик босиком сбежал вниз. Мокрая болотная трава хлестала голые ноги. Недалеко от него, словно скелет какого-то допотопного зверя, склонился над рекой разрушенный мост. Шум и грохот, доносившиеся уже два дня, затихли.
Когда Джонни, насвистывая потихоньку песенку, возвратился назад, он не сразу нашел шалаш. Утреннее купание в холодной воде освежило его, настроение сразу же улучшилось.
Тем временем Густав уже оделся по всей форме, даже на голове у него была пилотка. Перед шалашом горел небольшой костер. На перекладине, приспособленной над костром на двух рогатинах, булькала в котелке густая коричневая жидкость, которую Густав время от времени помешивал ложкой.
Мальчик потянул носом.
- Что ты там варишь? - спросил он с любопытством.
Густав, не отрываясь от своего занятия, ответил:
- Усиленное питание, мешанина из сгущенного молока, воды и шоколада; вдруг из этого получится нечто подобное какао.
- Отлично! - закричал мальчик.
Солдат внимательно оглядел Джонни.
- Пойди-ка лучше причешись. У тебя совсем одичавший вид.
Потом они завтракали. Доели начатую вчера банку колбасы и по очереди пили из котелка горячий напиток, действительно походивший на какао.
- Опять была эта смешная гроза, - сказал Джонни, кивнув в сторону деревьев, из-за которых доносился гул.
- Ты имеешь в виду шум, который оттуда слышно? - сдержанно спросил Густав.
Мальчик, осторожно отхлебнув горячее питье из котелка, кивнул.
- Гремело еще позавчера, - сказал он, - хотя солнце тогда светило, да и вчера я слышал гром, когда засыпал. А теперь опять, уже довольно громко. Вот только дождь никак не пойдет.
Молча, не торопясь, но и не мешкая, солдат принялся укладывать в рюкзак остатки недоеденного завтрака. Он велел мальчику допить какао. И пробурчал, опустив голову:
- То, что ты слышишь, никакая не гроза. Это грохот пушек. Вероятно, там уже третий день беспрестанно идут бои.
- Так, значит, там идет бой! - крикнул мальчик.
- И, как мне кажется, чертовски большой.
- С русскими?
Густав сначала выпрямился, а затем пояснил:
- Я слышал, они уже давно переправились через Одер.
- Гм… - произнес мальчик, не знавший, что на это ответить. "Переправились через Одер? Через эту широкую реку с такими болотистыми берегами?" Он сразу же вспомнил о позициях и танковых заграждениях, которые видел у самой реки и в километре от нее: окопы и бункеры с рядами колючей проволоки, а перед ними - минные поля. "И все это русские преодолели? Если это так…" - подумал он, а вслух с возмущением сказал: - Я не верю этому! Ты лжешь. Русские никогда не перейдут через Одер. На укреплениях у Одера большевики найдут свой конец!
Густав задумчиво уставился на мальчика.
- То, что ты сейчас сказал, ты, очевидно, не сам придумал, а от кого-то слышал?
Джонни опустил глаза. Ему вспомнились многочисленные собрания и линейки, на которые их, мальчишек, так часто гоняли. Речи и обращения, торжественные обещания. Произносились выразительные, огненные, многообещающие слова. Его товарищи слушали их с восторгом, сдерживая дыхание. Иногда даже на Джонни они производили впечатление.
Он не был таким сильным и ловким, как другие, и поэтому никто из товарищей не принимал его всерьез. Во время десятикилометрового пешего перехода с полной выкладкой он безнадежно отстал от всех остальных. А когда они присутствовали на учебных стрельбах из панцерфаустов, то вздрагивал при каждом выстреле. И до сих пор его мучило неприятное воспоминание о проверке личных шкафчиков. Как издевались над ним товарищи, когда в его шкафчике нашли сказки Андерсена и братьев Гримм!
- А что с нами будет, если русские перейдут через Одер? - спросил он жалобно.
Солдат залез в шалаш, скатал брезент, перебросил его через плечо и только тогда заметил:
- Посмотри лучше, не забыли ли мы чего. Собери все в рюкзак, и побыстрее. Через две минуты я вернусь.
- Они придут сюда?
- Да уж, наверное, они не будут топтаться на одном месте.
У Джонни комок встал в горле. "Что будет с нами, если сюда придут русские?"
Через некоторое время солдат действительно вернулся. Под мышкой он нес большой, похожий на подушку, сверток. Это был туго набитый чем-то брезент. Из концов свертка торчали сухие камышины.
- Зачем это тебе? Ты что, еще хочешь лечь поспать? - пошутил Джонни.
- А ты разве уже не хочешь в Берлин? - парировал его вопрос Густав.
Мальчик кивнул.
- А кто хочет попасть в Берлин, тому надо переправиться через реку. С помощью этого можешь попробовать и ты.
Туман начал подниматься, и река теперь была хорошо видна. Оранжевый свет проникал сквозь деревья, и на ветвях кустарников засияли всеми цветами радуги капли росы.
"Как жаль, что мы так быстро должны расстаться", - подумал не без страха Джонни.
- Что это у тебя такая печальная рожица? Не хочешь идти домой?
А что еще ему остается? Так или иначе он должен идти дальше. Дома его ждет мама, она и так уже давно о нем беспокоится. Джонни невольно подумал о том, сколько ему еще предстоит пройти. Километров сорок, никак не меньше. Сорок километров по незнакомой местности. С перевязанной коленкой! Поезда теперь, конечно, не ходят. Без еды, без денег, без продовольственных карточек, даже без ботинок. Безо всякой помощи, полностью предоставленный самому себе. Да, положение тяжелое. Мальчик вдруг страшно испугался от одной только мысли, что он останется один, и тихо сказал: - Это потому, что мы должны расстаться…
- С чего ты взял? - удивился солдат.
- А разве ты идешь не вперед, не навстречу русским?
Густав бросил на землю пузатый, похожий на подушку сверток, закинул себе на спину рюкзак. Подхватив за один конец брезент, он приказал мальчику взяться за другой.
Сердце Джонни дрогнуло от радости.
- Ты пойдешь вместе со мной на другой берег?
- Да, и даже чуть дальше, - добродушно проворчал солдат. - Вернее говоря, ты со мной, - возразил Густав. - Надеюсь, ты ничего не имеешь, против?
- Конечно же нет! - горячо отозвался мальчик, с готовностью подхватывая конец брезентового свертка.
Они тронулись в путь, и зеленый островок с шалашом скоро остался позади них.
4
Короткие размышления.
Удивительное средство для переправы.
"Напрямик короче всего!"
Привал в лесу.
"Мы идем вместе! - ликовал мальчик. - Густав остался со мной, а я с Густавом, ура! Он большой, сильный и практичный, и у него есть чудесный рюкзак. Я буду с ним еще целый день, а может, и больше, а может… - он задумался. - А может, до самого Берлина? Это было бы слишком большим счастьем. Он должен будет вернуться назад и воевать против русских, ведь он солдат. Густа" наверняка храбрый солдат. Он покажет русским! Жаль, что я еще маленький, а то бы я был ему верным другом. Сто, тысячу русских, - да что там! - половину русской армии обратили бы мы в бегство, стреляя из пулемета или из чудо-оружия, о котором сейчас столько говорят. А потом, может быть, получили бы по ордену. И о нас написали бы в военных сводках. Вот бы удивились все, когда узнали, что Густав и Иоганнес Бахман героически защищали Германию от большевиков и за это получили из рук фюрера Рыцарский крест. - Джонни вдруг остановился. - От фюрера? Маме бы это не понравилось. Она не слишком хорошо отзывается об Адольфе Гитлере. Она называет его свиньей, иногда даже коричневой свиньей".
"Свинья, страдающая манией величия", "Русские обратят ее в бегство", "Во всех несчастьях виноват он и его приспешники".
Джонни нередко слышал такие мамины рассуждения, когда они были одни в квартире. И чувствовал себя при этом очень неспокойно, так как знал, что порой и стены имеют уши.
- Эй, не мечтай, - раздался над ухом мальчика голос Густава.
Тем временем они подошли к берегу.
- Теперь все надо делать быстро. Апрель еще не самое лучшее время для купания, и, чем проворнее мы будем, тем меньше замерзнем.
Они быстро разделись, вещи связали в узелок. Бросили на воду набитый камышом брезент. Густав велел мальчику лечь на брезент животом, а узелок с вещами положить себе на шею, чтобы тот не промок. Джонни сделал все, как ему сказали. Брезент был мягкий, как матрас, и только чуть промок снизу.
Сильными толчками рук Густав уверенно толкал это оригинальное средство переправы через реку. Буквально минуты за две они добрались до противоположного берега.
- Разотрись как следует, - посоветовал солдат мальчику, когда они взобрались на крутой склон, - три как можно сильнее, пока кожа не покраснеет, как у вареного рака!
Сам он вернулся на другой берег и перевез подобным же образом рюкзак и свои вещи.
Затем они отправились вверх по течению. Железнодорожная насыпь с разрушенным мостом оставалась позади, становясь все меньше и меньше, пока совсем не исчезла в туманной дымке. Земля под ногами была влажной и немного пружинила. Иногда им приходилось осторожно обходить болотистое место или трясину. Джонни держался как можно ближе к своему взрослому другу, шедшему впереди с длинным шестом в руках, которым он нащупывал дорогу. Мальчику было немного не по себе. Он то и дело вздрагивал, когда из болотных луж поднимались и лопались зловонные пузыри. Ему казалось, что за ними все время следят злые пучеглазые болотные духи и зеленые, печально вздыхающие русалки, живущие в непроходимых топях. Джонни боялся навсегда исчезнуть в вязкой грязной трясине.
Когда утреннее солнце на ладонь поднялось над горизонтом и в его лучах растаяли последние облачка тумана, они наконец свернули от реки в сторону. По небольшой низине они дошли до соснового бора, непреодолимой стеной поднявшегося метрах в двухстах от них.
Молодые деревца были прямыми и стройными, их ветви и сучья переплелись между собой.
Солдат и мальчик прошли немного вдоль опушки, пока не натолкнулись на заросшую просеку, клином вдававшуюся в лесок.
Густав вытащил из кармана гимнастерки карту, потом военный компас, с помощью которого быстро сориентировался на местности.
- Нам не остается ничего другого, - проговорил он, сдвигая пилотку на лоб и почесывая рукой затылок, - кроме как попытаться пробраться вот здесь.
"Через этот запутанный лес? - хотел было спросить Джонни. - Так он еще более непроходимый, чем колючая изгородь вокруг замка спящей красавицы…"
Солдат, словно угадав мысли мальчика, пояснил:
- Здесь короче всего.
"Здесь пробьется только тот, кому это действительно очень нужно. Кто знает, - мысленно утешал себя Джонни, - может, Густав выполняет какое-нибудь особо важное задание?"
Широкими сильными плечами Густав помогал себе прокладывать путь. Ему то и дело приходилось пускать в ход толстую палку. Но ветви и сучья мстительно хлестали по рукам и ногам. Сосновые иглы и мелкие кусочки коры падали за воротник, прилипали к потной шее, вызывая нестерпимый зуд. Джонни с облегчением вздохнул, когда они наконец наткнулись на узкую тропинку, идти по которой было легче.
Солнце поднялось уже над верхушками деревьев, когда они вышли на поляну - крохотную такую, не больше цирковой арены. Остановившись на прогретом солнцем пятачке, Густав сбросил с плеч рюкзак, а мальчик тут же устало опустился на росшую островками траву.
- Что, тяжеленько было, а? - спросил солдат.
Джонни подвернул брюки и посмотрел на свои израненные ноги. Они горели так, словно он добрый час простоял в муравейнике.
- Если бы у меня были ботинки, - пробормотал он.
Густав задумчиво потер подбородок.
- Сперва немного отдохни, - сказал он наконец.
Джонни сосал шоколад, который солдат достал ему из своей сумки, и мечтательно глядел в голубое небо. Накануне вечером шоколад показался ему гораздо вкуснее. Вдруг вдали снова раздался шум. Наверное, он и не прекращался, просто мальчик не обращал на него внимания. Шум доносился приглушенно, то с одной стороны, то с другой.
Густав, казалось, и не собирался продолжать путь.
Джонни силился взглянуть на него, но веки помимо его воли становились все тяжелее и тяжелее.
Вдруг раздался многоголосый гул, становившийся все мощнее и громче. Мальчик разглядел в безоблачном небе несколько крошечных точек. Медленно, но верно они удалялись в западном направлении.
- Наверное, бомбардировщики? - поинтересовался Джонни.
- Да, - подал голос Густав, - поэтому они и летят так высоко.
- Немецкие?
- Отсюда не разберешь. Я уже давно не видел немецких бомбардировщиков.
- Тогда, выходит, русские?
- Так как я почти три года прослужил в зенитных войсках и имею кое-какой опыт, можно предположить, что да.
- Куда же они летят?
- К своей цели.
- В Берлин?
Прошло несколько секунд, прежде чем Густав пробормотал в ответ:
- Тем, что наши города превратились в развалины, мы в большей степени обязаны американцам и Томми.
Темные точки в небе, попав в солнечные лучи, ярко засияли, а потом исчезли за верхушками деревьев. Джонни подумал, что Густав прав. Каждый раз, когда объявляли воздушную тревогу, прилетали либо англичане, либо американцы, одни - ночью, другие - днем. Русских самолетов он не видел ни разу. Говорили, что у русских нет таких самолетов, а если бы были, то они бы тоже бросали на берлинцев бомбы.
- Откуда они взялись?! Нам надо быстрее идти дальше, - вздохнул Джонни.
Густав молчал так долго, что мальчик поднялся и с любопытством поглядел в его сторону.
Он увидел перед собой согнутую спину. Руки солдата усердно работали, словно водили иголкой с ниткой.
- У тебя что-то порвалось?
Солдат покачал головой.
- Что же ты тогда шьешь?
- Погоди.
И тут мальчик увидел брезент. Он был разрезан на куски и разложен на земле. Рядом был воткнут в землю тяжелый солдатский нож.
Джонни подошел ближе и заглянул через плечо солдата. Тот как раз кончал сшивать два куска брезента; один из них по форме был похож на стельку.
- Я знаю, что это будет! - закричал мальчик. - Это будет ботинок.
- Хотелось бы, - ответил Густав, отматывая с катушки длинную нитку.
- Да ты все умеешь, - удивился мальчик, - и шалаш строить, и плот, а теперь еще и ботинки шьешь.
- Кто часто и подолгу живет вдали от дома и родной матери, тот со временем может многому научиться.
Джонни прижался головой к широкой и теплой спине солдата. Тот дышал глубоко и спокойно, и плечи его равномерно поднимались и опускались.
- Как вдруг стало тихо.
Отдых и забота Густава доставляли ему большое удовольствие.
- Да, - услышал Джонни его шепот, - тихо, как на кладбище.
- Или так, будто война кончилась…
- Хорошо бы.
- Как будет хорошо, когда настанет мир.
Солдат помедлил с ответом.
- Не могу тебе наверняка сказать, - заговорил он наконец, - потому что я немного старше тебя. Может быть, дело в том, что вам все время забивали голову вождями и завоевателями - и в школе, и в гитлерюгенде, и во время трудовой повинности. Да и в газетах, и по радио то же самое…
- Но ведь когда-то же должен наступить мир, - не отступался от своего мальчик.
Наступившая тишина и покой вокруг, теплое весеннее солнце, присутствие взрослого доброго друга располагали его к разговору на эту тему.
На этот раз плечи солдата поднялись резко, и Джонни понял, что тот пожал ими.
- Я действительно не могу тебе всего этого объяснить. Могу только сказать, чего бы я хотел для себя лично, когда кончится эта война: я хотел бы спокойно жить и работать. Да, по-настоящему работать, а не только разрушать. Иногда я мечтаю о доме, который построю сам, о настоящем собственном доме, из окон которого выглядывают люди, а во дворе играют дети. И моя мать выходит из дверей…
- Моя мать говорит, что пока эти коричневые свиньи или свинушки будут здесь… - мальчик вдруг запнулся. Горячая волна страха захлестнула его. Когда мать с горечью, а иногда даже со злорадством высказывалась о фюрере Адольфе Гитлере, Джонни ужасно боялся, что их могут услышать, он даже старался не упоминать при посторонних об этих разговорах.
Густав обернулся так, что голова мальчика соскользнула с его спины, и спросил:
- Что за свинушки?
Опомнившись, Джонни встал.
- Разве я что-то сказал?
- Да, ты говорил о каких-то свиньях.
Мальчик почувствовал, как зарделись его щеки.
- Так, вырвалось случайно, - сказал он и опустил взгляд. - Просто вырвалось. Может быть, потому что я был болен, может быть, это из-за лихорадки.
Густав снова вернулся к своему занятию.
- Свинушки - это грибы, - робко пробормотал он, - невысокие такие, толстые, с коричневой шляпкой. Если они заведутся в балках строения… А собственно, чем занимается твоя мать? Она работает? Расскажи-ка мне о ней!
- В Шёневайде, - обрадованно подхватил Джонни, довольный, что его друг сам сменил тему разговора, - только не в Нижнем Шёневайде - там жили бабушка с дедушкой, а в Верхнем Шёневайде, где много фабрик. Она работает на фабрике, где делают телефонные кабели для вермахта.
Мальчик наблюдал за руками солдата, аккуратно делавшими стежок за стежком. Нечто похожее на ботинок было уже почти готово.