- К дипломатической, - ответил Оскар.
В ответ раздался дружный взрыв хохота, точно взвились три ракеты, - рассмеялись Мистигри, великий художник и дядюшка Леже. Граф тоже не мог сдержать улыбки. Жорж был невозмутим.
- Клянусь Аллахом, тут не над чем смеяться, - сказал полковник. - Одно только: мне кажется, молодой человек, - продолжал он, - что в настоящее время общественное положение вашей уважаемой матушки мало похоже на положение посольши… Провожая вас, она держала в руках самую мещанскую корзинку, а башмаки у нее подбиты гвоздями.
- У моей матери, сударь? - возразил Оскар, с негодованием пожав плечами. - Но это же экономка, она служит у нас!
- "Служит у нас"… конечно, звучит чрезвычайно аристократично, - воскликнул граф, прерывая Оскара.
- Король всегда говорит о себе мы, - горделиво ответил Оскар.
Все опять чуть не расхохотались и остановил их только взгляд Жоржа; он дал понять художнику и Мистигри, что с Оскаром нужно обходиться бережно, чтобы разрабатывать и дальше богатейшие залежи смешного, которые в нем таятся.
- Вы правы, сударь, - обратился к графу великий художник, указывая на Оскара, - люди из общества всегда говорят "мы", "у нас", и только мелкий люд говорит "я", "у меня". Эти людишки всегда стараются показать, что они располагают тем, чего на самом деле у них нет. Для человека с такой декорацией из орденов…
- Так вы, сударь, все-таки декоратор? - спросил графа Мистигри.
- Вы понятия не имеете о языке придворных. Прошу у вас покровительства, ваше сиятельство, - добавил Шиннер, обернувшись к Оскару.
- Я счастлив, - сказал граф, - что мне довелось путешествовать с тремя особами, которые уже знамениты или будут знамениты: с прославленным художником, с будущим генералом и с молодым дипломатом, который, я уверен, со временем возвратит Бельгию Франции.
Постыдно отрекшись от родной матери и чувствуя, до какой степени его спутники насмехаются над ним, взбешенный Оскар решил во что бы то ни стало преодолеть их недоверие.
- Не все то золото, что блестит, - изрек он, причем глаза его метали молнии.
- Не так! - воскликнул Мистигри. - Не все то золото, что смешит. Вы недалеко уйдете в дипломатии, раз так плохо знаете наши пословицы.
- Если я и не знаю пословиц, то я знаю свою дорогу.
- И вы далеко уедете, - сказал Жорж, - ведь ваша экономка сунула вам столько провизии, словно вы отправляетесь за тридевять земель: печенье, шоколад…
- Особый хлебец и шоколад, да, сударь, - продолжал Оскар, - у меня слишком нежный желудок, чтобы переваривать трактирную жратву.
- Это выражение так же деликатно, как ваш желудок, - заметил Жорж.
- Ах, люблю жратву! - воскликнул великий художник.
- Это слово принято в лучшем обществе, - пояснил Мистигри. - Я всегда его употребляю в кабачке под вывеской "Черная наседка".
- Вашим наставником был, вероятно, какой-нибудь знаменитый ученый вроде академика Андрие или господина Руайе-Коллара? - осведомился Шиннер.
- Моего наставника зовут аббат Лоро, он теперь викарием в Сен-Сюльписе, - продолжал Оскар, вспомнив имя своего школьного законоучителя.
- Это хорошо, что вы получили домашнее образование, - сказал Мистигри, - ибо сказано: школа - мать всякой скуки. Но вы, конечно, вознаградите как следует вашего аббата?
- Разумеется; он будет со временем епископом, - сказал Оскар.
- Благодаря покровительству вашей семьи, - поддакнул Жорж не сморгнув.
- Может быть, мы посодействуем этому-у нас бывает запросто аббат Фрессинус.
- Как? Вы знакомы с аббатом Фрессинусом? - спросил граф.
- Он многим обязан моему отцу, - отозвался Оскар.
- И вы, вероятно, направляетесь в свое поместье? - осведомился Жорж.
- Нет, сударь; но я-то могу открыть вам, куда я еду. Я еду в Прэльский замок к графу де Серизи.
- Ах, черт! Вы едете в Прэль? - воскликнул Шиннер и покраснел, словно рак.
- Вы знакомы с его сиятельством графом де Серизи? - удивился Жорж.
Папаша Леже обернулся, взглянул на Оскара и в изумлении спросил:
- Разве господин де Серизи в Прэле?
- Очевидно, раз я к нему еду, - ответил Оскар.
- И вы видели графа вблизи? - спросил Оскара господин де Серизи.
- Как вижу вас, - заявил Оскар. - Его сын мой товарищ и почти мне ровесник, ему девятнадцать лет; мы чуть не каждый день катаемся вместе верхом.
- Бывает, что и туз свинье товарищ, - изрек Мистигри.
Тут Пьеротен подмигнул фермеру, и тот вполне успокоился.
- Что ж, - обратился граф к Оскару, - я счастлив быть в обществе молодого человека, который может рассказать мне о его сиятельстве; я очень хотел бы воспользоваться покровительством графа в одном довольно важном для меня деле, и притом ему бы ничего не стоило оказать мне эту услугу: речь идет об иске к американскому правительству. Я бы желал узнать что-нибудь относительно характера господина де Серизи.
- О! Если хотите добиться успеха, - с лукавой улыбкой ответил Оскар, - обращайтесь не к нему, а к его супруге; он влюблен в нее до безумия, никто лучше меня этого не знает; а жена терпеть его не может.
- Почему? - спросил Жорж.
- У графа отвратительная накожная болезнь, и доктор Алибер, как ни старается, не может его вылечить. Поэтому господин де Серизи охотно отдал бы половину своего громадного состояния, чтобы только иметь мою грудь, - и Оскар распахнул рубашку, обнажая по-детски розовое тело. - Он живет в своем особняке настоящим отшельником. Видеть его можно только по большой протекции. Встает он до света и от трех до восьми занимается, а с восьми начинается лечение - он принимает серные или паровые ванны. Его парят в особых железных котлах, и он все еще не теряет надежды выздороветь.
- Если он так близок с королем, почему он не попросит, чтобы король к нему прикоснулся? - спросил Жорж.
- Значит, у этой женщины - муж пáреный, - заключил Мистигри.
- Граф обещал за свое исцеление одному знаменитому шотландскому врачу, который его теперь пользует, тридцать тысяч франков, - продолжал свой рассказ Оскар.
- Но тогда и жену его нельзя винить за то, что она ищет… - начал было Шиннер.
- Еще бы, - прервал его Оскар. - Бедняга граф такой дряхлый, такой сморщенный, что ему лет восемьдесят дать можно. Он высох, как пергамент, и, к сожалению, чует, чем для него это пахнет…
- Да, от него, должно быть, пахнет неважно, - сострил дядюшка Леже.
- Не забывайте, сударь, что он обожает свою жену и не смеет упрекать ее, - продолжал Оскар, - он разыгрывает с нею такие сцены, что можно со смеху помереть, точь-в-точь как Арнольф в комедии Мольера…
Граф изумленно смотрел на Пьеротена, а тот, видя его спокойствие, решил, что, значит, сынок мадам Клапар просто заврался.
- Поэтому, сударь, - продолжал Оскар, обращаясь к графу, - если вы хотите добиться успеха в своем деле, обратитесь к маркизу д'Эглемону. Склоните на свою сторону этого давнишнего обожателя госпожи де Серизи, и вы сразу завоюете и жену и мужа…
- То есть сразу двух зайцев убьете, - вставил Мистигри.
- Но, послушайте, вы, стало быть, видели графа раздетым? - удивился художник. - Вы его камердинер?
- Камердинер?! - возопил Оскар.
- Но ведь про друга не рассказывают же таких вещей в дилижансе, - продолжал Мистигри. - Осторожность, молодой человек, мать глухоты. Я лично вас не слушаю, молодой человек.
- К этому случаю подходит изречение: скажи, кому яму роешь, а я скажу, чего ты стоишь, - вставил Шиннер.
- Заметьте, великий маэстро, - наставительно изрек Жорж, - нельзя отзываться дурно о людях, которых не знаешь, а этот мальчик сейчас доказал нам, что он знает Серизи, как свои пять пальцев. Если бы он нам рассказывал только о его супруге, можно было бы предположить, что он с ней…
- Ни слова больше о графине де Серизи, молодые люди! - воскликнул граф. - Я друг ее брата, маркиза де Ронкероля, и тот, кто осмелится набросить тень на честь графини, ответит мне за свои слова.
- Вы, сударь, совершенно правы, - живо отозвался художник, - не следует играть честью женщины!
- Бог мой! Честь и дамы! Я уже видел такие мелодрамы! - воскликнул Мистигри.
- Я незнаком с Миной, зато знаком с министром юстиции и хоть и не ношу своих орденов, но не позволю награждать ими тех, кто этого не заслуживает, - сказал граф, глядя на художника. - И, наконец, у меня такой обширный круг знакомых, что я знаю и господина Грендо, прэльского архитектора. Остановитесь, Пьеротен, я немного пройдусь.
Пьеротен доехал до конца деревни Муасель, где находится трактир, в котором обычно делают привал проезжающие До трактира все сидели, точно набрав в рот воды.
- К кому же едет этот шалопай? - спросил граф, отозвав Пьеротена во двор харчевни.
- Да к вашему управляющему. Это сын одной бедной особы, некоей госпожи Юссон; она живет на улице Серизе, я частенько вожу ей фрукты, дичь, птицу.
- Кто этот господин? - спросил дядюшка Леже, подойдя к Пьеротену, когда граф удалился.
- А бог его знает, - отозвался Пьеротен. - Я везу его в первый раз, но похоже, что это герцог, владелец зáмка Мафлие; он велел мне ссадить его по пути, он не едет в Лиль-Адан.
- Пьеротен полагает, что это хозяин Мафлие, - сказал Жоржу дядюшка Леже, влезая обратно в дилижанс.
Все три молодых человека, растерявшись, словно воры, пойманные с поличным, не решались даже взглянуть друг на друга, и, казалось, были весьма озабочены возможными последствиями своего вранья.
- Вот уж, как говорится, пустая мыльница без ветру мылит, - заметил Мистигри.
- Теперь вы убедились, что я знаком с графом? - сказал Оскар.
- Возможно; но послом вам не бывать, - отозвался Жорж. - Если хочешь молоть языком в дилижансах, старайся, как я, ничего не сказать.
- Своя рубашка ближе к делу, - изрек Мистигри в виде заключения.
Тут граф снова занял свое место в "кукушке", и Пьеротен тронул; все хранили глубокое молчание.
- Ну что ж, друзья мои, - обратился граф к своим спутникам, когда они доехали до леса Каро, - вот мы и примолкли, точно нас везут на плаху.
- Нужно знать, когда доить, когда говорить, - наставительно произнес Мистигри.
- Хорошая погода, - пробормотал Жорж.
- Что это за поместье? - спросил Оскар, указывая на замок Франконвиль, величественно выступавший на фоне огромного сенмартенского леса.
- Как? - воскликнул граф. - Вы же уверяли нас, что часто бываете в Прэле, а между тем не знаете Франконвиля?
- Наш спутник знает людей, а не зáмки, - пояснил Мистигри.
- Будущему дипломату дозволена некоторая рассеянность, - воскликнул Жорж.
- Запомните же, как меня зовут, - в бешенстве вскричал Оскар. - Мое имя Оскар Юссон, и через десять лет я буду знаменит!
Выпалив это с большим задором, Оскар забился в свой угол.
- Юссон де… а дальше как? - промолвил Мистигри.
- Юссон де Ла-Серизе - знатный род, - ответил граф, - наш спутник родился под сенью императорского трона.
Тут Оскар вспыхнул до корней волос, и его охватила ужасная тревога. Карета уже начинала спускаться по крутому склону Кава, в тесную долину, где за сенмартенским лесом высится великолепный замок Прэль.
- Господа, - сказал граф, - каждого из вас ждет блестящая карьера, желаю вам успеха. Помиритесь с королем Франции, господин полковник: Кара-Георгиевичам не пристало дуться на Бурбонов. Вам мне нечего предсказывать, дорогой господин Шиннер, вы уже обрели всю полноту славы, и вы поистине заслужили ее своими восхитительными работами; однако вы столь опасны для женщин, что я, как человек женатый, не решился бы просить вас украсить живописью мой замок. Господин Юссон в покровительстве не нуждается, в его руках - тайны государственных мужей, он может приводить их в трепет. Что же касается господина Леже, то он намерен ощипать графа де Серизи, и я могу только просить его, чтобы он действовал как можно решительнее. Высадите меня здесь, Пьеротен, а завтра заезжайте за мною, - добавил граф и вылез из "кукушки", оставив своих спутников в полном смущении.
- Волосок завяз, всей птичке пропасть, - изрек Мистигри, наблюдая за тем, как граф удаляется по ухабистой дороге.
- Э, да это тот самый граф, который снял Франконвиль, он идет туда, - решил дядюшка Леже.
- Если я еще хоть раз вздумаю болтать в дороге, - я вызову самого себя на дуэль! - сказал мнимый Шиннер. - И ты тоже хорош, Мистигри, - добавил он, хлопнув своего ученика по картузу.
- Да я ведь только последовал за вами в Венецию, - ответил Мистигри. - Но люди всегда так - лишь бы свалить с тупой головы на дорогу.
- А что, если окажется, что это был граф де Серизи? - сказал Жорж Оскару, сидевшему с ним рядом. - Не хотел бы я тогда быть в вашей шкуре, хотя у вас и нет накожных болезней.
Оскар же, вспомнив наставления матери, побледнел, и хмель сразу соскочил с него.
- Вот и приехали, господа, - заявил Пьеротен, останавливая лошадей у красивой ограды.
- Приехали? - спросили в один голос художник, Жорж и Оскар.
- Что за чудеса! - удивился Пьеротен. - Как же, господа? Ведь вы же все бывали здесь? Это же и есть Прэльский замок.
- Ну ладно, ладно, друг мой, - сказал Жорж, к которому вернулась обычная самоуверенность. - Мне нужно на ферму Мулино, - добавил он, не желая открывать своим спутникам, что его цель - замок.
- Вон что! Вы, стало быть, ко мне пожаловали? - спросил дядюшка Леже.
- Как так?
- А я и есть арендатор Мулино. Чем могу служить, полковник?
- Хочу попробовать ваше масло, - ответил Жорж, поспешно схватив свой портфель.
- Пьеротен, - сказал Оскар, - доставьте мои вещи к управляющему, я пойду прямо в замок.
И Оскар решительно зашагал по тропинке, хоть и не знал, куда она ведет.
- Эй! Господин посол! - крикнул ему вслед дядюшка Леже. - Вы так в лес забредете! А в замок - надо сюда, вот в эту калитку.
Оскару пришлось последовать его указаниям, и он с чувством полной растерянности вступил на широкий двор зáмка, посреди которого раскинулась огромная клумба, опоясанная цепями на столбиках. В то время как дядюшка Леже разглядывал Оскара, Жорж, сраженный тем, что хозяином Мулино оказался этот пузатый фермер, скрылся с такой прытью, что, когда удивленный толстяк обернулся, ища своего полковника, того уже и след простыл. По требованию Пьеротена ворота распахнулись, и он с горделивым видом понес в сторожку бесчисленные свертки с кистями, красками и прочими принадлежностями великого Шиннера. Увидев, что Мистигри и художник, свидетели его бахвальства, располагаются в зáмке, Оскар окончательно пал духом. Пьеротен быстро выгрузил поклажу художника, вещи Оскара и еще чей-то изящный кожаный чемодан, который он с таинственным видом вручил жене привратника; затем, щелкая кнутом, вернулся и покатил дальше по лесной дороге в Лиль-Адан, причем на лице его блуждало то хитрое выражение, какое бывает у крестьянина, подсчитывающего барыши. Теперь он был вполне счастлив - завтра он, наконец, получит вожделенную тысячу франков.
Оскар, все еще растерянный, бродил вокруг клумбы, ожидая, чтó будет дальше с его двумя спутниками, как вдруг увидел г-на Моро, который вышел из так называемой кордегардии и стал спускаться с высокого крыльца. На нем был длинный до пят синий сюртук, желтоватые лосины и ботфорты, а в руках он держал хлыст.
- Вот и ты, мой мальчик? Как здоровье твоей милой маменьки? - спросил он, беря Оскара за руку. - Здравствуйте, господа, вы, вероятно, живописцы, относительно которых нас предуведомил господин Грендо, архитектор? - обратился он к художнику и к Мистигри.
Поднеся ко рту ручку хлыста, он дважды свистнул. Показался привратник.
- Отведите этим господам комнаты четырнадцатую и пятнадцатую, госпожа Моро даст вам ключи; покажите им дорогу, они не знают; вечером затопите камины, если там холодно, и отнесите туда их вещи! Я получил приказ от его сиятельства предложить вам столоваться у меня, господа, - продолжал он, снова обращаясь к художникам. - Мы обедаем в пять, как в Париже. Если вы любите охоту, то вам здесь не будет скучно, у меня есть разрешение от Лесного ведомства: здесь можно охотиться на двух тысячах арпанах леса, не считая наших собственных земель.
Оскар, художник и Мистигри, все трое равно пристыженные, переглянулись, но, верный взятой на себя роли, Мистигри воскликнул:
- Наплевать! Семь бед - один обед!
Молодой Юссон последовал за управляющим, который торопливо увлек его в парк.
- Жак, - обратился он к одному из своих сыновей, - поди скажи матери, что приехал Оскар Юссон, а мне придется сходить ненадолго на ферму Мулино.
Управляющий, мужчина лет пятидесяти, был брюнет, среднего роста и казался очень суровым. Глядя на его желчное лицо, отличавшееся благодаря деревенскому образу жизни яркими красками, можно было сделать ложный вывод о его характере. Все способствовало такому неправильному заключению. В волосах у него уже мелькала седина. Синие глаза и большой крючковатый нос придавали ему мрачный вид, тем более что глаза были посажены слишком близко к переносице; но для человека наблюдательного его толстые губы, овал его лица, мягкость в обращении свидетельствовали о доброте. Оскар чувствовал к нему большое уважение, вызванное его решительным характером, резкой речью и проницательностью, объясняющейся любовью, которую он питал к сыну г-жи Клапар. В присутствии управляющего Оскар всегда чувствовал себя мальчишкой, так как мать приучила его высоко ценить г-на Моро, но по приезде в Прэль его охватило какое-то беспокойство, словно он ждал неприятностей от этого отечески расположенного друга, единственного своего покровителя.
- Что это, Оскар, ты словно недоволен, что приехал сюда? - сказал управляющий. - А время ты здесь проведешь недурно: научишься ездить верхом, стрелять, охотиться.
- Я не умею, - промямлил Оскар.
- Так ведь я тебя для того и пригласил, чтоб научить всем этим премудростям.
- Маменька наказывала мне не оставаться здесь больше двух недель, а то госпожа Моро…
- Ну, там видно будет, - ответил Моро, слегка задетый тем, что Оскар усомнился в его супружеской власти.
Тут к ним подбежал младший сын Моро, пятнадцатилетний подросток, складный и резвый.