Клюбен не имел твердых планов на будущее. В железной коробочке, спрятанной в его кожаном поясе, лежало три банковых билета. Этого было достаточно. Он сменит имя. Есть страны, где шестьдесят тысяч франков равняются шестистам тысячам. Ничто не может помешать ему отправиться в один из таких тихих уголков и жить там мирно на деньги, отнятые у этого вора Рантена. Можно начать спекулировать, войти в крупное дело, стать настоящим миллионером. Вот, например, в Коста-Рико можно заняться разведением кофе на плантациях и накапливать золото бочками. Там будет видно.
Обо всем этом предстоит подумать. Самое трудное уже сделано. Устранить Рантена, исчезнуть вместе с Дюрандой – все было нелегко. И это позади. Остальное уже просто. Нет больше непреодолимых препятствий. Бояться нечего, случиться ничего не может. Он доплывет до берега, ночью доберется до Пленмонта, взойдет на скалу, направится к таинственному дому, смело влезет в него, используя веревку, спрятанную для этой цели за камнем. Затем найдет там свой дорожный мешок, переоденется в сухую одежду и будет ждать момента, когда один из испанских контрабандистов, Бласкито, явится в Пленмонт и перевезет его за несколько гиней – не в Торбей, как он говорил Бласко, чтобы замести следы, а в Бильбао. Оттуда он проберется в Вера-Круц или в Нью-Орлеан.
Настало время прыгнуть в море: шлюпка была уже далеко, плыть в течение часа для Клюбена не представляло сложности. От берега его отделяла лишь одна миля – он ведь находился на утесах Гануа.
В этот момент молния прорезала тучи и ярким светом осветила грозные Дуврские скалы.
Страшная неожиданность
Клюбен в ужасе отшатнулся.
Зловещий утес виднелся совершенно отчетливо. Ошибиться было невозможно. Обе Дуврские скалы возвышались совсем близко от судна, а между ними, в узком проходе, шумел прибой. Это была ловушка океана. Туман, как верный сообщник, прятал их от взоров Клюбена.
Клюбен ошибся. Пассажир-гернзеец, принявший утесы за Гануа, заставил Клюбена решиться на то, чтобы бросить пароход на скалу. Дюранда, наскочившая на подводный камень, была всего в нескольких саженях от Дувров.
На расстоянии двухсот сажен виднелся огромный гранитный массив. На его отвесных склонах там и сям проглядывались выбоины и углубления, по которым, пожалуй, можно взобраться на вершину. Там, судя по форме гребня, очевидно, должна была находиться площадка.
Это был утес "Человек". Он возвышался над остроконечными вершинами Дувров. Его площадка со срезанными краями, довольно правильной формы, была мрачной и походила на гробницу. Волны бесконечной чередой подкатывались к ее огромному черному пьедесталу. Казалось, там, высоко, царят неведомые призраки моря и тьмы.
Кругом все словно застыло. Ветер был слаб, волны вяло копошились у подножия утесов. Чудилось, что в этой немой пучине можно увидеть таинственную жизнь подводных глубин.
Клюбен много раз издали разглядывал Дуврские скалы. Он их узнал. Сомнений не осталось.
Эта ошибка кошмарна. Дувр вместо Гануа! Вместо одной мили – пять. Пять миль! Проплыть их невозможно. Дуврские скалы для одинокого человека, потерпевшего кораблекрушение, – олицетворение смерти. Добраться до берега не способен никто.
Клюбен содрогнулся. Собственноручно он обрек себя на гибель. Единственным пристанищем для него может быть только утес "Человек". Возможно, ночью разыграется буря. Перегруженная шлюпка с Дюранды затонет. Весть о кораблекрушении не достигнет земли. Никто даже не будет знать, что Клюбен остался один на Дуврских скалах. От голодной и холодной смерти нет спасения. Семьдесят пять тысяч франков не заменят ему куска хлеба. Он сплел сети и сам запутался в них, сам вызвал катастрофу. Выхода нет. Победа превратилась в поражение. Вместо освобождения – смертельный плен. Вместо счастливого будущего – агония. Короткий, как вспышка молнии, миг разрушил все его замыслы. То, что он принял за истинный рай, оказалось адом.
Тем временем ветер усилился. Разорванный туман бесформенными клочьями потянулся к горизонту. Перед глазами Клюбена возникло море.
Быки, которых заливала вода, ревели все громче.
Надвигалась ночь; приближалась буря.
Дюранда, подмываемая прибоем, раскачивалась из стороны в сторону, постепенно поворачиваясь к скале бортом. Близилась минута, когда она должна была сорваться с острого края утеса и пойти ко дну.
Было не так темно, как в момент крушения. Несмотря на приближение вечера, тьма немного рассеялась. Туман унес с собой часть темноты. Западная сторона неба казалась совсем светлой, остальная тонула в сумерках. Бледный отсвет ложился на поверхность воды. Дюранда стояла наклонно, опустив нос в море. Клюбен взобрался на корму, возвышавшуюся над водой, и стал всматриваться в горизонт.
Положение было безнадежным, но он не отчаивался. Он знал, что во время тумана суда ложатся в дрейф или бросают якорь, и надеялся, что теперь, когда туман рассеялся, какой-нибудь корабль, продолжающий свой путь, может показаться на горизонте.
И Клюбен действительно заметил парус. Какое-то судно шло с востока на запад.
Вскоре очертания корабля стали яснее. На нем была всего одна мачта.
Через полчаса оно подошло довольно близко к Дуврским скалам. Клюбен решил, что он спасен.
В подобные минуты всякий человек, кто бы он ни был, думает только о жизни.
Судно казалось странным. Кто знает? Быть может, это корабль контрабандистов, идущий в Пленмонт. Возможно, на судне сам Бласкито. Если это так, то спасена не только жизнь, но и богатство. В таком случае встреча с ним здесь, возле Дувров, лишь ускорит развязку, избавит Клюбена от ожидания в пустом доме, завершит его дело в открытом море и явится поистине счастливой случайностью. Все это с быстротой молнии пронеслось в его мозгу.
Поразительно, с какой легкостью мошенники верят в собственную удачу.
Ему нужно было сделать лишь одно. Дюранда, пригвожденная к утесу, сливалась с ним своими очертаниями и в сгустившихся сумерках была незаметна для проходившего судна.
Но фигуру, стоящую во весь рост на вершине "Человека", вырисовывающуюся на фоне серого неба и делающую знаки, без сомнения, заметят. Для спасения потерпевшего будет спущена шлюпка.
"Человек" находился на расстоянии каких-нибудь двухсот сажен. Доплыть до утеса было просто, взобраться на него – легко. Нельзя терять ни минуты.
Так как нос Дюранды врезался в рифы, Клюбен должен был прыгнуть в воду с кормы. Он опустил лот, желая убедиться, что глубина в этом месте достаточная. Микроскопические раковины, приставшие к лоту, были целы, значит, вода здесь глубока и спокойна.
Он разделся и бросил одежду на палубу. Там, на паруснике, для него найдется другая. Клюбен оставил на себе лишь кожаный пояс. Раздевшись, ощупал его, подтянул покрепче, убедился, что табакерка на месте, внимательно вгляделся в волны, изучая направление, по которому следовало плыть, чтобы скорее добраться до утеса, затем прыгнул в воду вниз головой.
Он падал с большой высоты, поэтому сразу нырнул глубоко.
Достигнув дна, прикоснулся к нему, нащупал лежавшие на дне камни и взмахнул руками, собираясь выплыть на поверхность.
В это мгновение Клюбен почувствовал, что кто-то схватил его за ногу.
Книга седьмая
Нельзя обращаться к книге с вопросами
Жемчужина в пучине
Через несколько минут после отрывистой беседы с господином Ландуа Жиллиат оказался уже в Сен-Сампсоне.
Он чувствовал чрезвычайное волнение. Что случилось?
Весь Сен-Сампсон был охвачен переполохом. Все стояли у входов в свои дома. Женщины кричали, какие-то люди, жестикулируя, рассказывали о чем-то, и вокруг них собирались группы. Повсюду раздавались возгласы: "Какое несчастье!" Некоторые улыбались.
Жиллиат не стал никого ни о чем расспрашивать. Это не входило в его привычку. К тому же он был слишком взволнован, чтобы обращаться к посторонним. Молодой человек не хотел вслушиваться в обрывки рассказов, предпочитая узнать все сразу. Поэтому направился прямо к дому Летьерри.
Жиллиата так переполняла тревога, что он смог даже войти в дом без малейшего страха.
Входная дверь, ведущая в залу нижнего этажа, была распахнута настежь. На пороге столпились мужчины и женщины. Жиллиат вошел вместе с другими.
Войдя, он столкнулся с Ландуа, который тихо сказал ему:
– Теперь вы уже, конечно, знаете, в чем дело?
– Нет.
– Я не хотел кричать об этом на улице, чтобы не походить на каркающую ворону.
– Да что произошло?
– Дюранда погибла.
Зала была наполнена людьми. Все говорили тихо, как в комнате, где находится тяжелобольной.
Соседи, прохожие, зеваки с некоторым страхом теснились к двери. В глубине залы сидела заплаканная Дерюшетта, а возле нее стоял Летьерри.
Он прислонился к стене. Его матросская шапочка была надвинута на глаза, прядь седых волос свисала на щеку. Летьерри молчал. Руки старика не шевелились, грудь, казалось, не дышала. Он походил на истукана, прислоненного к стене.
Глядя на него, казалось, что жизнь в этом человеке угасла. Дюранда погибла, и ему незачем больше жить. Его душа парила в море и теперь утонула в волнах. Зачем после этого жить? Вставать по утрам, ложиться по вечерам, не дожидаться каждый раз Дюранды, не видеть, как она уходит и возвращается. Существование становились бесцельным. Есть, пить, а дальше что? Все труды этого человека были увенчаны одним творением, все его помыслы – прогрессом. Творение погибло, прогресс уничтожен. Можно прожить еще несколько пустых лет, но для чего? Жизнь бесцельна. В таком возрасте нельзя начинать сначала; к тому же Летьерри был разорен. Бедный старик.
Дерюшетта, плача, сидела на стуле и сжимала в своих руках его руку. Ее пальцы сплелись на его судорожно стиснутом кулаке. Оба были удручены, но по-разному. Сложенные руки говорят о надежде; сжатый кулак – свидетельство отчаяния.
Кулак Летьерри безвольно покоился в руках Дерюшетты. Старик походил на человека, пораженного молнией.
В толпе шептались и обсуждали все произошедшее. Вот что было известно: Дюранда разбилась возле Дуврских скал, во время тумана, перед заходом солнца. За исключением капитана, который не хотел покинуть судна, все спаслись на шлюпке. Юго-западный ветер, сменивший туман, опрокинул шлюпку недалеко от Гернзея. Проходившее мимо судно "Кашмир" подобрало людей и доставило их в порт Сен-Пьер. Во всем был виновен Тангруй, которого посадили в тюрьму. Капитан Клюбен выказал во время крушения необычайное великодушие.
Моряки, находившиеся в толпе, произносили название Дуврских скал со страхом.
– Беда тому, кто попал в эту западню, – говорили они.
На столе лежали компас и связки документов – вещи, переданные Клюбеном негру и Тангрую в момент расставания; поразительное доказательство мужества этого человека, спасавшего бумаги в тот момент, когда он сам себя обрекал на гибель, – пустяк, который говорил о величии и самопожертвовании.
Все восхищались Клюбеном, но в то же время надеялись на то, что ему удалось спастись. Через несколько часов вслед за "Кашмиром" прибыло еще одно судно, которое принесло последние известия. Оно провело сутки в тех же водах, что и Дюранда, стояло на месте при тумане и лавировало во время бури. Капитан судна теперь находился тут же, в комнате.
В тот момент, когда Жиллиат вошел в дом, этот капитан рассказывал господину Летьерри об увиденном. Его рассказ походил на подробный отчет. Утром, когда туман рассеялся и ветер переменился, капитан внезапно услышал мычание. Этот звук пастбища среди волн поразил его; он направился в ту сторону и увидел Дюранду на Дуврских скалах. Погода настолько утихла, что он смог приблизиться. Капитан закричал в рупор, но единственным ответом ему был лишь рев быков из трюма. Мужчина утверждал, что на борту Дюранды никого не оказалось. Пароход держался на воде прекрасно, и на нем можно было провести ночь. Клюбен, к тому же, не относился к числу тех, кто преждевременно приходит в отчаяние. Сомнений в том, что он спасся, не было. Несколько лодок и баркасов, идущих из Гранвилля в Сен-Мало, запоздали из-за тумана и точно должны были вечером проходить неподалеку от Дувров. Очевидно, кто-то из них спас капитана Клюбена. Нужно помнить, что, когда шлюпка покидала разбитый пароход, она была переполнена и лишний человек мог бы пустить ее ко дну. Это и заставило Клюбена остаться на борту парохода; но поскольку его долг был выполнен и поблизости оказалось спасение, Клюбен не мог им не воспользоваться. Можно быть героем, но не безумцем. Сознательная гибель была бы тем более нелепа, ведь Клюбен безупречен. И виновен во всем не он, а Тангруй. Все это выглядело убедительно, капитан точно прав, поэтому все с минуты на минуту ожидали появления Клюбена. Все надеялись на встречу с ним и готовились встретить его достойным образом. После рассказа капитана становились несомненными две вещи: Клюбен спасен, а Дюранда погибла.
С гибелью Дюранды приходилось примириться: катастрофа была непоправима. Капитан проходившего мимо судна присутствовал при последней стадии крушения. Утес не отпускал Дюранду всю ночь и даже оберегал ее от бури, как бы желая удержать судно на своей груди; но в тот момент, когда капитан проходившего парусника убедился, что на борту парохода нет никого, и начал удаляться, раздался последний сильнейший порыв ветра, огромный вал обрушился на Дюранду, сорвал ее с рифа и бросил, как щепку, в проход между Дуврскими скалами. Раздался страшный треск, Дюранда, подхваченная валом на большую высоту, застряла между утесами и снова оказалась пригвожденной, на этот раз еще крепче. Она так и повисла на камнях, открытая ветру и прибою.
По словам матросов парусника, Дюранда была уже на три четверти разрушена. Она бы, несомненно, давно пошла ко дну, если бы риф не удерживал ее. Капитан рассматривал пароход в подзорную трубу. Как опытный моряк, он подробно рассказывал о том, в каком состоянии находились различные части судна. Пароход весь расшатался, теперь вода разнесет его до основания, и через несколько дней от Дюранды ничего не останется.
Однако поразительно то, что машина почти не пострадала. Капитан готов был биться об заклад – "механика" получила лишь незначительные повреждения. Парусные мачты были сломаны, а дымовая труба оставалась невредимой. Железная ограда капитанского мостика погнулась, все остальные части пострадали, но лопасти колес сохранены. Капитан судна был уверен, что машина, в общем, цела. Кочегар Имбранкам, находившийся тут же, разделял такое убеждение. Этот негр, более умный и развитый, чем многие белые, обожал свой корабль. Протягивая к безмолвному Летьерри черные руки, он говорил:
– Хозяин, машина жива!
Все были уверены в спасении Клюбена, как и в том, что корпус Дюранды погиб, поэтому машина стала предметом всеобщего разговора. О ней говорили как о живом существе, ею восхищались.
– Вот что значит прочная работа! – воскликнул французский матрос.
– Здорово! – вскричал гернзейский рыбак.
Капитан судна заметил:
– Какова должна быть ее выносливость, если она отделалась только двумя-тремя царапинами.
Постепенно машина завладела вниманием всех. Присутствующие разделились на ее друзей и врагов. Лишь один владелец парусника, надеявшийся заполучить теперь клиентуру Летьерри, испытывал радость от того, что Дуврские скалы расправились с ненавистным пароходом. Шепот перешел в гул. Теперь уже все говорили почти громко. Но все же голоса продолжали звучать сдержанно из-за того, что сам Летьерри хранил упорное молчание.
В конце концов собравшиеся пришли к общему выводу: самое главное – машина. Восстановить все судно легко, но машину – невозможно. Для этого не хватит денег, и не найти мастеров, которые могли бы такое сделать. Мастер, построивший машину, давно умер. Она стоила сорок тысяч франков. Никто не рискнет вложить свои деньги в это сомнительное дело; к тому же оказалось, что пароход может потерпеть крушение, как всякое иное судно. Гибель Дюранды сразу свела на нет весь ее былой успех. Однако прискорбно было сознавать, что в настоящую минуту машина находится еще в хорошем состоянии, а через пять-шесть дней она будет, как и весь остальной пароход, превращена в обломки. Пока еще не произошло полное крушение. Но гибель машины станет невозместимой. Спасти машину – значит предотвратить разорение.
Легко сказать: спасти машину. Но кто пойдет на это? Возможно ли подобное? Задумать и сделать – вещи разные. Задумать легко – выполнить трудно. А спасти машину, застрявшую меж Дуврскими скалами, это было все равно что наяву осуществить сон. Отправить туда судно с экипажем невозможно; об этом нечего и думать. Сейчас именно то время года, когда бури особенно часты. При первом же шквале якорные цепи перетерлись бы о подводные рифы, и судно разбилось бы о скалу. Это могло бы лишь вызвать новое крушение. На площадке утеса "Человек", где когда-то спасся после кораблекрушения легендарный моряк, умерший там от голода, едва могло хватить места для одного.
Следовательно, для спасения машины нужно было, чтобы один храбрец отправился на Дуврские скалы, оказался в полном одиночестве в пустыне моря, на расстоянии пяти миль от берега, провел целые недели среди ожидаемых и неожиданных опасностей, постоянной тревоги. И при этом у него не было бы никакой надежды на помощь в случае несчастья, ни одного предшественника, за исключением выброшенного волнами на утес моряка, этот храбрец не имел бы товарищей, кроме того мертвеца. Да и как взяться за спасение машины! Для этого нужно быть не только матросом, но и механиком. И среди стольких опасностей! Человек, который решился бы на это, был бы не только героем. Он был бы безумцем. Ибо тогда, когда кто-то вступает в неравную борьбу со стихией, храбрость превращается в безумие. И наконец, разве не безумие рисковать своей жизнью из-за нескольких кусков старого железа? Нет, никто не отправится на Дуврские скалы. С машиной нужно распрощаться. Спаситель не явится. Такого человека не найти нигде.
Таков был смысл всех разговоров, звучавших в толпе.
Старый моряк, капитан шхуны, вслух высказал общую мысль:
– Нет! Конечно! В мире нет человека, который мог бы спасти машину и доставить ее сюда.
– Раз уж я не отправляюсь туда, – прибавил Имбранкам, – значит, это невозможно.
Капитан, махнув рукой, безнадежно проговорил:
– А если бы такой человек нашелся…
Дерюшетта, вскинув голову, произнесла:
– То я вышла бы за него замуж!
Все тут же умолкли.
Из толпы выступил очень бледный человек и спросил:
– Вы тогда вышли бы за него замуж, мисс Дерюшетта?
Это был Жиллиат.
Взгляды присутствующих обратились в его сторону. Господин Летьерри выпрямился. В глазах его появился странный свет.
Он сорвал с головы свою матросскую шапочку, бросил ее на пол и торжественно сказал, глядя вперед, но не замечая никого:
– Дерюшетта выйдет за него замуж. Клянусь в этом перед Господом Богом!