Маленький юркий бельгиец, по какой-то сложной непрямой ассоциации прозванный Бурбоном за королевское имя Людовик, направился к сбившимся кучкой чернокожим жандармам, решительно вклинился в толпу, бесцеремонно расталкивая локтями здоровенных парней и уже вскоре до Сержа донеслись звонкие переливы его голоса, костерившего кого-то на чем свет стоит. Жандармы смущенно опускали головы, по-детски прятали за широкими спинами мускулистые руки и старались оказаться за спиной своих товарищей, чтобы не дай бог не попасться на глаза разгневанному бельгийцу. "Как все-таки силен здесь авторитет белого человека, - невольно подумал Серж, наблюдая эту сцену. - Такой сморчок, как Бурбон, ничуть не сомневаясь в своем праве распоряжаться и отдавать приказы, без труда держит в подчинении этих здоровяков. И ведь дело тут совсем не в лейтенантских нашивках…" Действительно, к чинопочитанию в черной армии Катанги относились весьма прохладно, как впрочем, и к воинской дисциплине в целом. Тот же исполнявший обязанности старшины подразделения чернокожий сержант с подчеркнуто белым именем Джозеф, поддерживал свой авторитет, лишь при помощи бычьей силы и неукротимой ярости, в которую впадал при малейшем неповиновении. Если бы не два этих фактора, его сержантское звание не слишком много бы стоило.
- Эй, Снежок, будешь кофе?
Оклик капитана вывел его из задумчивости. Командир взвода удобно расположился на постеленной на сырую траву подушке из пористой резины, непременной спутнице старого немца во всех походах и призывно махал ему рукой. Рядом чернокожий капрал, почтительно согнувшись, держал в руках дымящийся котелок. "Когда только успели, черти?" - невольно удивился Серж, поспешно кивая капитану в знак согласия, кофе хотелось чертовски, особенно такого, приправленного острыми пряностями и имеющего просто божественный вкус, как умели готовить только местные.
- Подходи, парень, - весело балагурил немец. - Твои земляки в свое время неплохо надрали мне задницу под Сталинградом. Так почему бы мне теперь не выпить с тобой кофе? Ведь может быть, именно твой папаша всадил там пулю в печень моему старшему брату. Препротивнейший, скажу тебе, мальчишка был мой старший брат, каждый день колотил меня, пока я не вступил в гитлерюгенд и не получил там охотничий нож. С тех пор он уже не решался поднять на меня руку. А под Сталинградом, когда было так холодно, что кофе замерзал прямо в котелках, он словил-таки пулю в печень. И умер в крови и в соплях с последней мыслью "все для Германии", так тогда любил рассказывать о погибших доктор Геббельс. Прозит, парень! Na zdorovie, русский!
Затяжным глотком забулькала коньячная фляжка, а когда капитан оторвался, наконец, от серебряного горлышка и встряхнул ее в огромной густо поросшей жестким рыжим волосом лапе, жидкость плеснула уже где-то на самом дне. Немец разочарованно цокнул языком и, подумав немного, ткнул фляжкой в грудь Сержу.
- Выпей, парень!
Серж отрицательно качнул головой и отодвинулся от него, пить спиртное на и без того одуряющей жаре совсем не хотелось.
- Пей, - настаивал немец. - Ты же солдат, а не баба. Добрый глоток шнапса еще никому не повредил.
Серж все-таки взял у него фляжку и с сомнением принюхался к ней. Изнутри разило стопроцентной сивухой, причем сшибающей с ног крепости, наверняка, какое-то самодельное местное пойло. Немец смотрел на него выжидающе и под этим тяжелым взглядом налитых кровью глаз старого алкоголика, он все же сделал из фляжки короткий глоток. Алкоголь обжег ему гортань, свернул узлом горло, желудок сжался, не желая принимать огненную жидкость. Он поперхнулся, зажимая рукой рот. Огромная, как лопата, ладонь капитана с размаху хлопнула его по спине, возвращая возможность дышать.
- Пей, парень. Пей за черную Африку. За Катангу и Чомбе. Пей за то, как нас всех naebali доктор Геббельс и дядюшка Джо. Пей…
Серж живо вспомнил, как еще в Элизабетвилле по какому-то делу заглянул к занимавшему отдельный номер в отеле "Леопольд II" капитану и застал его сидящим по пояс голым в кресле-качалке. Немец тянул из плоской бутылки перно, закусывая лежащими рядом на столике фруктами. Когда Серж вошел в номер, капитан приветственно отсалютовал ему бутылкой и как раз потянулся за очередным куском поломанного на части банана. Под волосатой подмышкой мелькнули полустертые цифры давней татуировки, и молодой лейтенант армии Катанги с содроганием узнал в них легендарный эсэсовский номер. Это отличие бывших эсэсовцев как раз тогда было у всех на слуху, в цивилизованном мире начинался очередной широкомасштабный этап охоты на нацистских преступников. Проследив взгляд застывшего в дверях лейтенанта, немец криво усмехнулся и пояснил:
- Да, все правильно. Это эсэсовский номер, а на лопатке у меня наколот кинжал с надписью "Кровь и честь". А ты не знал, Снежок?
Довольный замешательством Сержа он раскатисто захохотал, потом сфокусировав мутный от опьянения взгляд, заявил куда-то в пространство:
- Да, старый Зепп Штайнер служил когда-то в СС. И он не скрывает этого, и даже этим гордится. Потому что старый Зепп служил в честных Ваффен СС. Он не расстреливал пленных и мирных жителей, не насиловал женщин и не убивал детей. Он был простым солдатом, стрельбы и смертей ему хватало в окопах, детей он всегда любил и жалел, а баб старому Зеппу никогда не приходилось насиловать, они сами на него вешались… Зато Зепп всегда был там где труднее, шел в наступление в составе штурмовых групп и стоял насмерть в обороне на направлении главного удара твоих земляков. У старины Зеппа два железных креста и пять ранений, так чего же ему стыдиться… Ведь не он просрал эту войну, парень, нет не он… Что ты так смотришь, на меня, русский… Ненавидишь меня? Так достань пистолет и выстрели мне в сердце… Что не можешь? Кишка тонка? Ну тогда idi na hui, так кажется, говорят у тебя на родине, нет?
Серж тогда молча развернулся и, хлопнув дверью, пошел прочь по застеленному ковровой дорожкой коридору отеля, механически переставляя ноги, как сомнамбула, в голове царил полный хаос, он даже забыл, по какому делу собственно приходил к своему командиру. Вслед ему несся слышимый даже сквозь стены издевательский смех пьяного немца.
Долго отдыхать своему отряду капитан не позволил и уже через пятнадцать минут, охающие и тяжело вздыхающие жандармы вынуждены были вновь подниматься на ноги. Основная группа шла короткой цепочкой по руслу сухого ручья, широко разбросав во все стороны дозорные двойки. Впереди на удалении в сотню метров головной дозор бесшумно скользил по зарослям вдоль поросшей мелкой зеленью узкой полоски песка, оставшейся на том месте, где совсем недавно бурлил водный поток. Джунгли буквально дышали смертельной угрозой, где-то совсем рядом схожим порядком могли плыть в зеленом мареве передовые группы конголезской армии Касавубу, или дозоры сепаратистов Южной Касаи, в любой момент из густой чащи тропического леса могла вылететь ядовитая стрела дикаря и людоеда балуба, или пуля недалеко ушедшего от него, живущего грабежами и убийствами дезертира. На этот раз Серж шел в середине цепочки и ему не надо было постоянно напрягать зрение и слух в поисках возможной угрозы, ушедший с головным дозором Бурбон и его жандармы, еще несколько лет назад охотившиеся в таких же лесах сделают это за него. От него требуется только идти все дальше и дальше по высохшему руслу ручья, мерно переставляя обутые в брезентовые ботинки ноги. Шаг за шагом… Шаг за шагом… Монотонная ходьба туманила голову, погружая мозг в некое подобие гипнотического транса, рождая непривычные сложные мысли, которые в повседневной суете и круговерти никогда нет возможности додумать до конца. Отчего-то вспомнился далекий от этих пропахших гнилью джунглей Элизабетвилль, поразивший его своим практически европейским лоском, в принципе ничего удивительного в этом не было, ведь этот город хоть и считался теперь африканским, был построен и до последнего времени населен практически исключительно бельгийцами, недавними хозяевами Бельгийского Конго. Теперь Конго перестало называться бельгийским, нынче оно просто Конго и правят в нем чернокожие, которые воспользовались переданной им властью, чтобы тут же учинить погромы и убийства, не успевшего или не пожелавшего уехать белого населения. Потом вчера спустившиеся с пальм политические лидеры вспомнили о застарелых межплеменных распрях и развалили когда-то единую спаянную железным кулаком бельгийских солдат страну на четыре кровоточащих куска. Одним из этих обломков прежнего порядка и являлась Катанга лейтенантом армии которой был Серж, что ж несколько тысяч бельгийских франков в месяц весьма сходная цена для того, кто готов подставлять свою голову под пули.
В Элизабетвилле наемники пробыли недолго, армия Катанги нуждалась в солдатах как никогда, безалаберные африканцы сотнями дезертировали из ее рядов, едва получив оружие и обмундирование, предпочитая сбиваться в банды и терроризировать отдаленные поселки и миссии, а не проливать кровь за независимость недавно образованного государства. Президенту Чомбе приходилось опираться в основном на белых наемников, лишь они имеющие боевой опыт, вводящие в подчиненных подразделениях жесткую дисциплину, могли удержать армию от полного развала. Они стоили немалых денег, но эффект от их использования превышал любые затраты. Эти люди действительно умели воевать и, что самое главное, хотели это делать. В их рядах можно было встретить и спасающихся от возмездия эсэсовцев, и наоборот, бежавших в свое время в Африку греческих гвардейцев, и бойцов испанских интербригад, потерявших после объявления независимости свое место в жизни местных бельгийцев и откровенных уголовников, профессиональных авантюристов не мыслящих себе жизни без романтики дальних странствий и риска и совершенно случайно заброшенных сюда судьбой наивных студентов и книжных мальчиков, захваченных рассказами Киплинга и прибывших сюда нести пресловутое "бремя белого человека". Все эти совершенно разные люди, ведомые лишь им одним известными причинами и интересами, и составляли белый костяк черной армии Катанги.
Основной тыловой базой для них были в изобилии разбросанные вокруг Элизабетвилля военные лагеря, здесь белые инструкторы натаскивали чернокожих жандармов, усердно вколачивая экспресс-методом пинков и зуботычин в них ту военную премудрость, что была усвоена ими самими в наполненной бурными событиями прошлой жизни. Здесь же подтягивали до общего уровня не имеющих серьезной военной подготовки белых, правда, в гораздо более щадящем режиме. Все же белый человек в черной Африке, это всегда некое высшее существо и ставить его на одну доску с неграми никто не решился бы. Отсюда же выходили в свою очередь на передовую и в лихие терминаторские рейды по джунглям на охоту за ушами, скальпами и кистями правых рук многочисленных врагов. Сюда возвращались уставшие и истрепанные, потерявшие половину личного состава подразделения, выведенные с фронта после упорных боев.
Развлекаться ездили в манящий будто развратная шлюха, сияющий огнями ресторанов и борделей Элизабетвилль, шальные деньги просаживались с поразительной легкостью: проигрывались в полуподпольных казино, пропивались стремительными темпами в многочисленных барах, спускались на доступных девиц всех оттенков кожи от иссиня-черной баклажанной, до желтоватого отлива слоновой кости… Тех, кто копил бы деньги на будущую жизнь здесь практически не бывало, слишком призрачной казалась это самое будущее, если глядеть на него в оптический прицел из наполовину заполненной гнилой водой ямы посреди джунглей. Осознание того, что в любой момент: завтра, или даже сегодня ты можешь быть убит, придавало жизни особую остроту. "После нас хоть потоп!" Этот старый девиз казалось, горел вычерченный яркими звездами в небе над ночным Элизабетвиллем. Здесь все делали, как в последний раз: проигрываясь в карты, снимали последнюю рубаху, пили до полного забытья под столом в блевотине, шлюх снимали по несколько штук сразу и требовали от них таких "изысканных" ласк, что порой вгоняли в краску даже профессионалок.
Серж жил этой жизнью уже третий месяц, постепенно привыкая к ней, превращаясь из наивного полного розового домашнего романтизма юноши в матерого ветерана, не боящегося стрельбы и крови, презирающего смерть и цинично смотрящего на окружающий мир. За его спиной уже были три недели, проведенные на передовой и два выхода в джунгли на дальнее патрулирование заросших тропическим лесом и потому практически никак не охраняемых границ Катанги. Он научился по-солдатски, не закусывая и не морщась глотать стаканами местное самодельное пойло, а свою девственность вместе с мечтами о первой настоящей любви оставил на широкой кровати в дешевом номере "Леопольда II" грудастой проститутке Кармен, отличавшейся неуемной жадностью к деньгам и вырванным по племенному обычаю клитором. Чтобы сказала бедная старая мама, если бы видела в кого, а точнее во что постепенно превращается ее сын? Но мама ничего не могла ему сказать, к тому времени уже больше года прошло с тех пор, как она окончательно упокоилась на тихом кладбище маленького городка затерянного на юге Франции, за одной оградой с ранее умершим мужем, политическим беженцем из Советского Союза с непривычным для французского уха именем Петр. Именно после ее смерти лишенный всяких средств к существованию Сергей и клюнул на объявление о наборе молодых спортивных мужчин для опасной и связанной с приключениями работы в Центральной Африке, военная подготовка и опыт службы в армии, как водится, приветствовались. От объявления веяло романтикой дальних странствий, экзотическими странами, шальными деньгами и умопомрачительными красотками. Как было не соблазниться всем этим только начинающему жить юноше, вдруг оставшемуся к тому же без гроша в кармане в стране, где в отличие от Советского Союза, чтобы жить, надо было постоянно платить за жилье, еду и одежду. Он не очень помнил, как со всем этим обстояло на его далекой родине, слишком мал был, когда родителей вынудили бежать на Запад, но по рассказам отца уяснил для себя, что в той загадочной стране жили вовсе не по простым и ясным законам мира чистогана, а по каким-то совершенно другим.
Замечтавшийся на ходу Серж едва не ткнулся, не успев с разгона затормозить, лицом в широкую покрытую влажными разводами пота спину неожиданно замершего посреди тропы жандарма, размеренно топавшего до этого перед ним. Он уже открыл было рот, чтобы высказать ротозею, вдруг надумавшему остановиться посчитать ворон, все, что он о нем думает, но вовремя осознал, что стоит чутко вслушиваясь в звуки тропического леса, вся растянувшаяся цепочкой основная группа.
- Что случилось? - привлекая внимание жандарма, он легонько ткнул его кулаком в поясницу.
- Не знаю, босс… - повернул тот к нему побледневшее искаженное страхом лицо. - Похоже, головной дозор кого-то заметил…
Сержу уже случалось видеть, как бледнеют от ужаса африканцы, их черная баклажанного оттенка кожа, когда от нее отливает кровь, становится не бледной, а землисто-серой, с каким-то зеленоватым оттенком. С непривычки очень впечатляет, уж больно отвратительное это зрелище, в голову сразу лезут ассоциации с ожившими мертвецами и прочая вовсе не позитивная чушь. Решив приободрить перепуганного жандарма, он тихонько шепнул ему на ухо:
- Здорово будет, если это окажутся балуба, можно будет разжиться ушами.
За уши воинственных дикарей в Элизабетвилле, можно было получить неплохую премию, потому почти все жандармы не чурались при случае заиметь подобный трофей. Главным тут было не перепутать, какое ухо резать, платили только за правой, говорят, в начале этой акции подобного ограничения не было, и находились ловкачи, умудрявшиеся дважды заработать на одном и том же трупе. Пользовались спросом так же сердца и правые кисти убитых врагов, местные их охотно покупали для использования в колдовских обрядах вуду. Самому Сержу еще ни разу не приходилось сталкиваться с служителями этого таинственного культа, но слава о них гремела по всей Катанге. В отличие от просвещенной Европы здесь непоколебима была вера в злые и добрые чары и могущественных колдунов их накладывающих, причем подпадали под влияние мрачной вудуистской романтики отнюдь не только чернокожие дикари, не малая часть белых, давно живущих здесь, искренне верила в сверхъестественную силу колдовских обрядов, а порой и прибегала к ним в повседневной жизни. Достаточно сказать, что матерый вояка и прожженный убийца капитан Штайнер, постоянно таскал с собой в качестве талисмана высушенную лапу черного петуха особым образом зарезанного в полночь на могиле, похороненного на перекрестке дорог самоубийцы.
Жандарма напоминание о возможности заполучить ценные трофеи, немного привело в чувство, даже в глазах мелькнули на секунду жадные, вожделеющие огоньки.
- Да, уши хорошо! - хрипло прошептал он в ответ. - Руки тоже хорошо! Волосы плохо, трудно делать!
Серж мысленно с ним согласился, действительно, с выделкой скальпов были проблемы, а невыделанные они не стоили ломаного гроша, поскольку в жарком климате уже через пару дней начинали отвратительно вонять стухшим мясом. Их приходилось просаливать и тщательно высушивать натянутыми на каску, но даже после этих утомительных процедур, подобный трофей не вызывал должного почтения у местного населения, предпочитавшего более традиционные доказательства побед мужественного воина. Серж вообще подозревал, что сама манера снимать с поверженных врагов скальпы была завезена сюда какими-нибудь не в меру падкими на экзотические приключения американцами, поскольку исстари подобные изыски местным были не свойственны. Хотя, кто их дикарей знает? Вон три четверти страны до сих пор еще с луками и стрелами по джунглям бегают, тряся голым задом. А те, кого бельгийцы худо-бедно успели цивилизовать, тоже не далеко ушли от своих диких собратьев, разве что научились штаны носить, да мочиться стоя!
- Смотри бодрей! - хлопнул жандарма по плечу Серж. - Если не будешь бояться, то тебе наверняка удастся победить любых врагов. Вырезать им сердца и превратить в наложниц их жен!
Серж не был уверен, что жандарм знает, кто такие наложницы, просто как-то вырвалось в соответствии с тем стилем, в котором он строил свою поднимающую дух речь. Но жандарм, похоже, с успехом сориентировался по интонации и плотоядно осклабился, изобразив серию быстрых толчков бедрами. Лицо вояки уже приобрело свой нормальный природный оттенок, и наемник мысленно поздравил себя с успешным возвращением боевого духа, по крайней мере, одному из бойцов отряда.