А Иоганна нетерпеливо пробирается по залу. Она вся под впечатлением этой счастливой перемены в ее деле. Ее лицо сияет. Ищет, так же как полтора часа назад господин Гесрейтер искал ее, в "башне астролога", на "танцплощадке ведьм", в "чистилище". Пока наконец не сталкивается с г-жой фон Радольной. Та с привычной спокойной уверенностью любезничает с профессором фон Остернахером. Иоганна порывисто прерывает ее. После Тюверлена, Катарина больше всех остальных порадуется ее удаче. Иоганна, захлебываясь, сбивчиво и даже немного бестолково, выкладывает ей чудесную новость. Катарина, схватывающая все на лету, сразу улавливает суть. Она взирает на Иоганну с высоты своего идолоподобного величия, спокойно, с любопытством. И произносит: "Вот как? Что ж, поздравляю. Будем надеяться на удачный исход дела". И снова поворачивается к Остернахеру, гранду в чернобархатном одеянии. Иоганна смотрит на Катарину, ее широкое, без единой морщинки смуглое лицо передергивается. "Дело будет пересмотрено", - негромко повторяет она. "Да, да, я поняла", - с едва заметным нетерпением роняет г-жа фон Радольная своим звучным голосом. "Будем надеяться на удачный исход дела", - повторяет она подчеркнуто безразличным тоном. "Скажите, дорогой профессор…", - вновь обращается она к чернобархатному гранду.
Да, г-жа фон Радольная четко уяснила себе, какой ей следует придерживаться тактики, и заняла определенную позицию. Она вышла из самых низов, с трудом выбилась в люди, - это было совсем не просто, - и очень не любит вспоминать об этом. Теперь она наверху, а тут вновь собираются отнять все, что ей удалось нажить. О, она будет защищаться! Нет, она никогда не была злой, всегда проявляла терпимость. Но когда у тебя собираются отнять твои кровные деньги, тут уж не до терпимости. Отныне каждый, кто принадлежит к этой банде, посягнувшей на ее деньги, - враг. Мартин Крюгер - враг. Иоганна - враг. Отнять у нее ренту! Против Иоганны она ничего не имеет. Хотя, откровенно говоря, это не совсем так. С сегодняшнего вечера, с той самой минуты, когда Гесрейтер с видом страстно влюбленного прошел с Иоганной мимо нее, она кое-что против этой штучки имеет. Всякий, кто покушается на ее собственность, - враг. Свои отношения с Паулем она тоже выяснит. Насколько возможно, она избегает сцен, и, несмотря на его раздражающую мягкотелость, они всегда прекрасно ладили. Но теперь она хочет вовремя внести полную ясность в их с Паулем взаимоотношения. Так или иначе, она, Катарина фон Радольная, сейчас вовсе не заинтересована в пересмотре дела Крюгера, нисколечко не заинтересована, вот так, моя милочка. Она отпила из бокала смешанное с красным вином шампанское и окинула благосклонным взглядом слегка уставшую от буйного веселья толпу.
Иоганна, когда г-жа фон Радольная столь недвусмысленно выказала ей свое небрежение, вначале ничего не поняла. Она даже не сжала, как обычно, губы, на лбу у нее не прорезались гневные морщинки. Она отступила на два шага, не сводя взгляда с ложи, затем медленно повернулась и поплелась по залу, ничего не видя, пошатываясь, точно выпила лишнего. Г-н Гесрейтер, неизменно торжественный в своем изысканном костюме призрака, робко плелся рядом, опасаясь, что она вот-вот упадет.
Между тем новость о возможном пересмотре дела уже успела облететь зал. Гесрейтер без устали рассказывает об этом всем и каждому. Однако его сообщение встречается довольно холодно. Реакция г-жи фон Радольной уже возымела действие. Многие выслушивают новость смущенно, с безучастной улыбкой, с вымученными равнодушными репликами, в духе: "Так, так, поздравляю!" Иоганна чувствует себя несчастной. Почему они глумятся над ее успехом, почему так безжалостно ставят его под сомнение? А ведь прежде все желали ей успеха. Она была как в тумане, испытывала сейчас глубокое отвращение к окружавшим ее малодушным, ленивым людишкам в дурацких маскарадных костюмах, которые из кожи лезли вон, чтобы казаться веселыми.
Господин Гесрейтер к чем-то осторожно и тихо убеждает ее, преисполненный сострадания, нежности, страстного желания. И когда она, ни с кем не попрощавшись, бросилась к выходу, пошел за ней.
Швейцар выпустил их через вертящуюся дверь из ресторана, и они, закутанные поверх своих причудливых костюмов в шубы, вдруг очутились вдвоем под чистым, холодным небом с застывшим в вышине полумесяцем и бесстрастными звездами.
У входа стояли сани. Гесрейтера внезапно осенило. Он стал горячо уговаривать Иоганну не ехать сразу домой, а сначала немного покататься в эту тихую ночь, проветриться после всей недавней сутолоки и духоты. Он говорил очень серьезно, для вящей убедительности загребая руками. Но он зря так усердствовал. В ответ она просто кивнула и села в сани.
В санях он всячески проявлял свою заботу, порою даже излишнюю. Она сидела, тепло укутанная широкой меховой полостью, понемногу приходя в себя, испытывая приятное чувство защищенности. Неслышно и в меру быстро скользили сани по снежному насту. Полукружье гор, безучастных и первозданных, четко обрисовывалось в ровном свете полумесяца, и после беспорядочного шума и гама в "Пудренице" эта незыблемость действовала благотворно. Крупы лошадей мерно колыхались за широкой спиной возницы. Пауль Гесрейтер молчал. Слышно было лишь его дыхание, из полного, полуоткрытого рта вырывались клубы пара. Чуть скосив карие с поволокой глаза, он нежно поглядывал на молодую женщину.
Дорога змеилась по краю карниза, над глубокой пропастью - Чертовым ущельем. Внизу по дну ущелья были виртуозно проложены дороги: скрепленные между собой скобами доски, крутая лесенка, прорубленная в зловеще-высоких выщербленных скалах, проложенные сквозь камень туннели, осыпаемые брызгами низвергающегося вниз водопада. Сейчас все это было схвачено льдом, перила во многих местах сломались, зима сделала непроходимыми эти рискованные, хитроумные пути через ущелье. Но их необходимо было срочно восстановить для приезжих. На завтра, после зимнего перерыва, было назначено торжественное открытие ущелья. И для того, чтобы открытие состоялось в срок, сейчас, среди ночи, здесь трудилось множество рабочих. В зыбком свете ручных фонарей они висели над обледеневшими выступами, рискуя при малейшем неверном шаге сорваться в пропасть. Одни висели на ремнях, других поддерживали товарищи, третьи цеплялись за скалы "кошками", все что-то прибивали, сваривали, крепили, чтобы на следующий день господа туристы между ленчем и полдневным чаем с танцами снова могли без риска пройтись по обледеневшему, диковинному ущелью.
Рабочие махали руками и весело подшучивали над запоздалыми путниками. Они не видели в своей работе ничего необычного. Гесрейтер отвечал им шутками в том же духе и на том же местном наречии. А сам все это время терзался страхом, не захочет ли Иоганна повернуть назад, прежде чем они доберутся до Гризау. Она зябла, была разбита и опустошена беспрестанной сменой надежд и разочарований, всем пережитым. Он нежно привлек ее к себе. Она тут же прислонилась головой к его плечу. Его дыхание участилось, он почувствовал, как сильнее забилось сердце. Окрыленный ее близостью, он дал волю фантазии. Размечтался о грандиозном расширении своего предприятия; он непременно отправится с Иоганной в деловую поездку по югу Франции, осмотрит тамошние керамические фабрики. Инфляция в Германии привела к тому, что труд как художников, так и рабочих стоит дешево, и это позволит ему сбывать свои изделия по демпинговым ценам. Он завоюет американский Запад. Каждому фермеру - мюнхенскую керамику! Он осуществит замыслы создателя серии "Бой быков". За счет расширения сбыта ходовой продукции он сможет выпускать и подлинно художественные вещи. Сфера влияния "Южногерманской керамики Людвиг Гесрейтер и сын" будет простираться от Москвы до Нью-Йорка.
Но вот и Гризау. Возница спросил, поворачивать ли ему обратно. В глубине широкой, заснеженной долины виднелась погруженная во тьму гостиница. Гесрейтер взглянул на уставшую женщину, прижавшуюся к его плечу. Немного неуверенно, но деланно бодрым тоном, словно это само собой разумеется, он велел вознице позвонить. После долгих минут ожидания появился заспанный слуга, весьма недовольный тем, что его разбудили посреди ночи, да вдобавок даже не американцы, расплачивающиеся полноценной валютой. Но щедрые чаевые Гесрейтера сделали его более сговорчивым. Конечно, господа могут получить горячий чай. Иоганна ни единым словом не выразила своего одобрения или недовольства поведением Гесрейтера. Слуга включил лишь несколько ламп, и в их свете огромный зал казался непривычно безжизненным. Они сидели в этом огромном, скупо освещенном зале, затерявшись в уголке, и чувствовали себя как-то ближе друг другу. После долгой езды по морозу здесь, в тепле, приятно стали отходить окоченевшие руки и ноги. Нет, не имело никакого смысла сразу же возвращаться назад. Господин Гесрейтер заказал комнаты. Иоганна смотрела на него устало, обезоруженно, она ведь точно знала, что будет дальше.
Принесли чай, он теплой волной разлился по телу. Гесрейтер некоторое время весело болтал, потом умолк, глаза его стали еще более томными. Иоганна мысленно сравнивала сидевшего рядом человека, странно притихшего, изящного, окружавшего ее нежной заботой, страстно ее желавшего, но не позволявшего себе ни малейшей вольности, погруженного сейчас в какие-то мучительные раздумья, с порывистым, резким Тюверленом. "Какого вы мнения о Тюверлене?" - внезапно спросила она. Господин Гесрейтер от неожиданности вздрогнул, от прямого ответа уклонился. Иоганна настаивала.
Выяснилось, что г-н Тюверлен не очень симпатичен г-ну Гесрейтеру. Он мялся, что-то недоговаривал, восполняя недомолвки широкими взмахами рук. Он даже вспотел. Наконец выспренно и туманно объяснил, что думал, будто Иоганна дружна с Тюверленом.
- Дружна? Как это понимать?
- Ну, дружна.
Он сидел пристыженный, виноватый, не зная, как выйти из положения. Внезапно Иоганна почувствовала жалость к этому вспотевшему от неловкости человеку, смотревшему на нее томным взглядом. Так, значит, он считал, что она спит с тем, другим. Но он и виду не подавал, был предупредителен, безропотно, как ни в чем не бывало хлопотал вокруг нее, счастливый одним ее присутствием. Богатый, влиятельный человек, избалованный женщинами. Единственный, кто сделал для нее хоть что-то реальное. Без красивых жестов, чуть ли не стесняясь ее. Она вдруг растрогалась, его доброта потрясла ее. Забыла о мухоморах и гномах, пропал куда-то и кисловатый запах. Она взяла его пухлую, холеную руку в свою - крепкую и грубоватую, и погладила. И тогда этот грузный человек задрожал всем телом и окончательно умолк. Они сидели в уголке скупо освещенного, неуютного зала. Было немного прохладно, чай был жидкий, плохо заваренный. В своем диковинном костюме, после целой ночи танцев и огорчений, после двадцати бессонных часов, сидя в этом зале, он, Гесрейтер, уже на перепаде лет, ощутил себя счастливым и смущенным, точно юноша, до глубины души захваченный чувством к любимой женщине. Ради этой сидевшей рядом женщины с ее цветущим, жарким телом и смелыми, правдивыми, серыми глазами он готов был пожертвовать многим и, если понадобится, даже отказаться от спокойной, устроенной жизни. Третий раз за свою жизнь он испытывал подлинную страсть, такую же, как в дни своей юности, и потом - когда встретился с Катариной. Он чувствовал: больше такое не повторится. Трепетно, исполненный благодарности, он бережно ответил на прикосновение ее руки.
В дверях появился слуга. Доложил, что комнаты готовы, проводил их наверх. Они поднялись по устланной грубой красной дорожкой лестнице, которой, казалось, не будет конца. Молча простились легким кивком головы. Как только слуга исчез, она позволила ему войти к ней в комнату.
В то самое время, как писатель Жак Тюверлен после недолгих раздумий над обозрением "Касперль и классовая борьба" крепко и без сновидений спал в Палас-отеле Гармиша, а Мартин Крюгер, вялый, с землистым лицом, лежал в камере одельсбергской тюрьмы (в эту ночь сны его не мучили);
в то самое время, как министр Кленк, крепкий, здоровый, со спокойной совестью слегка похрапывал, а доктор Гейер, скорчившись в неудобной, неловкой позе, откинув одеяло, терся покрасневшим лицом о скомканные подушки;
в то время, как г-н Пфаундлер, усталый и довольный, ворчливо проверял отчеты своих кассиров;
в то время, как заканчивались последние приготовления к открытию дороги через Чертово ущелье и инженеры с удовлетворением отмечали, что за все девять дней работы произошло лишь два несчастных случая, причем только один со смертельным исходом, -
в это время Иоганна Крайн-Крюгер лежала рядом с Гесрейтером. Рот у него был приоткрыт, он дышал ровно. Лицо его во сне было безмятежным и даже счастливым.
Иоганна чувствовала себя спокойной, удовлетворенной, разомлевшей. Она лежала на спине и, нежась в постели, еле слышно, почти не разжимая губ, не очень музыкально, без устали мурлыкала все те же несколько тактов старомодной песенки. Проплывали какие-то неясные, но приятные мысли, чаще других - о Мартине Крюгере и Жаке Тюверлене.
Рано утром, когда горничные отеля "Почта" в Гризау только-только пробуждались от звонка будильника и, охая и чертыхаясь, вставали с постелей, полупроснулся и Пауль Гесрейтер. Он потянулся и остался лежать с закрытыми глазами, сонный, счастливый, снова перебирая в памяти события минувшей ночи. Каким глубоким и полным было испытываемое им сейчас чувство удовлетворения, тогда как обычно после мимолетной близости с женщиной он ощущал одну только опустошенность и желание выспаться, радуясь тому, что полученное удовольствие, чем-то похожее на выполнение долга, уже позади. Осторожно, чтобы не потревожить Иоганну, лег повыше, прислушался к ее тихому дыханию. Нет, на этот раз произошло нечто совсем иное. Сейчас он почувствовал это еще острее и радостнее, чем прежде. Он любит ее. Громкое, глупое слово - любовь. Но точное. Хорошо, что Катарина невольно помогла ему. Теперь он отправится с Иоганной в длительную деловую поездку, преследующую и художественные цели, и ее делом тоже займется всерьез. Делом Мартина Крюгера, за которым она, - тут он усмехнулся, - замужем.
Она проснулась, когда за окном уже забрезжило раннее зимнее утро, и задумчиво посмотрела вокруг, без смущения, без улыбки, серьезно, не стесняясь того, что произошло. Вот и хорошо, что все так случилось. Лучше чем с Тюверленом? Быть может.
Обняв ее за шею и в полумраке нежно прижавшись к ней, Гесрейтер лениво, подавив зевок, спросил, правда ли, что Мартин Крюгер дал ложную присягу.
Вопрос до того поразил Иоганну, что у нее на миг захватило дыхание. Она даже не рассердилась на Гесрейтера. Так, значит, этот человек, обнимающий ее сейчас своей пухлой рукой, добрый и наверняка искренне влюбленный, никогда не верил в правоту своего и ее дела? Он вступился за нее, потому что его привлекала ее фигура, кожа, голос. И его почти не интересовало, в самом ли деле невиновен человек, за освобождение которого он боролся энергично и даже страстно. Он спрашивал об этом после близости, чуть ли не зевая. Таковы, значит, эти влиятельные люди и их судьи!
Однако Гесрейтер превратно истолковал ее молчание. "Если это секрет, - успокоил он ее, - то пусть им и останется". И он снова погладил ее, крепче привлек к себе.
Позднее ей пришло на ум, что, даже если б Мартин Крюгер дал ложную клятву, она все равно бы стала его защищать.
Гесрейтер спустился вниз позвонить по телефону в Гармиш, чтобы им прислали в Гризау носильные вещи. Тем временем Иоганна лежала и оглядывала неприбранный, душный, неудобный гостиничный номер. Она теплее и мягче, чем обычно, подумала о Мартине Крюгере. Теперь она поведет за него борьбу более осмотрительно, рано или поздно добьется победы.
Вернулся Гесрейтер. В ожидании прибытия вещей они сели завтракать, Гесрейтер улыбался, глядя на валявшиеся кругом маскарадные костюмы. Иоганна их не замечала вовсе. Она ела спокойно, непринужденно, с аппетитом.
Теребя бачки, он стал пространно и витиевато рассказывать о поездке, которую намеревался совершить. Обстановка сейчас благоприятная, и он хотел бы расширить свое предприятие. Пора наконец ему самому лично посмотреть, как далеко за послевоенный период шагнуло заграничное керамическое производство. Вначале он поедет в Париж. Ему представляется, добавил он, не глядя на нее и осторожно беря ножом кусочек масла, что и Иоганна в настоящий момент могла бы за границей добиться для своего дела большего, чем в Мюнхене. Он слыхал, например, что тайный советник Бихлер в скором времени отправится в Париж. А когда этот фактический правитель Баварии путешествует, к нему легче бывает подступиться. Он предлагает ей, закончил он, намазав наконец кусочек масла на булочку, поехать вместе с ним. И умолк, смущенно ожидая ответа.
Иоганна, не раздумывая, согласилась.