Схолия
Здесь под существованием я не разумею продолжаемости, – т. е. существования, поскольку оно представляется абстрактно, и как бы некоторый вид количества. Ибо я говорю о самой природе существования, которое приписывается отдельным вещам потому, что они вытекают бесконечными способами из вечной необходимости природы Бога (см. пол. 16 части 1). Я говорю о самом существовании отдельных вещей, поскольку они суть в Боге. Ибо хотя каждая из них определяется к существованию известным образом другой отдельной вещью, однако же сила, которой каждая вещь сохраняет существование, вытекает из вечной необходимости природы Бога. См. об этом короля, пол. 24 части 1.
ПОЛОЖЕНИЕ XLVI
Познание вечной и бесконечной сущности Бога, которую заключает в себе каждая идея, есть полное и совершенное.
Доказательство
Доказательство предыдущего положения имеет общий характер и, рассматривается ли вещь как часть или как целое, идея ее как целого или как части (по пред. пол.) заключает в себе вечную и бесконечную сущность Бога. Поэтому-то, что дает познание вечной и бесконечной сущности Бога, обще для всех и одинаково как в части, так и в целом; и, следовательно (по пол. 38 этой части), это познание будет полным, – что и требовалось доказать.
ПОЛОЖЕНИЕ XLVII
Человеческая душа имеет полное познание вечной и бесконечной сущности Бога.
Доказательство
Человеческая душа имеет идеи (по пол. 22 этой части), из которых она воспринимает (по пол. 23 этой части) себя и свое тело (по пол. 19 этой части), равно как и внешние тела (по короля. 1 пол. 16 и пол. 17 этой части), как действительно существующие; следовательно (по пол. 45 и 46 этой части), имеет полное познание вечной и бесконечной сущности Бога, – что и требовалось доказать.
Схолия
Из этого мы видим, что бесконечная сущность Бога и его вечность известны всем. А так как все находится в Боге и представляется посредством Бога, то следует, что мы из этого познания можем вывести многое, что мы знаем полно, и значит, образовать тот третий род познания, о котором мы говорили в схолии 2 пол. 40 этой части, и о превосходстве и пользе которого мы будем говорить в пятой части. Если же люди имеют не такое ясное познание Бога, как общих понятий, то это происходит оттого, что они не могут вообразить Бога, как воображают тела, и что они прилагают название Бога к образам вещей, которые они обыкновенно видят; а этого люди едва ли могут избежать, потому что на них постоянно действуют внешние тела. И действительно, большая часть ошибок состоит именно в том, что мы неправильно прилагаем к вещам названия. Когда, например, кто-нибудь говорит, что линии, идущие от центра круга к его окружности, не равны, то он, конечно, по крайней мере в это время, понимает под кругом нечто иное, чем математики. Если люди ошибаются в вычислении, то у них бывают одни числа в уме, а другие на бумаге. Поэтому если мы будем принимать во внимание их ум, то они, конечно, не ошибаются; но они нам кажутся ошибающимися потому, что мы думаем, что они и в уме имеют те же числа, которые стоят на бумаге. Если бы мы этого не думали, то и не считали бы их ошибающимися, как я не счел ошибшимся человека, который недавно закричал при мне, что его двор полетел на курицу соседа, потому что я хорошо понимал, что он хотел сказать. Но отсюда проистекают многие споры именно потому, что люди неверно объясняют свою мысль, или потому, что дурно истолковывают мысль другого. Ибо, на самом деле, когда они наиболее противоречат себе, то думают или то же самое, или думают другое, так что те ошибки и несоответствия, которые они находят в другом, не существуют.
ПОЛОЖЕНИЕ XLVIII
В душе нет неограниченной или свободной воли, но душа к желанию того или другого определяется какой-нибудь причиной, которая в свою очередь определяется другой причиной, а эта опять другой, и так до бесконечности.
Доказательство
Душа есть известное и определенное состояние мышления (по пол. 11 этой части), и потому (по королл. 2 пол. 17 части 1) не может быть свободной причиной своих действий, или не может иметь неограниченной способности желания или нежелания, но к желанию того или другого (по пол. 28 части 1) должна определяться какой-нибудь причиной, которая определяется другой, а эта опять другой, и проч., – что и требовалось доказать.
Схолия
Таким же образом доказывается, что в душе нет никакой неограниченной способности понимания, желания, любви и проч. Отсюда следует, что эти и подобные способности суть или совершенно фиктивны, или же не что иное, как метафизические или общие существа, которые мы обыкновенно образуем из частностей; так что разум и воля так относятся к той или другой идее или к тому и другому желанию, как каменность к тому или другому камню, или как человек к Петру и Павлу. Причину же, почему люди считают себя свободными, мы объяснили в приложении к 1 части. Но прежде чем продолжать далее, следует заметить, что под волей я разумею способность утверждать и отрицать, а не желание; разумею, говорю я, способность, по которой душа утверждает или отрицает то, что истинно или ложно, а не желание, по которому душа стремится к вещам или отвращается от них. Но после того как мы доказали, что эти способности суть общие понятия, которые не отличаются от отдельных вещей, из которых мы их образуем, нужно исследовать, действительно ли желания суть что-нибудь другое, а не сами идеи вещей. Нужно, говорю я, исследовать, есть ли в душе другое какое-нибудь утверждение или отрицание, кроме того, которое содержит в себе идея, поскольку она есть идея, о чем см. следующее положение и определение 3 этой части, чтобы мышление не впало в картины. Ибо под идеями я разумею не образы, которые составляются в глубине глаза, или, если угодно, внутри головного мозга, но представления (сопсерtus) мышления.
ПОЛОЖЕНИЕ XLIX
В душе нет никакого желания или утверждения и отрицания, кроме того, которое заключает в себе идея, поскольку она есть идея.
Доказательство
В душе (по пред. пол.) нет неограниченной способности желания или нежелания, но есть только отдельные желания, именно то или другое утверждение, то или другое отрицание. Итак, представим себе какое-нибудь отдельное желание, например то состояние мышления, по которому душа утверждает, что три угла треугольника равны двум прямым. Это утверждение заключает в себе представление, или идею треугольника, т. е. оно не может быть представлено без идеи треугольника. Ибо это будет одно и то же, скажу ли я, что А должно содержать в себе представление В, или что А не может быть представлено без В. Далее, это утверждение (по акс. 3 этой части) также не может быть без идеи треугольника. Итак, это утверждение не может ни существовать, ни быть представлено без идеи треугольника. Затем, эта идея треугольника должна заключать в себе это же утверждение, а именно, что три его угла равняются двум прямым.
Поэтому, и наоборот, эта идея треугольника не может ни существовать, ни быть представлена без этого утверждения; следовательно (по опр. 2 этой части), это утверждение принадлежит к сущности идеи треугольника и есть не что иное, как она сама. И что мы сказали об этом желании (так как мы взяли его произвольно), – то же следует сказать и о каждом желании, а именно, что оно есть не что иное, как идея, – что и требовалось доказать.
Королларий
Воля и разум – одно и то же.
Доказательство
Разум и воля не что иное, как сами отдельные желания и идеи (по пол. 48 этой части и его схолии). Но отдельное желание и идея (по пред. пол.) – одно и то же. Следовательно, воля и разум – одно и то же, что и требовалось доказать.
Схолия
Этим мы устранили причину, которой обычно приписываются ошибки. Выше мы показали, что ложность состоит в недостатке познания, которым страдают извращенные и спутанные идеи. Поэтому ложная идея, поскольку она ложна, не заключает в себе достоверности. Итак, мы говорим, что человек успокоился на чем-нибудь ложном и не сомневается в нем, то говорим не то, что он уверен в нем, но только то, что он не чувствует сомнения или что он успокоился на ложном потому, что не было причин, которые заставляли бы его воображение колебаться (см. об этом схолию пол. 44 этой части). Итак, как бы, по нашему предположению, человек ни придерживался ложного, мы все-таки никогда не скажем, что он уверен в нем. Ибо под уверенностью мы понимаем нечто положительное (см. пол. 43 этой части с его схолией), а не отсутствие сомнения. Под отсутствием же уверенности мы понимаем ложность. Но для более полного разъяснения предыдущего положения нужно сказать еще кое– что. Затем остается ответить на возражения, которые могут быть приведены против нашего учения. И наконец, для устранения всяких сомнений я посчитал необходимым показать некоторые выгоды этого учения. Я говорю некоторые, потому что главные выгоды яснее будут поняты из того, что мы скажем в части V.
Итак, я начну с первого и предупреждаю читателей, чтобы они тщательно делали различие между идеей или представлением (сопсерtus) души и образами вещей, которые мы воображаем. Затем необходимо делать различие между идеями и словами, которыми мы обозначаем вещи. Ибо потому, что многие или прямо смешивают эти три вещи, т. е. образы, слова и идеи, или недостаточно старательно, или же недостаточно осторожно различают их, они не знают совсем этого учения о воле, которое, однако, необходимо знать как для умозрения, так и для мудрого устройства жизни. На самом деле, кто думает, что идеи состоят в образах, которые образуются в нас вследствие движения тел, тот убежден, что те идеи вещей, составить подобного образа которых мы не можем, – не суть идеи, а лишь вымыслы, которые мы составляем по свободному произволу воли; следовательно, он смотрит на идеи как на немые изображения на картине и, зараженный этим предрассудком, не видит, что идея, поскольку она есть идея, заключает в себе утверждение или отрицание. Далее, те, которые смешивают слова с идеей или с самим утверждением, которое содержится в идее, думают, что они могут хотеть противоположное тому, что они чувствуют, тоща как они только на словах утверждают или отрицают что-нибудь противоположное тому, что они чувствуют. Но этих предрассудков легко может избежать тот, кто вникает в природу мышления, которая вовсе не содержит в себе представления (сопсерtus) протяжения; и потому тот ясно поймет, что идея (так как она есть состояние (modus) мышления) не может состоять ни в образе какой-нибудь вещи, ни в словах. Ибо сущность слов и образов составляется одними телесными движениями, которые вовсе не содержат представления (conceptus) мышления.
Этих немногих замечаний достаточно для данного предмета. Поэтому я перехожу к упомянутым возражениям . Из них первое состоит в том, что считают несомненным, что воля простирается дальше, чем разум, и потому она отлична от него. Основание же, почему думают, что воля простирается дальше, чем разум, заключается в том, что, как говорят эти люди, они знают по опыту, что для того, чтобы соглашаться на бесконечное множество других вещей, которые мы не воспринимаем, нам не нужно большей способности соглашаться или утверждать и отрицать, чем той, какую мы уже имеем; но нужна большая способность понимания. Следовательно, воля отличается от разума тем, что он конечен, а она бесконечна. Во-вторых, нам могут возразить, что опыт, по-видимому, самым ясным образом учит, что мы можем задерживать наше суждение, чтобы не соглашаться на вещи, которые мы воспринимаем; что подтверждается также и тем, что ни о ком не говорится, что он обманывается, поскольку он воспринимает что-нибудь, но лишь поскольку он соглашается или не соглашается. Например, кто воображает крылатого коня, тот этим самым еще не соглашается, что существует конь с крыльями, т. е. он при этом не обманывается, если только вместе с тем он не допускает, что существует крылатый конь. Итак, опыт, по-видимому, яснейшим образом учит, что воля или способность соглашаться свободна и отлична от способности понимания. В-третьих , могут возразить, что одно утверждение, по-видимому, содержит не больше реальности, чем другое, т. е. нам нужно, по-видимому, не больше силы для того, чтобы утверждать как истинное то, что истинно, чем для того, чтобы утверждать как истинное нечто такое, что ложно. Но мы чувствуем, что одна идея имеет больше реальности или совершенства, чем другая; ибо чем больше одни предметы имеют совершенства по сравнению с другими, тем и идеи их совершеннее других идей: из этого, по-видимому, также открывается различие между разумом и волей. В-четвертых , могут возразить: если человек действует не по свободе воли, то что произойдет, если он будет находиться в равновесии подобно ослице Буридана? Неужели он погибнет от голода и жажды? Если я соглашусь с этим, то буду казаться представляющим ослицу или статую человека, а не человека; если же не соглашусь, то должен буду признать, что он сам себя определяет и, следовательно, имеет способность ходить и делать, что хочет. Кроме этих возражений могут быть, вероятно, сделаны и другие; но так как я не обязан разбирать все, что каждому может прийти на ум, то я постараюсь ответить только на эти возражения и как можно короче. – На первое возражение я скажу, что я согласен, что воля простирается дальше, чем разум, если под разумом понимать только ясные и отчетливые идеи; но я отрицаю, что воля простирается дальше, чем восприятие или способность представления. И я не понимаю, почему способность желания скорее может быть названа бесконечной, чем способность чувствования; ибо как мы можем утверждать бесконечное множество вещей, одно, впрочем, после другого, потому что бесконечного множества вещей нельзя утверждать одновременно, той же способностью желания, точно так же мы можем ощущать или воспринимать бесконечное множество тел (именно одно после другого) той же способностью чувствования. Если мне скажут, что есть бесконечное множество вещей, которое мы не можем воспринимать, то я возражу, что мы его также не можем достичь никаким мышлением и, следовательно, никакой способностью желания. Но скажут, что если бы Бог захотел, чтобы мы воспринимали и это множество вещей, то он должен был бы дать нам большую способность восприятия, но не большую способность желания, чем какую он дал нам. Это все равно, как если бы сказали, что если бы Бог захотел сделать, чтобы мы понимали бесконечное множество других существ, то он должен был бы дать нам больший разум, но не более общую, чем какую он дал, идею существа, чтобы мы могли охватить это бесконечное множество существ. Ибо мы показали, что воля есть всеобщее существо или идея, которой мы выражаем отдельные желания, т. е. то, что обще им всем. И потому когда эту общую идею всех желаний или всеобщую идею считают способностью, то нет ничего удивительного, если они говорят, что эта способность простирается дальше границ разума, в бесконечность. Ибо всеобщее одинаково приложимо к одному, к многому и к бесконечному множеству индивидуумов. На второе возражение я отвечу, что я отрицаю, будто мы можем свободно задерживать наше суждение. Ибо когда мы говорим, что кто-нибудь задерживает свое суждение, мы этим говорим только то, что он, что он не вполне воспринимает вещь. Итак, задержка суждения есть на самом деле восприятие, а не свободная воля. Чтобы яснее понять это, предположим, что, мальчик воображает лошадь и не воспринимает ничего другого. Так как это воображение содержит в себе существование лошади (по королл. пол. 17 этой части) и мальчик не воспринимает ничего, что уничтожало бы существование лошади, то он необходимо будет представлять лошадь присутствующей и не будет сомневаться в ее существовании, хотя и не будет уверен в нем. Это мы ежедневно испытываем в сновидениях, и я не думаю, что кто-то полагает, что при сновидениях он имеет свободную власть задерживать суждения о том, что он видит во сне, или сделать так, чтобы ему не снилось то, что снится; и тем не менее случается, что мы и во сне задерживаем суждение, именно когда нам снится, что мы видим сон. Далее, я согласен, что никто не обманывается, поскольку он воспринимает; т. е. согласен, что образы воображения в душе, рассматриваемые сами по себе, не заключают в себе ошибку (см. схолию пол. 17 этой части), но я отрицаю, чтобы человек ничего не утверждал, поскольку он воспринимает. Ибо что значит воспринимать крылатого коня, как не утверждать о коне, что он имеет крылья. Ибо если душа не воспринимает ничего другого кроме крылатого коня, то она будет представлять его присущим себе и не будет иметь ни причины сомневаться в его существовании, ни способности не соглашаться, если только воображение крылатого коня не соединено с идеей, которая уничтожает существование этого коня, или если она воспринимает; что ее идея крылатого коня неполна, и тогда она или будет необходимо отрицать существование такого коня, или необходимо будет в нем сомневаться. Этим, по-моему, я ответил и на третье возражение, а именно, что воля есть нечто всеобщее, что приложимо ко всем идеям, и что она означает только то, что обще для всех идей, а именно утверждение, которого полная сущность, поскольку она представляется абстрактно, должна находиться в каждой идее и в этом только отношении одна и та же во всех, а не поскольку воля рассматривается как составляющая сущность какой-либо идеи; ибо в этом смысле отдельные утверждения столь же различны между собой, как и сами идеи.