Зверь убегает от стаи рычащей
Чащей.
Рвут ему сучья бока и живот.
И вот -
Озеро видит в лесу он дремучем.
Мучим
Жаждою, жадно пьет воду олень.
О, лень!
Здесь ты царила: склонялись, ленивы,
Ивы,
Речка, прозрачная, как из стекла,
Текла…
Лай, улюлюканье, криков и смеха
Эхо, -
Где лишь услышать могли шелест вы
Листвы.
Лес оглашен звуком рога знакомым.
Комом
Сжался олень: его ужас прожег.
Прыжок, -
Ив расступились зеленые своды.
В воды
Прянул олень. Водоем здесь глубок.
Клубок
Псов, потерявших от ярости разум,
Разом -
В воду за ним… Это смерти порог.
О рог!
Эхо разносит звук рога победный.
Бедный
Зверь, это гибели грозный пророк!
О рог!
Видишь ли ты, что тебя окружили,
Или
Ищешь еще ты к спасенью дорог?
О рог!
Руки тверды у стрелка и жестоко
Око.
Целит в тебя он, стянув лук тугой
Дугой.
К берегу зверь подплывает усталый.
Алой
Кровью окрашен, травы стал покров
Багров.
К стонам их жертвы охотников глухо
Ухо.
Что же, толпа палачей, обнажи
Ножи!
Кто же вонзит ему в сердце кинжала
Жало?
Первым по праву, бургграф-государь,
Ударь!
Вам будет знатный, с бургграфом кто дружен,
Ужин.
Ждет уже в замке, сеньор и вассал,
Вас зал.
Будут о подвигах петь менестрели.
Трели
Флейт и гобоев там будут греметь
И медь.
Но торжествует убийца твой рано:
Рана
И у него - его честь сражена.
Жена,
С мужем скучая суровым и старым
Даром
Время не тратит. Смеются над ним
Одним
Двое: графиня и юноша вместе.
Мести
Радуйся, бедный олень: у врага -
Рога!
ВОСТОЧНЫЕ МОТИВЫ
КУПАЛЬЩИЦА ЗАРА
Лучи на лик ее сквозь ветви темной чащи
Бросали тень листвы, от ветра шелестящей.
Альфред де Виньи
Зара в прелести ленивой
Шаловливо
Раскачалась в гамаке
Над бассейном с влагой чистой,
Серебристой,
Взятой в горном ручейке.
С гамака склонясь к холодной
Глади водной,
Как над зеркалом живым,
Дева с тайным изумленьем
Отраженьем
Восхищается своим.
Каждый раз, как челн послушный
Свой воздушный
Совершает легкий путь,
Возникают на мгновенье
В отраженье
Ножка белая и грудь.
Осторожно, но отважно
Холод влажный
Зара ножкою толкнет:
Отраженье покачнется -
Засмеется
Зара, чуя холод вод.
Спрячься под листвою темной,
Гость нескромный!
Омовенье совершив,
Выйдет Зара молодая,
Вся нагая,
Грудь ладонями прикрыв.
Как прекрасное виденье,
Остановится, - но вдруг
На мгновенье
Затрепещет влажным телом -
И несмело
Озирается вокруг.
Вот она стоит под ивой
И пугливо
Ловит слухом ветерок.
Пролетит ли шмель над нею, -
Вспыхнет, рдея,
Как гранатовый цветок.
Видишь все, что закрывало
Покрывало.
В голубых ее глазах
Словно искры пробегают, -
Так играют
Звезды в синих небесах.
Отряхнулась, и, как слезы
С листьев розы,
Дождь по телу побежал,
Словно жемчуг драгоценный
На колена
С белой шеи вдруг упал.
Но ленивица лукава
И забавы
Не желает прерывать.
Над водой прозрачной рея,
Все быстрее
Начинает напевать:
"Если б я была султаншей
Или ханшей,
Я не мылась бы в пруде,
А в купальне золоченой,
Возле трона,
В амброй пахнущей воде.
В сетке шелковой, атласной
Ежечасно
Я летала бы, как пух,
На тахтах спала богатых,
В ароматах,
Чтоб захватывало дух.
В ручейке с волною зыбкой
Юркой рыбкой
Я б резвилась поутру,
Не боясь, что кто-то может
Потревожить,
Подсмотреть мою игру.
Пусть рискует головою,
Кто со мною
Познакомиться готов, -
Встретит сабли стражей черных,
Мне покорных,
И свирепых гайдуков!
Я смогу без наставлений
В милой лени
Бросить где-нибудь в углу
Пару вышитых сандалий,
Чтоб лежали
Вместе с платьем на полу".
Так, по-царски наслаждаясь,
Колыхаясь
Над водою взад-вперед,
Попрыгунья позабыла
Быстрокрылый
Вечный времени полет.
Ливень брызг она небрежно
Ножкой нежной
Посылает на песок,
Где свернулся змейкой черной
Весь узорный
Позабытый поясок.
Между тем ее подружки
Друг за дружкой
Направляются в поля:
Вот их ветреная стая,
Пробегая,
Песню завела, шаля.
И летит через ограды
Винограда
Вместе с песенкой упрек:
"Стыдно девушке ленивой,
Нерадивой,
Что не встала к жатве в срок!"
Июль 1828 г.
РЫЖАЯНУРМАГАЛЬ
No es bestia que non fus hy trobada.
{Нет такого дикого зверя, которого там не было бы.}
Хуан Лоренсо Сегура де Асторга
Меж черных скал холма крутого,
Ты видишь, - роща залегла;
Она топорщится сурово,
Как завиток руна густого
Между крутых рогов козла.
Там, в темноте сырой и мглистой,
Таятся тигры, там рычат
Шакал и леопард пятнистый,
Гиены выводок нечистый
И львица, спрятавшая львят.
Там чудища - отрядом целым:
Там василиск, мечтая, ждет,
Лежит бревном оцепенелым
Удав и рядом - с тучным телом,
С огромным брюхом - бегемот.
Там змеи, грифы с шеей голой
И павианов мерзкий круг -
Свистят, шипят, жужжат, как пчелы,
И лопоухий слон тяжелый
Ломает на ходу бамбук.
Там каждой место есть химере;
В лесу - рев, топот, вой и скок:
Кишат бесчисленные звери,
И слышен рык в любой пещере,
В любом кусте горит зрачок.
Но я смелей пошел бы в горы,
В лес этот дикий, в эту даль,
Чем к ней, чьи безмятежны взоры,
Чей добр и нежен лепет скорый, -
Чем к этой Рыжей Нурмагаль!
25 ноября 1828 г.
ДЖИННЫ
Е come i gru van cantando lor lai
Facendo in aer di se lunga riga
Cosi vid'io venir traendo guai
Ombre portate dalla deita briga.
Dante
Как журавлиный клин летит на юг
С унылой песней в высоте нагорной,
Так предо мной, стеная, несся круг
Теней, гонимых вьюгой необорной.
Данте
(Перевод М. Лозинского)
Порт сонный,
Ночной,
Плененный
Стеной;
Безмолвны,
Спят волны, -
И полный
Покой.
Странный ропот
Взвился вдруг.
Ночи шепот,
Мрака звук,
Точно пенье
И моленье
Душ, в кипенье
Вечных мук.
Звук новый льется,
Бренчит звонок:
То пляс уродца,
Веселый скок.
Он мрак дурачит,
В волнах маячит,
По гребням скачет,
Встав на носок.
Громче рокот шумный,
Смутных гулов хор,
То звонит безумно
Проклятый собор.
То толпы смятенной
Грохот непреклонный,
Что во тьме бездонной
Разбудил простор.
О боже! Голос гроба!
То джинны!.. Адский вой!
Бежим скорее оба
По лестнице крутой!
Фонарь мой загасило,
И тень через перила
Метнулась и застыла
На потолке змеей.
Стая джиннов! В небе мглистом
Заклубясь, на всем скаку
Тисы рвут свирепым свистом,
Кувыркаясь на суку.
Этих тварей рой летучий,
Пролетая тесной кучей,
Кажется зловещей тучей
С беглой молньей на боку.
Химер, вампиров и драконов
Слетелись мерзкие полки.
Дрожат от воплей и от стонов
Старинных комнат потолки.
Все балки, стен и крыш основы
Сломаться каждый миг готовы,
И двери ржавые засовы
Из камня рвут свои крюки.
Вопль бездны! Вой! Исчадия могилы!
Ужасный рой, из пасти бурь вспорхнув,
Вдруг рушится на дом с безумной силой.
Все бьют крылом, вонзают в стены клюв.
Дом весь дрожит, качается и стонет,
И кажется, что вихрь его наклонит,
И оторвет, и, точно лист, погонит,
Помчит его, в свой черный смерч втянув.
Пророк! Укрой меня рукою
Твоей от демонов ночных, -
И я главой паду седою
У алтарей твоих святых.
Дай, чтобы стены крепки были,
Противостали адской силе,
Дай, чтобы когти черных крылий
Сломились у окон моих!
Пролетели! Стаей черной
Вьются там, на берегу,
Не пробив стены упорной,
Не поддавшейся врагу.
Воздух все же полон праха,
Цепь еще звенит с размаха,
И дубы дрожат от страха,
Вихрем согнуты в дугу!
Шум крыл нетопыриных
В просторах без границ,
В распахнутых равнинах
Слабее писка птиц;
Иль кажется: цикада
Стрекочет в недрах сада
Или крупинки града
Скользят вдоль черепиц.
Этот лепет слабый,
Точно ветерок;
Так, когда арабы
Трубят в дальний рог, -
Дали, все безвестней,
Млеют нежной песней,
И дитя чудесней
Грезит долгий срок.
Исчадий ада
Быстрей полет:
Вернуться надо
Под адский свод;
Звучанье роя
Сейчас такое,
Как звук прибоя
Незримых вод.
Ропот смутен,
Ослабев;
Бесприютен
Волн напев;
То - о грешной
В тьме кромешной
Плач утешный
Чистых дев.
Мрак слышит
Ночной,
Как дышит
Прибой,
И вскоре
В просторе
И в море
Покой.
28 августа 1828 г
МЕЧТЫ
Lo Giorno se n'andava e l'aer bruno
Toglieva gli animal che sono'n terra,
Dalle fatiche loro.
Dante
День уходил, и неба воздух темный
Земные твари уводил ко сну
От их трудов.
Данте
(Перевод М. Лозинского)
Оставь меня сейчас. Тревожный и туманный,
Подернут небосвод какой-то дымкой странной,
Огромный красный диск на западе исчез,
Но в желтизне листвы еще таится пламя:
В дни поздней осени, под солнцем и дождями,
Как будто ржавчиной покрылся темный лес.
За мною по углам роится мгла густая,
А я задумчиво смотрю в окно, мечтая
О том, чтоб там, вдали, где горизонт померк,
Внезапно засиял восточный город алый
И красотой своей нежданной, небывалой
Туманы разорвал, как яркий фейерверк.
Пусть он появится и пусть в мой стих печальный
Вдохнет былую жизнь и пыл первоначальный,
Пусть волшебством своим зажжет огонь в глазах,
Пусть, ослепительно прекрасен и украшен
Сияньем золотым дворцов и стройных башен,
Он медленно горит в лиловых небесах.
5 сентября 1828 г.
ОСЕННИЕЛИСТЬЯ
* * *
Sinite parvulos venire ad me.
Jesus
{Пустите детей приходить ко мне. Иисус (лат.).}
Впустите всех детей. О, кто сказать посмеет,
Что резвый детский смех лазурный шар развеет,
Мной сотворенный в тишине?
Друзья, кто вам сказал, что игры их и крики
Тревожат гордых муз божественные лики?
Бегите, малыши, ко мне!
Резвитесь вкруг меня, кричите и пляшите!
Мне взор ваш заблестит, как в полдень луч в зените,
Ваш голос труд мой усладит.
Ведь в мире, где живем без радости и света,
Лишь детский звонкий смех, звуча в душе поэта,
Глубинный хор не заглушит.
Гонители детей! Вам разве неизвестно,
Что каждый, в хоровод детей войдя чудесный,
Душой становится нежней?
Иль мните, что боюсь увидеть пред собою
Сквозь творческие сны, где кровь течет рекою,
Головки светлые детей?
Сознайтесь! Может быть, настолько вы безумны,
Что вам теперь милей, чем этот гомон шумный,
Дом опустелый и немой?
Детей моих отнять?! Осудит жалость это, -
Улыбка детская нужна душе поэта,
Как светоч темноте ночной.
Не говорите мне, что крик детей веселый
Наитий заглушит священные глаголы,
Что песню шепчет тишина…
Ах! что мне, муза, дар поэзии и слава!
Бессмертье ваше - тлен, тщеславная забава, -
Простая радость мне нужна.
И я не жду добра от жребия такого, -
Зачем мне вечно петь для отзвука пустого,
И для тщеславных петь забав,
И горечь пить одну, и скуку, и томленье,
И искупать весь день ночные сновиденья,
Могиле славу завещав!
Куда милее мне в кругу семейном радость,
Веселье детское и мирной жизни сладость;
Пусть слава и стихи мои
Исчезнут, смущены домашней кутерьмою,
Как перед школьников ватагой озорною
Взлетают к небу воробьи!
О нет! Среди детей ничто не увядает,
И лютик, радуясь, быстрее раскрывает
Свой золотистый лепесток,
Свежей баллады слог, и на крылах могучих
Взмывают оды ввысь, парят в гремящих тучах
Отряды величавых строк.
Стихи средь детских игр - и звонче и нетленней,
Благоуханный гимн цветет, как сад весенний,
А вы, что умерли душой,
Поверьте мне, друзья, стихам на этом свете
Поэзию дают резвящиеся дети,
Как зори поят луг росой.
Сбегайтесь, дети! Вам - и дом и сад зеленый!
Ломайте и полы, и стены, и балконы!
И вечером и по утрам
Носитесь радостно, как полевые пчелы,
Помчится песнь моя и с ней мой дух веселый
По вашим молодым следам!
Есть нежные сердца, к житейскому глухие,
Им сродны голоса и звуки золотые,
Те, что услышаны в тиши,
Обрывки яркие симфонии могучей,
В ней гул морских валов и листьев рой летучий,
Святая музыка души.
Каков бы ни был мир грядущих поколений
И нужно ль вспоминать, или искать забвений,
Карает иль прощает бог, -
Я жить хочу всегда с моей мечтой на свете,
Но только в доме том, где обитают дети,
Чтоб гомон их я слышать мог.
И если ту страну увижу в жизни снова,
Страну, чье возлюбил я царственное слово,
Чьи скалы радуют меня,
Где в детстве видел я полки Наполеона,
Сады Валенсии и крепости Леона,
Испания - страна моя!
О, если посещу я снова край старинный,
Где римский акведук протянут над долиной
Где древни призраки дворцов, -
Пусть вновь везут меня под сводом золоченым
Повозок, что всегда полны сребристым звоном
Веселых круглых бубенцов.
11 мая 1830 г
* * *
Pan moi synarmozei, hoson cuhar
moston esti, о kosme: uden moi prooron,
ude opsimon, to soi eukairon. Pan karpos,
ho phorusin hai sai orai, o physis, ek su
panta, en soi panta, eis se panta.
Марк Аврелий
{Все, что подходит тебе, о мироздание, подходит и мне. Ничто для меня ни
слишком рано, ни слишком поздно, если оно своевременно для тебя. Все, что
приносят твои часы, о природа, есть плод благой. Все - из тебя, все - в тебе,
все - в тебя.}
Порой, когда все спит, я с радостной душою
Сижу под сенью звезд, горящих надо мною,
Прислушаться хочу к небесным голосам;
Мне времени полет не внятен быстротечный,
И я, взволнованный, гляжу на праздник вечный,
Что небо для земли свершает по ночам.
Я верую тогда, что сонмом звезд горящим
Одна моя душа согрета в мире спящем,
Что мне лишь одному понять их суждено,
Что здесь я не пришлец угрюмый, молчаливый,
А царь таинственный всей ночи горделивой,
Что только для меня и небо зажжено.
Ноябрь 1829 г.
* * *
Плачь, добродетель, если я умру…
Андре Шенье
Друзья, скажу еще два слова - и потом
Без грусти навсегда закрою этот том.
Похвалят ли его или начнут глумиться?
Не все ль равно ключу, куда струя помчится?
И мне, глядящему в грядущие года,
Не все ли мне равно, в какую даль, куда
Дыханье осени умчит остатки лета -
И сорванный листок, и вольный стих поэта?
*
Да, я пока еще в расцвете лет и сил.
Хотя раздумья плуг уже избороздил
Морщинами мой лоб, горячий и усталый, -
Желаний я еще изведаю немало,
Немало потружусь. В мой краткий срок земной
Неполных тридцать раз встречался я с весной.
Я временем своим рожден, и заблужденья
В минувшие года туманили мне зренье.
Теперь, когда совсем повязка спала с глаз,
Свобода, родина, я верю только в вас!
Я угнетение глубоко ненавижу,
Поэтому, когда я слышу или вижу,
Что где-то на земле судьбу свою клянет
Кровавым королем истерзанный народ;
Что смертоносными турецкими ножами
Убита Греция, покинутая нами;
Что некогда живой, веселый Лисабон
На медленную смерть тираном обречен;
Что над Ирландией распятой - ворон вьется;
Что в лапах герцога, хрипя, Модена бьется;
Что Дрезден борется с ничтожным королем;
Что сызнова Мадрид объят глубоким сном;
Что крепко заперта Германия в темницу;
Что Вена скипетром, как палицей, грозится
И жертвой падает венецианский лев,
А все кругом молчат, от страха онемев;
Что в дрему погружен Неаполь; что Альбани
Катона заменил; что властвует в Милане
Тупой, бессмысленный австрийский произвол;
Что под ярмом бредет бельгийский лев, как вол;
Что царский ставленник над мертвою Варшавой
Творит жестокую, постыдную расправу
И гробовой покров затаптывает в грязь,
Над телом девственным кощунственно глумясь, -