Например, утверждение, которое содержится в идее круга, так же отлично от утверждения, содержащегося в идее треугольника, как сама идея круга отлична от идеи треугольника. Затем я безусловно отрицаю, чтобы нам нужна была одинаковая сила мышления, как для утверждения истинным того, что истинно, так и для утверждения истинным того, что ложно. Ибо эти два утверждения, если посмотреть на душу, относятся между собою как бытие или небытие; в самом деле, в идеях нет ничего положительного, что составляло бы форму лжи (см. пол. 35 этой части с его схолией и схол. пол. 47 этой части). Поэтому здесь нужно обратить особое внимание на то, как мы легко обманываемся, когда смешиваем общее с частным и существа мыслимые и отвлеченные с реальными. Что касается, наконец, четвертого возражения, то я говорю, что я вполне согласен, что человек, поставленный в такое состояние равновесия (именно когда он чувствует жажду и голод и видит пищу и питье, которые находятся от него в одинаковом расстоянии), умрет от голода и жажды. Если же меня спросят, не следует ли такого человека считать скорее ослом, чем человеком, то я скажу, что не знаю, так же как я не знаю, чем нужно считать того, кто надевает себе петлю на шею, и как нужно смотреть на мальчишек, дураков, безумных и проч.
Остается, наконец, показать, как знание этого учения полезно для жизни, что легко заметить из следующего.
I. Оно учит нас, что мы действуем только по мановению Бога и причастны к божественной природе, и притом тем более, чем совершеннее наши действия и чем более мы познаем Бога. Следовательно, это учение, кроме того, что успокаивает душу, заключает в себе еще то, что оно учит нас, в чем состоит наше высшее счастье или блаженство, а именно в одном познании Бога, которое побуждает нас поступать только так, как внушают любовь и благочестие. Из этого мы ясно понимаем, до какой степени уклоняются от истинной оценки добродетели те, которые за добродетель и за прекрасные действия, как бы за величайшее рабство, ожидают, что Бог украсит их высочайшими наградами, как будто сама добродетель и служение Богу еще не составляют настоящего счастья и высшей свободы.
II. Оно учит нас, как мы должны вести себя в делах судьбы, в тех, которые не в нашей власти, т. е. в делах, которые не вытекают из нашей природы: а именно, мы должны с одинаковым настроением ожидать и переносить и то и другое лицо судьбы, так как все с одинаковой необходимостью вытекает из вечного определения Божия, совершенно так же, как из сущности треугольника вытекает, что три его угла равны двум прямым.
III. Это учение полезно для общественной жизни, поскольку оно учит ни к кому не питать ненависти, никого не презирать, не раздражать, ни на кого не гневаться, никому не завидовать; кроме того, поскольку оно учит, что каждый должен быть доволен своим и помогать ближнему не по женскому сердоболию, пристрастию или суеверию, но только по руководству рассудка, т. е. в зависимости от того, как требуют время и обстоятельства, что я покажу в третьей части.
IV. Наконец, это учение полезно для гражданского общества, поскольку оно учит, каким образом граждане должны управляться и вести себя, именно, чтобы они не были рабами, но свободно исполняли то, что является наилучшим. И этим я исполнил все, что предполагал в этой схолии, потому заканчиваю на этом вторую часть. Я думаю, что в ней природу человеческой души и ее свойства я изложил довольно подробно и, насколько позволяла сущность предмета, довольно ясно, причем передал нечто такое, из чего можно вывести много прекрасного, очень полезного и такого, что необходимо знать, как это отчасти будет видно из последующего.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
О происхождении и природе аффектов
ПРЕДИСЛОВИЕ
Многие писавшие об аффектах и об образе жизни людей рассуждают о них, по-видимому, не как о естественных вещах, которые следуют общим законам природы, но как о вещах, которые находятся вне природы; и даже, по-видимому, представляют себе человека в природе как государство в государстве. Ибо они думают, что человек скорее нарушает порядок природы, чем следует ему, что он имеет в своих действиях неограниченную свободу и определяется только сам собой и ничем другим. Далее, причину человеческого бессилия и непостоянства они приписывают не общему свойству природы, но какому-то повреждению человеческой природы, которую поэтому они оплакивают, осмеивают, презирают, или же, что бывает чаще, испытывают к ней отвращение; и кто умеет красноречивее и остроумнее изображать бессилие человеческого духа, тот считается как бы божественным. Однако не было недостатка и в отличнейших мужах (труду и усердию которых мы признаем себя обязанными многим), которые написали много прекрасного о правильном образе жизни людей и дали смертным советы, полные благоразумия; но истинной природы и силы аффектов и того, что может сделать душа для того, чтобы умерить их, насколько мне известно, не определил никто. Я знаю, конечно, что знаменитый Декарт, хотя он и думал, что душа имеет неограниченную власть над своими действиями, старался, однако, объяснить человеческие аффекты их первыми причинами и вместе с тем показать путь, следуя которым душа может иметь неограниченную власть над аффектами; но, по-моему, он при этом ничего не проявил, кроме проницательности своего ума, как я докажу это в свое время. А я хочу теперь возвратиться к тем, кто соглашается лучше осмеивать и презирать человеческие аффекты и действия, чем понимать их. Им, без сомнения, покажется странным, что я собираюсь трактовать о пороках и безрассудствах людей геометрическим методом и хочу известным образом объяснить то, о чем они кричат, что оно противно рассудку, что оно суетно, абсурдно и отвратительно. Но я имею для этого следующее основание. В природе нет ничего, что можно было бы приписать ее несовершенству; ибо она всегда и везде одна и та же, и ее сила и способность действия всегда одинаковы; т. е. законы и правила природы, по которым все совершается и переходит из одних форм в другие, всегда и везде одни и те же, и поэтому существует только один способ понять природу всяких вещей, а именно – посредством общих законов и правил природы. Таким образом, аффекты ненависти, гнева, зависти и проч., рассматриваемые сами в себе, вытекают из такой же необходимости и силы природы, как и остальные отдельные вещи; и поэтому они указывают на известные причины, при помощи которых они могут быть поняты, и имеют известные свойства, столь же достойные нашего познания, как и свойства всякой другой вещи, одним созерцанием которой мы наслаждаемся. Итак, я буду исследовать природу и силу аффектов тем же методом, которого я придерживался в предшествующих частях о Боге и душе, и человеческие действия и стремления буду рассматривать так, как если бы речь шла о линиях, плоскостях или о телах.
ОПРЕДЕЛЕНИЯ
I. Полной (adaequata) причиной я называю ту, действие которой может быть понято ясно и отчетливо посредством ее же самой. Неполной же, или частной, я называю ту, действие которой не может быть понято посредством ее одной.
II. Я говорю, что мы действуем , тогда, когда в нас или вне нас совершается нечто, полную причину чего составляем мы, т. е. (по пред, опред.) когда в нас или вне нас вытекает из нашей природы нечто такое, что только посредством ее может быть понято ясно и отчетливо. И напротив, я говорю, что мы страдаем , тогда, когда в нас совершается нечто или из нашей природы вытекает нечто, чего мы составляем только частную причину.
III. Под аффектом я разумею испытываемые телом ощущения, которыми способность действия нашего тела увеличивается или уменьшается, усиливается или задерживается, и вместе с тем идеи этих ощущений.
Итак, если мы можем быть полной причиной какого-нибудь из этих испытываемых нами ощущений, тогда под аффектом я понимаю действие, а в других случаях – страсть.
ПОСТУЛАТЫ
I. Человеческое тело может испытывать различные ощущения, которые увеличивают или уменьшают способность его к деятельности, а также и другие, которые не делают этой способности ни большей, ни меньшей.
Этот постулат или аксиома основывается на постулате 1 и лемме 5 и 7, которые см. после положения 13 части 2.
II. Человеческое тело может претерпевать множество изменений и тем не менее сохранять впечатления или следы предметов (о чем см. постул. 5 части 2) и, следовательно, те же самые образы вещей; определение их см. в схолии пол. 17 части 2.
ПОЛОЖЕНИЕ I
Наша душа в одних случаях действует, в других страдает; именно, поскольку она имеет полные идеи, постольку она необходимо известным образом действует, а поскольку она имеет неполные идеи, постольку она необходимо что-либо претерпевает.
Доказательство
Некоторые идеи каждой человеческой души полны, а некоторые неполны и спутаны (по схол. пол. 40 части 2). Идеи же, которые в чьей-либо душе полны, полны в Боге, поскольку он составляет сущность этой души (по короля, пол. 11 части 2), а те, которые в душе неполны, в Боге также полны (по тому же короля.), не поскольку он содержит в себе сущность только этой души, но и поскольку он содержит в себе в то же время и души других вещей. Далее, из каждой данной идеи необходимо должно вытекать какое-нибудь действие (по пол. 36 части 1), полная причина которого есть Бог (см. опр. 1 этой части), не поскольку он бесконечен, но поскольку он рассматривается испытывающим действие этой данной идеи (см. пол. 9 части 2). Но для того действия, причина которого есть Бог, поскольку он испытывает действие идеи, которая в чьей-нибудь душе полна, та же самая душа служит полной причиной (по короля, пол. 11 части 2). Следовательно, наша душа (по опр. 2 этой части), поскольку она имеет полные идеи, необходимо в известных случаях действует; это первое. Затем, всего, что необходимо вытекает из идеи, которая полна в Боге, не поскольку он имеет в себе душу одного лишь человека, но поскольку он вместе с душой этого человека содержит в себе души и других вещей, всего того (по тому же короля. 11 части 2) душа этого человека есть не полная причина, а только частная. Поэтому (по опр. 2 этой части) душа, поскольку она имеет неполные идеи, необходимо что-либо претерпевает; это второе. Итак, душа наша и т. д., – что и требовалось доказать.
Королларий
Из этого следует, что душа тем более подвержена страстям, чем больше имеет неполных идей, и, напротив, тем больше действует, чем больше имеет идей полных.
ПОЛОЖЕНИЕ II
Ни тело не может определить души к мышлению, ни душа тела к движению или к покою или к чему-нибудь другому (если есть что-нибудь такое).
Доказательство
Все состояния (модусы) мышления имеют причиной Бога, поскольку он есть вещь мыслящая, а не поскольку он выражается другим атрибутом (по пол. 6 части 2). Следовательно, то, что определяет душу к мышлению, есть модус мышления, а не протяжения, т. е. (по опр. 1 части 2) не есть тело; это первое. Далее, движение и покой должны происходить от другого тела, которое было определено к движению или покою другим телом, и вообще, все, что совершается в теле, должно было произойти от Бога, поскольку он рассматривается испытывающим действие какого-нибудь модуса протяжения, а не какого-нибудь модуса мышления (по тому же пол. 6 части 2), т. е. от души, которая (по пол. 11 части 2) есть состояние (модус) мышления, оно происходить не может; это второе. Итак, ни тело душу и т. д., – что и требовалось доказать.
Схолия
Это еще яснее можно понять из того, что сказано в схолии положения 7 части 2, именно, что душа и тело одна и та же вещь, которая рассматривается то под атрибутом мышления, то под атрибутом протяжения. Из этого следует, что порядок или сцепление вещей – одно, рассматривается ли природа под тем или под другим атрибутом, и, следовательно, порядок действий и страстей нашего тела по природе существует вместе с порядком действий и страстей души. Это также следует из способа, которым мы доказали положение 12 части 2. И хотя не остается никаких оснований для сомнения, я все-таки думаю, что люди едва ли станут спокойно обсуждать этот предмет, если я не подтвержу его опытом: до такой степени они твердо убеждены, что тело по одному мановению души то движется, то приходит в покой и делает весьма многое, что зависит только от воли души и от искусства изобретения! Но на самом деле до сих пор никто еще не определил, что в состоянии делать тело, т. е. никто не узнал из опыта того, что тело может делать только по законам природы, поскольку она рассматривается лишь как телесная, и чего не может сделать, если не определяется душой. Ибо до сих пор никто не изучил устройства тела так тщательно, чтобы мог объяснить все его функции, не говоря уже о том, что и у животных наблюдается многое, что далеко превышает человеческую проницательность, и что лунатики делают во время сна многое, на что они не решились бы бодрствуя; это ясно показывает, что само тело по одним только законам природы может делать многое, чему удивляется его душа. Далее, никто не знает, каким образом и какими средствами душа движет тело, какую степень движения может сообщить телу и с какой скоростью может двигать его. Поэтому, когда люди говорят, что то или другое действие тела происходит от души, которая имеет власть над телом, то они сами не знают, что они говорят, и делают не что иное, как в красивых словах сознаются в том, что они не знают истинной причины этих действий и даже не удивляются этому. На это возразят, что знают они или не знают, какими средствами душа движет тело, однако они знают по опыту, что если бы человеческая душа была не способна к мышлению, то и тело было бы недеятельно; далее, они знают из опыта, что во власти только души как молчать, так и говорить, и многое другое, что, по их мнению, зависит от решения души.
Но что касается первого, то я спрошу у них, не показывает ли наш опыт также и того, что и наоборот, когда тело бывает недеятельным, то и душа вместе с этим бывает неспособна к мышлению? Ибо когда тело покоится во время сна, то и душа вместе с ним спит и не имеет способности к мышлению, как во время бодрствования. Далее, я думаю, все знают из опыта, что душа не всегда одинаково способна к мышлению об одном и том же предмете; но сообразно с тем, как тело бывает более способно к тому, чтобы в нем возбудился образ того или другого предмета, и душа бывает более способна к созерцанию того или другого предмета. Но скажут, из одних законов природы, поскольку она рассматривается лишь как телесная, не могут быть выведены причины зданий, картин и других предметов подобного рода, которые производятся лишь человеческим искусством, и человеческое дело было бы не в состоянии построить какой-нибудь храм, если бы оно не определялось и не руководилось душой. Но я уже показал, что эти люди сами не знают, что может делать тело и что может быть выведено из одного созерцания законов самой природы, равно как и то, что им самим известно из опыта, что по одним только законам природы совершается много такого, что, по их мнению, никогда бы не могло совершиться иначе, как по руководству души, каково, например, то, что делают во сне лунатики, и чему они сами удивляются бодрствуя. Добавлю, что устройство самого тела далеко превосходит все, что сделано человеческим искусством, не говоря уже о том, что я выше доказал, что из природы, под каким атрибутом ее ни рассматривать, вытекает бесконечное множество вещей. Что же касается второго возражения, то человеческие дела были бы гораздо удачнее, если бы во власти человека одинаково было как молчать, так и говорить. Но опыт более чем достаточно показывает, что люди ни над чем не имеют так мало власти, как над языком , и так же мало могут сдержать его, как свои позывы. Поэтому многие думают, что мы делаем свободно только то, чего мы желаем несильно, так как позыв к этим вещам легко может быть побежден воспоминанием о другой вещи, о которой мы часто воспоминаем; но это невозможно относительно того, чего мы желаем с сильным аффектом, которого не может ослабить воспоминание о другой вещи. Но если бы они не знали, что мы делаем многое, в чем после раскаиваемся, и что мы часто, именно когда находимся под воздействием противоположных аффектов, видим лучшее, а следуем худшему , то ничто не мешало бы им думать, что мы во всем действуем свободно.