На следующий день Григорий Николаевич, как читатель уже знает, был у Николая, но не застал его дома. Своим визитом он несколько смутил нашего молодого человека, но смущение это скоро прошло, и Николай нарочно просидел до вечера дома, поджидая Лаврентьева. Мысль, что его могут обвинить в трусости, придавала ему отчаянную храбрость. Однако Лаврентьев не приходил. Николай написал длинное письмо отцу, в котором просил согласия на брак с Леночкой (он не сомневался, разумеется, в согласии), получил денежное письмо, принесенное дворником, и был тронут извинениями отца, что он не может помогать Николаю так, как бы хотелось; а о том, что у них у самих нет денег и что посланные деньги были заняты, - ни слова!
Эта деликатность и тронула и кольнула Николая.
"Он больше не будет стеснять своих славных стариков".
X
Сердце Леночки забило тревогу, когда вечером она услыхала от Николая о посещении господина, похожего по всем описаниям на Григория Николаевича. О, это непременно он; она не сомневалась. Она знала ревнивые порывы Лаврентьева, знала, что он все еще любит ее ("Ах, зачем он не забыл ее!"), и ничего нет невероятного, если он приходил к Николаю. Он должен ненавидеть его. И все из-за нее. Она одна во всем виновата. Она тогда скрыла от Лаврентьева, что любит другого, и теперь все обрушится на Николая. Какое-нибудь грубое слово. Николай вспыхнет - он такой горячий! - и, господи, что может быть. Страх за любимого человека охватил Леночку. Мысль, что Лаврентьев как-нибудь догадывается об их отношениях и вздумает обвинить Николая, невольно прокрадывалась в голову. Она вспомнила намеки брата, сцену… Это совсем расстроило Леночку, хотя она и старалась скрыть свое смущение от Николая.
- Тебя эта новость испугала, Лена?
- Нет. Отчего ж?.. Он просто зашел к тебе. Да наконец, может быть, это был и не Лаврентьев.
- Ну, положим, Лаврентьев. Лохматый, ровно мужик, - кому другому быть? - насмешливо проговорил Николай. - Наверное, Отелло из Лаврентьевки.
- А ты не принимай его, Коля. С какой стати!
Николай удивленно взглянул на Леночку и резко заметил:
- Какой ты вздор говоришь!.. Отчего не принять? Я приму его… Посмотрю на дикого человека, давно не видал! Не бойся, со мной он будет смирен. Я медведей не боюсь! Ну, да об этом нечего и говорить!.. Успокойся, пожалуйста, а то со страху ты не ведаешь, что говоришь!
Николай как-то особенно оживленно болтал и казался очень веселым. Он взял Леночку в театр и все посмеивался над ее страхами. И она старалась скрыть перед ним свою тревогу напускной веселостью, хотя ей было жутко. Она слушала болтовню Николая, а сама думала, как бы увидаться с Лаврентьевым и узнать, зачем он приехал. Пусть Николай рассердится, пусть даже очень рассердится, узнавши об этом, но она должна объясниться с Григорием Николаевичем, не теряя времени, а то, пожалуй, будет поздно. Она во всем виновата и должна поправить ошибку. В ее воображении чудились бог знает какие картины. Она знала, что Лаврентьев страдает, он оскорблен. Мало ли на что решится такой человек! И ей вдруг представилось, что этот близкий ей, дорогой, славный Николай лежит без дыхания, а около Лаврентьев с пистолетом. О господи! Она зажмурила глаза. Голова у нее закружилась.
- Что с тобой, Лена? Ты бледна совсем.
- Голова закружилась! - слабо улыбнулась она. - Жарко здесь.
- Пойдем в фойе.
- Нет, ничего. Теперь прошло. А ты на меня не сердишься, Коля?
- За что?..
- Да, помнишь, я глупость сказала, советовала не принимать Лаврентьева. Ведь и правда - глупость, сама вижу. Конечно, прими. Ты ведь в одиннадцать часов встаешь?..
- Завтра раньше встану…
- Раньше? А мы разве не поедем из театра поужинать? Мне очень есть хочется!
- В первый раз ты зовешь ужинать!.. Вот чудеса, Лена! Поедем, я рад!..
Он было предложил ей ехать, не дождавшись конца спектакля, но она упросила его остаться. Они поехали и долго сидели за ужином. Николай все торопился, говоря, что ему надо раньше встать, а она, как нарочно, сегодня была необыкновенно мила, возбуждена и просила посидеть еще минуточку…
- Ну, Лена, из-за тебя я опять поздно встану. Пожалуй, заставлю дожидаться дикого человека, если он удостоит своим посещением!..
- Подождет!.. - весело отвечала Леночка, крепко прижимаясь к Николаю.
Она поздно вернулась домой… О, какие мучительные часы тревоги провела она, а часы тянулись так долго! Леночка не смыкала во всю ночь глаз. Только под утро она немного забылась. Сон был тревожный; ей все снился убитый Николай, и она несколько раз в страхе вскакивала с постели.
В девятом часу уж она ехала к Непорожневу и все торопила извозчика: "Ради бога скорей, скорей!" Доктор с изумлением встретил бедную встревоженную Леночку.
- Что случилось, барышня?
- Ничего, ничего. Мне надо видеть Григория Николаевича. Он у вас?
"Таки не послушался! - промелькнуло у Жучка. - Верно, сочинил скандал!"
- Нет. Да вы передайте, что надо. Я ему скажу.
- Где он живет? - спрашивала Леночка.
Доктор сообщил ей адрес.
- До свидания… Извините!.. - проговорила Леночка, уходя.
- Да что случилось?.. Эка какая… уж вспорхнула и не слышит!.. Удивительно решительны они, когда любят!.. И Лаврентьев еще вздумал защищать ее от человека, за которого она жизнь отдаст! Она его поблагодарит! Экая ерунда! - промолвил Жучок, присаживаясь к своим лягушкам. - Ну, лезь… лезь, голубушка!
Леночка вышла на улицу. Извозчик, который привез ее, уже уехал с седоком… ("Экая я дура! не догадалась оставить его!") На улице не было ни одного извозчика. Она побежала почти бегом и наконец только на мосту встретила сани.
- Домой еду, барышня! - сказал извозчик, когда она позвала его.
- Голубчик… довези… Недалеко.
- Куда?
- К Знаменью…
Он отрицательно махнул головой и стегнул лошадь… У Леночки выступили слезы…
Наконец уже за мостом она села в сани и велела ехать как можно скорей…
- Али за дохтуром? - полюбопытствовал извозчик, с участием взглядывая на бледное лицо Леночки.
- Да… да… человек умирает…
Извозчик понесся во весь дух.
- Стой… тут… у большого дома…
Она поднялась бегом наверх, в четвертый этаж, и постучалась в тридцать второй номер. Ответа нет.
"Спит, верно!" - радостно подумала Леночка и постучала сильней.
- Да вы напрасно, барышня! - проговорила проходившая по коридору горничная с самоваром. - Господин из тридцать второго номера с час тому назад как ушли!..
- Куда? - машинально спросила Леночка.
- А не знаю… Нам не сказывали! - иронически заметила горничная, останавливаясь на минуту и осматривая Леночку.
- Да здесь Лаврентьев живет?
- А бог его знает… Черномазый такой… лохматый!
У Леночки упало сердце…
"Он, верно, теперь у Николая… Но Коля спит!.. Лаврентьев, значит, дожидается, и она вызовет его!"
Эта мысль придала ей энергии. Надежда снова улыбнулась ей. Она взглянула на часы, - без четверти десять.
"Он наверное спит! К десяти часам она доедет…"
Сердце ее замирало от страха, когда она дернула звонок у дверей квартиры Вязникова. Степанида отворила дверь. Леночка взглянула пытливым взглядом в лицо кухарки: ничего, лицо спокойное, приветливое.
- Здравствуйте, барышня! Как поживаете? Давно не жаловали!.. Давно!..
- Николай Иванович дома?
- Нет. Сегодня раненько ушли.
- Давно?
- Да с полчаса будет.
- Здоров он?
- Слава богу… Что ему делается! Сегодня и встал-то рано, в восемь часов. Поджидали все одного знакомого, что вчера приходил… "Вы, говорит, Степанида, беспременно разбудите"… Он не любит так рано вставать, а тут сейчас же вскочил… Да что же вы, барышня… Вы взойдите… Отдохните… Запыхались, чай?
- А вчерашний господин был?
- Как же, был. Сродственник их?
- Нет.
- То-то и я подумала, что нет! Угрюмый такой барин… А может, и не барин?
- И долго он был?
- А не знаю. Не знаю, барышня. Я в булочную бегала. Он без меня ушел, а вскоре за ним и Николай Иванович.
Леночка вздохнула свободнее. С Николаем ничего не случилось. Однако какое было объяснение? И чем око кончилось? Снова тревожные мысли охватили любящее создание. "Лаврентьев не так же приходил! Она, во всяком случае, должна увидать Лаврентьева!"
Через полчаса она опять стучалась у дверей тридцать второго номера.
- Входи! - раздался твердый голос Лаврентьева.
Она отворила двери. При ее появлении Григорий Николаевич совсем смутился и опустил глаза в каком-то благоговейном страхе, точно пред ним явился грозный судья, а не встревоженная и бледная Леночка.
XI
Прежде, чем продолжать наше повествование, необходимо рассказать читателю о встрече Лаврентьева с Николаем, которая так беспокоила бедную Леночку.
В это утро наш молодой человек не заставил будить себя несколько раз. Как только Степанида постучала в дверь и объявила, что восемь часов, Николай вскочил с постели и стал одеваться с нервной поспешностью человека, боящегося опоздать. Эту ночь, против обыкновения, он спал скверно: с вечера долго не мог заснуть и часто просыпался, нервы его были возбуждены ожиданием встречи с Лаврентьевым. Хотя накануне он и казался веселым, стараясь уверить и Леночку и себя самого, что свидание с Григорием Николаевичем нисколько его не тревожит, но именно оно-то и тревожило Николая своей неизвестностью. Он вполне был уверен, что вчера к нему заходил Лаврентьев, и не сомневался, что он непременно придет и сегодня, и придет, казалось ему, не как добрый знакомый, а иначе.
Николай тщательно повязывал галстух перед зеркалом, и в это время различные предположения лезли в голову по поводу ожидаемой встречи. Он ждал ее, заранее настраивая себя на враждебный тон к этому "дикому человеку", который прежде ему даже нравился. Николай догадывался, что "дикий человек" все еще любит Леночку ("И охота мне было расстроить свадьбу!"), как может любить эта "дикая натура", и под влиянием страсти готов, пожалуй, выкинуть какую-нибудь грубую выходку.
При одной мысли об этом кровь приливала к сердцу возбужденного молодого человека; глаза зажигались огоньком, нервно сжимался кулак… он закипал гневом от воображаемой обиды. Что-то стихийно-безобразное казалось ему теперь в натуре Лаврентьева; он вздрагивал от негодования и напряженно прислушивался, не раздастся ли звонок.
Напрасно он старался быть спокойным и не думать о Лаврентьеве. Он наскоро выпил кофе, отхлебывая быстрыми глотками из чашки, курил папироску за папироской и заходил быстрыми шагами по кабинету. Невольно мысли сосредоточивались на одном и том же: "К чему заходил к нему Лаврентьев? Что ему надо? Не узнал ли он об его отношениях к Леночке?"
Николай снова почувствовал себя очень виноватым перед Леночкой, но какое дело Лаврентьеву? Как он смеет мешаться в его личные дела? Разумеется, он не снизойдет до объяснения по поводу своих отношений, если бы Лаврентьев осмелился потребовать их. Никто не смеет мешаться. Он никому не позволит! "А все-таки лучше было бы, если бы он не увлекался: не было бы глупого свидания с диким человеком!" - проносилось в его голове.
- Уж не трушу ли я этого Отелло? - насмешливо проговорил вслух Николай. "Трусишь!" - подсказал ему внутренний голос. Мысль, что он трусит, заставила его вспыхнуть от негодования, стыда и злости. Он презрительно улыбнулся и взглянул в зеркало, потом присел к столу и принялся читать книгу.
Но ему не читалось. Строки мелькали перед глазами, он не понимал их. Напряженно прислушивался он снова к звонку, поджидая Лаврентьева в тревожном, возбужденном состоянии. Он чувствовал, что встреча с "диким человеком" будет серьезная.
Ему казалось, что время идет необыкновенно долго, и он досадовал, что Лаврентьев не приходит.
"Скорей бы он приходил!"
Николай решил ждать его до часу, а то, пожалуй, этот "медведь" подумает, что Николай нарочно избегает свидания.
"А может быть, он и не придет! Просто заходил повидаться, не застал - и уедет в свою берлогу. Верно, приехал по какому-нибудь делу на короткое время, а я уж черт знает что предполагаю - какие-то враждебные намерения! За что ему питать ко мне злые чувства? Не дурак же он в самом деле! Леночка ему отказала, ну, конечно, неприятно, да разве я виноват, что она не любит его? Пожалуй, он уж видел Васю, узнал о свадьбе и не придет… К чему ему приходить?"
Так пробовал было Николай объяснить себе цель посещения Григория Николаевича, но сам тотчас же сознавал нелепость этих объяснений.
- Ну и черт с ним! - проговорил он, злясь, что Лаврентьев его так тревожит.
Он принялся было за работу, как вдруг в прихожей раздался резкий звонок.
- Это он! - прошептал наш молодой человек, слыша в этом резком звонке что-то особенное.
Сердце у него екнуло. Страх внезапно охватил все его существо, по спине пробежали холодные мурашки, и он вздрогнул. Но это было на одно мгновение. Через секунду он уже оправился. Боязнь показаться перед Лаврентьевым (и вообще перед кем бы то ни было) трусом пересилила малодушный страх. Он вдруг как-то весь подобрался и казался не только совершенно спокойным, но как будто даже веселым и беспечным. Чуть-чуть насмешливая улыбка скользила по его слегка вздрагивающим губам; надетое пенсне придавало его лицу вызывающее, пикантное выражение. Глядя теперь на Николая, свежего, румяного, красивого и улыбающегося, нельзя было и подумать, что несколько секунд тому назад он перетрусил.
Он повернул голову к дверям, но тотчас же снова отвернулся. Он ясно слышал, как тихо скрипнули двери, и кто-то вошел.
"Без позволения входит!" - подумал Николай.
Он все-таки не оборачивался и ждал. Кто-то откашлялся. Тогда только Вязников повернулся и увидал приземистую неуклюжую фигуру Лаврентьева в черном сюртуке, высоких сапогах, с огромной бараньей шапкой в руках.
Николай поднялся с кресла, сделал несколько шагов и остановился при виде серьезной и мрачной физиономии Григория Николаевича. Они обменялись поклонами, но никто из них не протянул друг другу руки. Оба внезапно почувствовали смущение и серьезно взглянули один на другого.
- Я пришел к вам по делу! - сухо и резко оборвал Григорий Николаевич, стараясь не глядеть на Николая и приближаясь на несколько шагов. - Дело это очень для меня важное! - глухим, тяжелым голосом прибавил он.
- Я к вашим услугам, Григорий Николаевич! - ответил Николай. - Надеюсь, серьезное дело не помешает нам присесть? - продолжал он веселым тоном, с иронической ноткой в голосе.
Лаврентьев поднял на него свои глубоко засевшие, блестящие глаза и тотчас же опустил их. В этом взгляде было совсем не дружелюбное выражение. Тон Николая, его самоуверенный, задорный, смеющийся вид - все теперь казалось ненавистным Лаврентьеву.
- Шутить изволите? А я ведь не для шуток пришел! - промолвил Григорий Николаевич, стараясь сдержать себя.
- И я вовсе не расположен шутить! - резко ответил, вспыхивая весь, Николай.
- Не всегда шутить-то в пору, Николай Иванович!.. Мне вот насчет одного обстоятельства очень желательно попытать вашего мнения, за тем я и пришел. Человек вы умный, статьи пишете и все такое. Чай, не откажете нам, сиволапым, ась?
- Охотно! - насмешливо процедил сквозь зубы Николай.
- Ладно, значит! Теперича мы друг дружку поймем! - значительно прибавил Лаврентьев. - Дело, видите ли, такое. Прослышали мы - тоже и в нашу глухую сторону вести доходят - будто некоторый молодой человек, парень, сперва, казалось, очень хороший, стал девушку одну уму-разуму учить… развивать, что ли… Книжки разные и все такое. Говорить-то он мастер! Ладно! Девушка - надо сказать, честная, доверчивая, хорошая девушка, - продолжал Лаврентьев, и голос его дрогнул скорбной ноткой, - поверила речам умным - речи-то сладкие! - и полюбила парня… А он, в те поры, лясы-то свои брось - не требуется, мол! - и стань облещивать честного человека… Поиграл, поиграл, натешился, да и бросил… Надоело… По-нашему, по-деревенскому, это выходит как будто пакость одна, а поди, парень-то, может, думает, что оно как следует, даже и либерально. Так я, перво-наперво, хочу попытать молодца, правда ли это?.. Как присоветуете?
Лаврентьев смолк и поднял на Николая строгий, пристальный взгляд.
Бледный, с сверкающими глазами, нервно пощипывая дрожавшими пальцами бороду, слушал Николай Лаврентьева, и когда тот обратился к нему, он презрительно усмехнулся и насмешливо проговорил, отчеканивая слова:
- Я полагаю, что молодец, о котором вы говорите, и объясняться-то с вами не захочет, господин Лаврентьев!
- Не захочет? - угрюмо протянул Григорий Николаевич. - А коли не захочет, так я попрошу его драться. А на дуэль не пойдет, трусом вдобавок скажется, ну, тогда… тогда… - проговорил с угрозой Лаврентьев.
- Довольно, господин Лаврентьев! - перебил его Николай, вздрагивая. - Довольно! К чему аллегории? Я принимаю ваш вызов!
- Вот и поняли друг дружку! - усмехнулся Лаврентьев и сделался вдруг спокойнее. - По-моему, нечего дело откладывать. Чем скорее, тем лучше. Угодно завтра?
- Пожалуй, завтра.
- Да и формальности-то побоку. Бог с ними. Можно и самим сговориться, без секундантов. Или требуется по форме?
- Можно и так.
- Десять шагов… Драться на пистолетах. Три выстрела каждому. Подходит? - серьезно продолжал Лаврентьев.
Николай небрежно махнул головой. Он уже не злился, а был в каком-то особенном приятном возбуждении. Он даже старался показать Лаврентьеву, что он нисколько не трусит, и несколько рисовался этим.
- На Голодае я знаю места укромные. А чтобы в случае чего не было огласки, каждый черкнет цидулку: надоело, мол, жить, и потому покончил с собою сам.
- Это самое лучшее.
- Разумеется, барышне не надо знать о нашем деле?
- Разумеется.
- Секундантам объяснять насчет причины дуэли поди тоже нечего?
- К чему им знать?
- По одному на брата довольно?
- За глаза! - проговорил Николай бойко, с особенной аффектацией небрежности.
Весь этот разговор казался ему в эту минуту очень интересным и приятно возбуждал нервы.
- Ваш приедет к моему или мой к вашему насчет остальных подробностей? - продолжал так же основательно и серьезно допрашивать Григорий Николаевич.
- Все равно. Я еще не знаю, кто у меня будет. Пожалуй, мой приедет к вашему!
- Так пришлите ужо к доктору Непорожневу. Знаете?
- Как же, знаю!
- А затем до завтра. В шесть часов утра, не рано?
- Как раз время.
Лаврентьев кивнул головой и вышел из кабинета.
Оставшись один, Николай несколько времени был еще в прежнем возбужденном состоянии. Нервы его были натянуты. Сердце билось сильно. Он словно был в каком-то опьянении. Он все еще не мог прийти в себя: только что происшедшая сцена казалась ему каким-то странным, подавляющим сном. Дуэль представлялась в каком-то парадном виде. Он припоминал все подробности объяснения и остался доволен собой. О, он не позволит с собой шутить!
Прошло минут пять, и после порыва возбуждения настало раздумье. Нервы слабели, и вся эта история представлялась ему в ином свете. Дело казалось теперь гораздо серьезнее…
Он будет драться и, быть может, завтра будет убит!
"Убит!" - повторил он, беззвучно шевеля губами.