Он по-прежнему помещал в воскресных газетах объявления о Гарри Хэгберде. Эти листки читают за границей, во всем мире, уведомил он Бэсси. В то же время, казалось, он думал, что сын его в Англии, - так близко от Колбрука, что может приехать "завтра". Бэсси, ни одним словом не выдавая своих мыслей, доказывала ему, что в таком случае расход на объявления является совершенно лишним. По ее словам, она не знала, на какие средства он живет. Ее доказательства сбивали его с толку, и на время он впадал в уныние.
[- Ведь все так делают, - говорил он.
В газете целый столбец был посвящен объявлениям, о пропавших родственниках. Он приносил газету и показывал ей. И он и его жена помещали объявления в течение многих лет. Но жена его была нетерпеливой женщиной. Письмо из Колбрука пришло на следующий день после ее похорон; будь у нее побольше терпения, она жила бы теперь здесь и ждать ей нужно было бы всего один день.
- А у вас есть терпение, моя милая.
- Иногда вы меня выводите из терпения, - отвечала она.
Объявления он продолжал помещать, но награды за информацию уже не предлагал, ибо в его расстроенном, затуманенном мозгу сложилось убеждение, ясное как день, что у него есть все необходимые сведения. Что еще было ему нужно? Ему указано место - Колбрук, и больше не о чем спрашивать. Мисс Карвил одобряла его благоразумие, а его успокаивало ее сочувствие этой надежде, ставшей манией. Эта мания его, ослепляла, скрывала от него правду так же, как слепота старика из другого коттеджа мешала видеть свет и красоту мира.
Но все, что он мог истолковать как сомнение, - равнодушное поддакивание или даже простое невнимание к его планам совместной жизни с возвратившимся сыном и женой сына, - раздражало его, он передергивался, бросал злобные взгляды, вонзал заступ в землю и прохаживался взад и вперед. Мисс Бэсси называла это "плохим настроением". Она грозила ему пальцем. Он расставался с ней, разгневанный; когда же она снова выходила, он искоса на нее поглядывал и при первом ободряющем знаке подходил к железной решетке с обычным своим покровительственным видом.
Хотя знакомство их продолжалось уже несколько лет, их всегда разделял или забор, или решетка. Он описывал ей все замечательные вещи, приобретенные им для их хозяйства, но ни разу не предложил ей самой осмотреть их. До возвращения Гарри ни один человек не должен их видеть. Действительно, никто ни разу не был в его коттедже; он сам управлялся с домашней работой и ревниво охранял привилегию сына - первому осмотреть дом. Покупая в городе мелкие предметы домашнего обихода, он быстро проносил их через палисадник, пряча под своим парусиновым пальто. Затем, выйдя из дома, он говорил извиняющимся тоном:
- Это только чайник, моя милая.
Если она была не слишком утомлена после тяжелой работы и не измучена брюзжаньем отца, она смеялась, краснела и отвечала:
- Хорошо, хорошо, капитан Хэгберд, у меня есть терпение.
- Ну, милая моя, вам уже недолго придется теперь ждать, - говорил он и вдруг смущался и робел: казалось, ему приходило в голову, что есть во всем этом что-то нелепое.
Каждый понедельник она передавала ему через решетку арендную плату. Он жадно хватал шиллинги. Он ворчал из-за каждого пенни, какой ему приходилось тратить - на жизнь. Когда он ее покидал, чтобы идти за покупками, манеры его резко изменялись. Лишенный ее жалости, он чувствовал себя беззащитным. Проходя по улице, он прижимался к стенам домов. Он не доверял этим странным людям. Однако к тому времени даже дети перестали кричать ему вслед, а лавочники, не говоря ни слова, отпускали ему товар. Особенно смущали и пугали его малейшие намеки на костюм, словно в этом было что-то неожиданное и непонятное.
Осенью дождь барабанил по его пальто, намокшая парусина становилась жесткой, как листовое железо, и вода стекала с него. Когда погода бывала слишком скверная, он прятался на крыльце под навесом и, прижимаясь спиной к двери, глядел на свой заступ, воткнутый посреди двора. Земля была так основательно вскопана, что с наступлением осени превращалась в трясину. Когда же она подмерзала, он был безутешен. Что скажет Гарри? И так как в это время года он реже видел Бэсси, то заглушённый закрытыми окнами рев старика Карвила, призывавшего ее, сильно его раздражал.
- Почему этот сумасброд не наймет служанку? - спросил он однажды, когда, набросив что-то на голову, она на минутку выбежала к нему.
- Не знаю, - устало проговорила бледная Бэсси, глядя в сторону своими серыми глазами с тяжелыми веками. Взгляд у нее был безнадежный; под глазами всегда лежали темные тени; и казалось - она не ждала никакой перемены в своей жизни.
- Подождите, моя милая, - сказал ей единственный друг, ближе подходя к решетке. - Когда выйдете замуж, Гарри наймет вам служанку.
Его безумная надежда казалась горьким издевательством над ее безнадежностью. Нервы у нее были расстроены, и она едва не закричала на него во весь голос. Но, обращаясь с ним так, словно он был нормальным человеком, она сказала только, сама над собой подсмеиваясь:
- А знаете, капитан Хэгберд, ведь ваш сын, может быть, и глядеть на меня не захочет.
Он откинул голову и хрипло, сердито захохотал.
- Что такое? Этот мальчишка! Не захочет глядеть на единственную разумную девушку во всей округе? А для чего я здесь? Как вы думаете, моя милая? Для чего? Подождите! Вы только подождите. Завтра вы увидите. Я скоро…
- Бэсси! Бэсси! Бэсси! - заревел в доме Карвил. - Бэсси! Трубку!
Этот толстый слепой старик с наслаждением предавался праздности. Он не хотел протянуть руку за какой-нибудь вещью, которую она всегда заботливо клала подле него. Он не хотел пошевельнуть пальцем; он не поднимался со своего кресла, он шага не ступал в этой комнате (так хорошо ему знакомой, словно он был зрячим), не подозвав ее к себе и не навалившись всей своей тяжестью на ее плечо. Он не хотел проглотить ни кусочка, если она ему не прислуживала. Он преувеличивал, свою беспомощность, чтобы окончательно поработить дочь. Секунду она стояла неподвижно в сумерках, стиснув зубы, потом повернулась и медленно пошла в дом.
Капитан Хэгберд вернулся к своему заступу. В коттедже Карвила рев прекратился, и вскоре засветилось одно из окон в нижнем этаже. Какой-то человек, решительно и не спеша шагавший по дороге, прошел было мимо, но, заметив капитана Хэгберда, повернул назад. На западе небо, еще светилось холодным белым светом. Человек, видимо заинтересованный, перегнулся через калитку.
- Должно быть, вы - капитан Хэгберд, - сказал он с развязной уверенностью.
Старик обернулся и вытащил заступ, испуганный незнакомым голосом.
- Да, это я, - нервно ответил он.
Тот, улыбаясь ему в лицо, очень медленно произнес:
- Кажется, вы помещали объявления о своем пропавшем сыне?
- Мой сын Гарри! - забормотал капитан Хэгберд, сразу теряясь. - Он завтра возвращается домой.
- Ах, черт возьми! - Незнакомец очень удивился, а потом продолжал, слегка меняя тон: - Вы отрастили себе бороду, как у рождественского деда.
Капитан Хэгберд подошел поближе и оперся о свой заступ.
- Ступайте своей дорогой, - сказал он злобно, но все же робко, так как всегда боялся насмешек.
Всякое душевное состояние, даже безумие, нуждается для своего равновесия в самоуважении. Нарушение же равновесия влечет за собой несчастье, а капитан Хэгберд жил, опираясь на свои твердо установившиеся понятия, и насмешливые улыбки его волновали. Да, эти улыбки были ужасны. Они намекали на что-то неладное, но на-что именно, он не мог сказать. А этот незнакомец явно улыбался; он и пришел сюда для того, чтобы насмехаться. Достаточно скверно бывало на улицах, но такому оскорблению он еще никогда не подвергался.
Незнакомец, не подозревая, что минуту назад ему чуть-чуть не раскроили череп заступом, серьезно сказал:
- Я не вторгаюсь в чужие владения там, где я стою, не правда ли? Мне кажется, в полученных вами сведениях есть что-то неладное. Может быть, вы мне разрешите войти?
- Вам войти? - с невыразимым ужасом прошептал старик Хэгберд.
- Я могу вам сообщить подлинные факты о вашем сыне, - последние сведения, если желаете знать.
- Нет! - крикнул Хэгберд; он в бешенстве зашагал взад и вперед; он вскинул на плечо заступ, а другой рукой жестикулировал. - Явился какой-то парень, ухмыляется и говорит, что тут что - то неладное. У меня есть все сведения, какие мне нужны. Я их получил много лет назад… много лет назад… мне этого хватит до завтра. Впустить вас? Как бы не так! А что скажет Гарри?
Черный силуэт Бэсси Карвил показался в окне гостиной; затем распахнулась дверь, и Бэсси выбежала из своего коттеджа; она была вся в черном и только на голову накинула что-то белое. Эти два голоса, неожиданно раздавшиеся поблизости (она услышала их, сидя у себя), привели ее в такое волнение, что она не могла выговорить ни слова.
У капитана Хэгберда был такой вид, словно он пытался выбраться из клетки. Ноги его вязли в лужах. Он попадал в ямы на разрытой им лужайке. Ничего не видя, он налетел на изгородь.
- Ну-ну, полегче! - серьезно сказал человек, стоявший у калитки, и, вытянув руку, ухватил его, за рукав, - Кто-то пытался вас одурачить. Ого! А что это на вас за костюм? Непромокаемый брезент, ей-богу! - Он громко захохотал. - Ну и тип!
Капитан Хэгберд высвободил руку и, съежившись, начал отступать.
- Это временно, - пробормотал он уныло.
- Что с ним такое? - Незнакомец с величайшей фамильярностью обратился к Бэсси и развязно стал объяснять: - Я не хотел пугать старика, - он понизил голос, словно давным-давно ее знал. - Я заглянул по дороге к цирюльнику, чтобы побриться за два пенса, и там мне рассказали, что это за тип. Старик всю жизнь был таким.
Капитан Хэгберд, устрашенный намеком на свой костюм, ретировался в дом, прихватив с собой заступ; а двое у калитки вздрогнули, когда захлопнулась дверь, и они услыхали стук закладываемых болтов, щелканье замка и дребезжащий притворный смех за дверью.
- Я не хотел его расстраивать, - сказал незнакомец после короткой паузы, - Что же это все означает? Ведь он не совсем помешан.
- Он долго горевал о своем пропавшем сыне, - тихо сказала Бэсси извиняющимся тоном.
- А я - его сын.
- Гарри! - вскрикнула она и умолкла.
- Знаете мое имя? Дружны со стариком, да?
- Мы снимаем у него дом, - запинаясь, выговорила Бэсси и ухватилась за железную решетку.
- Обе эти кроличьи клетки принадлежат ему? - презрительно сказал молодой Хэгберд. - Как раз то, чем он может гордиться. Не скажете ли вы мне, что это за парень приезжает завтра? Вам, должно быть, кое-что известно. Уверяю вас, кто-то хочет надуть старика, - это надувательство.
Она не отвечала, чувствуя себя беспомощной перед этой непреодолимой трудностью, устрашенная необходимостью объяснить, в чем дело.
- О, мне так жаль! - прошептала она.
- Что это значит? - спокойно спросил он. - Вам нечего волноваться, я не из пугливых. Трусить придется другому парню, когда он меньше всего этого ждет. Мне-то наплевать, но все-таки забавно будет посмотреть завтра на его рожу. Я не гоняюсь за деньгами старика, но право остается за мной. Вы увидите, как я разделаюсь завтра с этим плутом, кто бы он ни был!..
Он подошел ближе и стал перед ней по другую сторону решетки. Он поглядел на ее руки и заметил, как они дрожат. Ему пришло в голову, что и она участвует в этой маленькой плутне, какую предполагали разыграть завтра с его стариком. Он приехал как раз вовремя, чтобы помешать их проделке. Эта мысль его позабавила; к неудавшемуся заговору он отнесся с презрением. Но всю свою жизнь он снисходительно относился ко всяким женским штучкам. Она и в самом деле очень сильно дрожала; шаль сползла с ее головы. "Бедняжка!" - подумал он.
- Не тревожьтесь из-за этого парня. Наверное, он передумает до завтра. Но как же быть со мной? Я н могу торчать у калитки до самого утра.
Она не выдержала:
- Это вас он ждет! Вас! Это вы должны приехать завтра!
Он тупо прошептал:
- Я? - И у обоих, казалось, прервалось дыхание. Видимо, он размышлял над тем, что услышал; затем без всякого раздражения, но с явным замешательством сказал:
- Не понимаю. Я ничего ему не писал. Это мой приятель увидел сегодня утром объявление в газете и сказал мне… А? Что?
Он наклонился к ней; она быстро зашептала что-то, а он слушал, изредка бормоча "да" и "понимаю". Наконец он осведомился:
- Но почему же нельзя сегодня?
- Вы меня не поняли! - нетерпеливо воскликнула она.
Яркая полоска света угасла на западе под облаками. Снова он слегка наклонился, чтобы лучше слышать. И темная ночь скрыла шепчущую женщину и внимательно слушающего мужчину; видно было только, что лица их ласково и таинственно сблизились.
Он выпрямился; широкополая шляпа задорно съехала на затылок.
- Дурацкое положение, правда? - пожаловался он. - Завтра? Ну-ну! Никогда ничего подобного неслыхивал. Значит, всегда будет "завтра", а никакого "сегодня" нет, насколько я понимаю.
Она молчала и оставалась неподвижной.
- А вы поощряли эту забавную выдумку, - сказал он.
- Я никогда ему не противоречила.
- Почему?
- А зачем мне было это делать? - защищалась она, - Это только принесло бы ему несчастье. Он сошел бы с ума.
- Сошел бы с ума! - пробормотал он и услышал ее короткий, нервный смешок.
- Кому это могло повредить? Неужели я должна была ссориться с бедным стариком? Легче было самой наполовину верить.
- Да, да, - сообразил он, - Должно быть, старик как-нибудь обошел вас своей вкрадчивой болтовней. Вы - добрая.
Руки ее нервно зашевелились в темноте.
- И это могло быть правдой. Да так оно и есть. Это сбылось. Вот оно. Вот то "завтра", какого мы ждали.
Она перевела дыхание, а он добродушно сказал:
- Да, а дверь заперта. Я бы не обратил внимания, если бы… И вы думаете, можно заставить его признать меня?.. А?.. Что?.. Вы могли бы это сделать? Через неделю, вы говорите? Гм… может, и так. Но неужели вы думаете - я выдержу неделю в этой дыре? Ну нет! Мне подавай тяжелую работу, а не то шум и суету или побольше простора, какого у нас, в Англии, не сыщешь. Правда, я уже был однажды в этом городке и прожил здесь больше недели. Старик помещал тогда объявления обо мне в газете, а один мой приятель решил выудить у него пару соверенов и послал ему письмо, написал там всякую ерунду. Однако ничего из этой проделки не вышло. Нам пришлось уносить отсюда ноги. А теперь другой мой приятель ждет меня в Лондоне, и, кроме того…
Бэсси Карвил прерывисто дышала.
- А не постучать ли мне в дверь? - спросил он.
- Попробуйте, - отозвалась она.
Скрипнула калитка перед коттеджем капитана Хэгберда, тень его сына скользнула, остановилась и словно засмеялась глухим смехом, похожим на смех отца, но только ласковым и мягким; этот смех зазвенел в сердце женщины.
- А он не буянит, а? Мне бы не хотелось с ним сцепиться. Ребята всегда мне говорили, что я сам не знаю своей силы.
- Он самый безобидный человек на свете, перебила она.
- Вы бы этого не сказали, если бы видели, как он гнался за мной по лестнице, держа в руке кожаный ремень, - возразил он. - Я шестнадцать лет об этом помню.
И ее кинуло в жар, когда она снова услыхала его мягкий приглушенный смех. Он постучался в дверь, и сердце у нее упало.
- Эй, отец! Впустите меня. Я - Гарри. Вернулся домой на один день раньше.
Одно из окон в верхнем этаже распахнулось.
- Зубоскал, явившийся с какими-то сведениями, - раздался в темноте голос старого Хэгберда, - Не связывайтесь с ним. Это испортит все дело.
Она слышала, как Гарри Хэгберд крикнул: "Здорово, папа", потом что-то звякнуло. Окно захлопнулось, и он снова очутился перед ней.
- Совсем как в старые времена. Едва не заколотил меня до смерти, когда я хотел уйти из дому. Теперь я вернулся, а он, чтобы прогнать меня, швыряет мне в голову проклятый заступ. Мне задело плечо.
Она содрогнулась.
- Мне было бы все равно, - начал он, - но дело в том, что я истратил на билет последние шиллинги, а на последние два пенса побрился - из уважения к старику.
- А вы действительно Гарри Хэгберд? - торопливо спросила она, - Вы это можете доказать?
- Могу ли доказать? А кто другой может доказать? - весело подхватил он. - Каких вам нужно доказательств? И что я должен доказывать? Нет такого уголка на свете, кроме, быть может, Англии, где бы не нашлось какого-нибудь мужчины, а еще лучше - женщины, которая помнит меня, как Гарри Хэгберда. Я больше похож на Гарри Хэгберда, чем кто бы то ни было. Могу вам доказать в одну минуту, если вы мне позволите войти в вашу калитку.
- Входите, - сказала она.
Он вошел в палисадник Карвилей. Его высокая тень двигалась, слегка раскачиваясь. Она повернулась спиной к окну и ждала, следя за приближающейся тенью, единственным материальным элементом которой были ее шаги. Свет падал на сдвинутую набекрень шляпу, на плечо, которое, казалось, рассекало тьму, на его ноги. Он подошел и остановился, повернувшись лицом к освещенному окну гостиной за ее спиной; он оглядывался по сторонам, тихонько посмеиваясь.
- Вы только на минутку представьте себе, что у меня отцовская борода… Ну как? Говорите. Я еще мальчишкой был вылитый его портрет.
- Правда, - прошептала она.
- Вот как обстоят дела. Он всегда был домоседом. Помню, он раскисал за три дня до того, как ему нужно было уехать из дому - в Саут Шилдс за углем. У него был постоянный контракт с газовым заводом. Можно было, подумать, что он отплывал на китобойном судне на три года с хвостиком. Ха-ха! Ничуть не бывало. Всего десять дней в плавании. "Мерцание морей" было красивым судном. Славное имя, правда? Оно принадлежало дяде моей матери…
Он запнулся и, понизив голос, спросил:
- Он никогда не говорил вам, отчего умерла мать?
- Говорил, - с горечью сказала Бэсси. - От нетерпения.
Он помолчал, потом заговорил отрывисто:
- Они слишком уж боялись, что из меня не выйдет толку, и прямо-таки выжили меня из дому. Мать пилила меня за лень, а старик заявил, что скорее вышибет из меня дух, чем отпустит в море. Ну что ж, похоже было на то! Вот я и ушел. Иногда мне кажется, что я у них родился по ошибке, - в такой же кроличьей клетке, как эти две…
- А где же вам следовало родиться? - вызывающе перебила его Бэсси Карвил.
- На просторе, на морском берегу, в ветреную ночь, - ответил он, не задумываясь; потом прибавил медленно: - Они оба были чудаки, ей-богу! А старик так и не расставался со своей дурью? Швырнул проклятый лом… Слушайте! Что это за рев? "Бэсси, Бэсси!" Это у вас в доме?
- Меня зовут, - равнодушно сказала она.
Он отступил в сторону, выйдя из полосы света.
- Ваш муж? - осведомился он тоном человека, привычного к тайным свиданиям. - Недурной голос! Может перекричать шторм.
- Нет, это мой отец. Я не замужем.
- Вы - хорошенькая девушка, милая мисс Бэсси, - сказал он тотчас же.
Она отвернулась.
- Ох, в чем дело? Кто его там режет?
- Он хочет чаю.
Она стояла перед ним, сжимая руки, неподвижная, высокая, отвернувшись в сторону.