- Прекрасно знаю, - подхватил и Ермишин. - С НП артполка наблюдал этот лес вчера днем. Думал, там у них кухни пехоты.
- А получается - танки! Как бы не оказалось, что тут и готовится главный удар. У Дубравы в дивизии каждая рота не больше взвода, - сказал Острогоров. - Вот глядите, товарищ командующий, тут у нас фронт чуть-чуть вогнут. На пригорке деревня. Она и господствует над позициями Дубравы, как раз против этого леса, - продолжал Острогоров. - Полковник Дубрава никак не может эту позицию выпрямить. Тут они и готовят обрушить танки на эту вмятинку фронта. Как раз тут за горкой и за деревней лес.
- Приказывал я деревню занять и линию выпрямить, - с досадой напомнил Рокотов.
- Не сумели, - ответил Острогоров.
- Вот то-то, что не сумели, а теперь тут опасность!.. Надо Дубраву предупредить. Немедленно приказать ему усилить разведку, хорошо освещать ракетами подступы, обратить особое внимание на формирование во всех частях специальных подразделений истребителей танков. Раздать по окопам бутылки, гранаты, усилить минирование…
- Обратить внимание на позиции ПТО, чтобы не было слепого пространства, - добавил Ермишин.
- И разведку, разведку, разведку! - сказал Рокотов - Мало ли что там пленный набрешет! Может, нарочно! Проверить своими людьми. Передайте сейчас шифровкой. Пока еще время есть. Немедленно выслать лучших разведчиков. И батальон пополнения придется из запасного полка… Вообще-то лучше бы фланги крепить, особенно Мушегянца. Вероятней удар по стыку…
- Можно еще усилить Дубраву дивизионом ПТО или полковых, как подвижным резервом, на всякий случай, пока подтвердится, что там танки, - предложил Ермишин. - Петр Николаевич! - вдруг возопил он радостно.
В блиндаж вошли Балашов и Бурнин, за ними и капитан Бодров.
По истомленному виду прибывших, по глине на их лицах и на одежде, по крови, испятнавшей шинели, было видно, что им налет авиации дался нелегко.
- Не ранены?! - спросил в беспокойстве Рокотов. Все бросились к ним, трясли руки.
- Обоим умыться, мне горячего чаю, майору сто грамм! - приказал Балашов. - Мы двое и девочка Надя, старший сержант, - вот и все, что живого осталось от опергруппы и связи…
- Теперь будешь жив, товарищ майор, если уж из земли откопали, - сказал Рокотов, узнав, что Бурнин был засыпан. - Очухался?
- Совершенно, товарищ командующий! - стараясь держаться бодро, ответил Бурнин. - Я в порядке. Готов за работу.
В самом деле Бурнин чувствовал, что его знобит. Больше всего не хотелось сейчас раздеваться и мыться холодной водой, однако он одолел это детское чувство…
Когда он возвратился в блиндаж КП, Острогоров докладывал, что из резерва фронта им выслали два дивизиона реактивных орудий.
- Больше фронт никаких резервов не даст. Танков не будет, - добавил он.
И хотя все ожидали в обстановке растущего напряжения большей помощи фронта, все же известие о реактивных орудиях было встречено общей радостью. В них все верили, их любили. Это могучее оружие, в котором Красная Армия опередила фашистов, привело всех присутствующих в хорошее настроение.
- Два дивизиона "катюш" - это добрый девичий хоровод! - сказал Ивакин. - Если толком разведать скопления танков да толком "вдарить"!.. Только вот мало пока еще данных разведки. Я еду с вами на передовой КП, - сказал он Ермишину, как бы отрезав возможность новых настойчивых требований Рокотова о совместном выезде по приказу.
Ивакин передал в штаб фронта шифровку: "Я приказал всем агитаторам, пропагандистам выехать на передовой КП. Необходимо им всем немедленно отправиться в боевые порядки, в поддержку политработникам действующих частей. Напряжение грозное во всей армии. В данный момент выполнить приказ фронта никак не могу. Выехал на передовой командный пункт армии для обеспечения морального состояния в предстоящем тяжелом бою".
Дежурный по штабу армии, войдя в блиндаж, доложил, что машины готовы, охранение выслано.
- Уезжаем на передовой КП. Генерал Острогоров со мной, - объявил свое решение Ермишин.
Все стали прощаться с Рокотовым. Расставались молча, обмениваясь рукопожатиями. Особенно задержался Ивакин. Они с командармом долго посмотрели друг другу в глаза, как бы договаривали все, не сказанное словами.
Уезжали ближе к дивизиям Ермишин, Ивакин, Чалый и Острогоров. Начальник разведки был уже там, впереди, и вел работу.
Адъютант молча подал Ермишину каску. Ивакин тоже сменил фуражку на каску. Ермишин, видно, еще чувствовал себя не освоившимся в новой роли, которую принял. Он как бы взвешивал, так ли он делает все, как надо. Он еще раз подтянул поясной ремень, тронул кобуру пистолета, обвел всех взглядом, словно подыскивая слова, но молча вдруг вскинул приветствием руку к каске и вышел, чтобы сесть в броневик.
Балашов провожал их. Зная, что в блиндаже на связь уже сел Бурнин, он не спешил возвращаться в подземный бревенчатый полумрак, пахнущий свежерубленною сосной белых, только что отесанных стен и наката.
Все разместились в машинах. Без всякой команды колонна стронулась с места, пошла по дороге и в одно мгновение скрылась в лесном мраке.
Рокотов вернулся в блиндаж ожидать машину.
Перед Балашовым вставали свои вопросы, ждала напряженная работа ума. Но после отбытия командования он еще задержался на поляне, вслушиваясь в далекий гул боя. Теперь не было той тишины, которую он так не любил. Фронт интенсивно погромыхивал артиллерией. И за этим грохотом - Балашов уже знал - творилось то самое, что предсказывала недавняя тишина…
Дождь, шедший все эти дни, прекратился. Даже казалось - влажная земля под ногами чуть затвердела, прихваченная морозцем. Лунная муть пробивалась сквозь облака, едва прорисовывая очертания стволов и двух часовых в плащ-палатках и касках.
Светящиеся стрелки ручных часов показали без четверти четыре.
И Балашов, спускаясь в блиндаж, подумал, что за всю эту ночь только сию минуту он в первый раз с тревогой вспомнил о сыне, который был где-то в темных осенних пространствах, обозначенных на этой же, может быть в данную минуту уже меняющейся, карте расположения фронта. Где он? Жив ли? Может быть, в числе охотников - истребителей танков, затаившись в передовом окопе, ждет врага, стиснув зубы и сжимая в руке гранату?!
- Да, трудно в такой момент уезжать из армии. В сущности, прав Григорий Никитич. Прав! - сказал Рокотов. - И я за него заступлюсь. Может, и отведу от него грозу.
- Во фронте, конечно, не ожидали такого развития событий, какое сейчас происходит. Здесь, на месте, и то мы не далее как вчера не верили в скорое наступление немцев, - отозвался Балашов.
- Ну, ты-то, положим, предупреждал нас, - возразил Рокотов. - Ты-то предупреждал… Нюх у тебя! - с уважением сказал он. - Ведь я твои лекции до сих пор все помню об ухватках всех этих вермахтовских танковых мастеров. Потому, когда мне сказали…
- Знаешь, Михаил Михайлыч, - перебил Балашов, - после лекций и академий столько воды утекло! Ты с тех пор прошел дальневосточную, самурайскую школу. А самураев учили все те же гудерианы. Ты с июня по сей день еще одну великую школу прошел! Ведь фашистские "мастера" не стоят на месте. За эти годы они Европу в карман положили. Теперь наши лекции - детские разговоры.
- Ну нет, не совсем! - возразил Рокотов. - Немец консервативен… Ты говоришь, что "детские разговоры", а все-таки именно ты изо всех нас предугадал наступление. Не кто-нибудь - ты! Я вспоминал тебя все это лето… Потому, когда мне сказали, что предлагают тебя в начальники штаба, я ответил, что рад и что лучшего не хочу…
- Я знаю. Спасибо тебе… Я ждал и боялся, что меня направят куда-нибудь завучем в училище… Твое доверие мне прибавило сил. Постараюсь его оправдать, постараюсь!
Рокотов и Балашов - оба встали. Бурнин был взволнован. Суховатый командарм вдруг раскрылся как человек к товарищ. Бурнину неловко было сидеть, когда два генерала стояли, почти упершись головами в бревенчатый накат, но он почувствовал, что лучше, тактичнее будет не замечать, не слышать их разговора, погрузиться в свою работу, не существовать для них. И он остался сидеть, изучая карту и все материалы о событиях, дополнивших обстановку, пока он был в своей краткосрочной "могиле".
- Ну что ты! Никакой моей перед тобою заслуги! Тебе же ведь генерала сразу присвоили! - сказал Рокотов и на мгновение задумался, замолчал. - Да, непонятного так много случилось, Петр Николаич… Так это всех нас тогда в академии придавило, такой гнет навалило на наши сердца! - добавил он глухо и сдержанно. - Я понимаю, что об этом не говорят, и молчу… Очень рад, что в отношении тебя все оказалось чьей-то ошибкой. Жаль, что так долго она выяснялась. Если бы выяснилось все раньше, то, может быть, и воевать нам кое-где было бы легче. А сейчас я рад, что смог все мое искреннее уважение и доверие доказать тебе, как коммунист и солдат. Уверен, что ты выйдешь с честью из испытания боем. Ермишин - чистейший артиллерист и, конечно, в поддержке нуждается. С этим расчетом тебя и оставили тут, как я полагаю. Вот потому Ивакин в общем по-своему прав. И я, несмотря на мою приверженность к дисциплине, поспорил бы с фронтом, если бы тут не ты… Ивакин тебя тоже ценит. С Острогоровым что-то у вас… но я думаю, что в трудный момент он поймет… А я на тебя полагаюсь.
Вошел адъютант Рокотова. Доложил, что к КП подошла машина с бойцами охраны для сопровождения командарма в штаб фронта.
Балашов и Рокотов обнялись на прощание.
- До свидания, товарищ майор! - громко произнес Рокотов, обратясь к Бурнину, подчеркнув, что он не забыл о его присутствии и все, что тут было сказано, мог повторить при ком угодно так же твердо и убежденно.
- Счастливой дороги, всего хорошего, товарищ генерал-лейтенант! - вскочив с места, от души ответил Бурнин, взволнованный только что происшедшей сценой.
В этот миг раздался телефонный вызов. Рокотов и Балашов задержались.
- "Волга", слушаю, - отозвался связист. - Левый сосед вызывает, - доложил он.
Бурнин взял трубку.
- Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант! "Волга", двенадцатый у телефона… Слушаюсь… Здесь! - Бурнин обратился к вопросительно смотревшим присутствующим. - Генерал Ильин зовет вас, товарищ командующий, - пояснил он.
Рокотов с едва заметной грустной усмешкой возвратился к телефону.
- Здравствуйте, Константин Федотович!.. Был налет, был… Нет, все живы, - ответил он. - А вот справа от нас получилось хуже: Малышев ранен… Да, ждем атак… Стрелковый полк? Не могу. Даже батальоном выручить не могу… Нет, вы послушайте, у меня никого больше нет. Я - командарм без армии: отозвали. Машина готова, сейчас уезжаю… Вместо меня Ермишин, а третий по-прежнему Балашов Петр Николаевич, передаю ему трубку.
Передавая в левую руку начальника штаба трубку, Рокотов еще раз молча пожал его правую и пошел к выходу.
Бурнин вышел его проводить. У входа уже ожидал полковник из штаба, которого Рокотов увозил с собою, тут же были личный адъютант Рокотова и старший лейтенант, командир охраны.
- Желаю победы, - сказал Бурнину Рокотов, поднимаясь в машину.
- И вам побед! - отозвался Бурнин, но слова его уже заглушило скрежетание стартера.
Непрерывно постукивал телеграф. Непрерывно работали провода. От точности связи зависело взаимодействие громадной машины, рычаги, трансмиссии и колеса которой раскинулись на многих десятках квадратных километров. Конец ночи ушел на рапорты о прибытии транспортов боепитания, об окончании минных и окопных работ. Из передового КП сообщили о прибытии туда командования.
Начинался рассвет. И вдруг вдалеке разом грохнуло, будто громом, ударило множество орудий. Началась боевая гроза и покатилась тяжелым, рыкающим гулом…
- Артподготовка, - отметил Бурнин.
- Запишите: пять часов пятнадцать минут, - сказал Балашов.
Тотчас же начались донесения о начале вражеской артподготовки. Бурнин отмечал по порядку. Так, как нарочно, справа налево, и сообщали одно и то же: "Днепр" - Мушегянц, дивизия, расположенная как раз дальше всех от Днепра, "Десна" - Лопатин, "Дунай" - Дубрава, "Дон" - Старюк; потом сообщил крайний левофланговый наштадив, с "Урала" - из дивизии Волынского, потом его правый сосед, "Иртыш" - почему-то носивший еще старое звание комбриг Щукин, наконец, "Припять" - Дуров… Сообщения были однообразны. Пока еще ничего нельзя было сказать, фриц продолжал "темнить": артподготовка шла на всем фронте, и где пойдут в серьезное наступление, предсказать еще было нельзя.
- Полученные вчера стрелковые батальоны пополнения перебросить в район запасного KП, пока нет авиации, - по телефону приказал Балашову Ермишин. - Отсюда удобнее сманеврировать.
Но тут же поступило первое донесение о танковой атаке на направлении правофланговой дивизии Мушегянца. Для начала стык армий прощупывали всего двадцать танков на том самом участке "борисовских партизан", как его называли теперь в штабе армии.
- Мушегянц стоит без вторых эшелонов. Я бы ему на усиление все три батальона из резерва отдал, - отметив эту атаку, обратился начальник штаба к Ермишину.
Но тот повторил приказ перебросить и сосредоточить резерв в районе передового КП - на направлении "Дунай", а Мушегянца обещал прикрыть заградительным огнем артиллерии.
Танковые атаки разведочного порядка и атаки немецкой пехоты прошли на направлениях "Урала", "Припяти", "Иртыша", то есть на левом фланге и в центре армии. Пока все было отбито. Сгорело несколько вражеских танков, во многих местах были отброшены атакующие автоматчики.
Резерв - два дивизиона "PC", - который только что прибыл в распоряжение армии, новый командующий потребовал сосредоточить в лесу вблизи того же села Поножовщина, позади передового КП.
Отдав этот приказ, Бурнин слушал опять сообщения с КП Мушегянца. Говорил Ивакин.
- Я на "Днепре". Большой расход гранат и бутылок. Атакуют и пехота и танки. Что же вы им гранаты такие прислали?! Посылайте противотанковых, не жалея… Командиры и бойцы молодцом, а людей у них мало. Вчера батальон им дали, а что им один батальон! Немец чует, где слабо! Мушегянц уж охрану штаба выслал на свой правый фланг во второй эшелон, писарей, музыкантов, нестроевщину сбивает в роты…
Балашов настойчиво повторил Ермишину, что необходимо дать пехотное пополнение Мушегянцу, подкрепил мнением Ивакина.
Но командарм разрешил отдать Мушегянцу только один батальон.
- Остальным поставлена будет другая задача, - сказал он.
Однако в этот момент от Мушегянца пришло сообщение о массированном налете авиации на окопы переднего края.
- Теперь повсюду пойдет авиация. Ясная видимость! - предсказал Бурнин.
А Мушегянц уже сообщал далее, что вслед за налетом началась атака на правом фланге сразу полсотнею танков с пехотой.
И несмотря на заградительный огонь артиллерии, несмотря на готовность к отражению атаки собственными силами Мушегянца, пять вражеских танков через "Днепр" на участке "борисовских" проскочили в тылы, прошли без пехоты.
- Боюсь, не наделали бы беды! - кричал сам Мушегянц.
- Как же вы танки-то пропустили?! К вам стрелковый батальон в подкрепление перебрасывается. Его же теперь к чертям передавят! - перехватив телефон в свою руку, выкрикнул Балашов. - Примите все меры, а то батальон сомнут! Да штаб свой, штаб охраняйте!..
Бурнин связался с артиллерией, затем с КПП на дороге к "Днепру", приказал предупредить продвигающийся резервный батальон о прорыве вражеских танков. Истребление их считать первой задачей батальона. Уничтожив танки, батальону двигаться дальше по направлению на "Днепр", в распоряжение Мушегянца.
Сообщили, что началась бомбежка переднего края соседней с Мушегянцем дивизии Лопатина.
- Готовьтесь к отражению танков. Танки пойдут в тот же миг, как отбомбят самолеты, - предупредил Балашов и тут же обратился к начарту: - Дать заградительный артиллерийский огонь на участке Лопатина.
Большое наступление немцев началось. Уже стало ясно, что это будет грозное и решительное сражение. О налетах авиации и артналетах на окопы переднего края и на ближние тылы уже то и дело доносили с участков разных дивизий. Всюду вслед за авиацией и артподготовкой шли в наступление пехота и танки. Несколько раз уже поступили сообщения от Чалого о смене артиллерийских позиций в связи с попытками немцев накрыть поддерживающие передний край батареи. Сообщения о танковых атаках говорили о нарастании вводимой в действие немцами танковой массы и мотопехотных частей.
- Замучила авиация всех, черт их в душу! Надо просить ВВС фронта об истребителях. Настойчиво надо просить, - говорил с передового КП Ермишин. - Соедините меня с фронтом. Я сам им скажу. Что же, над нашей землей немецкое небо, что ли!..
Фашистская авиация. Она пролетала и тут, над штабом, и шла спокойно в тылы. Было обидно и горько. Эскадрильи проходили над головами штаба армии, шли как дома и не бомбили его лишь по неведению, что в этом лесу находится мозг всей армии, ее главный центр. На пути авиации рыкали зенитки, а она себе шла да шла…
Но штаб фронта радиограммой окончательно отказал в истребителях.
К Балашову то и дело входили командиры штаба, докладывая сведения об обстановке на участках дивизий, о появлении новых групп танков, о скоплениях вражеской пехоты. Иные, входя, молча подкладывали карты, которые рисовали без слов печальную обстановку. Бурнин все сводил воедино. Утешительных сообщений не было. Из фронта уведомили о результатах проведенной авиаразведки: на направлении армии противник подтягивал крупные моторизованные резервы.
Карты, часы, телефон, телеграф, донесения, рапорты, приказы… Минутами линии, знаки и надписи на картах сливались в какую-то путаную сетку. Тогда Балашов поднимал глаза и просто глядел, отдыхая, на бревенчатую стену блиндажа.
Штаб фронта вызвал Балашова.
- Передайте Ивакину: командующий благодарит за принятое им решение остаться в своей армии, при создавшейся обстановке считает это решение единственно правильным. Где Ивакин?
- Был в правофланговой дивизии, только что выехал в соседнюю, о прибытии туда еще не сообщил.
Ивакин вызвал Балашова спустя минут двадцать.
- Не могу связаться с политотделом. Передайте им: требую непременно к вечеру вместе с горячей пищей прислать в части газету. Выбрать из сводки подвиги. Непременно особо отметить часть Мушегянца.
На переданную ему благодарность командующего фронтом в ответ прокричал:
- Ну и правильно! Значит, поняли обстановку! Еду опять к Мушегянцу. По-моему, все-таки главное направление у него!.. До свидания… Разберусь и дам знать.
Мушегянц доносил о больших потерях. Прорвавшиеся на его участке несколько танков были давно уничтожены. Но прибывший в его распоряжение резервный батальон он до темноты не мог вывести на позиции. Тяжело было выносить пристрелянный минометный огонь и непрерывные атаки фашистской пехоты. Мушегянц просил разрешения отвести войска в окопы второй линии.
Балашов поддержал его, обратясь к Ермишину.
- Не разрешаю! - категорически возразил командующий. - Стемнеет - тогда пусть и выведет батальон усиления на первую линию. Надо держаться!
Мушегянц доложил, что на правом фланге его уже потеснили и выставили пулеметы в его фланг из занятых фашистами наших окопов, что практически он лишен возможности обороны на правом фланге и не сможет отбить новую танковую атаку, а свой фланг подвергнет разгрому.