- Ты захватил место честного человека, проработавшего здесь много лет! - наступал Сен Чель. - Разве не застревает у тебя в горле рис, который ты отнял у его детей?!
Но Сен Дин уже окончательно пришел в себя.
- Много лет, говоришь? - повысил он голос. - А я еще и вовсе не пробовал риса! И напарник мой не пробовал, и все они, - обвел он рукой барак. - Теперь наш черед! - И, отыскав среди притихших людей своего напарника, властно крикнул ему: - Идем!
Сен Чель ничего не успел ответить, как Сен Дин скрылся за дверью, а за ним двинулись его напарник и еще несколько человек.
- Не пускай их! - закричал кто-то, бросившись вслед.
Люди шумно направились к выходу. Сен Чель заметил, как в дверях мелькнула и исчезла фигура японца.
Сен Чель не знал, что делать дальше. Надо что-то сделать. Надо немедленно придумать что-то решительное. Ведь на него надеется Ван Гун! Как он посмотрит в глаза Пан Чаку?
Расталкивая и обгоняя шахтеров, он выбежал во двор и увидел Сен Дина, который наполнял углем сито.
Не помня себя от горя, Сен Чель бросился к брату, опрокинул его сито и в ярости начал разбрасывать по двору отсеянную Сен Дином угольную пыль. Люди, столпившиеся было возле них, расступились.
В ту же минуту раздался громкий крик:
- Ломайте сита! Крошите брикеты!
Сен Чель обернулся и увидел шахтера со шрамом, разбрасывающего ногами уголь. Несколько человек схватились за лопаты. Поднялась суматоха, в которой ничего нельзя было разобрать.
В ту секунду, когда Сен Чель замешкался, Сен Дин оттолкнул его и бросился на кучу угля, обхватив ее руками, прикрыв ее своим телом. И тут же раздался залп. Все замерли. Новый залп - и народ бросился врассыпную, прячась за угольные горки.
Перебегая от штабеля к штабелю, пятясь к забору, Сен Чель видел, как японец, наклонившись над Сен Дином, похлопал его по плечу и указал рукой на сито. Потом увидел, как брат вскочил, благодарно кивая головой, и взялся за лопату.
Притаившись за штабелем у самого забора, он продолжал смотреть, не в силах оторваться от картины своего позора.
Большая группа японских солдат появилась в центре двора. Один из них что-то кричал, и по тому, как из-за ближайших штабелей поднялись несколько человек и взялись за сита, он понял: японец призывает начать работу. Ведь японскому флоту нужен бездымный уголь…
Потом его внимание отвлекла группа шахтеров, которых самураи задержали у ворот и вели теперь в контору.
Сен Чель торопливо осмотрелся вокруг. В заборе у самой земли виднелась дыра. Он подполз к ней, просунул голову и, убедившись, что снаружи никого нет, выбрался за ограду. Сен Чель оказался на противоположной стороне от главного входа, близ изрезанной оврагами сопки. Пригнувшись, пробежал несколько метров и скрылся за выступом скалы.
… Все дальше и дальше в горы уходил Сен Чель. Ему казалось, что он не может теперь явиться к Ван Гуну. Он долго блуждал в горах. Но постепенно пришел к твердому убеждению, что будет предательством не рассказать Ван Гуну о своей неудаче и скрыться, подобно жалкому трусу.
А к вечеру Сен Челя осенила вдруг новая мысль, от которой учащенно забилось сердце. Надо поскорее вернуться в Пхеньян, пока не ушел Пан Чак.
Совершенно измученный, он лишь на следующий день пробрался к Ван Гуну и рассказал ему все.
- Вот так я и провалил ваше задание, - горестно закончил Сен Чель. - Видно, не по плечу мне эта работа!
Он умолк, виновато посмотрел на Ван Гуна, который за все время не проронил ни слова. И чтобы уж высказать все, что было у него на душе, Сен Чель робко добавил:
- Я прошу отправить меня с Пан Чаком…
Старик крепко обнял юношу.
- Ты большое дело совершил, - сказал Ван Гун, выпуская его из своих объятий. - Великую правду посеял ты в души людей.
Ван Гун умолк и несколько минут раскуривал трубку.
- А оставаться в городе тебе нельзя, - снова заговорил он, глядя на Сен Челя. - Ты прав. Да и ко мне ты не должен больше являться: могут проследить. Утром Пан Чак уходит в Маньчжурию. Пойдешь и ты.
Мечты
В двух километрах от Садонской шахты, у подножия маленькой сопки, тянется полуразрушенный, почерневший от времени каменный забор. Над воротами во всю ширину огромная вывеска: "Угольные копи Те Иль Йок и К°. Оптовая торговля. Фирма существует с 1849 года".
Каждое утро Те Иль Йок взбирается на сопку и смотрит, что делается у его японских конкурентов - на Садонской шахте. Эта фирма совсем молодая - основана в 1910 году. Принадлежит японскому военно-морскому флоту, и управляет ею адмирал. Там добывается бездымный уголь для флота и делаются брикеты для продажи.
Возвращается к себе Те Иль Йок в подавленном состоянии и клянется самому себе, что больше не полезет на эту проклятую сопку, откуда видны и машины с углем, мчащиеся из Садона, и ленты транспортеров, и могучие углесмесители, и грохочущие прессы, брикетирующие уголь.
Но вот наступает утро, и Те Иль Йок снова взбирается на сопку. Он мечтает увидеть пожар, или взрыв эстакады, или хотя бы аварию на японской шахте, но его взору предстает все та же картина четко работающего мощного предприятия.
Понурив голову, он спускается к себе на шахтный двор.
В центре слепая лошадь идет по кругу, наматывая на ворот колодца толстый потертый канат. Лошадь идет лениво, поминутно норовя остановиться, но мальчишка-коногон покрикивает на нее, и животное движется медленно, тяжело. Лошадь делает восемь с половиной кругов - и на краю сруба показывается тяжелая бадья с серым углем. Коногон останавливает лошадь, помогает рабочим оттащить в сторону и опрокинуть бадью. А затем бадья с грохотом падает в шахту, ударяясь о стенки колодца.
Внизу ее нагружают углем. Сигнальщик дергает тонкую веревку, к верхнему концу которой прикреплен болт. Болт ударяется о рельс, и по этому дребезжащему звуку лошадь трогается в путь, понукаемая коногоном. Она делает восемь с половиной кругов и останавливается. И снова уголь из бадьи вываливают на землю.
В нескольких метрах от колодца сидят на земле двенадцать девочек и лепят брикеты из мелкого влажного угля. Потом готовые угольные шарики величиной с гусиное яйцо сушатся на солнце. Время от времени рабочий отвозит их на тележке под навес, на котором крупными иероглифами обозначено: "Центральный оптовый склад угольных копей Те Иль Йок и К°".
Несколько минут хозяин копей смотрит, как идет работа, и, вконец расстроенный, быстро направляется к навесу, где приютилась будка с вывеской: "Управление угольных копей Те Иль Йок и К°".
- Позови управляющего! - кричит он на ходу повстречавшемуся рабочему.
Шахтовладелец заходит в будку и начинает бегать из угла в угол, поминутно поглядывая в окно. Потом садится на циновку, напуская на себя важный вид. У него будет серьезный разговор с управляющим. Так продолжаться не может.
Он щиплет свою жиденькую бородку, которая растет кустиками. Однажды какой-то шутник сказал, будто Те Иль Йок повыщипал ее в минуты гнева. С тех пор он решил не прикасаться руками к бородке, но, как только начинает сердиться, забывает о своем решении.
Те Иль Йок очень подвижный человек. Ему трудно усидеть на месте, особенно сейчас, в минуту крайнего раздражения. И как только входит управляющий, он вскакивает.
- Ты хочешь разорить меня, негодяй! - кричит Те Иль Йок. - Это тебе, своему родному племяннику, я доверил такой пост, а ты целыми днями где-то пропадаешь! Смотри, что делается! Ведь никто не работает!
- Люди работают, - оправдывается управляющий.
- Работают?! - вскипает шахтовладелец. - Это называется работают! - Он хватает управляющего за рукав и тащит его к окну. - Ты посмотри, как они сгружают с тележки уголь! Они же спят! А женщины? Они сидят и поют! Разве так надо делать брикеты? - Те Иль Йок в изнеможении опускается на корточки. - Нет, с этим управляющим можно сойти с ума! Наверно, в наказание бог послал мне такого племянника.
Племянник-управляющий молчит, опустив голову. Это еще больше раздражает хозяина.
- Иди сейчас же, - снова вскакивает он, - и заставь их работать! Лопаты должны мелькать так, чтобы их не было видно! Скажи, что я выгоню их всех! - кричит он срывающимся голосом. - Пусть посмотрят, как работают на Садоне!
Племянник уходит, а Те Иль Йок садится к окну и наблюдает за ним.
Что же делается под землей, в шахте, если здесь, на виду у него, такое творится! Надсмотрщиком туда пришлось поставить родственника жены. Но этот еще больший негодяй, чем племянник. Нашел себе прохладное местечко, где не светит в глаза солнце и нет мух, и спит, наверно, вместе с шахтерами. Ни у кого не болит душа за предприятие. Тридцать восемь человек работают на шахте, и все до одного лодыри! И лошадей подобрали таких же. У людей лошади бегут, скачут, а эти тащатся так, что действительно можно сойти с ума.
К окну подходит покупатель. Его вид не радует хозяина. Этот много не купит.
- Сколько тебе угля?
- Две корзины.
- Всего?
- Да.
Те Иль Йок идет к весам конторки, взвешивает пустую корзину, потом рабочий наполняет ее углем.
Весы старые, делений, нанесенных на металлический стержень, почти не видно. Но владелец шахты хорошо изучил их. На каждой корзине угля он выгадывает два килограмма.
Покупатель расплачивается, поднимает на коромысле корзины и идет к воротам.
Печальным взглядом провожает его шахтовладелец. Когда-то он мечтал о крупной фирме. Он развесил солидные вывески, назначил управляющего, главного инженера, штейгера. Он рассчитывал на большие барыши. Он рассчитывал продавать уголь большими партиями.
Но ничего, из этого не вышло. Крупная механизированная Садонская шахта, принадлежащая японцам, совсем задушила его. Их уголь почти вдвое дешевле.
Он довел рабочий день на своей шахте до шестнадцати часов, он платит шахтерам меньше, чем японцы, и все же добыча угля ему обходится почти вдвое дороже, чем им. Он не может продавать уголь по садонским ценам. Они продают только крупными партиями, а он вынужден торговать в розницу. Рухнула мечта об оптовой торговле. В лучшем случае к нему приезжают за углем на арбе. Обычно же он продает корзину, две, а в последнее время брикеты стали покупать поштучно.
Те Иль Йок ненавидит японцев. Он мечтает о том, чтобы японская шахта сгорела. Он мечтает механизировать свою шахту. Но это пустые мечты. Шахтовладелец давно перестал вкладывать деньги в свое предприятие. Вместо этого купил большой дом и половину его сдает. Дом приносит больше прибыли. Но ему очень не хочется расставаться с шахтой.
В конце концов он решил продать угольные копи. И вдруг Садонская шахта замерла! Рабочие бастуют. Он по нескольку раз в день бегает на сопку. Никакой жизни на Садоне не видно. Уже два раза приезжали к нему за углем мелкие фабриканты. А теперь он ведет переговоры с владельцем резинового завода о продаже крупной партии угля с поставкой в течение целого года. Это даст огромный доход. О, Те Иль Йок не растерялся! Он взял пять новых рабочих, он нашел ход в стачечный комитет и внес пожертвование в фонд помощи садонским рабочим. Пусть только бастуют!
И вдруг новый удар потряс Те Иль Йока. Забастовка сорвана. Несколько дней на шахтах работали вручную, а сейчас вернулись старые рабочие, и снова загудели транспортеры. Те Иль Йок в отчаянии начал искать покупателя на свои копи, когда пришла радостная весть: Садонские шахты прекратили продажу угля частным предпринимателям. Весь он идет для флота и военных надобностей.
Те Иль Йок понял, что ему привалило счастье. Настал момент по-настоящему поправить свои дела. Пусть бы только подольше затянулась эта война. Да так оно, видно, и будет. Немцев разбили под Москвой, значит, им не удастся так скоро разделаться с Россией.
Теперь уже ясно, что и он прекратит продажу угля корзинами и даже арбами. Хватит! У него будет настоящая оптовая торговля.
Сегодня у него решающий разговор с владельцем резинового завода. Те Иль Йок обставил сделку солидно. Он пригласил заводчика в ресторан, в один из лучших ресторанов Пхеньяна.
С нетерпением ждал он вечера и отправился из дому задолго до назначенного часа. Вблизи набережной Тэдонгана, в одном из тихих переулков, он отыскал хорошо знакомые ему ворота и вошел в узенькую, с очень высоким порогом калитку. Маленький асфальтированный дворик с крошечным фонтанчиком и тремя беседками весь увит вьющимися декоративными растениями.
Те Иль Йок миновал длинную веранду, пересек небольшой зал, где находился буфет, и вышел на другую веранду. Кланяясь и улыбаясь, шел за ним официант, указывая на свободные номера. И хотя их было нетрудно найти, потому что двери в незанятых номерах оставались раскрытыми, но так уж положено встречать почетного человека в хорошем ресторане.
Гость поднялся наверх по крутой извилистой лестнице, придерживаясь за резные перила, имеющие вид хребта дракона. Второй этаж был похож на узкую палубу, идущую вдоль кают. Тут оказалось не так шумно, как внизу, хотя музыка, несущаяся из многих комнат, слышалась и здесь.
Те Иль Йок выбрал небольшой номер с окнами, выходящими на реку, и заказал ужин. Он попросил встретить владельца завода, а также пригласить кисен Сон Нэ.
Вскоре появился заводчик, и они уселись на расшитых подушках у низенького столика. Они не говорили о делах, которые интересовали обоих. Они пили саке, расспрашивали друг друга о здоровье, о семье. Потом явилась кисен в белом шелковом платье. Она пришла со своим длинным узким барабаном, когда уже начался деловой разговор.
- Потанцуй и спой нам, - сказал Те Иль Йок, не отвечая на поклон и улыбку Сон Нэ.
- Вам хочется слушать веселые песни или грустные?
- Это все равно. Нам надо, чтобы наш разговор не был слышен в соседней комнате. Пой так, чтобы не было слышно наших голосов. Или можешь танцевать и бить в барабан.
Они пили, а Сон Нэ отошла в сторону и начала петь. Сон Нэ рада. Она уже не рассчитывала сегодня на заработок. Ее не оскорбляет, что ее песни не нужны этим людям.
Ведь она не из тех кисен, что славились в старину, кисен, отбираемых из семей высшей знати. Ее не учили утонченным манерам, благородным танцам. Ее не готовили к выступлениям на балах в королевском замке и богатейших домах столицы.
В детстве она только мечтала обо всем этом. Кое-как у бродячих актеров, у старых кисен научилась она своему ремеслу.
Весь день Сон Нэ провела в своей артели на центральной улице Хейдзио. Сидя в грубой поношенной одежде, она штопала тончайшими белыми нитками свое единственное шелковое платье в надежде, что вечером ее, может быть, позовут в дом мелких спекулянтов, пирующих в месть удачной и не очень честной сделки, или ей доведется развлекать веселящихся сынков городских богачей в отдельном кабинете ресторана.
И вот ей посчастливилось. Она поет грустную песню, по привычке стараясь заглушить плоские шутки подвыпивших мужчин, хотя те даже не обращают на нее внимания. Она думает о том, сколько ей удастся сегодня заработать.
Она пела долго, пела свои любимые песни. Потом Те Иль Йок пожелал закурить. Она взяла у него сигарету, прикурила от маленькой жаровни и с улыбкой вернула сигарету ему.
Мужчины о чем-то оживленно разговаривали, а она отошла в уголок и села.
- Танцуй, Сон Нэ! - крикнул Те Иль Йок. - Танцуй и бей в барабан, ведь ты самая веселая из кисен!
Она танцевала и била в барабан, а мужчины о чем-то спорили, совсем не замечая ее.
Потом она опять танцевала, медленно, плавно.
В одиннадцать часов она напомнила, что ей надо уходить, потому что заказ на нее сделан только до одиннадцати. Те Иль Йок щедро расплатился с Сон Нэ и разрешил ей идти. Она поспешно вышла за ворота и стала оглядываться по сторонам. Здесь должен ждать ее муж. И он действительно вырос из темноты, и они пошли вместе, он впереди, она сзади.
Сначала шли молча, а потом он спросил, сколько ей удалось заработать.
- Пять вон! - гордо сказала она.
Он обрадовался, потому что ему самому сегодня не повезло. Он с утра возил по улицам свою тележку с древесным углем и за весь долгий день продал всего три меры.
Они шли торопливо, потому что с зарею он снова повезет по улицам уголь, а она до этого должна будет приготовить ему завтрак. А потом приготовить еду на целый день, и постирать белье, и убрать в доме, и присмотреть за престарелыми родителями, и за сыном, и успеть все это сделать в первой половине дня, чтобы не опоздать в свою артель.
Завтра она снова будет штопать белое платье в том месте, где оно сегодня расползлось, и там, где только едва проредилась материя. Потом набелит и нарумянит лицо и бледно-розовой краской натрет уши и руки, чтобы они казались свежими и молодыми, и при этом будет экономить краску и белила, потому что они в последнее время очень вздорожали, и, может быть, придется все это без пользы смыть, если ее никуда не позовут, и тогда будет один сплошной убыток.
Вскоре после ухода Сон Нэ разошлись и мужчины. Те Иль Йок шел радостный и возбужденный. Такого большого заказа он не ожидал. Настало время расширять производство. Племянника придется выгнать, хватит бездельничать. Надо будет подыскать еще несколько человек, таких, как этот Сен Дин. Видно, толковый парень и трудолюбивый. Работает не разгибаясь. Эти дураки выгнали его с Садона из-за брата. Какой-то неблагонадежный у него брат. Ну а мне какое дело до этого?
Да, заказов теперь будет все больше и больше. Только бы не прекратилась война!
Где же найти отца?
Горы, горы, горы… Мен Хи идет по горным дорогам Кореи. Где найти ей родных? Где ей остановиться на ночлег?
В каждой деревне она высматривает самую ветхую хижину и осторожно, чтобы не порвать бумагу, стучит в деревянную решетку окошка:
- Не батрачит ли у вашего помещика мой отец? Его зовут Пак Собан.
Крестьяне смотрят на девочку и качают головами:
- Нет, такого не знаем, не было такого в наших краях.
И снова шагает Мен Хи. Она идет по обочине дороги, а мимо нее нескончаемым потоком мчатся машины японской Восточно-колониальной компании. Они везут рис, пшеницу, яблоки, ячмень. На базы компании движутся арбы с капустой, помидорами, огурцами, красным перцем. Идут вереницы крестьян с носилками за спиной, с корзинами на коромыслах. Они несут ягоды, фрукты, орехи, птицу. На головах у женщин круглые корзины, доверху наполненные яйцами.
На многочисленных складах и приемных пунктах Восточно-колониальной компании не задерживают людей. Там быстро принимают продукты, взвешивают, упаковывают в ящики, рогожные мешки и легкие корзины.
И снова несутся машины по горным дорогам Кореи в порты, на железнодорожные станции, на перевалочные пункты. А дальше - японские острова или японская армия в Китае.
Мчатся машины, тащатся арбы, идут люди, и это движение кажется бесконечным, будто родилось оно вместе с землей, будто нет силы, которая остановит его, будто вечно оно, как движение планет.
Сколько прошла Мен Хи? Где она находится? Кто поможет ей? Кто скажет, как ей жить?
Она избегает богатых домов, обходит хорошо одетых людей. Она боится полиции и боится Ли Ду Хана.