– Да, лучше всего убедиться во всем окончательно. Несмотря на большие подозрения, я могу ошибаться. И она, в свою очередь, тоже может ошибиться.
Дон Хуан ничего не понял из этих слов, которые Карлос почти бормотал про себя, и собирался уже попросить своего друга объяснить, что это значит, как охотник вдруг дал шпоры лошади и, знаком позвав всех следовать за собой, поскакал по следу украденного скота.
Через час, по следам, оставленным быками, отряд прибыл на край глубокой впадины, врезавшейся подобно заливу в выступы нагорной равнины. В этом своеобразном ущелье их взорам представилось странное зрелище. Дно пропасти было усеяно черными коршунами; сотни этих птиц сидели по утесам или кружились в воздухе, другие сотни весело прыгали по дну ущелья, хлопая широкими крыльями. Койоты, обычные волки и серые медведи пировали вместе, время от времени затевая легкие ссоры. Между тем, драться не стоило: пищи было для всех достаточно. На дне валялось множество полуобглоданных остовов, в которых пастухи дона Хуана узнали быков, так долго находившихся на их попечении.
– Я догадывался, дон Хуан, – сказал Карлос, – но такого не ожидал, полагая, что найду твоих быков живыми. Какой гнусный замысел! Какой хитрый, глубоко обдуманный план! Вот злодей! Матушка была права – это он!
– Кто? О ком ты говоришь, Карлос? – удивленно спросил дон Хуан, не понимая этих странных восклицаний.
– Не спрашивай меня в настоящую минуту. Голова моя горит, я не могу владеть собой. Повремени. Скоро, скоро! Нет больше тайны – я знаю все! Я должен был предвидеть этот заговор, судя по тому, как мерзавец смотрел на нее на празднике. Негодяй! Поедем, братец, по другому следу, он вполне понятен, – громко прибавил он. – Нам легко будет идти по нему, и я знаю, куда он приведет нас! Да, я знаю!
Охотник на бизонов повернул назад, к броду, и все поскакали за ним, не догадываясь о его настоящей цели. Переправившись через реку, они понеслись вперед, не останавливаясь даже у нового следа, сворачивающего на север, потому что пес быстро побежал по этому пути, по временам громко лая, и всадники скакали за ним по пятам.
На расстоянии около мили след круто повернул направо, по направлению к городу!
Дон Хуан и работники вскрикнули от удивления. Карлос же оставался хладнокровен. Он ожидал этого. Лицо его не выражало изумления, но страшно было смотреть на него. Глаза его сверкали, зубы стиснулись, губы посинели. По-видимому, он принял какое-то отчаянное решение. Он уже почти не обращал внимания на следы, так как не имел в этом необходимости: он знал, куда следовал!
Переправились через тинистый ручей, красноватая глина которого пристала к шерсти собаки.
– Посмотрите! – обратился ко всем дон Хуан. – На собаке была уже такая глина, значит, она перемазалась в этом ручье прежде.
– Да, – ответил Карлос. – Я это знаю, я все знаю. Для меня нет более тайны… Потерпи, мой друг, я все расскажу, но теперь не тревожь меня – мне необходимо все продумать. У меня не остается времени.
Следы четырех лошадей и мула все еще вели к городу. Они не спустились прямо в долину, а пошли по краю утеса.
– Хозяин! – сказал Антонио, ехавший позади Карлоса, приблизившись к нему. – Следы эти оставлены не индейскими лошадьми, если только индейцы их не украли. Судя по расположению подков, я узнаю двух лошадей, принадлежащих кавалерийским офицерам.
Карлос, похоже, нисколько не удивился этому открытию и не ответил ни слова. Он был погружен в задумчивость. Подумав, что хозяин не услышал его, Антонио повторил свое замечание. Тогда Карлос обратил на него свое внимание:
– Неужели же, добрый мой Антонио, ты считаешь меня глупым или слепым? – сказал дон Карлос, пристально глядя на метиса.
Слова эти были произнесены без всякого гнева, и Антонио, догадавшись о неуместности своего замечания, поспешил смешаться с товарищами.
Отряд продолжал свой путь вперед то галопом, то рысью: лошади начинали уже проявлять усталость.
Следы постоянно шли по направленно к городу и наконец привели к тому месту, где извилистая тропинка спускалась в долину. По этой самой тропинке в День праздника святого Иоанна взбирался Карлос для совершения своего подвига, когда он продемонстрировал высочайшее искусство наездника.
Прежде чем спуститься с плоскогорья в долину, охотник велел остановиться и поехал только с доном Хуаном на самый край утеса – это место называется "Утес загубленной девушки". Удержав лошадь на краю пропасти, на том самом месте, где он совершил свой подвиг и с блеском выиграл пари, Карлос спросил у приятеля, показав на дом, возвышающийся вдали от других, на полпути отсюда до города:
– Видишь это здание?
– Крепость?
– Да, крепость.
– Вижу. Ну, и что же?
– Она там!
Глава XXX
Объяснение
В эту минуту какой-то человек ходил вдоль и поперек по террасе крепости. Это, однако же, не был часовой, потому что оба они стояли по углам здания. Их головы и карабины виднелись над зубчатыми башнями крепости.
По террасе ходил офицер, да она и принадлежала офицерским помещениям, отделяясь от остальной кровли довольно высокой стеной. Это было привилегированное место, куда редко проникали простые солдаты, и которое можно было назвать верхней палубой крепости.
Хотя этот офицер и не был дежурным, однако облекся он в полную форму. С первого же взгляда на него можно было заметить, что он любил пощеголять в полном параде. Время от времени он останавливался посмотреть на золотые галуны и свой пестрый мундир, на лоск лакированных сапог и на драгоценные кольца, украшавшие его белые пальцы. Это не был ни герой, ни красавец, что не мешало ему воображать, будто он совмещал в себе качества сразу Марса и Аполлона.
Это был Вискарра, полковник испанских войск и комендант крепости. Удовольствие, которое доставляла ему собственная особа, было, однако же, нарушено одним обстоятельством. Он мог сколько угодно любоваться своим шитьем, эполетами, аксельбантами, но не в состоянии был отогнать тягостной мысли, которая его преследовала, по временам заставляла вздрагивать и нервно оглядываться назад.
– Э! – бормотал он. – Это был только сон! Зачем я об этом думаю? Охота же мне обращать на него внимание.
Но вот он поднял глаза и случайно взглянул на Утес загубленной девушки. Но это не было случайностью, ибо упомянутый утес тоже грезился ему во сне, и взгляд полковника только следовал за его мыслями. Взглянув на эту вершину, он отшатнулся назад, словно увидел страшное провидение, и невольно схватился за парапет. Лицо его побледнело, застучали зубы, и грудь начала порывисто дышать. Что же стало причиной такого волнения? Может быть, вид всадника, появившегося на вершине утеса и четко видимого в бледном небе? Что так испугало бравого полковника? Смертельный страх сковал его.
– Это он! – воскликнул комендант в испуге. – Он, точно тот же, каким представлялся мне во сне прошлою ночью! Узнаю его, узнаю эту лошадь… Мне страшно смотреть на него! Не могу…
Полковник отвернулся, закрыл лицо руками, но через минуту снова поднял глаза, но не из любопытства, а увлекаемый страшным обаянием, исходившим от ужаса. Однако всадник скрылся. Ни коня, ни человека – ни пятнышка на фоне неба над обрывом…
– Да, – пробормотал про себя Вискарра дрожавшим голосом, – померещилось, это результат сновидений. Теперь там больше нет ни всадника, ни лошади… Как бы он мог появиться там сейчас, когда он за сотни миль отсюда! Мне показалось! Это игра воображения! Но отчего же она возникла? Вероятно, последний страшный сон перевернул все внутри меня! Черт побери! Не стану больше думать об этом!
И, желая отогнать неотвязные тяжелые мысли, он начал еще быстрее вышагивать по террасе. Но при каждом повороте он украдкой пытливо посматривал на роковой утес. Не увидев больше всадника – или приведения, – он понемногу начал успокаиваться.
На лестнице раздались шаги, на террасе показалась голова, потом плечи, и вскоре наверх вышел капитан Робладо.
– Добрый день, – сказал ему полковник, – в хорошем ли вы расположении духа сегодня?
– Как нельзя лучше! Я только что позавтракал и, закурив гаванскую сигару, вышел на террасу воспользоваться вашим приятным обществом.
– Отдохнули ли вы после маскарада?
– О! Нет еще: после таких криков моя хрипота не пройдет еще, по крайней мере, с неделю, и я едва успел смыть с себя эту страшную разрисовку. Ну, скажу вам, полковник, маскарад этот был уморителен! – засмеялся Робладо. – Никогда еще девушку не похищали и не завоевывали таким сложным, романтическим способом! Напасть на пастухов, разогнать стадо, угнать и убить скот, стукнуть по голове старуху, сжечь ранчо – и все это из-за одной простой крестьянки – вот уж никогда такого не видано! Право, слишком жирно для овладения дочерью какой-то колдуньи – быть три дня в постоянном маскараде, наряжаться индейцами, орать во все горло и носиться, как сорванцы, по всем направлениям долины. Прямо будто отрывок из какой-то восточной сказки, из "Тысячи и одной ночи". Только вот никакая магическая палочка, никакой странствующий рыцарь, никакой волшебник девицу не спасет – Робладо опять расхохотался.
Еще прежде этого монолога Робладо наши читатели, без сомнения, догадались, что мнимое нападение "дикарей" было придумано капитаном и комендантом для того, чтобы тайно похитить Розиту, сестру охотника на бизонов. Роль индейцев, которые угнали овец и быков, напали на ранчо дона Хуана, расправились с ранчо Карлоса, избили его мать и увезли сестру, исполняли Вискарра, Робладо, сержант Гомес и еще один солдат, подчиненный полковника, доверенный слуга Хосе.
Их было только четверо, но панический страх, овладевший населением, и слухи наделяли их силой по крайней мере четырех сотен. С самого начала негодяи и рассчитывали не более чем на четверых, чтобы меньше было посвященных в эту тайну. Дело велось с необыкновенным искусством и мастерством, достойным лучшей цели. Желая представить материальные доказательства присутствия индейцев и чтобы убедительнее было известие о появлении вражеских племен, заговорщики сперва напали на пастухов нагорной равнины. Тотчас же были подняты солдаты, посланы разъезды, и жителей призвали соблюдать возможную осторожность опять же для того, чтобы еще больше напугать их.
Похищение скота имело двоякую цель: во-первых, – как способ окончательно убедить население в присутствии индейцев, а во-вторых, – как средство подло отомстить молодому скотоводу. Если быков убили в ущелье, то исключительно из страха, что они могут возвратиться на ферму (оставленный на произвол скот может найти дорогу домой), потому что странным выглядело бы возвращение их после угона дикарями и вызвало бы подозрения. Вискарра и его сообщники надеялись, что еще задолго до того, как кто-то обнаружит трупы быков, волки и коршуны оставят лишь одни скелеты. Тревога, вызванная набегом индейцев, каждого удерживала дома, и трудно было подумать, что в это время кто-нибудь отважится добраться до ущелья, удаленного от всякой проезжей дороги, куда изредка наезжают лишь индейцы.
Похищение Розиты, которое полковнику также надо было свалить на индейцев, организовали с величайшими предосторожностями. Прикрепив девушку к мулу, ей не завязывали глаза до самого поворота на дорогу к Сан-Ильдефонсо, чтобы она видела дорогу, и только там натянули на глаза кожаную повязку. Когда Розита очутилась в крепости, она понятия не имела, какое пройдено расстояние и что за место, где она очутилась и где ей дали возможность отдохнуть.
Робладо был и главным актером этой сатанинской драмы, им же задуманной, комбинации которой делали честь его уму, но, разумеется, не сердцу.
Вискарра вначале не решался на этот спектакль не потому, что зачерствелая совесть удерживала его, а потому, что он считал план не слишком удобным для исполнения и боялся измены и разоблачения. Все это могло ему серьезно навредить. Если раскроется вся эта жуткая правда, о нем, незадачливом полковнике, узнает вся страна, и тогда – конец карьере да и вообще всему.
Но красноречие Робладо, подогреваемое его корыстными намерениями, убедило Вискарру, и едва дело пошло в ход, он с большим удовольствием продолжил начатое. Разве же это не было приятным развлечением при скуке и однообразии гарнизонной жизни? Разве могло быть что-нибудь забавнее, чем сочинять пугающие призывы и воззвания, распространять слухи о хищничестве индейцев и похвалы необыкновенному рвению войска? Комендант и капитан пребывали в чрезвычайно приятном расположении духа все это время, пока длилось нашествие "дикарей".
Все меры были так удачно приняты, что на другой день после совершения жуткого спектакля никому в городе и в голову не пришло, что настоящими грабителями могли быть и не индейцы. Сама Розита считала себя в плену у индейцев. Только одна-единственная душа прониклась подозрением – и это была душа старой матери.
Глава XXXI
Сон в руку
– Клянусь честью, превосходная шутка! – сказал Робладо, пуская дым сигары и заливаясь смехом. – Это единственное развлечение, выпавшее нам на долю с тех пор, как мы поселились в этой проклятой глуши. Значит, умеючи, можно устраивать себе развлечения даже и в пограничном укреплении. Но, правда, и хлопот получилось немало. Знаете, полковник, мы таки порядком натерпелись, а теперь, когда все кончено, скажите мне откровенно: стоила ли игра свеч?
– Я жалею, что впутался в это неприятное дело, – серьезно ответил Вискарра.
Робладо пристально посмотрел на коменданта: занятый прежде сигарой и своими шутками, он не заметил мрачной физиономии полковника.
– Что это с вами, полковник? – воскликнул капитан. – Неужели же так должен выглядеть человек, у которого двенадцать часов во власти прелестная девочка? Значит, что-нибудь да не так?
– Все не так.
– Объясните! Разве вы ее не видели?
– Только одну минуту, но и этого с меня довольно: она сумасшедшая!
– Как сумасшедшая?
– Она заговаривается. Ее странные речи испугали меня до такой степени, что я поспешил выйти, вверив ее попечениям Хосе. Уверяю вас, друг мой, что у меня пропало всякое желание оставаться с ней.
– Это ничего, ерунда, – сказал Робладо. – Завтра же она придет в себя. Она думает, что находится у дикарей, готовых ее убить и скальпировать. Но как только она придет в себя, вы постараетесь ее разуверить. Ведь придется же с этим покончить, и потому, чем скорее, тем лучше: вы должны поскорее ввести ее в курс дела, сказать ей правду и дать время примириться со случившимся. Теперь, когда вы заперли ее в четырех стенах, вдали от любопытных глаз и ушей, вам необходимо приучать ее становиться ручной. Придумывайте какие хотите способы, вас никто не подозревает, всё сваливают на индейцев. Жители Сан-Ильдефонсо настолько убеждены в набеге шайки ютов, что этот ее поклонник дон Хуан предлагал собрать добровольцев в экспедицию для преследования дикарей. Сделай это кто-нибудь другой, возможно, он нашел бы поддержку, но наш влюбленный не пользуется авторитетом, никому нет дела ни до его стада, ни до дочери колдуньи. Вот если бы вдруг возвратился сам охотник на бизонов…
– Робладо! – перебил его комендант глухим голосом.
– Что угодно? – спросил капитан, с изумлением глядя на Вискарру.
– Я видел странный сон, и он-то омрачает меня больше, чем помешательство молодой девушки. Ужасный сон!
– Как? Храброго солдата волнует какое-то жалкое сновидение! Расскажите мне поскорее, я обладаю искусством истолковывать сны и разъясню вам все самым удовлетворительным образом.
– Мне снилось, что я был с Карлосом на вершине Утеса загубленной девушки. Он будто все узнал и привел меня туда, чтобы наказать за сестру и отомстить за нее. Меня притащили на самый край и после отчаянного сопротивления с моей стороны столкнули с обрыва в пропасть, и я все летел, летел, летел… Наверху стояли охотник с сестрой и с матерью; отвратительная старая колдунья заливалась диким, безумным смехом и выражала свою варварскую радость, хлопая в ладоши, а ее длинные костлявые руки… Я продолжал лететь вниз, не касаясь земли, дна нет, и этот страшный полет разбудил меня. В ужасе я проснулся. Даже открыв глаза, я не скоро еще пришел к убеждению, что все это мне грезилось, и долго ощущал, что все происходит на самом деле. Не правда ли – страшный сон?
– Да, но он ровно ничего не означает.
– Погодите, Робладо, я еще не все сказал. Не более четверти часа назад, размышляя об этом странном видении, я случайно взглянул на роковой утес. На его вершине явственно обрисовывался всадник, прекрасно видимый на фоне черного неба, похожий на охотника на бизонов; я узнал его лошадь, которую помню очень хорошо, как и то, что он превосходно держится в седле. Мной овладело непостижимее волнение, я на минуту отвернулся, а когда взглянул туда снова, всадника уже не было, он исчез так быстро, что я готов был поверить, будто, находясь еще под влиянием сна, мое воображение создало этот призрак.
– Вполне вероятно, – ответил Робладо, желая разуверить и успокоить своего сообщника. – Во-первых, с этой террасы до вершины того утеса по крайней мере три мили, и на таком расстоянии абсолютно невозможно отличить Карлоса от какого-либо другого всадника. Во-вторых, охотник на бизонов в настоящую минуту, находясь за сто миль от кончика моей сигары, рискует своей драгоценной жизнью ради приобретения повозки вонючих бизоньих шкур и сушеного мяса. Будем надеяться, что его краснокожим друзьям придет фантазия снять с него белокурый скальп, которым так любуются некоторые наши горожанки. Что касается вашего сновидения, дорогой комендант, то оно весьма натурально. У вас слишком живо сохранилось воспоминание об искусстве наездника, отличившегося в день праздника именно на этом утесе. Вы думали о его сестре и не без основания полагаете, что сеньор Карлос не слишком бы пощадил вас, если б вы попались в его руки после того что похитили Розиту… из всего этого, перемешавшегося в вашем сознании, и сложилось ваше сновидение. Присутствие старухи также легко объясняется: вы не могли забыть, как она выглядела, когда я хватил ее томагавком на пороге хижины. Вид у нее был, я вам скажу, – забыть трудно. Ха, ха, ха!
И негодяй продолжал смеяться, уже даже не потому, что это воспоминание было настолько смешным, а для того, чтобы еще раз подчеркнуть и убедить Вискарру в том, какой ничтожной безделицей было все это событие.
– Успокойтесь, друг мой, рассейте свои мрачные мысли! Выбросьте их из головы! – прибавил он.
– Не получается, Робладо. Напрасно я стараюсь отогнать их: сон этот преследует меня, как тень, у меня будто какое-то плохое предчувствие. Сейчас я думаю, что лучше бы эта девчонка оставалась в своей земляной хижине, – да, клянусь всеми святыми, я хочу, чтобы она возвратилась туда! Я не успокоюсь до тех пор, пока не избавлюсь от нее. Мне эта проклятая сумасшедшая теперь настолько ненавистна, насколько прежде внушала самую пламенную любовь.
– Э, полноте! Вскоре вы измените свое мнение и полюбите ее еще больше, чем прежде.
– Ошибаетесь, Робладо, сам не знаю, отчего она мне опротивела. Дай Бог, чтобы она поскорее оказалась подальше от меня.
– Ничего нет легче от нее избавиться и возвратить на место прежним путем. Для этого нужен только еще один маскарад, и никто никогда ни о чем не догадается. Если вы действительно говорите серьезно…