Он пришел на то место, где работал вчера, и увидел, что большие штабели угля по-прежнему лежат и ждут, пока он явится и начнет отсеивать угольную пыль. Он стоял и смотрел, а потом близко подошел к своему ситу и взял лопату, которая была приготовлена для него и ждала его.
Чтобы не терять лишнего времени, он набросал полное сито угля. Когда начнется рабочий день, все станут насыпать уголь в сита, а тут уже будет все готово, и он с напарником сразу начнет просеивать уголь.
И вдруг Сен Дин бросил лопату и быстро пошел в барак. Он растолкал своего напарника.
- Вставай, - сказал Сен Дин, - спать всякий лентяй может!
Спустя час рабочие вышли на шахтный двор и увидели среди штабелей два силуэта, окутанные угольной пылью, - Сен Дин и его напарник качали сито. И вечером, когда люди расходились по баракам, эти двое все еще оставались на своих местах.
Надсмотрщик тоже видел, как усердно они работают, хвалил их и ставил в пример другим, которые жаловались, будто тяжело качать сито четырнадцать часов подряд.
А Сен Дин продолжал работать так же упрямо. На четвертый день ему уже трудно было подняться раньше других, но он вспомнил, как его хвалила администрация, и все же встал.
Вечером, любуясь плодами своего труда, он снова отметил, что его горка угольной пыли самая высокая. Значит, сегодня заработок опять больше, чем у других. Он обратил внимание и на то, что его соседи работают не по-хозяйски - повсюду была рассыпана угольная пыль. Чтобы ее зря не затоптали ногами и чтобы она без пользы не валялась на земле, он подгреб ее лопатой к своей горке.
В барак Сен Дин пришел последним. Уже все поели и легли на циновки. Было тихо, и только слышалось тяжелое дыхание уставших людей да время от времени чье-нибудь бормотание или выкрик во сне. Сен Дин едва дотащился до своей циновки и свалился. Он хотел немного отдохнуть, а потом поужинать, но сразу же крепко заснул.
На следующее утро Сен Дин проспал начало работы. Его поднял напарник, когда на циновках почти никого не осталось. Тело его ныло, но он выругал напарника за то, что тот так поздно разбудил.
Весь день они работали, и Сен Дин сам не заметил, как начал все чаще разгибать спину, все медленней качать сито.
Потом пришло время кончать работу. Сен Дин сказал своему напарнику:
- Сегодня мы совсем мало насеяли, придется задержаться на часок-другой.
Однако тот не согласился, заявил, будто и так едва держится на ногах, и ушел.
Сен Дин горестно думал о том, как мало они сегодня заработали. Но делать было нечего, и он решил так же, как вчера, подгрести нерасчетливо рассыпанный соседями уголь и идти домой. Он чувствовал, что и у него уже нет больше сил работать.
Сгребая уголь соседней горки, он случайно задел ее лопатой, и все, что ссыпалось сверху, он тоже отшвырнул в свою сторону, потому что теперь трудно было разобрать, где его уголь, а где чужой. И когда он так сделал, в голове его мелькнула новая мысль. Если взять немного угля у соседей, всего несколько лопат, у них останется почти столько, сколько было. А у него прибавится порядочно. В конце концов он не виноват, что ему дали такого ленивого напарника, из-за которого приходится страдать. А каких-нибудь две-три лопаты для людей ничего не составят, да никто и не узнает: у него всегда была самая большая горка.
Сен Дин посмотрел по сторонам и швырнул лопату угля с соседней горки на свою, снова обернулся и быстро бросил еще три лопаты. Потом он выпрямился и облокотился на черенок. Где-то возле эстакады да в противоположном конце двора у ворот тускло горели фонари. Нигде ни души. Только бесконечные штабели угля и брикета сливались во мраке в одну черную бесформенную массу.
Сен Дин решительно подошел ко второй горке и начал перебрасывать с нее уголь на свою.
Он бросал, говоря себе, что на этой лопате надо бы закончить, ну ладно, вот на этой, или, хорошо, только еще одну последнюю, теперь совсем уж последнюю…
Словно какая-то сила мешала ему остановиться, и он, забыв усталость, в ярости швырял одну лопату за другой. И вдруг ему послышался шорох. Он быстро отскочил к своей горке и стал ее заравнивать. Потом боязливо обернулся по сторонам. Нигде никого. Видно, кусок угля покатился с соседнего штабеля.
Сен Дин прошел в барак никем не замеченный, хотя народ еще не спал. Он подходил то к одной, то к другой группе рабочих, собравшихся там, где горели коптилки, вставлял в разговор несколько слов и уходил.
Показавшись людям, Сен Дин лег на свою циновку. Нельзя же было так оставить, оправдывал он себя: каждый день у него самая большая горка, а сегодня меньше, чем у других. Завтра он насеет побольше и подарит соседям эти несколько лопат, что позаимствовал у них.
Проснулся Сен Дин с тревожным чувством и сразу вскочил. Было еще темно, но в щели уже проникали узкие серые полоски.
Скоро рассвет. Он вышел из барака. Густой туман тяжело оседал на шахтный двор. Сен Дин направился к своему ситу и вдруг в ужасе остановился. Возле его большой горы угольной пыли, возвышавшейся над всем рядом, виднелась маленькая, едва приметная кучка угля его соседей. Неужели это все, что он оставил им?
Сен Дин схватил было лопату, чтобы перебросить уголь обратно, но подумал, что теперь не успеть: скоро придут обмерять горки, а потом явятся грузчики с тачками. И вдруг его осенила новая мысль. Рядом находился штабель, состоящий из больших кусков антрацита. Не раздумывая больше, он обхватил обеими руками массивный кусок, с трудом поднял его, затем, согнувшись, подбежал к маленькой горке и опустил на нее свою ношу. Оборачиваясь по сторонам, бросился назад, схватил второй кусок, потом третий и, когда ему показалось, что горка достаточно велика, засыпал куски антрацита угольной пылью.
Убедившись, что его никто не видел, вернулся в барак и смешался с рабочими, которые уже поднимались со своих циновок.
Через час подлог обнаружился. Началась суматоха. Прибежали старший надсмотрщик, начальник двора и еще десяток японцев. Два пожилых корейца растерянно оправдывались, уверяя, что не прятали в свою горку крупного угля.
Сен Дин качал сито и со злостью кричал на своего напарника, чтобы тот быстрее поворачивался. Он слышал все, что происходило рядом, и тревожно поглядывал туда, то расправляя плечи, готовый бросить сито и признаться во всем, то содрогаясь и ежась от этой мысли. Когда надсмотрщик окликнул Сен Дина и спросил его, лучшего рабочего, не видел ли он, как вот эти двое прятали антрацит в угольную пыль, он честно сказал, что не видел.
Потом японцы разошлись и увели обоих корейцев, а Сен Дин продолжал работать упрямо, без передышки и не давал передохнуть напарнику. Вечером он не остался, как всегда, погрести уголь, а ушел вместе с другими. Но он видел, что люди сторонятся его и избегают смотреть ему в глаза. А может быть, ему только так казалось.
Братья
Ван Гун поручил Сен Челю выяснить обстановку на Садонской шахте.
- Точных сведений у нас нет, - сказал он, - но положение там тяжелое. Дороги из рабочего поселка на шахту перекрыты и охраняются полицией. У бастующих остался только один выход - в горы. Шахта возобновила работу - набрали штрейкбрехеров. Чтобы не вызвать подозрений, устраивайся туда на работу. Там еще берут людей.
Ван Гун говорил о том, как следует вести себя на шахте, но Сен Чель почти не слушал. Он и сам понимал, что нельзя горячиться и без нужды рисковать.
До знакомства с революционерами Сен Чель воспринимал жизнь такой, как она выглядела внешне. Он не задумывался над тем, почему земля принадлежит помещикам и Восточно-колониальной компании, так же, как не могла бы возникнуть у него мысль, почему один берег озера отлогий, а у другого высятся большие скалы. Когда мать еще носила его за спиной и он начинал плакать, она стращала его будкой японского полицейского. Да и отец не помнил своей деревни без этой будки. То, что повсюду хозяевами были японцы, казалось Сен Челю естественным. Так боги устроили жизнь.
Два года Сен Чель проработал в паровозном депо. Он не мог бы пересказать все, что слышал от Ван Гуна в беседах на берегу. Он многого не понимал, но всем своим существом воспринял идеи Ван Гуна. Раньше он видел только безысходное прозябание людей, которые притерпелись к горю, потому что вся их жизнь состояла из сплошного горя. Теперь он узнал, что лучшие из них ведут другую жизнь, полную опасностей, но зовущую к свободе. Ему хотелось стать ближе к ним, приобщиться к их делам.
И вот он получил задание. Первое самостоятельное задание! Конечно, с такими делами, какие поручают Пан Чаку, ему не справиться: ни смелости, ни выдержки, наверно, не хватит. Но побывать на шахте, все высмотреть, расспросить и вернуться к Ван Гуну - что тут хитрого? И все же какое-то новое чувство охватило Сен Челя. Он не мог бы объяснить, что именно происходит в его душе, почему он не поехал домой, как обычно, на трамвае, а пошел пешком, почему вдруг остановился возле какого-то тщедушного человека в очках, который колол дрова.
- Дай-ка мне, - сказал Сен Чель, видя, что человек не может справиться с суковатым поленом.
- Попробуй, если охота, - удивился тот.
Сен Чель взялся за топор не потому, что решил помочь тщедушному человеку. У него внезапно возникло необоримое желание приложить к чему-нибудь свою силу. Если бы ему предложили сейчас медленно спуститься с крутой горы или налить водой сосуд с узким горлышком, он, пожалуй, не сумел бы этого сделать. Он ощущал необходимость в резких, решительных действиях, требующих большой затраты энергии.
Сен Чель крепко уперся в землю ногами, высоко занес топор и, шумно крякнув, ударил по полену.
- Ну и силища! - восхитился очкастый, подбирая разлетевшиеся в стороны половинки полена. - А на вид будто тощий.
- Давай следующее! - крикнул Сен Чель, улыбаясь похвале. - Да не это! Что ты мне щепки подсовываешь? Выбирай потолще, посуковатей!
Сен Чель колол дрова с упоением и яростью, будто дрался с врагом.
- Ну хватит! - сказал он, расколов с десяток поленьев, и, вытерев ладонью пот со лба, пошел дальше, забыв ответить на слова благодарности.
Мысли о полученном задании снова завладели им. Мимо него двигались люди, озабоченные своими мелкими личными делами. Им и невдомек было, какую тайну он несет в себе, какой человек дал ему поручение. Вот удивился бы отец, узнав, чем занят его старший сын! Скорее всего, старый Пак стал бы его ругать: без отцовского разрешения пошел на такое дело. А младший брат, Сен Дин, пожалуй, позавидовал бы ему!
И вдруг Сен Челю стало стыдно своей бьющей через край радости, и он попытался вернуть себе утраченное спокойствие. Спохватился, что идет по самой середине тротуара и не уступает дорогу не только японкам, но даже японцам. Он испугался. Ведь этак можно угодить в полицию, не успев добраться до шахты! Ему даже показалось, что прохожие обращают на него внимание, и он инстинктивно осмотрелся и оправил на себе одежду.
Дойдя до перекрестка, Сен Чель остановился. Зачем, собственно, он идет домой? Ведь можно сразу отправиться на шахту. Кстати, и трамвай подошел.
Сен Чель вошел в вагон. Все места были заняты. Взяв билет, он протиснулся вперед и ухватился за гибкий бамбуковый поручень. Он стоял погруженный в свои думы, не обращая внимания на громкий говор людей и грохот трамвая. И в этом шуме, где трудно было что-либо разобрать, он вдруг отчетливо услышал чей-то вопрос:
- Кондуктор, до Садона идет?
У Сен Челя ёкнуло сердце.
Садон! Будто громко произнесли запретное слово. Будто раскрыли его тайные мысли. Это слово он слышал сотни раз, и никакого впечатления оно не производило. А сейчас сердце вдруг заколотилось и мысли спутались…
Трамвай грохотал уже за городом, останавливаясь близ маленьких поселков. Пассажиры выходили на каждой остановке, и в конце концов в вагоне стало совсем просторно. Сен Чель занял освободившееся место и посмотрел в окно. Кругом горы, горы, да кое-где у подножия жмутся хижины с большими соломенными крышами, словно старые, потемневшие от времени, подгнившие грибы.
Сен Чель чувствовал себя спокойнее, находясь в толпе. Теперь, когда вагон почти опустел, ему казалось, что немногочисленные пассажиры словно присматривались к нему. Сен Челя охватывали все более тревожные мысли. Как он себя назовет? Откуда он прибыл? Что делал до сих пор? У кого живет? Чем занимается его хозяин? Ведь все эти вопросы и, наверно, десяток других ему обязательно зададут. Надо будет отвечать уверенно, не задумываясь, не теряясь.
Только теперь он понял всю сложность этого простого на первый взгляд задания. Самые трудные испытания начнутся с той минуты, как он явится на шахту. Прежде всего разговор с японским конторщиком при оформлении на работу. И если даже в конторе все сойдет гладко, до успешного выполнения задания еще далеко.
На шахте он встретит людей обозленных, думающих только об одном: как заработать на чумизу, как свести концы с концами. Знают ли эти люди, что миску чумизы, которую им здесь дают, они отняли у таких же бедняков? Сможет ли, не вызвав подозрений, разузнать о том, что происходит на шахте, или вернется с теми же сведениями, какие ему сообщил Ван Гун? Все вопросы он должен будет решать, ни с кем не советуясь, из любого положения придется выходить самостоятельно.
* * *
В управление шахты Сен Чель попал к окончанию рабочего дня. На все вопросы японского чиновника он давал обстоятельные ответы, и тот убедился, что перед ним добросовестный человек, ушедший из паровозного депо из-за смутьянов, которые сами не хотят трудиться и другим мешают честно заработать свою чашку риса.
Ему отвели циновку в бараке и сказали, что утром поставят на работу.
Сен Чель остался один в большом дощатом помещении, похожем на сарай. На циновке, которую ему указали, лежала покрытая угольной пылью куртка. Сен Чель отложил ее в сторону и пошел на шахтный двор.
Темнело. Люди кончали работу и молча направлялись в столовую или к бочкам с водой в надежде смыть въевшийся в поры уголь. Они не обращали на Сен Челя внимания, да и он не хотел сразу лезть с расспросами. Он осмотрел почти всю территорию шахты, заглянул в столовую и вернулся в уже знакомый ему барак.
Теперь все помещение было заполнено шахтерами. Он подошел к своей циновке и сел. Вокруг него несколько человек спало прямо в одежде, кто-то тяжело храпел. Рядом рабочий, со шрамом на лбу, раздевался, собираясь укладываться.
- Тут чья-то одежда лежит, - обратился к нему Сен Чель, указывая на куртку, снова появившуюся на его циновке. - Не знаешь чья?
- Можешь взять ее себе, - недовольно проворчал тот.
- Зачем же мне чужое добро?
- Ты занял место хозяина этого добра, - значит, тебе оно и досталось, - съязвил шахтер со шрамом.
- Все мы чужие места заняли, - неопределенно протянул Сен Чель.
- Ты это про что? - спросил тот, снимая через голову рубаху.
Не успев стащить рукава, он так и остался стоять, словно со связанными руками. Он ожидал ответа, уставившись на новичка и сведя брови, отчего шрам у него на лбу сузился и углубился.
- Да так просто, - как бы нехотя заметил Сен Чель, испугавшись, что сразу задел самое больное место этого человека.
- Просто? - горько усмехнулся шахтер. - Вот и я думаю, как это все просто.
Он в сердцах швырнул рубаху на циновку и стал укладываться.
Сен Чель обвел взглядом притихший барак. Почти все спали. Ему понравился ответ соседа и захотелось подробнее поговорить с Ним, но пока Сен Чель не решался. А у того, видно, наболело на душе, и он заговорил сам.
- Вот так и живем, воруя друг у друга! - зло произнес он.
И, не дав Сен Челю вставить слово, рассказал, как вон тот, что спит на четвертой циновке, обворовал двух рабочих, да еще подложил в их просеянный уголь куски антрацита.
- Одного из них, что был поупрямее, хозяева выгнали, - закончил он, - и тебе вот досталась его циновка вместе с курткой.
- Хозяева тут ни при чем… - вздохнул Сен Чель.
И сразу отозвалось несколько человек:
- Это еще откуда такой?
- Новый защитник самураев объявился!
Оказывается, люди рядом не спали, а молча слушали их разговор.
- Да нет, я не защитник, - спокойно ответил Сен Чель. - Вы вот все защитники.
Вокруг поднялся возмущенный гул.
- А как же? - продолжал Сен Чель. - Какой-то негодяй обворовал честного человека, вы все об этом знаете и молчите. Честного человека выгнали, а вор остался. И никто не поддержал товарища!
- Да что это за судья такой выискался?! - прервал кто-то Сен Челя сзади, но Сен Чель даже не обернулся.
- Что там говорить! - махнул он безнадежно рукой. - Где уж нам помогать друг другу, когда мы все норовим самураям помочь…
И снова неодобрительный ропот прервал слова Сен Челя.
Он понимал, что далеко зашел, что уже с первых шагов забыл осторожность, но твердо решил высказать свои мысли. А тут помог парень со шрамом на лбу.
- Тише, вы! - цыкнул он на товарищей. - Дайте сказать человеку.
- Что же говорить… - словно нехотя продолжал Сен Чель. - Когда здешние шахтеры забастовали, тут бы их и поддержать надо. Японские надсмотрщики ведь не полезут уголь рубить. Вот и получается, что мы им на помощь поспешили, а люди пусть с голода умирают.
- А ты зачем же пришел? - зло спросил кто-то.
- Старые песни поет! - послышалось с другой стороны. - Не мы, так другие явились бы.
- Нет, верно он говорит! - резко сказал парень со шрамом на лбу. - Бросать надо работу!
После этих слов у людей будто пропал интерес к разговору. Все умолкли.
Сен Чель долго ворочался с боку на бок и наконец забылся тяжелым сном. Проснулся на рассвете от возбужденных голосов и шума, поднявшегося в бараке.
- Надо бросать работу! Все должны уйти с шахты! - доносились до него слова рабочего со шрамом. - А этот, видите, снова пошел воровать уголь…
И он указал рукой на человека, который, сутулясь, пробирался к выходу.
Тот резко обернулся, и Сен Чель в полумраке скорее угадал, чем узнал, брата.
- А ты видел, собака? - закричал Сен Дин. - Не долго тебе осталось людей мутить! Надсмотрщик все про тебя узнает.
Сен Челя словно подбросило, и в одно мгновение он очутился перед Сен Дином.
- Ты опозорил наш род! - в ярости закричал он, и голос его гулко разнесся по бараку.
Все обернулись на этот крик.
От неожиданности Сен Дин вдруг съежился и словно проглотил слова, готовые вырваться изо рта.
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Отведя наконец глаза, Сен Дин растерянно забормотал:
- Это ты, Сен Чель? Я тебя здесь раньше не видел, Сен Чель…
От этих слов ярость Сен Челя увеличилась. Перед ним стоял родной брат, его младший брат, которого он всегда жалел и, уйдя из дому, не забыл его, думал о нем. И этот брат отнял у него счастье борца за новую жизнь, потому что любой штрейкбрехер теперь сможет ему сказать: "Что ты лезешь со своей агитацией, если твой родной брат предатель и вор!"
Он готов был обрушить на Сен Дина всю свою ярость, но от волнения не мог придумать подходящих слов и снова выпалил:
- Ты опозорил наш род, собака!
И вместо того чтобы безропотно слушать старшего брата, Сен Дин неожиданно сказал:
- А ты что? Тоже будоражить людей пришел? Сколько тебе за это платят?
- Не смеешь так говорить со старшим братом! - закричал Сен Чель и услышал, как по бараку пронесся удивленный шепот:
- Братья!