Перед самым мостом нагромождение легковых и грузовых машин достигло пределов вообразимого. Если бы дорога была в десять раз шире, она и тогда не могла бы вместить их. Они стояли, повернутые в таких фантастически переплетающихся направлениях, как стрелки обозначения самой капризной розы ветров. Это было подобно тому, как если бы кто-то умышленно, для нелепой и злобной забавы, размешал эту дикую кашу ложкой, пустил их вертеться и кувыркаться, а успокоясь, они уже так и застыли в бессмысленном и бесцельном смятении. Сотни автомашин всевозможных марок и назначений: орудий, радиостанций, артиллерийских и дорожных мастерских вовлек этот нелепый вихрь. Даже на деревянном мосту они ухитрились установиться в несколько рядов, вперекос и чуть ли не поперек пути, так что пехотинцы вынуждены были поодиночке пролезать сквозь кабину какой-то груженной зимним обмундированием пятитонки, идиотски уткнувшейся носом в перила моста. Тем же путем пробрался и Балашов.
Впереди других, у самого съезда с моста на противоположный берег, проломив своей тяжестью одну из досок настила, застряло откуда-то взявшееся артиллерийское орудие. Это-то и была непосредственная причина всего гигантского затора.
Водитель могучего гусеничного трактора, который буксировал эту грозную хоботастую махину, теперь беспомощную и виноватую, старался, как мог… Изнемогающий пятидесятисильный "Челябинец" бился, будто припадочный, содрогаясь от непрерывных хлопков. Он оборвал уже два стальных троса. Ему помогал орудийный расчет застрявшего орудия, подваживая тяжесть бревнами, но пока без всякого результата.
Толпа шоферов, бойцов-артиллеристов и ездовых конного обоза тесно окружила орудие, азартно помогая советами, громкой бессмысленной руганью, дымом махорки, озлобленными плевками. Иван тоже остановился в этой нетерпеливой и бессильной толпе.
Рассвет торопился. Уже стало видно в сотне метров впереди моста стоявшую на пригорке колонну танкеток и возле них столпившуюся группу водителей в кожанках и черных шлемах, а подальше, на горке, - деревню с высокими шатрами тесовых кровель под резными коньками.
"Челябинец", который пытался вытащить злополучное орудие, захлебнулся перебоями оглушительно гулких хлопков и внезапно смолк. Тогда с оставленного Балашовым берега снова стали слышны крики, гудки, завывание отдельных моторов и ржание лошадей.
Чуть-чуть в стороне, возле самого моста, на берегу, сошлись кучкой несколько молодых командиров. До Ивана изредка доносились их голоса. Словно смирившись с создавшейся обстановкой и положась на удачу, они не обращали внимания на крики, брань, суету, на невыносимое тарахтенье тракторного мотора и оживленно рассказывали друг другу о последних боях и, как понял Иван, о новом прорыве фронта фашистами.
"Но если прорыв, то надо его заткнуть, надо остановиться вот здесь или вернуться назад и драться, а мы… куда же мы все отходим?! Как же мы смеем!" - думал Иван, с мучительной болью представляя себя самого соучастником невероятно позорного преступления.
- Воздух! - раздался в этот момент у моста тревожный вскрик и повторился со всех сторон.
Вместе со всеми Иван запрокинул голову и увидал на розовеющем и очистившемся от облаков горизонте черные точки. Он кинул взгляд вправо, влево, инстинктивно подыскивая укрытие. Команда "Воздух!" перелетела на тот берег. Десятки людей опрометью кинулись прочь от моста по обе стороны переправы, прыгали в отрытые за дорогой специальные щели, бежали в кусты, в хлеба…
И вдруг кто-то рядом с Иваном некстати громко расхохотался:
- Да это же галки летят!
- Галки! - откликнулось, словно эхо, в толпе. - Галки! Вороны!
Вокруг раздался возбужденный смех, послышались издевательские насмешки над теми, кто успел убежать с дороги; все вдруг стали закуривать, щедро предлагали друг другу папиросы и махорку.
"Но ведь галки - только отсрочка! Ведь фашистская авиация тоже сейчас прилетит! - взволнованно думал Иван. - Надо же все-таки что-то делать, предпринимать, торопиться…"
Иван оглянулся на группу командиров:
"О чем они думают? Или они растерялись?"
Взгляд Ивана скользнул по их лицам, уже розовеющим в отблесках утренней зорьки. Они были помяты и озабоченны, глаза опухли и покраснели от недостатка сна и от ветра.
"Устали", - понял Иван.
Тарахтенье трактора в эту минуту снова оборвалось.
Высокий, несколько дней не бритый, молодой плечистый майор выделялся в центре командирской группы. По виду он был самый опытный и авторитетный. Все его слушали, если он говорил, и к нему обращались, когда говорили сами.
- А через час в самом деле фашисты ведь налетят, товарищ майор, - сказал какой-то младший лейтенант.
- Все к чертям раздолбают! - спокойно согласился майор, даже с какой-то зловещей усмешкой. - А что тут попишешь?! Ведь вон опять что творится! Вот так же точно под Минском было. - Майор сделал неопределенно широкий жест, словно пытаясь изобразить расплывчатость этого огромного скопища у моста. - Таков уж закон войны, - поясняюще обратился он к группе младших: - раз уж фронт прорван, части разбиты и все потекло в тылы, тут дисциплинку уже не воротишь, тут хозяин - стихия!..
- Зря это вы так насчет "законов войны", товарищ майор! - внезапно раздался над ухом Ивана надсадный и хриплый, как будто простуженный, голос. - Товарищи командиры! Неужели среди вас так уж и нет коммунистов?! - громче спросил тот же голос.
Иван оглянулся и увидел за собою такого же рослого, как майор, широкоплечего человека с забинтованной головой. Окровавленный ссохшийся бинт закрывал правую половину его лица, обожженный, опухший, гноящийся левый глаз с опаленными ресницами и бровью выглядел неприятно, он горел почти ненавистью. Этот внезапно явившийся человек в командирской форме, но без знаков различия, говорил раздраженно и вызывающе.
- Товарищ майор! Вы бы должны понимать, что творится! Что же вы так стоите?! Знаете, сколько народу ждет переправы?! - хрипло выкрикнул он.
- Что такое? - сухо и холодно спросил майор. - Что вы хотите сказать? Я тут при чем? Я что, начальник колонны, что ли?!
- А кто же тут при чем? Кто при чем?! - ожесточенно напал одноглазый, вызывающе наступая. - Я вижу, что вы тут, на мосту, сейчас старший по званию, - чья же прямая обязанность взяться за это?!
Красный глаз незнакомца уперся в лицо майора. Словно не замечая, он локтем отстранил Ивана и вплотную продвинулся к группе командиров. В залитой кровью шинели, с кровавой коростой на лице, с отросшей седой щетиной на подбородке и на левой, незабинтованной щеке, с гранатой за поясом и с наганом, рукоятка которого торчала из-за борта шинели, он выглядел как какой-то "неистовый партизан" эпохи гражданской войны, но его лицо, а главное - голос и манера говорить чем-то показались Ивану знакомыми.
- Что вы ко мне привязались? - досадливо, с прежней сухостью огрызнулся майор. - Кто вам позволил подсказывать мне мои "прямые обязанности"?! Мне они лучше известны!..
Но "неистовый" не сдавался:
- А вы что, по этим самым "законам войны", о которых вы говорите, поддались панике, что ли, товарищ майор? Разгружать надо мост, вот что делать! - почти прикрикнул он на майора.
Вся группа молоденьких командиров теснее окружила майора и его внезапного собеседника.
- Не знаю, как вас по званию… Я не начальник колонны, не трактор и даже не тракторист! - резко и несколько издевательски оборвал майор незнакомца.
- Я полагаю, товарищ майор, что вы командир Красной Армии, мне показалось, что вы должны быть коммунистом, - сказал одноглазый. - Я считал, что в такой обстановке…
- А вы меня не учите, в какой обстановке! - окриком перебил майор. - Я, к сожалению, в такой обстановке, в которой любой прохожий без знаков различия лезет учить старшего командира! Нечего сеять панику! Орудийный расчет исполняет свой долг - разгружает с моста орудие. А вы что?!
- Время уходит, товарищ майор, - вдруг сбавив горячность, сказал одноглазый. - Вон на пригорке колонна танкеток - вы бы им приказали спуститься и разом всем взять орудие на буксир.
Он указал на те самые танкетки, которые Иван заметил еще раньше. Теперь их водители стояли кружком, все что-то энергично жевали и в очередь отпивали все из одной "круговой" фляги спирт или водку.
- Я им не начальник. У танкеток есть свой командир, только он им и может приказывать. Поняли? - отозвался майор, поглядев туда же.
- Понял… Но если…
- Я больше вас не держу, вы свободны! - отбрил майор с видом неоспоримого превосходства.
Одноглазый оглянулся. В окружающих командирах он не увидел к себе сочувствия.
Иван, избегая встречи с его взглядом, отвел глаза и ощутил, что почему-то краснеет…
"Партизан" сделал резкое движение.
- Эх! - воскликнул он громко и хрипло и вдруг тихо и с укоризной добавил: - Товарищи командиры!..
Он отвернулся и решительно зашагал на пригорок, к деревне, куда уходила пехота.
- Видали?! - словно что-то было доказано, с чувством собственного достоинства, насмешливо и возмущенно сказал майор. - Черт его знает, что он за тип и чего ему надо! - добавил он.
Однако Иван отметил, что никто из молодых командиров не ответил сочувствием и майору. Большинство из них словно бы призадумались.
Обезображенное лицо этого беспокойного незнакомца с налитым кровью и неприятным глазом чем-то притягивало Ивана. Он только на миг оторвал взгляд от дороги и снова уже отыскивал забинтованную голову; он даже как-то забеспокоился, не сразу найдя этого человека в веренице пехотинцев, шагавших вверх по шоссе… Но вот он, "тот", подошел к колонне танкеток, вошел в группу водителей, вот он просто, по-свойски, потянулся за "круговою" фляжкой, взял ее от соседа, встряхнул и что-то сказал, отчего все вокруг засмеялись.
Сам не сознавая того, Иван ревниво следил за каждым движением этого человека, поднимаясь следом за ним на пригорок. Вот незнакомец вынул кисет и стал свертывать папиросу. Водители танкеток окружили его, закуривали, а он что-то им говорил, указывая в сторону моста. Бойцы вместе с ним с минуту что-то живо обсуждали и вдруг побежали к своим машинам. Но как раз в этот миг радостные крики "ура" вырвались из толпы на мосту. Застрявшее орудие вздрогнуло, клюнуло носом, потом высоко задрало свой хобот, наконец медленно, будто нехотя, выровнялось и, движимое измученным "Челябинцем", сползло на обочину дороги, освобождая проезд всему скопищу.
Спустя минуту регулировщик с красным флажком уже стал у злополучного пролома, и через мост, объезжая его, покатился поток машин…
Иван стоял у дороги, следя за движением, чтобы не пропустить свою типографию в этой гудящей лавине.
Машины несло, как щепки в бурном потоке. Проезжая мост, они набирали скорость и мчались, выстраиваясь в четыре ряда.
Автоколонна штаба дивизии словно бы провалилась. Исчезла! Как это вышло? Должно быть, она протекла через мост раньше, чем Иван рассчитывал, и раньше, чем начал вглядываться в поток, силясь найти свою машину в громаде грохочущего и ревущего транспорта. Пройти обратно через мост, навстречу этому неудержимому движению, не было никакой возможности.
Иван в течение долгого времени не покидал своего поста у дороги. Прошло уже, может быть, с тысячу разных машин, а скопление их на том берегу все не рассасывалось. Какая-то нелепая надежда на то, что машины дивизии все еще не прошли, удерживала Ивана на месте.
- Во-оздух! Во-оздух! - послышались вопли, словно крики погибающих в море.
В небе опять обозначились черные точки. Они летели оттуда же, но это были уже не галки. Они шли ровным строем вдоль большака, навстречу движению, направляясь к мосту, они явно летели бомбить переправу и всю бестолковую человеческую сутолоку…
Автомашины начали круто сворачивать, отваливаясь от дороги, через кочки, пни, рытвины и кустарники ринулись в лес. Побежали с дороги и люди.
Иван тоже бросился прочь, но не побежал далеко вперед, а тут же, у берега, возле моста, влетел в кучу деревьев и затаился под кроной высокой березы.
Неожиданно он услышал спокойный, отчетливый возглас над головой:
- Повернули! Должно быть, к железной дороге заходят.
Иван поднял голову. Почти на вершине березы на дощатых подмостках в листве удобно пристроился красноармеец.
"Наблюдатель", - понял Иван.
И тут он почуял дразнящий запах горячего варева и ощутил нестерпимый голод.
Бери ложку, бери бак.
Нету ложки - беги так! -
в ту же минуту чей-то голос пропел в кустах шутливую пародию сигнала к завтраку.
- Батарея, в ложки! - весело скомандовал другой голос.
- Федя, посматривай, чтобы за завтраком нас не накрыли! - крикнули снизу.
- А мне за то гущи с мясцом побольше! - с беззаботной веселостью отозвался с дерева наблюдатель.
Поднялось солнце.
За кустами Иван разглядел походную кухню, из которой раздавали горячий завтрак. Повар щедро наполнял котелки, подставляемые бритыми, подтянутыми красноармейцами.
В свежем утреннем воздухе распространялся запах вареного мяса. Бойцы по-деловому жизнерадостно и с аппетитом насыщались.
Балашов завистливо поглядел на них и, не очень уверенно приблизившись к старшине, объяснил, что он тут, на переправе, отбился от своей колонны машин. Он спросил, не найдется ли у них лишней порции.
- Ничего, покормим, старший сержант, - доброжелательно отозвался тот. - Там будет у нас черпачок? - обратился он к повару.
- У меня котелка нет, - несколько растерянно сказал Балашов. - Все в машине, а машина ушла, пропустил ее как-то…
- Бойцы дадут, - просто ответил повар. - Пробьемся к своим - тогда все найдем свои части, машины и котелки.
Повар не пожалел Балашову каши с мясом, положил перед ним щедрый ломоть хлеба. Иван уже поднес ложку ко рту.
- Минутку, товарищ! - остановил его повар, протягивая кружку. - Наркомовские сто грамм!
"Сто грамм", горячее варево, хлеб и человеческая теплота согревали Ивана. Спокойствие бойцов передалось и ему.
Откуда-то издалека доносился тяжелый гул взрывов, удары зениток. По шоссе продолжала опять катиться нескончаемая вереница машин, а эти бойцы тут были как дома, словно их не касалось это всеобщее стремление мчаться вдоль по дороге.
- Хозяйственные вы! - сказал Иван, с благодарностью возвращая старшине котелок.
- У нас всегда все хозяйство сохранно, - ответил старшина с достоинством доброго хозяина.
- Вы хозвзвод? - поинтересовался Балашов.
- Зенитная батарея, не видишь?
- И пушки все целы? - недоверчиво спросил Иван, который только что на дороге со всех сторон слышал жалобы об утрате техники.
- Да мы же на огневой! Ты разуй-ка глаза! - даже обиделся старшина.
Только тут Иван разглядел между деревьями замаскированные стволы зениток, а в стороне, под ветвями елок, снарядные ящики.
- Недавно на фронте, товарищ старший сержант? - спросил старшина, угадав новичка по облику или поведению Балашова.
- Только что отозвали из ополчения в действующую дивизию. Да в тот же день, как я прибыл, и началось вот такое…
- Ничего, старший сержант, ты духом не падай, уж такая эта война! Нашему дивизиону уже два раза случалось беды хлебнуть!
- После таких переделок многие части на формировку отводят в тыл. У меня земляк один после Минска два дня с женой дома прожил! - с завистью вставил повар.
- Воздух! - раздался предупреждающий голос с вершины березы.
- Воздух! - повторилось, как перекличка, по ближним и дальним кустам.
- Густо фашист идет нынче! - заметил кто-то.
- К орудиям! К бою! - послышался властный голос.
Низкий, давящий гул, вибрируя, стелился над дорогой и над опушкой леса.
Фашистская эскадрилья бомбардировщиков с наглой беспечностью низко плыла вдоль дороги, по-хозяйски выбирая мишень для бомбежки. Видно, гитлеровцы не торопились сбросить свой губительный груз с малым эффектом. Они искали самое большое скопление людей и техники. Конечно, они хотели бомбить также и самую переправу.
Автомашины мчались через мост уже под пулеметным огнем мелькнувших почти на бреющем полете фашистских штурмовиков. Водители машин стремились проскочить, пока цела еще переправа, казавшаяся обреченной на гибель.
Но вот бомбардировщики нависли над самой переправой, и по противоположному берегу все, что могло, потекло в стороны - маскироваться…
Гул самолетов, гудки, крики сливались в сплошной невыразимый рев.
Иван не слышал команды, отданной в трех десятках шагов от него, почти рядом с кухней, возле которой он только что ел. Зенитная батарея грянула внезапно и оглушила его. И тут же разом, со всех сторон, по обоим берегам, загремели зенитные орудия, затрещали сплошным рычанием зенитные пулеметы. Одна из нависших наглых желтобрюхих акул покачнулась в воздухе, почему-то осела на хвост, запрокинулась на спину и вдруг ринулась штопором в лес за мостом. Оттуда взметнулось пламя, и грохнул взрыв.
Остальные пикировщики как ни в чем не бывало продолжали развертываться на цель, вздымались над переправой, будто карабкались на невидимую гору. И вот первый из них как бы клюнул воздух, от него отделилась черная точка, раздался свистящий пронзительный вой и грохот. Бомба попала в самую гущу машин. С черным фонтаном земли оттуда взметнулись пламя и дым. От машин загорались другие машины, ревели сигналы автомобилей, ревели нескончаемо длинно, кричали люди…
Удары зениток слились в непрерывный грохот. Казалось, весь лес, все пространство по берегу было насыщено зенитной артиллерией. Десятки сверкающих искрами ватных комочков лопались вокруг самолетов врага, которые сбрасывали воющие и свистящие бомбы. Бомбардировщики стали опять набирать высоту. И вот еще один из них задымился и в голубом ясном небе пошел, снижаясь, на запад. Видно было, как он по дороге сбросил одну за другой две тяжелые бомбы. Два черных фонтана взметнулись из-за леса к небу.
- Врешь! Сам теперь сдохнешь! - воскликнул Иван, глядя вслед подбитому самолету.
- Ложись! Оглох, что ли? Ложись! - крикнул кто-то над самым его ухом.
- В укрытия! - раздалась команда.
Упав на землю все под той же березой, Иван увидал над самой своей головой нависший бомбардировщик. Бомба оторвалась от него и с диким, гнетущим воем летела прямо сюда, под березу… Только когда раздался удар, он понял, что она рухнула на противоположной стороне дороги, в центре скопления машин. Еще раз свист и вой… На этот раз точно сюда, на зенитную батарею, на которой все теперь затаилось и замолчало. Еще свист и вой… Удары, удары, грохот… Земля дрожала. Взрывная волна проносилась над вершинами леса как вихрь, взметая тучи сорванных листьев. По каске Ивана со звоном кропило с неба вскинутым вверх и падающим песком. Едкий дым и душная пыль наполняли легкие…
Зенитные орудия грохотали теперь с другого берега. В воздухе загорелся вражеский истребитель. Как пущенный из пращи камень, комком огня полетел он, описывая крутую дугу, и врезался на том берегу в землю…