- Где туточки наш смельчак "выковырянный"? - Вожак отлично видел Бориску, но, как истый "вор в законе", ничего не делал без рисовки, привычно, "давил на психику" деревенских, тем самым укрепляя авторитет. В глазах "Топорика" не было ни злости, ни тем более ненависти, он просто хотел на примере несговорчивого "выковырянного" дать должную отстрастку всем обитателям вагона, чтоб никому было неповадно идти супротив его воли.
Кто-то из мальцов угодливо подвел блатных к углу, в котором, скрючившись, лежал Бориска. Кровь из разбитого носа перестала сочиться, хлебушек был съеден, поэтому знакомое безразличие охватило все его существо, он смертельно устал - пусть мучают, убивают, все равно, только бы скорей к концу. Здоровенная ручища "Костыля" выволокла Бориску на свет божий.
- Эх, седой, седой, до чего же ты легок, - притворно-сочувственно проговорил "Костыль", - как мне тебя жаль. Зачем нарушил закон?
- Мне положено, вот и ел, вас не спросил. - Бориска, на всякий случай, прислонился к стене вагона. Не терпел, когда били лежачего сапогами по лицу и пинали под ребра.
- Интересно, кто это тебе пайку положил? - склонился к лицу паренька вожак.
- Советская власть!
- Это какая же такая, советская власть в нашем вагоне? - захохотал вожак. - Ну, уморил. Здесь власть тюремная. - "Топорик" махнул рукой, и уголовники с обеих сторон схватили Бориску под р56уки, встряхнули так, что, казалось, оборвались внутренности, резко заныло в груди.
- Глянь, "Бура", - осклабился "Костыль", - седой-то, оказывается, сытый, как буржуйский кот, облизывается. - Со злостью пнул Бориску отработанным приемом под ребра. Парнишка скорчился, обхватив руками грудь, но его тут же снова силком выпрямили. - Отвечай, как на-духу: кто тебе позволил жрать пайку? Ты ведь ее честно проиграл.
- А кто вы такие, чтобы тут командовать? - У Бориски шатался зуб, царапал язык, мешал говорить. О, если бы не проклятый голод, отнявший силы, он дотянулся бы до оплывшей наглой рожи этого мужика, явно "косившего" под подростка, чтобы избежать призыва в армию, сжал бы кадыкастую глотку мертвой хваткой, но… нынче он был истощен до предела. Самому не верилось, что два года назад считался в ремесленном первым забиякой, во время кулачных боев, когда дрались группы модельщиков с краснодеревцами, шел всегда в первом ряду. - Мразь вы! Ничтожества! Нашли себе под силу больного и раскудахтались! - Воспоминания придали силу и смелость, вроде даже кулаки потяжелели.
В вагоне стало удивительно тихо. Поперхнулся куском вожак, приблизил одутловатое лицо, напускную игривость, как ветром сдуло, теперь с откровенным любопытством изучал странного "выковырянного", гадал и никак не мог понять, что стоит за его сумасшедшей смелостью. Ведь не ради фраерства лезет на ножи.
- Надобно тебе нервапатолога пригласить, - внешне миролюбиво проговорил вожак, взял Бориску за подбородок, - а ты, курва буду, мне нравишься, шибко смелый. А все, видать, потому, как папенька с маменькой тебя по головке гладили и никто ни разу не надумал швырнуть тебя на ходу с поезда. - Ничего, этот сольный номер ты нам покажешь. - Он обернулся к дружкам, но в этот самый момент Бориска вдруг изловчился и ударил "Топорика" ногой в пах, затем боднул "Костыля" головой, выскользнул из цепких рук "Буры", истерически закричал, теряя ощущение реальности:
- Да! Да, сволочи поганые! Меня с поезда на ходу не выбрасывали! Зато меня травили голодом, расстреливали, мучили, давили танками, топили в Ладожском озере! - Бориска попытался ухватить "Буру" за горло, но дружки, оправясь от неожиданности, легко пресекли новую попытку Бориски, а он вырывался изо всех сил, кричал: "Гниды! Фашисты недобитые! Нет, вы хуже фашистов!" - Бориска обмяк, с ним началась истерика, изо рта пошла пена.
- Ты нам политику не шей! - слегка опешил вожак, выпуская из рук вялое тело Бориски. - Мы живем-проживаем в третьем мире: Советы, фашисты нас не касаются, мы - люди, воры. - Он все еще придерживал левой рукой ушибленный пах. - И не дави, фраер, на психику. - "Топорик" поднял правую руку, как бы призывая всех посмотреть на фокус-мокус, затем впился крепкими зубами в кожу, прокусил ее до крови, приводя себя в привычное состояние легкого опьянения. Фокус этот однако никого в вагоне не удивил. Вожак уже показал себя мастаком на всякие тюремные штучки - оттягивал мышцу живота и резал по ней бритвой, на спор глотал лампочки, не целиком, конечно, сначала размалывал стекло в пыль, присыпал этим "сахарком" хлеб и преспокойно съедал "бутерброд".
- Как седого мочить будем? - деловито осведомился интеллигентный "Бура", закатывая рукава.
- Перво-наперво следует возвернуть в казну украденную у общества пайку, - предложил вожак и хрипло захохотал, обнажив белые, как у цинготника, десны. - Вы не имеете возражений, товарищ? - наклонился к Бориске, и неожиданно, коротко, без замаха ударил парня в лицо.
Бориска сполз на пол, больно ударясь затылком о косяк двери, на мгновение потерял сознание, а когда вожак наклонился, чтобы рассмотреть лицо жертвы, Бориска плюнул в ухмыляющуюся рожу. Обитатели вагона изумленно ахнули.
Били его сосредоточенно и долго, руками и ногами, били до тех пор, пока он не захрипел. А деревенские расползлись по углам, забрались под нары, затихли, как напуганные мыши в норах.
Когда Бориска очнулся, в вагоне было совсем темно, в приоткрытую дверь задувал резкий ветер. Он осторожно ощупал себя с головы до ног - остро жгло под ребрами, болела грудь, нельзя было до нее дотронуться, горело ссадинами лицо. Бориска тихо застонал, и вновь сознание покинуло его. Пришел в себя от вкрадчивого шепота где-то совсем рядом:
- Санек, а Санек! Помочь бы "выковырянному" след. Негоже так-то. Аль мы не мужики?
- Отстань, Сергуня. Нас тогда прибьет "Топорик", как есть прибьет, - испуганно возражал невидимый Бориске человек. - Пошто лезть-то?
- А седой, молодец какой! Вожаку прямо в харю плюнул. Нет, ты, как знаешь, а я молчать боле не стану. Разобью вожаку морду, лешак меня задери.
Шепот вскоре утих, и к Бориске осторожно подполз кто-то из деревенских, лица в темноте было не разобрать. Склонился над ним, ладонью обтер кровь с лица, посидел рядышком, повздыхал, тихо спросил:
- Живой? Ну и ладно. Все, как на собаке, зарастет, - грубовато успокоил парня. - Где сильней болит-то?
- Воды бы! - с трудом разжимая разбитые губы, попросил Бориска.
Он был несказанно благодарен неожиданному участию, хотел в темноте нащупать руку, но не нашел, слезы тихо покатились по лицу, и было хорошо, что невидимый Сергуня их тоже не замечал.
- Сейчас принесу.
- Зарубит "Топорик", Серега, - предостерег невидимый Санек, - не вяжись ты с седым!
Однако смелый Борискин сострадалец не внял предостережениям, осторожно прошел по вагону, переступая через спящих, коим не нашлось места ни под нарами, ни на нарах, зачерпнул ковшик воды, вернулся к Бориске. Левой рукой приподнял его голову, ладони липли к окровавленным волосам, поднес ковшик к воспаленному рту "выковырянного". Зубы Бориски застучали о край ковша, вода полилась на подбородок, на грудь…
На следующее утро дележка хлеба повторилась. Уголовники, забрав себе половину паек, хохоча во все горло, сбросили, как и раньше хлеб, на "шап-шарап". Конечно, обессиленный Бориска на сей раз в борьбе не участвовал, лежал пластом, тяжело, с хрипом дышал. Часто ловил себя на одной и той же мысли: во время блокады хоть боли не было, а нынче все болело и ныло, жизнь тихо уходила из тела.
Расхватав оставшиеся пайки, размяв и размазав хлеб по грязному полу вагона, недовольные деревенские, матерясь чуть слышно, понуро разбрелись по своим углам…
НЕМЕЦКИЙ ДЕСАНТ
Начальник городского отдела НКВД был чрезвычайно грозен ликом - густые нависшие над глазами седые клочковатые брови вкупе со скуластым лицом придавали Иманту Ивановичу жестокий вид. Серые, со стальным отливом глаза даже на своих сотрудников смотрели так, словно пытались проникнуть в их тайные мысли. На левой руке начальника отсутствовала кисть, и короткий черный протез, казалось, постоянно кому-то угрожал.
В этот день Имант Иванович был не похож на самого себя. Обычно спокойный и уравновешенный, он то садился в кресло и раскачивался, как беззаботный ребенок, то прохаживался взад-вперед по скрипучим половицам. Порой он впадал в некую прострацию, когда, казалось, вообще не замечал никого из присутствующих.
Но, кто так думал, глубоко ошибался. Имант Иванович замечал все и вся, чутко улавливал не только реплики, но и любые движения сотрудников. Каким-то боковым зрением заметив, как сотрудники переглянулись, Имант Иванович вернулся к креслу и сказал ровным тоном:
- Сколько фашистской гадины мы уничтожили, а ее все не убавляется. Ладно бы - на фронте, нет, в глубоком тылу.
Сотрудники молчали. Они понимали: это прелюдия к конкретному разговору. И начальник продолжал:
- Итак, со взрывом во втором сборочном цехе комбината вопрос, надеюсь, ясен? Подозреваемых, а точнее говоря, виновных арестовать и дела передать в военный трибунал. Возражений не имеется?
Четверо молчаливых сотрудников согласно кивнули головой, сделав в блокнотах краткие записи. Всем давно обрыдло это запутанное дело - взорвался конвейер в сборочном цехе, сколько копали, сколько делали технических экспертиз, бесполезно. Признаться в бессилии было нельзя, и поэтому "пришили вину за взрыв группе саботажников".
- А теперь, верные мои друзья! - необычно приподнято заговорил Имант Иванович, встал, прошел на середину кабинета. - Должен сообщить вам приятную новость. На наши с вами плечи ложится благородная задача, можно без ошибки сказать, личное поручение великого нашего вождя Иосифа Вассарионовича. Я не оговорился. - Все сотрудники напряженно смотрели на своего начальника, невольно переводя взгляды на его черный протез, который будто ствол немецкого автомата-шмайсера, тупо уставился в их сторону. - Ну, кто из вас самый догадливый?
- Наверное, речь идет о новом виде оружия, о "седьмом объекте"! - спешно поправился молодой человек в гимнастерке без погон, на ней виднелась желтая нашивка за ранение.
- Берите выше, Комелев. - Имант Иванович обернулся к щуплому остроносому человеку, единственному, кто был в военной форме НКВД. - Капитан Кушак, доложите обстановку с "немецким десантом"! Да, отныне, будете в звании капитана внутренних войск.
- Слушаюсь! - Остроносый капитан встал, раскрыл папку, которую до этого держал на коленях. Сотрудники затаили дыхание. Впервые услышали они о таинственном немецком десанте в глубоком тыловом городе, эта новость на мгновение ошеломила всех, но по мере того, как капитан докладывал о "десанте", лица прояснились. Конечно, о недавнем прибытии ссыльных немецких женщин знали все в горотделе, но не сразу связали это с десантом.
- Итак, - завершил доклад капитан, - ссыльных разместили в бараках "А" и "В" на территории "Сиблага", обитатели этих бараков будут направлены на работу в цеха комбината.
- Точная цифра? Где будут использоваться? - спросил начальник горотдела, помечая что-то в блокноте.
- Всего в наличии пятьсот тридцать пособниц немецко-фашистских оккупантов! - звонко, с чувством исполненного долга, докладывал Кушак. - Руководство комбината намерено использовать всех на самых трудных горячих работах. Охрану ссыльных будут вести подразделения ВОХРА, люди мною отобраны лично. Вот, Имант Иванович, подробный рапорт начальника конвоя, который охранял немок в пути следования! - Капитан подал Иманту Ивановичу три листа, подколотых скрепками.
- Садись, капитан! - дружески приказал начальник. Это обращение на "ты" вновь удивило сотрудников.
Имант Иванович прошел к окну, оттуда к двери, заложив руки за спину, будто раздумывал о чем-то весьма серьезном. Сотрудники терпеливо ждали. Начальник пользовался большим авторитетом. В послереволюционные годы он был в личной охране Ленина и очень этим гордился. За двадцать лет сумел вырасти от рядового до полковника НКВД.
Сотрудники только что вернулись со сборного пункта, куда доставляли задержанных во время облавы, очень устали, надеялись, что после сообщения о "немецком десанте" начальник распустит всех по домам, день-то был воскресным.
- С сегодняшнего дня вы, четверо, занимаетесь немками, только немками, - жестко проговорил Имант Иванович. - Пустозеров, вы обеспечиваете строгую сохранность военной тайны в цехе, где они будут работать. Герасимчук, отвечаете за продвижение почты, ни одной весточки с оборонного комбината не должно уйти. Савельев!
- Слушаю! - Вскочил молодой сотрудник с нашивкой за ранение.
- Для вас есть особое задание. Получите его у подполковника Хайдарова. Детали обговорим отдельно с каждым из вас. Капитан Кушак займется внедрением двух наших агентов в число охранников, пусть смотрят за этой разношерстной ВОХРой. Чем черт не шутит, когда бог спит. У меня все. Спасибо, товарищи! Я вас больше не задерживаю.
Сотрудники встали, задвигали стульями, направились к выходу. У самых дверей их остановил голос начальника горотдела:
- Капитан Кушак! Прошу остаться!
Когда шаги в коридоре стихли, Имант Иванович прошел к сейфу, достал папку, положил ее перед собой, пригласил капитана подсесть ближе. Помолчал, перебирая какие-то клочки бумаг, затем поднял свои жесткие глаза на Кушака, от взгляда начальника капитану стало неуютно, и он мысленно стал вспоминать доклад, ища промашку. Никак не мог привыкнуть к начальственному взгляду, хотя работали вместе они давно и успешно.
- Ну-с, Игорь Валерьянович, - Имант Иванович по привычке пощипал себя за мочку уха, - пришла и твоя очередь.
- Я где-то прокололся? - забеспокоился Кушак, мгновенно вспомнил о недавнем взрыве в термическом цехе, который негласно опекал.
- Будешь решать глобальную задачу по обезвреживанию вражеской агентуры, так-то. Слушай меня внимательно и не перебивай. Но прежде скажу: твоя кандидатура одобрена в наркомате, возможно, о ней доложено товарищу Сталину. Сиди, сиди! - успокоил капитана, который вскочил с места при упоминании имени вождя. - Мне передали мудрое замечание Иосифа Виссарионовича по поводу выселения немцев из Республики. Он сказал: "Эти пособники фашистов будут у нас заложниками".
- А у нас оказались заложницы, - не совсем уместно вставил капитан и тотчас поежился, поймав колюче-недовольный взгляд начальника горотдела.
- В наркомате внутренних дел совершенно справедливо считают, что в среде немецких пособников может быть и обязательно существует скрытый орган сопротивления, диверсионная или саботажная группа, ставящая своей целью нанести урон нашему тылу.
- Я тоже об этом подумал! - Капитана распирала гордость и не терпелось приступить к действию, поэтому он позволил себе и не сдержаться.
- Игорь, я же просил меня не перебивать, - укорил Кушака начальник, - сбиваешь с мысли.
- Виноват!
- То, что советскую власть немки поливают грязью, это - факт. Нам наплевать, что эти фрицевы дочери думают, но… Имант Иванович вскинул свой черный протез и, словно обрез, направил в грудь Кушака. - Ты у нас мастак на глубокие разработки. Посему… внедряйся-ка в самую гущу этих фрау и фройлен, копай глубже, выявляй сердцевину, поддевай корни и выкорчевывай их.
- Я готов, Имант Иванович, но каким образом сие лучше проделать?
Восторг в душе капитана сменился разочарованием, он лихорадочно искал повод, чтобы отказаться от опасного задания. Прекрасно понимал: ежели бы все было легко и гладко, то начальник самолично копнул бы этих немок, но… одно упоминание о наркомате, о вожде имело двоякий смысл: в случае успеха Имант Иванович разделит с ним славу, пожнет плоды, а в случае провала столь сложной операции ответственность падет на одного Кушака, как это бывало не раз в органах. Козел отпущения в органах подобен стрелочнику на железной дороге, он за все крушения в личном ответе.
- Займешь с завтрашнего дня новую должность. Заступишь на пост начальника режимной зоны в Сиблаге, жить будешь прямо в немецком бараке. Все будут думать, что ты старый вохровец, охранник, тупой солдафон. Об истинной цели твоего внедрения в среду немецко-фашистских пособников буду знать в городе только я и еще один агент. С ним я тебя познакомлю после нашего разговора. - Имант Иванович вновь начал раскачиваться в кресле, то и дело поглядывая отрешенно на капитана. Черный протез пугающе лежал на краю стола.
- У меня не завершено расследование о взрыве в цехе, - начал было Кушак, - хотелось бы…
- Раскинь мозгами, Игорь Валерьянович, - начальник попросту игнорировал вопрос капитана, и это означало, что взрыв в цехе - сущий пустяк по сравнению с новым заданием, - как лучше обнаружить гнойник, как оперативнее вскрыть его. Саботажники на особо секретном военном предприятии - это пятая колонна в нашем тылу. И она, без сомнения, существует, вернее, будет существовать. Любой фурункул начинается с маленького прыщика, даже просто недовольные, прибыв на оборонное предприятие, сразу станут вредить Красной Армии, способов и средств в цехах для этого имеется предостаточно. Что думаешь по этому поводу?
- Конечно, наивно предполагать, что немки рады выселению, - неуверенно начал Кушак, - они обозлены на Советскую власть, на органы, им не светит ковать оружие для фронта, для победы над немецко-фашистскими оккупантами, своими единокровными братьями. - Кушак сделал паузу. Его вдруг остановила мысль о том, что ссыльные еще не получили допуска в секретные цехи, а начальник уже толкует о вредительстве, хотя… на то он и начальник, чтобы видеть дальше, чем он, капитан Кушак. И еще он подумал о том, что обязан обнаружить подполье, сделать все, чтобы ссыльные не вышли живыми из цехов, не сделали достоянием фашистов наличие огромного оборонного предприятия в тылу. А если подпольной группы не существует, то… Ему стало страшно от одной мысли: если ее не существует, следует подполье создать и затем разоблачить.
Имант Иванович, ничего больше не говоря, раскрыл папку, достал бумаги, протянул капитану. - Вечером внимательно ознакомься со спецразработками. А пока… не жалей денег, продуктов, подкармливай, умасливай, создавай агентуру в их среде, но… не торопи события, дай плодам хорошо созреть.
Начальник достал из стола начатую бутылку водки, намазал свиную тушенку на хлеб. Затем налил водку в две рюмки, также оказавшиеся в столе. Придвинул рюмку капитану.
- Давай, за удачу! И за победу. Смерть немецко-фашистским оккупантам!..
Кушак впервые за много лет пил вместе с начальником горотдела и внутренне ликовал. Это означало безграничное доверие всегда осторожного полковника. Однако Имант Иванович не стал долго рассусоливать. Решительно убрал со стола водку и рюмки, запер сейф, одернул неизменный синий пиджак и сказал:
- Теперь поехали!..